Весна прифронтовая. Шаги победы

– Нет, – после длительной паузы ответила сестра. – Спасибо, я сыта.

– Применил все, какие знал приемы боевого искусства самбо и джиу-джитсу, но положил противника на спину.

– Скоро должна подойти мама из госпиталя, – продолжила Нина, напряженно глядя на брата. – Через неделю или дней через десять уезжаю. Хочешь, поедем вместе?

– Надеюсь, выздоровею к тому времени. Посмотрим … – он задумался. – Нина, в моем вещевом мешке должна быть тушенка и хлеб. Мне задолго до выписки дали паек. Возьми, отдай маме.

– Ваня, ты долго пробудешь дома? – она разбирала вещмешок брата. – Ты находишь, что я должна безропотно слушаться тебя? Честно тебе скажу, не видела, чтобы ты старался что-то для этого предпринять.

– Твое дело. Получил все твои письма. Пробуду дома до окончательного излечения. Хожу только с палочкой. Профессор сделал мне операцию и хотел приписать мне инвалидность, но я попросил его дать мне отпуск. Буду тренироваться, разрабатывать ногу на своем старом велосипеде. Поможешь, конечно!?

Иван был моложе Нины на три года, но сейчас он разговаривал с ней как с младшей. Нина казалась ему еще юной, но опытной девушкой. Он понюхал пороха и представлял себе, что такое война. Да и Нина смотрела на Ивана совсем по-другому. Брат был едва узнаваем, она общалась с совершенно другим человеком.

– Как чувствует себя мама? – слова Ивана повисали в воздухе, ему было трудно говорить.

– Хорошо. Помогаю ей по дому, иногда в госпиталь вместо нее хожу на дежурства, забот хватает. Мы вышиваем вместе и посылки на фронт отсылаем.

– Понимаю, у вас на курсе так все делают? – Иван представил себя на месте сестры. – Учиться ради того, чтобы воевать, разве такой представлял свою жизнь. – Нет, когда будет мир, обязательно женюсь и уеду жить в деревню. Пойду, прилягу.

– Моя подруга Ира замуж вышла за парня, у которого бронь на заводе. Она готова родить. Работам в госпитале вместе.

– Это здорово!

– Наверно ты прав, я должна прислушиваться к тебе, раз болен.

Иван одобрительно покачал головой, а потом лег на диван, который стоял посреди комнаты, рядом с двумя, отделенными перегородкой клетушками и тут же уснул.

Ему приснился бой. Он передавал важное сообщение в центр. Очень трудно было наладить связь. Наконец, когда связь была налажена, началось отступление, и фашистские солдаты открыли огонь и ворвались в комнату, где находился телефон. Началась стрельба, и Иван проснулся. Он понял, что бредил, так как Нина стояла у края дивана и смотрела на брата.

– Ваня, что с тобой, дать тебе воды?

Она выбросила из головы придирки мамы, соседей и братьев.

– Да, принеси мне воды, а лучше рюмку водки. Видно на самом деле, что-то приснилось.

Нина послушно принесла стакан воды. Иван выпил воду и вежливо поблагодарил сестру. Дверь скрипнула, и вошла в комнату Анна: лицо ее посерело, нос вытянулся, волосы поседели, платье было подпоясано поясом, чтобы сидело более элегантно.

– Иван, – она подошла к столу и положила сверток. – Вот папиросы, кури.

– Ваня, давай вместе покурим, – проявила инициативу сестра. – Водку дают только по талонам. Папа приезжал, и мы вместе с ним все выпили.

– На фронте вавилонское столпотворение было в первые дни войны, много людей погибло, – оборвал Иван. – Страшно вспоминать…

– Ты не вспоминай, – Нина нежно обняла брата за плечи и провела горячей рукой по забинтованной голове. – Хорошо, больше не надо.

– С вами курить, это, значит, дом бросить, – Анна смотрела, как дети закуривают папиросы, которые ей дали на работе в качестве пайка, и она подала им стеклянную пепельницу. – Вот, стряхивайте пепел сюда. Вообще-то курить меньше надо, но, говорят, от стресса помогает.

– Мы уже бросили, – они потушили папиросы, и Иван спрял пачку к себе в галифе. – Таким пигалицам, как ты, нельзя курить!

Дни летели со стремительной быстротой. Город оделся в зеленую листву. Раны Ивана заживали медленно. Первые попытки кататься на велосипеде закончились плачевно. Иван постоянно падал и от боли бледнел, но поднимался и начинал снова учиться кататься.

Рана на лице тоже заживала быстро. Он снял шины и скобки для фиксации зубов. Смещенные челюсти были поставлены на место, но четыре зуба были удалены под наркозом в госпитале, куда его положили на следующий день по приезду домой, где он пролежал три дня. Нина после работы каждый день посещала его и видела, что он мог только пить через резиновую трубочку воду, бульон или молоко.

– Вань, постарайся меньше давить на больную ногу, – Нина настойчиво помогала брату. – Постоянно грубишь мне. Ты вылечился. Операция позади!

Когда он падал, то просил ее быть рядом и страховать его. До войны он катался отлично. Сейчас едва шевелил педалями.

– Знаешь, что, Нина, прекрати меня мучить, – Иван возмущался. – Моя нога уже совсем здорова, готов отправиться на фронт.

Нина неловко топталась рядом со старым велосипедом и братом.

– Ваня, постарайся беречь себя, – болезненный голос брата вернул ее из мира грез в настоящее. – Мы с мамой переживаем за вас с Шурой и папой, – возражала Нина, так как она уставала гораздо сильнее брата дома. – Мне скоро дадут обмундирование и паек тоже. Поедем вместе в госпиталь завтра, и я поговорю с хирургом.

– Так точно, служу Советскому Союзу, – любил шутить брат. – Разобьем врага. Все соберемся вместе, устроим настоящий праздник.

2. «Все ушли на фронт»

Как дар грядущим поколеньям,

В великой книге всех времен

Навеки будет украшеньем

Венок прославленных имен.

Я. Колас

Отъезд

За день до отправления на фронт, Иван отлично ходил и даже пытался бегать, но быстро уставал, и просил Нину прекратить слишком тяжелые для его ног соревнования. Он собирался к отъезду из Саратова. Анна знала точно день отъезда детей и смирилась с этим, но в глубине души у нее оставалось сомнение. Постепенно она стала привыкать к предстоящему одиночеству. Она молча мирилась со своим душевным разладом, помогая детям в их сборах. День отъезда наступил. Был конец июня – двадцатое число. Лето стояло на редкость теплое и приветливое. Нина оформила военный билет в военкомате, получила обмундирование, паек. Мыслями была далеко от дома и уже отчетливо представляла себя среди больных и медсестер госпиталя. Как уместны казались ей сейчас изречения древних о здоровье. Главным ей сейчас представлялось освобождение человечества от навязанного фашистами кошмара. Думать о чем-то ином было Нине странным.

– Будьте живы, буду ждать вас домой, – Анне было тяжело говорить, она вздохнула, поправила волосы, и тихо произнесла: – До скорой победы над фашистами, – поцеловала каждого по очереди, всплакнула, надела на голову платок, и пошла в госпиталь на дежурство.

Дети простились с мамой без слез и лишних разговоров. Они двинулись на вокзал, где толкалось как обычно много народу. Военнослужащих было больше, чем гражданских. Все ждали и смотрели, как прицепляли вагон с раненными солдатами и офицерами для дальнейшей их перевозки. Нина и Иван еле протолкались среди отъезжающих и провожающих. В вагоне сели на свободные места и поезд тронулся. Плачущие матери и невесты кинулись следом за медленно движущимся составом вдоль перрона. Кто-то на всем ходу запрыгивал в вагон, передавая вперед себя вещмешок.

– Напиши мне, как приедешь, – кричала девчонка и размахивала платком. – Разве это не настоящая трагедия, – жаловалась она какой-то незнакомой женщине. – На смерть мужа провожаю…

Все толкали друг друга и не обращали внимания на стоящих рядом на перроне граждан. В Нине что-то оборвалось внутри. Сердце сжалось, отчаянно забилось и закололо.

«Вернусь ли домой в Саратов? Да, обязательно и буду врачом. Счастливая ты, Нина, у тебя так замечательно сложилась жизнь, лучшая в мире семья», – думала Нина. Иван сидел и смотрел в окна на женщину с ребенком на руках. Она махала вслед уходящему поезду. Поезд отъехал на значительное расстояние от города. Попадались сельские домики, захолустный пейзаж навевал тоску и отчаяние.

Начинало смеркаться. Стали разносить чай. Нина заказала два стакана крепкого напитка, настоянного на кедровых иголках и три кусочка сахара.

Иван достал из вещмешка кое-какие продукты: сгущенку, хлеб, сало, разложил их на столе и стал резать на мелкие кусочки. Им обоим было привычно в военной форме.

– Нина, наверно, ты боишься встретить в поезде генерала, если не расстегиваешь гимнастерку. В пути ты уже на службе. Генерал в поезде – редкий гость. Он обычно едет отдельно, – сказал Иван и передал ей кусок хлеба, намазанный сгущенкой. – На, возьми, и запомни, мы с тобой больше никогда не увидимся, а если увидимся, то уже станем гораздо старше и опытнее. Ты моя сестра на всю оставшуюся жизнь, и я буду заботиться о тебе до последнего дыхания.

Нина улыбнулась брату, она стойко переносила духоту. Поезд шел медленно, останавливаясь на каждой станции. Ночью вагон с лежачими и сидячими раненными бойцами отцепили, и поезд прибавил скорость. Нина спала чутко, она то и дело просыпалась, постоянно прислушивалась то к биению собственного сердца, то к стуку вагонных колес. Проснулась раньше Ивана, – он спал на нижней полке, – встала, оделась и села рядом с братом, после суетной ночи с постоянным хождением младшего воинского состава по вагону, толчками вагонов перед остановками и всхлипываниями провожающих. Проводник снова стал разносить «чай». Ваня проснулся.

– Скоро прибытие? – спросил он проводника – старого мужчину в железнодорожном кителе.

– Через два часа по расписанию, но поезд опаздывает, возможно, к полудню будем на месте, – старик откашлялся и охрипшим голосом проговорил.

Попили «чай», заедая хлебом из черной муки и вяленой рыбой. Иван поглядывал с удивлением на Нину и понял, что очень умно пошутил вчера относительно ее внешнего вида, назвав ее пигалицей. Нина наелась сухого хлеба с воблой, запила это терпким чайным напитком, который бодрил и придавал сил, и стала смотреть в окно.

Пейзаж был довольно унылый, степь кончилась, и стали попадаться лесопосадки. Еще полностью не убранные полосы посевов набирали последнюю силу. Впереди показалось большое селение.

Прозвенел звонок, возвестивший о том, что поезд подъезжал к станции.

– Скоро остановка, – сказала Нина заботливо брату. – Устал? Вот возьми эти деньги, пойдешь и купишь что-нибудь. – Иван тоже достал и пересчитал несколько свернутых с рулон купюр советского периода.

– Мои отпускные. Сбегаю, а то все припасы на исходе.

Поезд дернулся и остановился. Заспанные пассажиры побежали к базару, расположенному близко от здания вокзала. Старухи с воблой, солеными огурчиками, черешней, домашними пирожками из темной муки стояли у забора. Иван, чуть прихрамывая, прошел ряд и, остановил взгляд на молочнице с пол-литровыми банками кислого молока, подошел.

– Бери, сынок, – проговорила старуха, – молочко хорошее, сама квасила.

– Спасибо, мать, надеюсь, правильно заквасили, а то верну.

Иван вспомнил домашнее кислое молоко, заплатил деньги и поспешил к тронувшемуся составу, осторожно придерживая в правой руке две банки с молоком, которое хозяйка оставила для продажи, чтобы выручить небольшую сумму денег и заплатить за жилье. Иван еле успел сесть в поезд. Через два с половиной часа поезд подъехал к Москве. Все повалили из вагонов.

Нина и Иван пошли в здание вокзала и остановились, глядя на расписание поездов. Затем вышли на перрон, где толпы народа толкались и покупали билеты в разных направлениях. Нина ехала по своему направлению, Иван – в свою воинскую часть. Они растерялась, но тут же Нина собралась с духом и пошла в воинскую кассу и купила два билет на проходящие поезда до места, откуда легче всего было доехать до нужной ей деревни Ельня, а ему в разведгруппировку радистом на запад

– До встречи, сестренка, – пожелал на прощанье Иван и поцеловал Нину. – Буду писать.

– Береги себя, Ваня, – Нина гордилась братом и втайне хотела быть похожей на него, так как ей импонировало его мужество и патриотизм. – Всем смертям назло возвращайся, брат.

Они крепко обнялись и еще два раза поцеловались по русскому обычаю в щеки.

– Итого три раза, – проговорила Нина, глядя в упор. – Ты настоящий герой. Горжусь тобой!

– Ерунда. Тебе до отправления еще есть время. Погуляй! – Иван вскинул на плечо вещмешок и поспешил к вагону. – До встречи.

Госпиталь

Оставалось время до отправления, примерно час. Нина решила прогуляться по столице, тем более она была в Москве впервые.

Она успела только выйти из Павелецкого вокзала, и ее поразили масштабы города и количество военнослужащих, отправляемых в одном направлении.

Нине пришлось долго оглядываться по сторонам. Она прошлась по близлежащим улицам. На улице Горького, которая была впоследствии переименована, прошла мимо Елисеевского магазина с обилием продуктов питания, но ограниченного доступа. Она спешила на поезд. Ехать до деревни пришлось долго. Буквально на одну минуту поезд притормозил, и Нина выскочила из вагона. Станция с тем же названием Ельня была расположена в лесу, и лишь несколько домиков указывали на то, что здесь населенный пункт. Увидев впереди себя просто одетую женщину с грузом в руках, Нина догнала ее.

– Простите, где здесь находится санчасть?

– Это, дочка, тебе надо выйти из села и пройти по дороге, там и увидишь госпиталь. Ты что приехала по направлению к нам?

– Да, – бойко ответила Нина, – меня скоро отправят на фронт, на передовую.

– Трудно сейчас на фронте, да и тылу не легче, много дел, мужиков нет, сама понимаешь, что война… это… продлится, а врага победить надо. Мы рядом с Москвою живем и боимся этих фашистов проклятых. Каждый день радио слушаем.

Нина увидела, изможденное непосильным трудом лицо женщины и потрескавшиеся от частой стирки руки.

– Если навалимся всем миром, враг будет убит, – ответила Нина твердо.

– Правильно, дочка, за свободу биться до последней капли крови.

Женщина замолчала. Впереди показалось двухэтажное здание госпиталя. Над вторым этажом появились яркие проблески утреннего солнца. Это было массивное сооружение бывшей усадьбы, затем детский пансионат, но был переоборудован на период военного времени в госпиталь.

– Вон видишь впереди большой дом. Это и есть госпиталь. Туда всех раненых привозят с фронта, – добавила женщина на прощанье.

Служители готовились к предстоящему приезду грузовых машин и подвод, разравнивали дорожки и посыпали песком. Невдалеке виднелся колодец. Этот колодец служил основным источником питьевой воды. Речка находилась гораздо дальше. За ночь колодец наполнялся пресной водой из целебных подземных источников, которую использовали на кухне и для утоления жажды всем желающим.

– Тогда я пошла, – ответила Нина и направилась по направлению дома, куда указала попутчица.

Две няни в белых халатах и белых косынках встретили Нину у входа. Они мыли пол, что-то обсуждая между собой. Заметили входящую в коридор девушку.

– Проходи, дочка, не стесняйся. Служить к нам приехала?

– Да, мне нужен главный врач.

– На втором этаже, последняя дверь направо. Фамилия его Холодов Александр Иванович. Идите.

Они прекратили мыть пол и пропустили Нину. Она поднялась на второй этаж по красивой лестнице с витыми железными перилами. В коридоре были расставлены кровати и носилки для лежачих больных. Они все были перебинтованы, у некоторых кровь проступала на простынях. Постели были измяты и темного цвета. Многие из них спали, некоторые стонали или просили медперсонал об услугах. Между рядами ходили выздоравливающие больные на костылях. Она прошла по коридору и увидела дверь с табличкой, на которой было написано: «Главный военный врач». Нина постучалась и вошла в кабинет главврача. Он сидел за массивным столом в белом халате.

– Здравия желаю! – поздоровалась Нина и отдала честь. – Прибыла по направлению.

– Рад вас видеть. Входите, присаживайтесь, – пригласил Александр Иванович, окидывая Нину оценивающим взглядом. – Давно вас ждем.

От волнения Нина забыла имя и отчество главного врача и стояла в нерешительности. Она посмотрела по сторонам: на стенах были плакаты наглядной агитации с различными видами топографических карт, оружия, воинских званий всех родов войск и другими нужными для работы военного госпиталя знаниями.

– Пожалуйста, проходите, – повторил главврач. – Приветствую вас на новой службе.

– Так точно, – Нина порылась в чемоданчике, достала документы и положила на стол перед ним свое приписное свидетельство и военный билет. – Я направлена к вам на службу после окончания мединститута в Саратове. Вот мои документы, – Нина говорила, а главврач внимательно читал направление.

Это был седой, сухопарый мужчина, высокого роста, лет шестидесяти двух, в белом халате и шапочке. Он оправдывал звание заведующего госпиталем. На нем лежала огромная ответственность за жизни вверенных ему больных и служащих. Постоянно сам совершал обходы палат, оперировал, учил молодых санинструкторов, проводил медицинское обследование сложных пациентов, читал лекции по гражданской обороне и пожарной безопасности, лечил инфекционных больных и никогда не жаловался на трудности, так как научился преодолевать их с минимум средств и возможностей. Его операции ассистировали по очереди все санинструкторы, кто проходил стажировку у него под началом. Часто слышали, как он поторапливал: «Срочно везите в операционную. Готовьте простыни, шприцы, иглы, эфир, скальпели, зажимы, кровоотсос, вату, бинты, кетгут, кислород».

Операционные медсестры знали наизусть свои обязанности, и каждый раз как молитву повторяли его слова, никогда не нарушая установленный порядок проведения плановых и экстренных операций, замещая своих коллег в случае болезни или смерти.

Младший медперсонал стремился как можно лучше справляться со своими обязанностями, чтобы показать свои наиболее сильные стороны для определения, кому в первую очередь разрешается ехать на фронт. Для выявления территориального предпочтения выбирались наиболее опасные участки работы, где требовались сильные руки и крепкое здоровье.

Мнение, что хирург – это костоправ было распространено в то время, но у Холодова было настолько доброе сердце и бескорыстные помыслы, что люди забывали о нем на второй день после выписки из госпиталя, уезжали на фронт и возвращались в строй. Слово «врач» всегда было для всех престижным и достойно уважения. Холодов помнил известных древних хирургов, начиная с Гиппократа, которые заложили основы хирургии. Он часто применял методы Бакулева, Пирогова, Разумовского, Вишневского, Спасо-Кукоцкого, Боткина.

– Ну что ж, будете под моим началом в палате доврачебного приема, а потом разрешу курировать палату, – у Холодова было бледное лицо, на носу сидели очки в темной оправе, которые он аккуратно двумя руками надел, когда стал рассматривать воинские документы.

– Хотела на передовую, комиссия направила меня к вам.

– Ну что ж, рад, что вы настроены по-боевому, – главврач внимательно посмотрел на Нину и продолжил. – Сейчас идите и познакомьтесь с вашими обязанностями. Документы можете взять.

– Так точно, – Нина взяла документы со стола и вышла из комнаты.

Ее внезапно охватило чувство волнения и тревоги: «Сумею ли справиться со своими обязанностями, найду ли контакт с больными?» Она прошла в комнату старшей сестры. Та дала ей белье и провела в маленькую комнату с одной кроватью и тумбочкой.

– Здесь располагайтесь. Сейчас больных и раненых мало. Завтра ждут состав из-под Москвы.

Нина целый день и вечер была предоставлена себе. Она разложила вещи в маленькой комнате с тумбочкой и двумя кроватями, застелила постель и вошла умыться в чистую, выложенную белым кафелем ванную комнату. Набрала в таз теплой воды, достала хозяйственное мыло и вымылась с головы до ног. Затем выплеснула воду в сточное отверстие и набрала вторично.

Все тяготы длительного перемещения, нервотрепки ушли в небытие. У нее появилась надежда на уважение и признание своего таланта и умения работать под началом опытного специалиста. Нина тщательно вытерла смуглую кожу жестким полотенцем, надела новую гимнастерку, посмотрела на себя в запотевшее от пара зеркало и осталась довольна санитарно-гигиенической процедурой, о которой она мечтала всю дорогу.

Вернулась к себе в комнату. За столом увидела Катю Серебренникову, голубоглазую русскую красавицу с матово-белой кожей и полными руками. Нине приглянулась симпатичная медсестра. Катя была из Челябинска. Она окончила медицинское училище и была направлена на работу. Трудилась Катя быстро. Жгуты и перевязки делала быстро и красиво. С этого дня завязалась их крепкая дружба и целенаправленное стремление на фронт, приносить как можно пользы для победы.

– Добрый день, – с уважением сказала Нина, когда появилась на пороге. – Твоя новая соседка, будем жить вместе, санинструктор Мельченко.

– Одна ласточка весны не делает, – ответила Катя звучным голосом. – Идем обедать.

– Так точно, – Нина поправила гимнастерку и улыбнулась. – Идем.

Они отправилась в общую столовую, которая находилась на первом этаже госпиталя, где квартировался штат временных работников и служащих. Остальной персонал жил в селе и приходил на работу к семи часам утра. Иногда дежурили, но в это время главврач выделял свою комнату для отдыха, что было крайне редко, так как эти дежурства были сопряжены с приемом раненых и покалеченных с передовой. Обедали они в больничной столовой. После обеда занялись уборкой палат.

Это действительно был другой мир прифронтовой зоны, который Нина еще не знала, но очень хотела влиться в него.

В этот день она начала знакомиться со своими служебными обязанностями, показали все кабинеты, познакомилась она и с медперсоналом. Нина успевала сделать осмотр и перевязки. Холодов предписывал срочное лечение. Катя и Нина сразу подружились.

– Радуйся, что мы теперь подруги, – Катя, делая перевязку около постели лежачего пациента с простреленной кистью и бедром, посмотрела на Нину. – Это наша территория.

– Санинструкторы всецело наши, – ответил раненный красноармеец, оживая на глазах. – Новенькая? – он лениво повернул голову и открыл глаза. – Как зовут?

– Нина, – она уже чувствовала себя как рыба в воде. – Вылечим, вместе воевать будем.

– Милая ты моя, воды, – донеслось с соседней койки стоны умирающего бойца. – Срочно пить!

– Выпей, полегчает… – Нина налила из графина полный стакан воды и поднесла к губам парня, который просил о помощи, ее движения были пластичными и очень быстрыми.

У больного появилась улыбка, и глаза засветились.

– Я пошла в операционную, продолжай без меня, – Катя направилась в операционную на дежурство, а Нина продолжила проводить инъекции, переливания и другие процедуры вместе с медсестрами и стационарными пожилыми врачами, которых в больнице было только трое из соседнего райцентра.

Они уже предупредили Нину, что хотят отдохнуть минут пятнадцать, чтобы попить чая в коридоре, где на койках лежали около тридцати человек или больше. Нина ходила между койками и выполняла любые поручения. Когда все больные успокоились и стали постепенно засыпать, она вышла и пошла по лабиринту госпиталя, где в каждом углу лежали больные с огнестрельными ранениями и инвалиды.

После ужина решила пройтись вокруг здания и познакомиться с местом своего пребывания на службе в советской армии. Больница находилась в нескольких метрах от дороги. Чуть дальше был лесок, и на изгибе леса делала свой поворот небольшая речушка. Пейзаж был достоин кисти художника. Нина залюбовалась красотой Подмосковья и закатом, вспомнила детство, и ей показалось, что в далеком прошлом она была здесь и видела эту созданную самой природой, самым лучшим творцом, красоту. Было что-то манящее в густой зелени деревьев, в блеске речных вод. Хотелось смотреть и думать о доме, о мирном труде, братьях, отце, маме. «Какие красивые места!» – восхищалась Нина. Возвращалась в госпиталь медленно. Сейчас она поняла, что устала и должна была отдохнуть. Ей приснилась мама в розовом красивом платье, и она сама в праздничном наряде гуляли по городу, ели мороженое, катались на качелях в парке.

Каждый день во время работы санинструкторы и весь медперсонал госпиталя слушали радио, переживая за поражения, радуясь победам. Все чаще и чаще передавали сообщения с фронта о победном марше советских войск. Медленно пядь за пядью теснили советские воины фашистов с захваченных земель. После кровопролитной битвы под Москвой все поверили в победу. Смятение, охватившее людей от гитлеровского плана «Барбаросса» – молниеносной войны прошло. Медперсонал, включая новенькую Нину и Катю, трудился, забывая об усталости, и все помогали друг другу.

– Как долго продлится война? – спросила Катя в обеденный перерыв Нину, когда разнесли по палатам для лежачих больных порции каши и щей. – Я бы многое отдала лишь бы быстрей прекратить это смертоубийство.