Будни директора школы. Не дневниковые записи

В один день, в пятницу, была проведена генеральная уборка. Что можно – отмыли. Что уже не поддавалось мытью – перекрашено.

И в понедельник началось…

Сразу после первого урока учителя прошли по своим кабинетам, посмотрели на парты. Та-а-ак. А вот тут опять какой-то… Что значит – какой-то? Ну-ка, журнал этого класса? Ага. Вот здесь кто. Через минуту виновник стоял перед учителем.

– Ты что тут натворил, а? Мои мелкие, значит, тут отмывали все, а ты, обалдуй великовозрастный…

– А чо вы обзываетесь, а?

– Я обзываюсь? Ты смотри, что ты тут написал! Сейчас к директору, за родителями, и пусть они тогда отмывают за тобой!

– Чо сразу к директору-то? Я и сам…, – он достает из сумки стирательную резинку и старательно вычищает все надписи.

Еще несколько таких случаев было. Один раз все же пришлось приглашать родителей, и они пришли, тщательно отмыли стол после своего отпрыска, а он больше не занимался «настольными росписями» после этого. И – все. Как отрезало.

Проблема оказалась настолько мелкой, что, когда через полгода о ней упомянул директор, никто даже и не вспомнил, как это было еще совсем недавно, когда «настольными росписями» были покрыты почти все столы.

Привет, директор!

Директор с женой шел от школы, которую он только что лично закрыл на замок, положив ключ в карман, в сторону своего дома.

– Во! Это же наш директор школы! – громко раздалось справа, от кучки сидящих на ограждении газона парней. – Привет, директор!

Директор мягко снял пальцы жены со своей руки и подошел поближе:

– Ну, привет, привет…, – он узнал одного из тех, кто был вынужден покинуть школу по его требованию. – И что было так орать-то?

– Здорово, директор, – вскочил тот и протянул руку, оглядываясь на дружков: мол, как я лихо с ним, а?

Директор мгновение помедлил, глядя на пятерню, а потом крепко пожал, и в пожатии, пока сустав был напряжен, резко толкнул от себя. Парень, по-киношному задрав ноги, кувыркнулся через ограду спиной на ярко-зеленый газон.

Под общий хохот директор скучным голосом произнес:

– И сколько тебя еще учить, чтобы не совался первым к старшим с рукопожатиями?

– Ха-ха-ха, – залился и тот, наглый, все еще лежащий на траве. – Крутой у нас директор, правда, пацаны?

– А то! Правильно он тебя воспитывает!

Улыбнулся директор, сделал шаг назад, взял жену за руку, снова положил ее пальцы себе на сгиб локтя, и потянул ее слегка, двинулся в том же направлении, куда шли до этого.

– Ой… А я так испугалась…

– Чего? Это же всё наши… Это – мои.

Директор должен быть мужчиной

– …Там! …Он к девочкам пристает! На втором этаже! – запыхавшийся восьмиклассник стоял в дверях кабинета директора школы.

– Ну, веди, – вздохнул директор, поднимаясь из-за стола.

В несколько прыжков они друг за другом по ближайшей лестнице преодолели два марша и выскочили в коридор второго этажа. Там – никого, потому что звонок уже прозвенел, и всех завели в классы.

– Наверное, на третьем!

Еще два лестничных марша – сколько раз за день директор обходил всю школу, поднимаясь и опускаясь по всем лестницам! – и коридор третьего этажа.

– Вон, вон тот!

– Чо ты, пацан? – пьяно улыбаясь, от двери, в которую, заглядывал, приоткрыв, оторвался здоровенный детина и попытался поймать мальчишку, тыкающего в него пальцем. – Чо, подмогу позвал, чо ли?

И захрипел, напоровшись горлом на выставленный локоть директора, опершегося о стену прямо перед его лицом.

– Чо сразу руки-то распускать? Крутой, да? Мент, чо ли?

– Я тебе не мент, бери выше! Я директор этой школы, и нет главнее никого, – распаляя себя, все громче и громче шептал ему на ухо директор, выволакивая за воротник на лестницу и вниз, вниз, на первый этаж.

– Да, какое вы право…

– Я тебе покажу права, я тебе сейчас права-то покажу, вот, дойдем только!

На втором этаже к процессии присоединилась завуч, вцепившись в рукав хулигана, как злобная маленькая собачка.

– Позвонили? – спросил директор.

– Да, сразу. Вы же сказали – сразу звонить, если что…

Совсем недавно, разбирая очередной случай, директор выяснил, что в школе раньше было «не принято» вызывать милицию или устраивать какие-то скандалы. «Шумиха» школе не нужна, как объяснили ему. Все само образуется, объяснили ему. Как-нибудь потихоньку…

Тогда он приказал завучам сначала звонить в милицию, а уж потом звать его или кого еще из редкого мужского педагогического состава. Учеников привлекать? Ни в коем случае! Вот это – как раз нельзя, сказал он. А в милицию – можно и нужно.

– Сидеть, – рявкнул он на пьяненького парня, кидая его на стулья у стены своего кабинета.

– Да я…

– Что? Что – ты? Драться со мной будешь? В моем кабинете? Со мной – драться? – и злыми глазами – в глаза. – Ну? Сидеть, я сказал.

Через пять минут подъехали из милиции, брезгливо подхватили, осмотрели:

– Это не наш. Небось, несовершеннолетний еще. Мы его в инспекцию по делам несовершеннолетних скинем, ага?

– Ну, вам виднее, парни. Как там ваши дела вообще?

– Да, нормально все! Звоните, если что, – и потащили болтающегося у них в руках, сразу увядшего хулигана к машине.

Школа была очень большой. Каждый второй хулиган в городе закончил в свое время именно ее. И каждый второй милиционер – тоже.

Холодно зимой

– Сколько у вас сегодня?

– У меня – четырнадцать. Руки мерзнут.

– Предложения?

– Может, распустим? Все-таки нельзя в такой холод учиться.

– Ага. Распустим…, – директор подышал на замерзшие пальцы, угрюмо нахохлившись в кресле в своей черной куртке. – А родители у всех – на работе. А дети – одни. И что мы получим из этого?

– Ну, может, это как-то подействует на исполком?

– Да, плевать мне на исполком по большому счету! Дети-то куда пойдут, спрашиваю? На улицу?

Он еще подумал и скомандовал, вставая:

– Уроки по полчаса. Перемены – пять минут. Письменные работы – минимально. Сообщите всем, идите в учительскую… Я сначала в начальную школу зайду, потом – в подвал, потом – по обстоятельствам.

Сунув руки в карманы, угрюмой черной тенью он проскользнул мимо врывающейся в двери толпы школьников в сторону начальных классов, давно уже отделенных от остальной школы. Учителя, в пальто и шапках, встречали у гардероба малышей и тут же вели их в классы, не давая раздеться: «Холодно сегодня, у нас холодно!»

– Сколько у вас на первом этаже?

– Двенадцать! Что делать-то будем?

– Физкультминутки, побольше игр и движения. Поменьше письма – побольше устного. Ну, а я буду заниматься всем этим.

Он прошел по первому этажу, улыбаясь первоклашкам в цветных куртках, возящихся вокруг недавно установленного прямо в коридоре небольшого спортивного комплекса с кольцами, качелями и лестницами.

В классах батареи были ледяными, от окон, плотно заклеенных, тянуло холодом.

«Эх, – вздохнул он (мысленно, мысленно – на виду-то улыбки и кивание головой направо и налево). – Говорил же, что как только похолодает на улице, так похолодает и у нас… Не верят наши начальники…»

Протиснувшись мимо входящих, директор вышел на улицу, обошел с торца школу и, открыв железную дверь своим ключом, спустился в подвал. Похлопал впотьмах правой рукой по бетонной стене, нащупал выключатель, повернул раз, другой, третий, – есть контакт! Слабый свет озарил подземелье. Директор пощелкал ногтем по стеклу манометров, установленных возле вентилей, но стрелки не шелохнулись. И на вход, и на выход давление было совершенно одинаковым. Можно было открыть снова кран на слив, как-то «оживить» трубы… Но как потом что-то доказывать? Да и не прогреется ничего за полдня…

По телефону, поднявшись обратно и старательно оттерев подошвы ботинок о тряпку, подсунутую уборщицей, он сообщил в Гороно о температуре в классах, потом набрал номер приемной исполкома:

– Здравствуйте, запишите, пожалуйста, как председатель исполкома просил: время – восемь тридцать, температура в классах – двенадцать градусов, батареи – холодные.

Через полчаса, видимо, сразу после планерки, подняв на звонок трубку, директор услышал громкий голос председателя исполкома:

– Ну, что там у тебя опять? Я вот на обед пойду, сам пощупаю твои батареи!

В полдень трубы вдруг зашумели, батареи начали нагреваться. К приходу предисполкома батареи были ощутимо горячи.

– Ну? Вот же – горячие. У меня дома холоднее батареи!

– А вы с утра заходите. С утра. Только пораньше. Иначе, узнав о вашем посещении, опять станут батареи нормальные.

– Это как?

– Мы сидим на конце трубы. А перед нами – вон та семейная общага.

– И что?

– А вот то, что там с работы народ приходит когда? В шесть вечера? И как раз тогда у нас отключается тепло. А когда они уходят на работу утром? В восемь-девять. И сразу у нас начинается движение. Ну, может не сразу, чуть позже… Но нам это уже не нужно. У нас за ночь все выстуживается, и утром дети опять – в холодные классы.

– Да не бывает так! Или тепло – или холодно!

– Ну, почему не бывает… Я предполагаю, что просто давления не хватает, и сантехник в общежитии открывает кран в подвале – спускает воду, чтобы ночью его рабочие мужики из постели не вытаскивали. А у нас давление еще падает – и все. Крандец нашему теплу.

– Да, ну-у-у… А давай, завтра я приду. Рано.

– Только, чтобы никто не знал! И… Знаете, я же должен школу закрыть при такой температуре… Мы же нарушаем. Меня санэпидстанция наказать может запросто.

– Погоди, погоди… Будем разбираться.

Назавтра при открытии школы батареи оказались горячими. В девять часов пришел предисполкома, да не один, с целой комиссией представителей коммунальных служб.

– Ну, как? – его лицо выражало готовность «вломить» любому, ответственному за тепло в школе.

– Мы же договаривались, что никто ничего не будет знать…

– Что… Батареи?

– Ага. Горячие.

– Та-а-ак, – повернулся районный голова к сопровождающим его лицам. – И как мне это объяснят? Я вчера здесь лично был – батареи были горячие. Сегодня с утра – горячие. А директор говорит – холодно в классах.

– Это они окна не заклеили, наверное, – вякнул кто-то из-за спин.

– Что? – вскинулся директор. – Вы, что, хотите сказать, что я специально детей морожу?

Он опять повторил свои резоны, но все недоверчиво качали головами и напоказ трогали батареи, которые разгорячились так, как никогда с начала зимы.

Провожая комиссию, директор школы придержал председателя исполкома за рукав:

– Завтра, хорошо? Завтра – без никого, пораньше.

– Пораньше – это во сколько? Я же с семи на работе бываю! – довольно хохотнул городской «хозяин».

– Ну, в семь – это очень рано. А вот часов в восемь, в полдевятого… А?

– Ну, ладно… Попробую, – недовольно махнул тот рукой.

Утром директор пришел пораньше. В семь утра он уже сидел в кабинете, регулярно проверяя рукой трубу, идущую к батарее. Батарея была ледяной. В восемь в дверь вошел председатель исполкома:

– Ну, показывай.

По очереди открыли все кабинеты на первом этаже, прошли, потрогали батареи.

– Ну?

– По-нят-но… Кому-то будет что-то, – задумчиво сказал председатель исполкома и пошел на планерку. А сразу после его ухода вдруг зашумели батареи и опять начали наливаться теплом.

А в классах было десять градусов тепла.

Звонок телефона:

– Как у тебя?

– Батареи горячие, температура в классах от двенадцати до четырнадцати.

– Жди шефов, коммунальщиков и тепловиков. Им дана задача: не уйти из школы без решения. Завтра на планерке они мне должны рассказать, что и как решили.

В два часа в кабинете директора школы горели страсти: представители теплосети утверждали, что температуру они подают нормальную, коммунальщики твердили, что никто никуда ничего не сливает, а почему вдруг батареи «включаются» – определить невозможно, представитель шефов – сам родитель школьника этой же школы, сидел с блокнотом, переводя взгляд с одного на другого.

– Ну, хорошо, – прихлопнул ладонями по столу директор школы. – Мужики, а какие же будут рекомендации? Только не говорите мне о возможности спуска воды из обратки…

– Нет-нет! – тут же подскочил «тепловик». – У нас и так по городу утечек полно, не успеваем в систему закачивать и греть!

– Какие могут быть предложения… Можно еще насос поставить в подвале – компактный такой. Но это дорого… И потом, потянут ли батареи, если поднять еще давление?

– Насос, – кивнул представитель шефов и тут же записал в блокнот. – А такие насосы у вас есть?

– Да. Есть… Но тут же система дохлая совсем. Насос врубишь, давление поднимется – рванет все нафиг.

– А зачем поднимать давление? – удивился директор школы. – Нам же главное, чтобы циркуляция началась? Так, давайте, опустим давление в обратке…

– О! Не подумал, ступил… Точно. Поставим насос на обратке, тут же потянет всю школу. Проводка в подвале есть?

– А как же? У нас вся разводка из подвала.

– Ну? Пошли тогда к «голове»?

Через два дня в школу привезли маленький, но увесистый насос, а в выходные дни перекрыли вентили и подключили насос к «обратке». Электрики шефов, матерясь на коммунальщиков, «запустивших все на свете», подключили провода, установили «большую кнопку».

– Ну, директор, включай!

Рев насоса заглушил восторженный мат всех работяг. От вибрации, казалось, гудят стены.

– Эй, чуть снизь обороты! Вон там!

Сантехник смотрел на манометры:

– О! Есть! Набрали «очко»! Хватит, так – хватит!

Уже выйдя из подвала, коммунальщик потихоньку отвел директора школы:

– Я только прошу, выключать насос. Не держать его все время включенным. А то, сами понимаете, общагу мы тогда просто «посадим»… Ладно?

– Договорились!

Директор школы был согласен на все. Лишь бы иметь возможность «подогреть» свою школу.

За выходные, слегка урча, насос прогнал горячую воду по всем батареям…

– Сколько у вас сегодня?

– С утра восемнадцать.

– Ну, кажется, пробились… Живем. Нормально работаем. Нормально. Как положено.

В девять утра – звонок из исполкома, голос председателя:

– Ну, что там у тебя?

– С насосом – хорошо получается. Спасибо.

– Да, ладно. Не для тебя. Для детей все-таки… Там же и мои. Ну, работай.

На какое-то время проблема с теплом была решена.

Булавка

Со звонком на урок директор школы вышел в коридор. Он сразу завел такой порядок: как только звенит звонок, директор и завучи проходят по всем этажам, по всем закоулкам, проверяют начало урока, гоняют прогульщиков-бездельников, а потом пересекаются в учительской и разговаривают свои руководительские разговоры.

Прямо напротив учительской какой-то класс подпирал стены, а учительница с хмуро-недоуменным лицом ковырялась ключом в замке.

– Что у вас тут?

– Да, вот… Забили…, – отодвинулась она от двери.

Понятное дело. Наверное, объявили заранее контрольную работу, вот двоечники и постарались. Делается все просто. На проходе мимо кабинета в замок втыкается спичка и тут же обламывается. Потом еще раз. И все. Вставить ключ больше некуда. А раз дверь не открыть, то и класс не рассадить. А там, глядишь, и контрольной не будет…

Мечтатели.

– Угу. Понятно, – наклонился директор к замочной скважине. – Ну, это у нас просто.

Он сунул руку в карман и выудил оттуда большую булавку. Расстегнул ее, поддел острием одну половинку спички, потом – вторую.

– Дайте ключ.

Замок щелкнул, дверь открылась.

– А зачем вам булавка? – заинтересованно спросил сзади кто-то из школьников.

– А от всякой нечистой силы… Вон, нечистая замок запечатала, а булавка-то и помогла, – хмыкнул в ответ директор, продолжая свой обход по коридорам и этажам школы.

Актовый зал

– Ба-бах-х-х! – с потолка посыпалась побелка, вся школа вздрогнула и как будто присела даже. Со скамеек в столовой с визгом вскочили первоклашки. Директор школы, как раз снимавший пробу, отложил ложку, посмотрел на потолок, на часы, встал и пошел на второй этаж.

– Что случилось? Что случилось? – спрашивали выглядывающие из классов учителя.

– Да, ничего особенного… Актовый зал делаем.

Актовый зал в школы был обычный. Большой многооконный высокий зал над столовой. Вся школа была трехэтажной, а здесь, где столовая и актовый зал, помещались всего два этажа, но зато высоких. В зале, как войдешь, так сразу между двумя входами невысокий, по колено, подиум-сцена, на которой когда-то устраивались концерты школьной самодеятельности. А дальше – ряды-ряды-ряды стандартных деревянных стульев, скрепленных по трое. Стулья эти, чтобы не таскали с места на место, прибили к паркетному полу.

Еще дальше, в самом конце зала, слева была маленькая дверца, а посреди стены – две темные амбразуры: там при строительстве школы предполагалась кинобудка, но использовалась она в качестве склада для учителя музыки. В той будке стояли вертикальные штанги, привинченные большими болтами к деревянному полу, но самих кинопроекторов никто из работавших в школе так ни разу и не видел.

А потом случились протечки крыши и прорывы батарей. Случились уборки и общеклассные мероприятия. И лакированного блестящего паркета тоже просто не стало. Местами он был выбит до основания, местами держался, но черный и страшный. Там было так …э-э-э… непрезентабельно, что даже последние выпускные вечера проводились не в зале, а в школьной столовой, среди запахов пищи, пара и жира.

Еще в свой первый ремонт, который в каждой школе по традиции и по обязанности проводится каждое лето, директор школы думал застелить все пространство актового зала линолеумом. Но тогда пришлось бы сначала обдирать паркет, потом класть что-то вместо него. Выравнивать как-то огромное пространство.

И тогда было принято решение: сделать актовый зал по-настоящему.

Старшим над бригадой был поставлен школьный «музыкант», в помощь ему были приданы несколько старшеклассников, желающих немного подзаработать, а заодно оставить свой след в школе.

– Значит, так… Стулья эти – на свалку. Подиум – туда же.

– Может, на дрова кому сгодится?

– Ну, вывози на дрова. Дальше… Вот, нафиг там эта темная будка?

– Ну, там баян мой лежит, еще кое-что по мелочи…

– А вот смотри, ведь если эту стенку убрать… Вот посюда, примерно… А? Ну-ка, открывай свою каморку.

Киношная будка находилась выше уровня пола актового зала на метр с лишним.

– А? Если вот эту стену – долой, то получаем сцену? Настоящую сцену, с кулисами, и с кладовкой-гримерной вон там, в углу. И выход второй, на улицу – пожарникам понравится. Ну, берешься?

– Не за бесплатно?

– Не за бесплатно!

Постоянная и хорошая связь с «комсомолом» позволяла директору школы в те времена обналичивать практически любые суммы, что и помогло ему в первый же свой ремонт закупить хороший линолеум, практически не продававшийся по безналичному расчету, на всю школу.

Бригада во главе с музыкантом не торопясь, но и не мешкая, очистила зал от всего лишнего и принялась за стену. Каждый вечер после уроков двое-трое человек с молотками и зубилами потюкивали, постукивали, вырубая постепенно кусок плиты длиной метров пять и высотой четыре, обрисовывая контуры будущей сцены.

Директор, открыв дверь своим ключом, вошел в актовый зал и замер на пороге в облаке пыли.

– Фу-у-у… Что тут у вас?

– Она упала! Мы тут всего две арматурины перерубили, она и завалилась сразу!

– Черт! Ведь чуть потолок в столовой не рухнул!

– Да, кто ж думал…

– Все живы-здоровы?

– Да. Вот, глядим, что дальше.

– А что дальше? Дальше – выносить. Дробить – и выносить.

Ломами, зубилами, старым топором кусок стены разбивали в щебенку и ведрами постепенно вынесли из актового зала. Одновременно зачистили остатки стены, торчащие острыми зубами вокруг образовавшейся сцены.

– А что, пока неплохо получается, правда?

– Что с полами-то делать будем? Паркет же тут не восстановить уже…

– А какие идеи?

– У меня есть знакомый художник… Могу позвать.

– Давай!

Художник, поглядев на изуродованный водой, а потом падением стены пол, предложил решение простое и элегантное: вся поверхность актового зала зашивается фанерой-десяткой встык. Швы проклеиваются и шпаклюются. А потом поверх разрисовывается рисунок наборного дворцового паркета с цветными фигурами. А еще позже, когда все подсохнет, сверху все заливается в три слоя прозрачным лаком.

– Это дорого, но зато надежно!

– Дорого… Значит, придется опять идти к шефам.

Все выделенные по смете лимиты на ремонт были израсходованы ранее, и только помощь безотказных шефов, которым было сказано, что зал в школе будет лучшим в районе, помогала продолжать ремонт.

– Но – лучшим? – строго спросил директор шефствующего предприятия.

– Точно! Настоящие художники работают! Такого ни у кого нет.

– Ну, жду тогда приглашения на открытие…

Через два месяца постоянного стука, ядовитого запаха от красок и лака, директор принимал работу. Он стоял посередине огромного пустого зала, ставшего еще больше из-за отсутствия старого подиума, смотрел на новые светлые шторы, разлетающиеся от ветра, дующего в окна, на «царский паркет», просвечивающий сквозь застывший в камень прозрачный лак, на высокую и глубокую сцену, над которой музыкант уже установил светильники…

– Хорошо. Ну, хорошо, ведь, а?

– Да. Это – зал. Вы молодцы… Это здорово, это – лучше всех!

«Прогульщица»

Звонок в дверь оторвал директора школы от семейного ужина. Жареная картошка, черный хлеб, пара котлет… Он недавно только пришел из школы, чуть охрипший после уроков и после своего исторического кружка, мокрый, как мышь.

– Ешь, ешь, я открою, – бросила жена.

Встала, щелкнула замком, открыла дверь на традиционно темную лестничную площадку, всмотрелась.

– Это к тебе…

– Ну, так, пусть заходит, что ли.

– Нет-нет, – раздалось с лестницы. – Лучше вы выйдите, а то она убежит!

Директор отложил вилку с наколотым уже куском котлеты, вытер губы и в тапочках переступил через порог.

– Она пришла! Пойдемте скорее к нам! Она пришла и может опять пропасть!

Это было время, когда в школы приходили молодые учителя. Их направляли в городской отдел народного образования, а оттуда распределяли по школам. Пришли три молодые симпатичные учительницы и в его школу. Одна – на начальные классы, одна – рисование и труд, одна – математик. Три подружки получили две комнаты в общежитии, где уже жило три учителя других школ. Общежитием называлась стандартная трехкомнатная квартира, в каждой комнате которой стояло по две кровати.

И все было хорошо. Первые месяцы. Но потом закрутилось, завертелось, навалилась рутина и ежедневный труд. Девочкам было сложно.

А у математички еще и что-то с личными отношениями, которые только-только начались у нее в нашем районе, да вдруг сразу и закончились. И с длинных зимних выходных она просто не пришла в школу. И на второй день не пришла. Соседки сказали, что она исчезла. Пропала неизвестно куда. Вещи все на месте, а самой ее нет. Уехала куда-то. То ли к маме, то ли к мужику этому, то ли просто загуляла с тоски и остановиться не может.

Это же так знакомо: загулять, а потом просто не идти учиться, или не выходить на работу, уже по инерции, просто потому что выйти – страшнее, чем продолжать пить…

Неделя.

– Да, увольняйте вы ее! Прогулы есть прогулы, по какому бы поводу они не случились!

– Во-первых, уволить даже за прогулы молодого специалиста не так уж и просто. Можно, конечно. Я смогу. Но вы уже придумали, кто будет вести ее уроки? И вообще: что, она была очень плохим учителем?

– Ну, нет. Не сказать – плохим. Она была молодым учителем. А знаний у нее много. Вон и диплом, какой хороший, – неуверенно покивала завуч. – Да и уроки, вроде, неплохие. Я смотрела.

Директор каждый день заходил в классы к подругам исчезнувшей, кивал вопросительно издали при встрече. Те разводили руками и мотали головой – нет, не появлялась. Каникулы кончились. Надо было что-то решать.

И вот перед ним приплясывает в нетерпении невысокая спортивная молодая учительница, заглядывая в глаза: что делать?

– Беги обратно. Беги, пока она снова в загул не ушла. Сиди с ней, разговаривай, тормоши, про школу рассказывай, про детей. Я сейчас. Напомни только номер квартиры.

Директор школы быстро оделся и почти бегом выскочил из дома на темную морозную улицу. Через парк по расчищенной аллее, направо, потом налево к старой пятиэтажке, в темный подъезд, вверх, на четвертый этаж, стукнуть в дверь легонько.

Дверь тут же открылась:

– Она на кухне. Сидит там без света, и никого видеть не хочет, – прошептали в темноте.

С кухни раздавалось какое-то негромкое бубнение. С подругой пытались поговорить.