Музыка дорог. Рассказы

Тёзки уже выпили несколько раз, поели и, им бы было трудно в этом признаться, искали тему для разговора. Не было темы! Что замечательно, Саша ведь не пил. Он пригубливал вино, смаковал его на вкус, сказал пару комплиментов вкусу Шери. Самому ему пить – конечно! Конечно нельзя! Он человек ответственный, он за рулем, с ним очаровательная спутница. А Шери не тормозила. Одна бутылка была уже наполовину пуста. И вот, когда грянул саксофон, она прижала ладошки к щекам, и восторженно глядя на Сашу, заявила:

– Саша, милый, как я тебе благодарна за то, что ты меня сюда привез. Ты ведь знал, что здесь такие замечательные ребята?

– Конечно, – промурлыкал Саша.

Она танцевальным жестом протянула через стол руку.

– Ты меня уже приглашаешь?

– Конечно! – Саша явно повторялся.

И они поплыли, поплыли в центр небольшой площадки, замерли и вновь, покачиваясь, поплыли, заскользили. Огненная головка Шери на плече Саши, ноги переплетаются в страстном движении. Саша умеет вести женщину. Этого у него не отобрать. Где он этому научился в наши непростые годы – видимо, неважно разбираться в этом коротком сюжете. Можно сказать только, что так, как они – никто на той площадке не танцевал.

– Шери, какой божественный запах! Это твои духи? – он уткнулся носом в её волосы.

– Что? Что ты спросил? – она была вся в танце.

– Я говорю…, это духи? Какие?

– А-а. Это вода, Саша. Туалетная вода. Но у меня и духи этой фирмы, и гель и…, мне этот запах, как родной. Да?

Саша, благо она не видела, сделал удивленно-значительное лицо. Мол, вон как! Сразу не спросил, но через несколько поворотов:

– А как называются твои…?

– Название? А ты не узнал? Но это же Miss Dior Cherie!

– Да?! Тоже Шери? Вот как я угадал.

– Что ты угадал? – томно спросила, подняв лицо и коснувшись носом его подбородка.

– Твое имя. Я ведь назвал тебя Шери.

– Милый Саша, – она вновь делала ударение на втором «а», – ты меня назвал «шерри», это вишенка. А если хочешь на французский манер девушку называть, говори: «Машери».

Она так и произнесла, он это запомнил, слитно, с ударением на «а» и «шери» у неё просто прошелестело.

– Да? Ты так считаешь?

– Я так не считаю, так говорят французы. Всё! Ты много разговариваешь во время танца. Пойдем, я еще вина хочу. А потом будем опять танцевать. Они просто великолепны!

Шери повернулась к музыкантам и похлопала в ладоши. Саксофон хрипло засмеялся. Они уже заметили, отметили её. Они уже играли только для неё. Это же всегда так бывает. Для исполнителя всегда находится настоящий, в вибрациях, видимо, совпадающий с ним слушатель. И он исполняет только для него. Ну? Вы ведь сами это замечали. Да? И возможно… – совпадали.

Саша и Шери садились за столик и вновь танцевали. Музыканты, видимо, задались целью сыграть в этот вечер всего Леграна и Лея. Улочки Монмартра взмывали вверх сразу за последним фонарем, ветви каштанов с Парижских бульваров склонились над столиками, саксофон плакал, гортанно хриплый стон его убеждал в реальности видений, а пианисту не хватало клавишей, чтобы рассказать всю правду о вечной любви в городе мечте.

Когда выходила Шери, старики играли дольше обыкновенного и, явно, старались. Саксофонист подходил к краю подиума и играл только для неё, это было видно. Её пламенная головка плыла над столиками, появляясь то с одной, то с другой стороны темной фигуры партнера. Свет фонариков в ветвях, укрывающих веранду, менял цвет её волос с лимонного до оранжевого, вспыхивая искрами и затухая. Всякий раз, когда она уходила к столику, саксофонист старомодно приподнимал котелок и слегка кланялся. За некоторыми столиками раздавались хлопки. Благодарили не только музыкантов, аплодировали и танцующей паре. В какой-то момент Шери подошла к подиуму и протянула саксофонисту руку. Он вновь приподнял котелок, бережно взял её руку и поцеловал. Она что-то сказала ему, он ответил. Саша в этот момент стоял чуть сзади и ясно слышал, что сказал лабух его девушке. Он сказал ей: «Будь счастлива, красавица». Вот так. Значит, эту рыжую бестию считает красавицей не он один. Красавицей её назвали не ради красного словца. Вечерний свет совершил магическое превращение и красота восторжествовала.

Чувствовал Саша себя двояко. С одной стороны он был с дамой, пользующейся всеобщим вниманием и почтением. С другой? Не трудно предположить, что не любил Саша вторых ролей. Ему стало скучно. Осталось только одно желание – обладать. Теперь уже обладать не собственной фантазией, обладать признанной красотой, красотой, перед которой преклонялись другие. Проснулся охотник.

Увести Шери из кафе оказалось непросто. Ей хотелось танцевать. Пришлось разыгрывать страстно влюбленного, желающего быстрее оказаться с ней наедине. Шери позволяла ему страстные порывы во время танца, за столиком он садился с ней рядом, обнимал, целовал руки. Она всякий раз увлекала его танцевать. Наконец она уступила. Они встали и пошли к машине. Саше только в очередной раз показался в её глазах ироничный прищур. Но это было, пока они были на свету. В машине, когда он попытался особенно страстно обнять её, она прошептала «не спеши, еще не вечер». Он успокоился и помчал свой «Логан» домой.

Они не доехали до его дома два квартала. Шери положила руку на баранку.

– Останови на минутку.

Саша удивился, но припарковался и машину остановил.

– Что случилось? – он еще ничего не подозревал. Александра Владимировна вышла, аккуратно захлопнула дверь и наклонилась к опущенному стеклу.

– Александр Андреевич, спасибо за приятно проведенный вечер. Все было замечательно. Правда, я не шучу. Спокойной ночи. А я здесь, рядом живу.

«Фа-ам – тарам!»

Котлета

Зал-терраса ресторана на первом этаже отеля, с окнами во всю стену до пола с одной стороны, и противоположной стеной, оформленной под каменную кладку, с охотничьими атрибутами, чучелами птиц на сучьях, головами оленей и кабанов. Столы на тяжелых резных ножках, белоснежные с бахромой скатерти. Стулья с высокими, резными спинками. Столы сервированы сверкающими наборами бокалов граненого стекла и матовыми горками столового фаянса. Пирамиды салфеток темно-зелёного цвета, как молодые ёлочки, безукоризненными рядами создают иллюзию макета регулярного парка.

А за окнами зимний сосновый бор, стеной оранжевых колонн встающий уже в нескольких метрах от окон. Сугробы свежего, выпавшего ночью снега. Утренние, длинные тени, скользящие по волнистым сугробам, под окнами розовые, в глубине леса голубые, до синего. Ощущение единого пространства зала и пейзажа за окнами создают лучи утреннего солнца, проникающие сквозь громадные чистые без штор стекла и отбрасывающие тени одного цвета и на столах, и на сугробах.

В средине зала, у окна две одинокие фигуры. Молоденький, темноволосый, с безукоризненным прямым пробором, официант в профессиональном полупоклоне. На поясе молодого человека такого же, как салфетки, зеленого цвета передник, на согнутой руке полотенце, в другой, опущенной, папка. Весь внимание. Перед ним за столом, подперев щеку кулачком и задумчиво глядя на лес, девушка в немыслимо ярком лыжном костюме. Светлые, небрежно растрепанные волосы контрастируют с не зимним загаром на лице и руках. Выражение лица капризное. А, может, это кулачок, смявший щеку и оттопыривший полные губы, создал такое впечатление. По-видимому, официант стоит здесь уже какое-то время. Потому что, сделав едва заметный шаг к столу, он говорит:

– Я готов стоять рядом с вами до бесконечности, но лучше, если вы обратите на меня внимание.

– Я обратила, – девушка не меняет позы, говорит тихо, – но здесь так красиво! Вы спешите?

– Нет.

– Я тоже.

Молодой человек, улыбнувшись, кивает, берет со спинки соседнего стула белый пуховик и так же тихо:

– Разрешите?

– Конечно, конечно, – лыжница не поворачивается.

– Хм, вы же не видите, что я делаю. А я хочу вашу куртку повесить на вешалку.

– Да что ж ты такой приставучий, а? – поворачивается, – куда вы её несёте? Далеко?

– Нет, вот, у вас за спиной.

Девушка оглядывается и, махнув рукой:-

– Ладно, вешайте.

За спиной у девушки, между столами, вплотную к окну стоит стойка с оленьими рогами. На неё официант вешает куртку и возвращается к девушке. На этот раз он обходит её стол и становится напротив неё. Принимает прежнюю позу, но теперь улыбается и молчит.

Массивная дверь легко поддалась на толчок рукой, едва слышно тренькнул колокольчик, и в зал вошел ещё один ранний посетитель. Мужчина пятидесяти, возможно старше, лет, с седой, безукоризненной стрижкой, с прямой спиной, не спеша, прошел в цент зала. По пути трогал, как будто ощупывал, спинки стульев, так же неспешно оглядывался, поблескивая дымчатыми очками в золотой оправе, будто искал кого. Одет в тройку из мягкой тонкой ткани «в ёлочку». Прекрасный покрой костюма и осанка делают легкую полноту господина вполне приличной и даже стильной. Чуть тяжеловатые щеки лежат на синей, в белый горох, косынке в распахнутом вороте белоснежной рубашки. Вошедший остановился в нескольких шагах от стола, где сидит девушка, вскинув брови, с немым вопросом глянул на повернувшегося к нему официанта. Тот, тоже молча, широким жестом руки предложил ему весь зал. Мужчина покачался на носках, глядя на девушку, и подошёл к её столу. Взялся за спинку стоящего напротив неё стула, отклонил на себя.

– Доброе утро. Вы позволите?

– Доброе. А…а, что, за остальными столами вам уже отказали?

Она наблюдала за его проходом от самой двери. Но то, что он подойдет, и его вопрос были, очевидно, для неё неожиданными. Мужчина улыбчиво прищурился.

– Ну, кто же мне будет отказывать? Вы же видите. Никого нет. Так как?

– Но-о. Я как-то не собиралась…

– Вот и прекрасно. Предлагаю позавтракать вместе.

– А вас не будет смущать, что я под давлением дам согласие? – она опять оперлась щекой на кулачок и нарочито захлопала ресницами, глядя в очки мужчины. Было видно, что она оправилась от неожиданности и её уже забавляет ситуация.

– Конечно будет! Конечно! Но никакого давления и нет, – мужчина подхватывает предложенную интонацию, – я непреклонный противник всяческого давления. Навязчивость, это абсолютно не мой стиль! Вы в этом сможете убедиться.

– Я уже убеждаюсь. Это не ваш стиль. Это…

– А хотите, я вам объясню причину моего предложения?

– Вау! – девушка откидывается на спинку стула, – вот это напор! Ну что ж, давайте. Только не навязчиво, – она уже не скрывает иронии.

– Что ж. Я прекрасно понимаю, какое впечатление на вас произвело мое неожиданное…

– Неожиданное? Я бы это по-другому назвала.

– Итак. Я всё-таки назову это неожиданным. Хотя бы потому, что оно и для меня было несколько неожиданным.

– Несколько?

– Нет. Мне не нравится ситуация, – сохраняя улыбку, хмурит брови, изображая ворчливого старика, – вы все-таки позвольте мне присесть, иначе я начинаю чувствовать себя оправдывающимся школяром. Если мы не договоримся, я встану.

– А вы конечно к этому не привыкли, да? – лыжница, подняв руки, кокетливо взбивает прическу и доброжелательно улыбается, хотя и не скрывает иронии.

Улыбка воспринимается как согласие, и с помощью подскочившего официанта мужчина усаживается на стул, стоящий напротив девушки. Официант все это время, отступив на пару шагов, с нескрываемым любопытством прислушивался к разговору. Про себя о мужчине уже решил: «Ох, бестия, ох профессионал! Не я буду, если он сегодня вечером не утащит её к себе в номер».

– Я обещал объяснить причину, – «профессионал» разгладил перед собой ладонями безукоризненно ровную скатерть и, как будто любуясь своими руками, помолчал, глядя на них, затем поднял глаза на девушку, – все очень просто и логично. Вы бесспорно обаятельная девушка и вам это известно. Вы здесь, как цветок на снегу, – господин обвел взглядом зал.

Лыжница хмыкнула, стряхнула невидимые пылинки с рукава и, томно подняв глаза на собеседника, удивилась:

– Цветок? Это по поводу моего костюма?

– Совсем нет. Я бы даже сказал, что вам не обязательно носить яркие вещи. Ваше обаяние не нуждается в ярких сигналах.

– Вот вы и ошибаетесь. А в вашем возрасте, пожалуй, уже пора уяснить, что любая женщина, любая, независимо от обаяния, или как вы там мою внешность оцениваете, нуждается в ярких сигналах. В любое время дня и в любое время года! И в любой ситуации. Если рядом есть мужчина.

– О-о-о! Целая программа! Я к ним отношусь?

– К кому?

– К таким мужчинам.

– Конечно! Такой продвинутый господин. Нет, правда! Вид у вас шикарный. Вы только вошли, я сразу внимание обратила.

– Прекрасно, вот вы сами и закончили мою мысль.

– Какую?

– По поводу того, почему я к вам подошел. Потому, – поднял указательный палец, – что мы оба обращаем на себя внимание. Ну и что было бы, сядь мы за разные столы? Сидели бы с постными лицами, и косились бы друг на друга. Разве не так?

– Не факт. Но принимается, – деланно вздохнула, – убедили: сидим вместе.

– Вы так вздыхаете, вам это в тягость? Я встану.

– Да не сто-о-оит. Вам ведь не хочется вставать. Да и мне прикол.

Официант, решивший, что пришло его время, вышел из-за спины господина и тихим, вкрадчивым голосом спросил:

– Будем заказывать?

– Я ведь вам помешал, – мужчина сделал жест в сторону девушки, – пожалуйста, продолжайте. Вы ведь ещё не сделали ваш заказ?

Официант протянул через стол папку. Девушка взяла её, открыла и, не глядя, захлопнула.

– У вас кофе по-венски подают?

– Венский кофе? Конечно!

– Вот и прекрасно. А шоколадом посыпьте черным. Да? Самым что ни на есть черным. В этом кофе сверху пудра шоколадная. Знаете?

– Конечно. Я разыщу самый черный шоколад. Только это будет уже не венский кофе. В венском кофе, насколько я знаю, посыпают пудрой молочного шоколада.

– Поучайте лучше ваших паучат. Да? А мне – черный шоколад. И ещё что можете предложить? Только учтите, мне сегодня ещё на лыжи становиться. Придумайте какую-нибудь булочку.

– А если пирог? Вот прямо сейчас, я уверен, из печи достают румяный, вот такой толщины, – официант показал растопыренными пальцами полную четверть, – яблочный пирог. Это, кстати, конек нашего пекаря.

– О-о! Мамочка. Мой любимый яблочный пирог! Давайте конька. Надо же? Яблочный пирог у него конёк. Он что, у вас – американец?

– Нет, он у нас – грузин. А в пекарском деле – волшебник. Итак?

– Несите. Я надеюсь, вы мне не весь пирог принесёте?

– Что вы, конечно, принесу порцию. Стакан сока?

– Да, обязательно. Я просто забыла. Апельсиновый.

Господин в это время уже листал отложенную девушкой папку меню. Официант склонился к нему низко и почти на ухо тихо спросил:

– Вы закажете сразу или подождете? Я вернусь быстро.

– Нет, вы знаете, меня напугала толщина вашей папки. Пока я её буду изучать, моя очаровательная соседка, пожалуй, позавтракает и уйдет. Поэтому, если вы позволите, – он обратился к девушке, – я по вашему примеру закажу, не заглядывая в этот фолиант.

– Сделайте одолжение, – девушка вновь подперла щеку кулачком и уставилась на лес за окном.

– Вы действительно не спешите? Я вас не задерживаю? – господин обратился к ней, придержав за рукав никуда не уходящего официанта.

– Да нет же.

Девушка вновь отвечала, не поворачивая головы. Господин понимающе кивнул, и заговорил с официантом.

– Милейший. Я сейчас вам объясню и надеюсь на вашу сообразительность. Я привык рано и плотно завтракать. Дома это, как правило, яичница на беконе. Стакан сметаны…, сыр…, масло. И все это с хорошим ломтем свежего хлеба. И, разумеется, чай. Крепкий. Неплохо бы с мятой. Что скажете?

– А что я скажу? А скажу я, что все реально и будет сей минут исполнено.

Молодой человек самодовольно ухмыльнулся, как бы относя это к своей личной заслуге. И уже было развернулся на пятках, чтобы мчаться исполнять заказ, но неожиданно задержался и обратился к господину.

– Вы знаете, я осмелюсь предложить вам свой вариант. У нас утром готовят прекрасные котлеты по-фламандски. Так вот, я предлагаю в вашей яичнице заменить бекон этой роскошной котлетой. Я уверен, вам понравится. Иначе я бы не рискнул предлагать.

– По-фламандски?… – господин приподнял фасонисто бровь, – это свиная котлета, так ведь?

– Ну конечно! Зажаренная с корочкой котлета. Красавица! Вам её жалко есть будет, вы на неё любоваться…

– Отлично. Не продолжайте. Вы меня убедили.

Официант кивнул и умчался с блуждающей на лице улыбкой. Господин побарабанил по столу пальцами холеных рук, поправил приборы. Девушка продолжала смотреть в окно, и он мог свободно разглядывать её. Лучи утреннего солнца делали свое дело. В искусно растрепанных светлых волосах сверкали розовые искры, пальцы руки, коснувшиеся нежной щеки, казались прозрачными со всеми оттенками красного. Длинные ресницы, пухлые губы, все эти естественные признаки молодости приводили его в умиление. Боже мой, как прекрасна и очаровательна молодость!

– А почему вы решили, что пекарь – американец?

– Что? – девушка оторвала взгляд от окна, – что я решила? А-а, что пекарь – американец? Ничего я не решала. Я просто знаю, что яблочный пирог – любимое блюдо американцев.

– Знаете? Вам приходилось там бывать? Или в книжках читали?

– Я там живу. Вернее, я там учусь. Гарвард. Слышали? – улыбнулась.

Господин перестал барабанить по столу и, изломав бровь, на несколько секунд застыл.

– О-о-о! Конечно, слышал. Как же, как же. Гарвард.

– Гарвард – это университет, а городок называется Кембридж.

– Да, да. Как это вы произнесли – Кембридж. Не по-русски. Очаровательно. И что же вы там изучаете? Если не секрет.

– Конечно не секрет. Меня очень интересует ландшафтная архитектура. Вот её я и изучаю. Я, знаете ли, не согласна с теми, кто считает, что красота спасет мир.

– О-о!

– Да! Я считаю, что зависимость как раз обратная. Чем меньше в этот самый мир вмешиваться и спасать его, тем больше красоты. И нам просто надо уметь жить среди этой красоты.

– М-м-м? Мысль, конечно, замечательная. Да. Но меня, знаете ли, никогда не интересовали глобальные проблемы. И мир меня интересует, тоже, знаете ли, в буквальном смысле, Чтобы не стреляли. Да. Как-то спасением этого самого мира заниматься нет никакой возможности. И не досуг, – опять забарабанил по столу пальцами, – да что же это я, разрешите представиться. Федор Фёдорович. Музыкант. В некотором роде, – с легким поклоном чуть привстал.

– Ой! – девушка прыснула в ладошки, – простите ради Бога.

– За что?

– Не ожидала. Вы – и вдруг Фёдор Фёдорович. Вот если бы мне предложили отгадать ваше имя, я бы, конечно, стала предлагать Арнольда, Аристарха, с отчеством Викентьевич или там Модестович. Вот такой ряд у меня получается, глядя на вас. Еще раз простите, – она все ещё прятала лицо в ладошки.

Затем упала грудью на стол и, сморщив нос, стала рассматривать руки Фёдора Фёдоровича. Тот не стал убирать.

– Какие красивые! А почему музыкант в некотором роде? Как это понимать? Не совсем музыкант, что ли?

– Нет, почему же.

– Такие руки. Вы пианист, – сказала утвердительно, кивнув себе головой.

– Альтист.

Склонила голову на бок.

– Альтист? Не надо, не поясняйте – я знаю, что это такое. Представьте, я знала до этого только двух альтистов: Юрий Башмет и «альтист Данилов». Да? Оба, сами понимаете, – она жестом показала недосягаемость. – И вот вы. Можно? – она положила свою ладошку на руку Фёдора Фёдоровича.

Тот накрыл её своей другой рукой.

– А можно узнать ваше имя?

– Конечно. Маша, – убрала руку. Надо заметить, с усилием убрала. Не очень-то хотел отпускать её Федор Фёдорович.

– Маша… Машенька… вы – само очарование. И имя так гармонично с вами.

– Ну, вот и прекрасно. А то вы как-то напряглись. По-видимому, после моего Гарварда. Это вас отпугнуло? Да?

– То есть? Как? От чего отпугнуло?

– Как от чего? Вы так активно начали меня окучивать, а потом вдруг перешли на какой-то polite conversation. Вы что, решили, что я помешанная на науках девица? Ничего подо-о-обного, Федор Фёдорович. Я – легкомысленная девушка, страсть как обожающая, чтобы за мной ухаживали. А вы, такой respectable, ваше окучивание мне льстит.

– Как много сразу непонятного для меня. То, что вы – сама непосредственность, это очаровательно. Что такое «окучивать», после нескольких повторов, по смыслу я тоже понял. А вот ваш прекрасный английский меня покоряет. Я, опять же, только по теме разговора понимаю, что вы мне говорите. Мне, музыканту, ближе итальянский. С нами даже заезжие дирижеры в основном на итальянском общаются. И то, что нотная грамота пишется на итальянском, вы, надеюсь, знаете?

– Вот как? И что же там пишется? На итальянском?

– А пишется там, должен вам доложить, кроме технических рекомендаций, порой таки-ие вещи, – Федор Фёдорович даже пальцем кому-то погрозил, – авторы порой такие пассажи отпускают! Зачитаешься!

– Боже мой! Как интересно! Вы мне расскажете?

– Что, простите, рассказать?

– Как что? Что пишут эти самые авторы… простите. Нам, кажется, принесли наш breakfast, – Маша повернулась к подходившему официанту и весело потерла руки, – а ну-ка, где «конек» вашего пекаря? Вот это?

Официант уже быстро и ловко сервировал сторону Маши. Прямо перед ней он поставил на небольшом блюде действительно великолепный кусок пирога. С первого взгляда было видно, что он действительно только что из печи. От влажных боков отрезанного куска и глянцевых, розовых под снежным кремом, яблок начинки, казалось, ещё шел пар. Маша наклонилась и поманила к себе ладошкой этот пар с ароматом пирога.

– М-м-м, вот это да! Сейчас я буду поглощать эту прелесть. Мне кажется, что я способна съесть весь этот громадный кусок. Да. Буду приходить сюда каждое утро, поедать пироги и заброшу лыжи. Пересяду на саночки, – она уже кромсала ножом и вилкой кусок, – и ребята будут таскать меня за собой по лыжне. И, наконец, я стану толстой и красивой.

Маша улыбнулась восторженно смотревшему на неё Фёдору Фёдоровичу и, глянув на продолжавшего суетиться у стола официанта, легко постучала ножом по блюду.– Миленький, мне счетик сразу, пожалуйста.

– А мне показалось, что вы не спешите, – Фёдор Фёдорович выглянул из-за плеча склонившегося к нему официанта, – что-то изменилось?

– Нет, ничего. Просто должны прийти мои друзья. Они здесь живут недалеко.

Маша уже приступила к пирогу. Ела она его вилкой, клала в рот маленькими кусочками, поэтому говорила короткими фразами, чередуя с едой.

– У нас сегодня утренняя лыжная прогулка. Они сказали, что здесь замечательная лыжня.

– Я, конечно, не специалист по лыжам, но ночью выпал снег. Как это на лыжне скажется? Вы не знаете, молодые люди?

Фёдор Фёдорович, откинувшись на спинку стула, чтобы не мешать официанту, постарался говорить равнодушно. Он даже повертел головой по сторонам, мельком глянув на новых посетителей, уже заполнявших зал, и остановился взглядом на стене, с которой в зал смотрели стеклянными глазами головы оленей и кабанов.

– Этот снег лыжне не помеха, – не отрываясь от своего дела, заметил официант, – стоит по ней пару раз пробежать, и она в полном порядке будет. Ещё лучше будет, чем вчера была.

Фёдор Фёдорович поморщился от бестактности официанта и, выглянув из-за его плеча, спросил у Маши: – А вы, мне показалось, хотели, чтобы я вам что-то рассказал?

– Конечно, хотела. Мы ведь не прощаемся?

– Ну что вы, конечно. Я к вашим услугам, – обрадовался, не скрываясь.

Фёдор Фёдорович взял в руки нож и вилку и чуть подвинул к себе стоящую напротив него тарелку. Громадную, занимавшую почти треть тарелки котлету, румяную, в крупной панировке, окружали яркие, оранжевые, в белом кружки, глазуньи. А сбоку котлету подпирали два небольших маринованных огурчика и несколько веточек зелени.

– Вы меня провоцируете?

Фёдор Фёдорович наколол на вилку один огурчик и, деланно нахмурившись, поднял взгляд на застывшего над ним официанта. Юноша, как будто изображая чревовещателя, отведя глаза в сторону и почти не шевеля губами, предложил:-

Если прикажете, я вмиг организую стопку перцовки, – и, чуть наклонившись, – ледяную!

– Искуситель, – почти простонал Фёдор Фёдорович и, долго посмотрев на Машу, кивнул застывшему в ожидании официанту, – вы мне её вечером организуете. Да? Кстати, Машенька, какие у вас планы на вечер?

– Пока никаких. Но, во всяком случае – не перцовку пить.

– Ну, почему же обязательно перцовку? – Фёдор Федорович сверкнул гневным взглядом на официанта. Тот, отступив шаг назад, развел руками и быстро удалился.

– Почему же перцовку? Я думаю, здесь могут найтись прекрасные вина. И, в конце концов, есть много разных приятных и интересных способов времяпровождения. Вечернего времяпровождения, – уточнил.