Феминиум

Возразить было нечего.

Однако первое, что услышал Эрсилья на следующий день, когда раздался телефонный звонок от Шкик, было:

– Извини за самонадеянность. Похоже, это был ложный след.

– То есть?

– Мне удалось выяснить, кто стоит за «Никахом». Это действительно шаман Шибальбы, и сильный. Но вряд ли он имеет отношение к данному инциденту.

Андрес не стал спрашивать, каким образом удалось это выяснить. Хотя он слышал о шаманских практиках, за все годы ему ни разу не приходилось видеть Шкик за работой. И это, наверное, было правильно. Спросил он другое:

– А можно поподробнее – почему ты так думаешь и какое отношение шаман Нижнего мира имеет к экологической организации? Дело-то благородное.

– Охрана окружающей среды – дело, безусловно, благородное, и многие шаманы сотрудничают в этой сфере. Но специализация «Никаха» – леса бассейна Амазонки. Для шаманов этот край священен и неприкосновенен. Не только потому, что среди тамошних племен многие традиции сохраняются в первозданном виде. Видишь ли, там произрастают некоторые растения, необходимые для ряда шаманских практик. Только там.

– Галлюциногены?

– Давай не будем углубляться… скажем так, употребление их помогает шаманам расширять сознание, достигать определенных сфер иных миров… не становясь при этом наркоманами. Не все шаманы пользуются этими средствами, но многие. Так что для них сохранение амазонской флоры жизненно необходимо. Хотя… – последующая фраза была произнесена с явным нежеланием, – обычные наркосодержащие растения там тоже встречаются.

«Так. Понятно. Стал бы кто финансировать экологический журнал, не имея с этого практической выгоды, увы. Однако один шаман ни за что не станет доносить на другого, даже если тот связан с организованной преступностью, – это вчера мне определенно дали понять».

– Гуатемала входит в сферу распространения этих… хм… растений? – уточнил Эрсилья.

– Да. И Тамасул живет именно там.

– Значит, его зовут Тамасул. И что он собой представляет?

– Ты уже слышал. Один из великих. То есть такой, в роду которого было не менее десяти практикующих шаманов. А родословная Тамасула восходит к доиспанскому периоду. Поэтому он и отказывается носить испанское имя. Мне приходилось с ним сталкиваться, поэтому я кое-что о нем знаю.

– Насколько я понял из твоих намеков, этот милый человек консультирует наркомафию, верно? Почему же ты считаешь, что в данном случае он невиновен?

– Тамасул никогда не был связан с группой Чивато. И не мог быть с ней связан.

– Не мог?

– Сторонники этого культа приносили кровавые жертвы. А Тамасул не может проливать кровь. Для него это табу. У него другие способы… причинять вред.

– Шкик, не стоит себя винить. Возможно, единственная твоя ошибка – убеждение, даже предубеждение, что за шаманской атакой стоят представители группы Чивато. С чего бы? Ведь при нападении кровь не проливалась. А вот мотивы у Тамасула могут быть такие же, как у представителей этого культа. И как специалист по наркотическим веществам, он мог пустить в ход такие, какие официальной медицине неизвестны. Потому эксперты их и не обнаружили. Собственно, подобная версия уже выдвигалась – и коррехидором, и доньей Исабель, но доказательств не было. А здесь… ложный след вполне способен привести к правильной цели.

– Осталось только это доказать. – В голосе Шкик не слышалось энтузиазма.

– Ты можешь распознать действие подобного наркотика?

– Ну… в принципе могу…

– Тогда выезжай к госпиталю Святой Троицы. Я встречу тебя там. Попробую убедить доктора Тлалока, чтоб он позволил тебе осмотреть пациента. И, независимо от того, причастен Тамасул или нет, у нас появится хоть какая-то отправная точка.

До больницы Эрсилью довез Карлос, с которым викарий по пути обсудил некоторые обстоятельства дела. О чем и сообщил Шкик, когда они встретились.

– Было бы неплохо выяснить, находится ли Тамасул в Араукане. С Йореком встречался корреспондент «Никаха» Рауль Очоа. Карлос мог бы проследить за ним. Ты не сбросишь Карлосу фотографию Тамасула?

– Таковой не существует. Вообще никаких изображений. Шаманы вообще чувствительны к таким вещам, а Тамасул в особенности. Но это неважно. Я знаю, как он выглядит, и объясню Карлосу. А ты пока иди, договаривайся с врачом.

Андрес представил Шкик доктору Тлалоку как «независимого эксперта», но, как показалось викарию, психиатр догадался, кто это. Более того, отнесся с почтением, хотя и считался католиком по вероисповеданию. Очевидно, он больше знал о перерожденных шаманах, чем преподобная Исабель.

– Вы можете взглянуть на пациента, сеньорита Ранчон. – В некоторых отношениях доктор был старомоден и не признавал нынешнего обращения «донья» ко всем женщинам – теперь считалось, что обращения «сеньора» или «сеньорита», указывающие на семейный статус, неполиткорректны. – Только недолго. Зрелище не из самых приятных. Как раз кончилось действие седатива, и больной… неспокоен.

– Может быть, так даже и к лучшему. – Кивнув Андресу, Шкик проследовала за доктором в палату, где рычал и бился в путах преподобный Йорек.

До возвращения прошло около получаса или, может быть, чуть меньше. Доктор определенно ждал суждения шамана, но Шкик заговорила, только когда они с Андресом покинули отделение.

– Йорек не отравлен. Он даже не болен ликантропией, как полагает доктор Тлалок. Он не считает себя волком. Он и в самом деле волк.

– В каком смысле?

– В прямом. Его душа здорова, но это не душа человека. Мы умеем видеть такие вещи. А то, что он бесится и бросается на людей, – представь, как бы вел себя волк, если бы его лишили свободы?

– А способен какой-нибудь шаман… как бы это сформулировать… забрать у человека его душу и заменить ее душой животного?

– Заменить – нет. Забрать – некоторые могут. Тамасул, например. Это одно из его умений. Я не могу тебе объяснить, как это делается технически, но шаман Шибальбы забирает душу жертвы в плен. И жертва после этого умирает. Поэтому ему и не было необходимости никому перерезать горло.

– То есть человек, у которого украли душу, выжить не может?

– Может, только… – Шкик умолкла.

– Только что?

– Если он тоже шаман.

– Шкик, о чем ты? Йорек не может быть шаманом. В старой Европе шаманов нет.

– В России есть. Я точно знаю. А это рядом с Польшей.

– У поляков совсем другие традиции. Я перед приездом Йорека много читал, подготовился. Хоть это мне и не пригодилось.

– Вдруг еще пригодится? Что ты мне в университете рассказывал насчет того, как Геродот описывал шаманские традиции у скифов? Разве поляки не потомки скифов?

– Это русские считаются потомками скифов. Да и то вопрос спорный. А поляки возводят свою родословную к сарматам, совсем другому, хоть и родственному скифам, народу. Что также считается спорным.

– С ума свихнуться можно с этой Восточной Европой. Не то что у нас – все понятно. Тем не менее, поскольку ты хоть сколько-нибудь, в отличие от меня, разбираешься в вопросе, прошу, поищи что-нибудь в этом направлении. Вдруг какое-то объяснение отыщется. А я пока помогу Карлосу. Если Тамасул в Араукане, нельзя оставлять Карлоса без защиты.

– Но тебе удалось объяснить ему, как этот Тамасул выглядит?

– Нет. Я ему Тамасула показала. Для этого мне не нужно фотографий.

На следующее утро Эрсилья позвонил Шкик по мобильному.

– Я тут посидел в библиотеке и, кажется, нашел решение. Твой диагноз, похоже, верен – у Йорека может быть сейчас душа волка. Но и я тоже прав. Йорек не шаман. Он – двоедушник.

– Dwoedushnik?

– Дословный перевод – человек с двумя душами.

– У некоторых народов, севернее от нас, двудушными – нахлеве – называются перерожденные шаманы.

– Нет, двоедушник, он же босоркун, если верить справочникам, представляет собой нечто совсем другое. Как пишут антропологи, в Восточной Европе, в частности в Польше, ранее было распространено поверье, что человек способен от рождения обладать двумя душами – человеческой и звериной. Причем эти две души могут даже не подозревать друг о друге. Душа звериная пробуждается, когда человеческая спит, и странствует – тут исследователи расходятся – либо в духе, либо в собственном теле. Пробуждаясь, человек ничего не помнит. Часто считалось, что у мужчины вторая душа принадлежит собаке или волку, а у женщины-двоедушницы – кошке. По смерти человеческая душа отправляется туда, куда и положено обычной человеческой душе: если грешна – то в ад, если нет – то в рай. А звериная душа становится вампиром.

– Вампиром-то почему?

– Не знаю, так в книгах написано. У некоторых народов двоедушники или двоедушницы считались зловредными колдунами и ведьмами, у других – жертвами своеобразной болезни, и считалось, что их можно вылечить, изгнав звериную душу.

– И человек выживал после такого лечения?

– Пишут, что выживал, только долго болел.

– А изгнать – или забрать – человеческую душу, видимо, никому не приходило в голову. – В голосе Шкик слышалась задумчивость. – Возможно, ты действительно прав. Как я понимаю, Йорек был человеком с сильной волей и, по человеческим меркам, здоровой психикой. Он сумел полностью держать под спудом вторую душу, так что о ее существовании не подозревали ни окружающие, ни он сам. Все верно. Покушавшийся не собирался превращать Йорека в волка. Он хотел его убить. Но тело Йорека осталось живым, потому что в этот миг его заняла звериная душа, вырвавшись из-под гнета человеческой.

– Убить? То есть мы опять вернулись к версии политического терроризма?

– Похоже на то. Извини, я сейчас отключаюсь. Продолжу то, о чем мы вчера говорили.

– Ты где? Может, мне подъехать, помочь?

– Ни в коем случае.

Образ Тамасула отпечатан в сознании Карлоса. И когда охранник епископа увидит того, кого нужно, его увидит и Шкик. Очоа покинул корреспондентский пункт «Никаха» на авенида Кауполикан, выкурил сигарету, стоя у машины – «Шочи», некогда серебристой, а теперь цвета пыли. Очоа лет тридцать, но выглядит он старше – одутловат, с желтоватой кожей. Спортивного покроя рубашка и парусиновые брюки явно несвежи. Затем он садится в машину и движется в нижнюю часть города, к торговым рядам в районе Вильягран. Шкик отмечает все его передвижения. В общем-то взгляд Карлоса – нечто вроде прибора слежения, только без техники. К сожалению, шаманы еще не научились вот так, без техники прослушивать телефонные разговоры и черпать информацию из глобальной сети. Вероятно, когда-нибудь это произойдет, но вряд ли в нынешнем поколении. Но и такие, какие есть, шаманы были бы сущей находкой для полиции и спецслужб любой страны. Идеальные убийцы и идеальные разведчики. Загвоздка в том, что шаманы не идут на службу государствам. Даже самые лояльные. Ни добровольно, ни под пытками. Говорят, что во время мировой войны отступления от этого правила случались. Правда, не в Испанской империи. Было дело и у союзников – в Тексасе, в Федерации Великих равнин, в России – и у противников, в Тибете. Но это было давно… и сейчас ведь нет войны… или уже есть?

Все это не отменяет правила. Шаман не служит государству, хотя может служить его жителям. Шаман соблюдает правила, хотя действует сам по себе. Шаман знает о других шаманах, но не объединяется с ними. Хотя было дело, объединились. Только об этом предпочтительнее не знать. Не знают даже многие шаманы.

Но в данный момент думать об этом некогда. В машину Очоа подсел человек. Он мелькнул в поле зрения Карлоса очень быстро, отразившись стекле ближайшей витрины. Так что Шкик видит даже не его, а отражение отражения. Но этого достаточно.

Этот человек стар, с длинными седыми волосами. Одет в стандартный темный костюм, хотя обычно предпочитает традиционную одежду – юбку и пончо. В Буэнос-Айресе и некоторых других городах он не стал бы изменять своего обличия. Но здесь Араукана, город чиновников, и он предпочитает походить на пожилого госслужащего. Того, кем шаман по определению не может быть. Но сейчас шамана в нем выдают только повязка на волосах и амулеты на шее. Их значение может определить лишь знающий человек.

А потом Шкик отчетливо видит его лицо – которого сейчас Карлос не может видеть. Проваленные щеки, длинный костлявый нос, кожа очень темная, темнее, чем у большинства граждан Испании Американской. Он также довольно небольшого роста, но широкоплеч – однако это знает тот, кто видел его раньше.

Тамасула не зря причисляют к великим шаманам. Он заметил, что его отражение в стекле было поймано, хотя и не знает, кто это сделал. Он ищет.

Карлоса необходимо немедленно отозвать. Сейчас Тамасул займется устранением тех, кто может подтвердить его местопребывание в Араукане. За себя Шкик пока не опасается. Тамасул помнит – один шаман не будет свидетельствовать против другого. А вот люди, шаманским даром не обладающие, свободны от этих ограничений. Очоа в том числе.

Очоа, похоже, уже не спасти. За время наблюдения Шкик удалось отчасти его изучить. Он не был безвольным рабом, подсаженным на наркотики. Он сознательно помогал Тамасулу напасть на Йорека. По всей вероятности, принес Тамасулу какие-то вещи нунция, которые удалось заполучить во время визита в особняк. Достаточно было стакана, из которого Йорек пил, или использованного столового прибора. Для связи с душой человека шаманы используют жизненные выделения его тела, слюна для этого особенно годится.

Рауль Очоа считал, что действует во имя благородного дела. Но те, в Вальпараисо, которые резали глотки портовым шлюхам и почему-то считали, что Шкик следует быть на их стороне, тоже были уверены, что их дело благородно, что они мстят проклятым испанцам за сотни лет угнетения… Какому благородному делу служат Тамасул и Очоа? Что в действительности представляет собой «Никах»?

Но это – позже. Сначала обезопасить остальных. Позвонить Карлосу и оставить сообщение Эрсилье, чтоб ни в коем случае не вздумал являться на городскую квартиру Шкик. Другого адреса он не знает, на свое счастье. И полицию чтоб не вызывал. Это дело между нами, шаманами.

Потому что к тому времени, когда Шкик закончит с предупреждениями, а в машине окажется безжизненное тело Рауля Очоа, Тамасул уже будет знать, кто ему противостоит. В Араукане проживает несколько шаманов, но из великих – только Шкик.

Из письма Шкик Ранчон к Андресу Эрсилье (оставлено в папке «До особого уведомления»):

«В течение последних столетий, покуда церковь Откровения вбирала в себя все больше местных верований, понятия «дух-хранитель» (нагуаль, пасук, аку-аку и т. п.) и «ангел-хранитель» стали отождествляться. Но это не совсем верно. Или совсем не верно. Да, ни один католик прежнего закала не представит себе ангела-хранителя в облике зверя, или растения, или огненного шара, как католик Откровения. Но все же христиане Испанской империи не отождествляют своих хранителей с собой. Между тем, для нас нагуаль существует и отдельно, и то же время он неотделим от человека. Под «нами» я разумею не только шаманов, но всех верующих в древних богов, однако для шаманов это особенно важно.

Мне трудно объяснить, где проходит грань. Это и невозможно объяснить. Можно только пережить.

То же касается различия между шаманами Верхнего и Нижнего миров, целителями и убийцами. Для вас первые будут хорошими, вторые – однозначно плохими. Но тут тоже все не так просто…» (незакончено).

«Мы встретились, лхамана».

«Мы еще не встретились, мачи».

«Это угроза? Думаешь, я испугаюсь угроз перерожденного?»

«Ты многое забыл, мачи».

«Я ничего не забыл. Это такие, как ты, – смирившиеся с властью испанцев и их надругательством над истинной верой, – забыли, какова была наша истинная цель».

«Многие забыли. Но в моем роду помнят об ошибке, которую допустили наши предки».

«Они все сделали правильно! Это белые священники ошиблись! Эти глупцы не сумели даже правильно понять то, что им приказали!»

«Значит, виноваты те, кто не сумел правильно объяснить, чего они хотели».

«Пусть так. Это была ошибка. Но ее еще можно исправить».

«И ради этого ты забрал душу белого священника».

«Я хотел убить его. Но то, что получилось, лучше. Они могли обладать такими же силами, как мы, но сами отказались от них. Кто понимает, видит это».

«Я не вижу, как может твой поступок исправить ошибку наших предков».

«Ты истинно глуп, перерожденный, видно, из-за того, что якшаешься с испанцами. Ничего, я избавлю тебя от них. Душа белого священника – это камешек, который вызовет лавину. Лавину, которая сметет испанцев с нашей земли».

«Ты живешь понятиями прежних веков. Те, кто послал белого священника, не станут затевать из-за него войну. И новые крестоносцы не явятся на эту землю».

«И снова глупость, лхамана. Не для тех, кто за морем, было затеяно это. А для тех, кто владеет нашей землей не по праву. Они и сейчас раздулись от самодовольства, а теперь и вовсе уверятся, что стали всемогущи, как боги. Они понесут свою веру в заморские страны. Они станут новыми крестоносцами. Но теперь у людей есть оружие, которого не было в прежние времена. И одни белые уничтожат других, а также их прихвостней».

«И ты думаешь, что нас это не затронет? Что землю, за очищение которой ты борешься, не выжжет огнем и не отравят ядовитые дожди? Кто из нас глуп, калку? Или ты обкурился своих снадобий?»

«Если без этого не обойтись, пусть так и будет. Приход Черного дождя предсказан. Он прольется и сотрет все ненужное. Мы все начнем сначала. Мы – те, кто умеет жить в мире, каким он был без благ, за которые вы все хватаетесь. Тебе меня не остановить».

И мачи закрывает свое сознание. Впрочем, лхамана уходит еще раньше.

Для того чтобы два могучих шамана услышали друг друга, большой силы не требуется. Иное дело, если они собираются напасть друг на друга. В прежние времена шаманы постоянно сражались между собой, теперь это случается реже, но все же они еще не забыли исконный обычай.

Шаманы не сражаются в среднем мире. Их битвы происходят там, где каждый из них может объединиться со своим духом-хранителем.

Тамасул – шаман Шибальбы. Шкик знает, каков его нагуаль; он мог бы вознести шамана в Верхний мир, но Тамасул не станет туда подниматься. Он не пойдет туда, где сила его уменьшится. Он будет ждать там, во мраке, где томится захваченная им душа человека, ставшего волком.

Придется отправиться туда.

Для этого есть разные способы. Большинство шаманов используют для этого снадобья: питье и курение. Разумеется, в лавчонках на окраинных улицах любого большого города, даже здесь, в Араукане, вам продадут нечто, именуемое «настоящим шаманским снадобьем», на более подробные расспросы назовут его яге, аяхуаской, симорой или копалем. И никакой отдел по борьбе с наркотиками не в состоянии с этим бороться. Пусть борется, кстати. Потому что к настоящим яге, аяхуаске, симоре или копалю эта отрава имеет такое же отношение, как воздушный змей к реактивному самолету.

И правильно. Неподготовленных людей за штурвал реактивного самолета не сажают.

Но Шкик не пользуется этими снадобьями. Есть не менее действенные способы направить свой дух в иные миры. Нужно лишь обладать особой восприимчивостью к ритму и пению.

Донья Исабель не узнала бы сейчас посещавшую ее благоприличную молодую даму в модном костюме. Да и Андрес не узнал бы. Хотя одежда на лхамана по-прежнему женская. Шаманы у мапуче всегда должны были проводить свои ритуалы – нгильятум – в женской одежде, независимо от того, были они перерожденными или нет. Это тоже было знаком принадлежности к иному миру. Но одежда непременно должна быть исконной, такой какую носят женщины народа.

Сейчас на лхамана было одеяние арауканской женщины – кепам, кусок синей ткани, окутывающий всю фигуру, и заколотый на плече белой застежкой из морской раковины. Рука лежит поверх небольшого барабана, пальцы бьют по туго натянутой коже в такт песне, которую напевают шаман.

У песни не бывает постоянных слов. Но в ней есть слова силы, которые, повторяясь, выстаивают путь могущества – до того времени, когда нагуаль не вырвется во внешний мир.

Он летит во тьме, но то, что встретится ему, будет тьмой еще худшей. Она лежит за рекой крови, отделяющей средний мир от Нижнего. Это кровь жертв, приносимых теми, кто хотел войти в Шибальбу. Людей и зверей. Сильные шаманы способны пересечь реку, не принося жертв. Возможно, будь у Тамасула иной нагуаль, он бы не смог проникнуть сюда из-за запрета на кровь. Но его нагуаль способен реку перелететь. Так же, как нагуаль Шкик.

Сокол-шкик, посланец Солнца, влетает в вязкий мрак, полет его, ранее стремительный, как мысль, замедляется. Но не останавливается. Ибо движет его сила шамана и у нее есть оружие. Солнечные стрелы вылетают из клюва птицы и освещают путь во тьме. Ибо первый дом, что предстанет ему, – Дом Мрака. Но Тамасула там нет. Он на самом дне Шибальбы, в последнем из домов – Доме Нетопырей.

И он вылетает оттуда. Но это не обычная летучая мышь. Ибо ошибочно думать, что нагуали всегда имеют облик существ, известных обычным людям. Это чакицам – чудовищных размеров нетопырь, из морды которого вырастает клинок.

В человеческом обличии Тамасулу запрещено проливать кровь, он ни разу никого не ударил ножом, даже не поцарапал. Его хранитель – иное дело. В Шибальбе не действуют законы срединного мира. И он налетает на сокола, стремясь рассечь его пополам. Солнечные стрелы бьют в ответ, и первая атака заканчивается, не принося чакицаму успеха. Но он не отступает. Он в своем доме, здесь он сильнее всего, а сокол, наоборот, ослаблен. И запас солнечных стрел не бесконечен. Не удалось убить противника одним ударом – можно измотать, обескровить, лишить оружия и только после этого добить.

Они бьются во мраке, освещаемом вспышками стрел, но вспышки эти становятся все реже. И освещают тень дерева, на ветки которого нанизаны черепа противников калку. И если есть у этой битвы свидетель, он может различить при всполохах фигуру человека со скованными руками. Он там, внизу, на самом дне преисподней, где ниже нет ничего – если этот колодец вывернуть наизнанку, будет гора, ведущая в Верхний мир. Но здесь это колодец, и обессиленный битвой и тьмой сокол падает во тьму, а чакицам, описывая круги, снижается вслед за ним, чтобы растерзать.

…и попадает в ловушку. Из мрака вырывается ягуар и в прыжке обрушивается на адского нетопыря. Вот почему перерожденный шаман считается самым сильным. Ибо Творец, Владыка людей Нгенемапун, правящий в Вену Мапу, имеет двойственную природу. Он мужчина и женщина, старик и юноша, свет и тьма. Сокол – птица солнца, но ягуар – зверь ночной. Даже если шаман избрал путь Верхнего мира, небо имеет дневную и ночную стороны, и ночной нагуаль свободен во мраке. И разве Шкик, непорочная дева, родившая Солнце и Луну, не была дочерью владыки Шибальбы?

Ягуар на дне колодца терзает чакицама, а сокол, разбив оковы, уносит человеческую душу ввысь.

Группа медиков из Рима подоспела как раз к тому моменту, когда Владислав Йорек пришел в себя. Как и следовало ожидать, его заболевание приписали резкой смене климата. Доктор Тлалок догадался в разговоре с европейскими коллегами ни разу не упомянуть ликантропию. Нервный срыв – понятие очень удобное. В свою очередь, Йорек ни словом не упомянул, посещали ли его во время болезни какие-нибудь видения.

Тем не менее Йореку было рекомендовано незамедлительно покинуть Араукану. По состоянию здоровья. О том, последует ли какая-нибудь замена, соответствующие инстанции промолчали. Так что можно было сделать вывод: первая попытка контакта между Ватиканом и Арауканой закончилась неудачей. Имперские и мировые СМИ его и сделали.

Андрес вовсе не был в этом уверен.

Он сопровождал Йорека до аэропорта Арауканы. Разумеется, Шкик там не было. Йорек – сильный человек, сохранил рассудок после пережитого, но встреча с перерожденным шаманом для него – это уже слишком.

– Вы – секретарь де Оливейры, – сказал нунций, когда они ехали в медицинском микроавтобусе. Йорек уверял, что может сидеть, но римский доктор настоял, чтоб прелата перевозили в лежачем состоянии.

– Да, – Эрсилья заметил, что Йорек не назвал сан доньи Исабель, но решил не цепляться.

– Кажется, я вас уже видел.

– На пресс-конференции. Я также должен был сопровождать донью Исабель на встречу с вами, но, к сожалению, она не состоялась.

Желто-карие глаза Йорека взглянули на него пристально (теперь в них можно было смотреть без опасения). Похоже, Эрсилья все же допустил бестактность. Не стоило напоминать Йореку о его болезни.

Он не может помнить, как рычал и рвал зубами человеческое горло. Обе души двоедушника не сообщаются между собой, так уверяют справочники. Впрочем, медик сказал бы, что босоркун – это всего лишь человек, страдающий раздвоением личности, и старые славянские суеверия – это дилетантские попытки описать эту болезнь.

Неважно. Важно, сохранила ли его человеческая душа воспоминания о похищении. Или это показалось ему болезненным бредом? Он о многом мог бы поведать Андресу, ибо викарию часть истории осталась неизвестна. Но сам он не скажет, а Эрсилья не спросит.