Жизнерадостные люди

Леонид Оливсон

Жизнерадостные люди. Сборник стихотворений

Эту книгу я посвящаю светлой памяти моей мамы Иды Федоровны Каплун, умершей в начале войны в возрасте 26 лет, и отцу Моисею Иосифовичу Оливсону, который погиб на фронте 5 октября 1941 года под Калининым.

Часть первая

«Каждый пишет, как он слышит…»Булат Окуджава

Была она ему одной из муз…

Пушкину

Имел он безответную любовь.И хоть он был и мальчик юный,Но было то ему не вновь —Имел любви он опыт втуне.Она была в два раза старше,Но разве думать мог об этом,Хоть муж деяньями блиставшийЗа исполнением следил обетов.Все мысли были лишь о ней одной —Запретной, но такой желанной.Она в его глазах была святой.И в тайне ей он пел осанны.На даче в Царскосельском паркеЕй на прогулке приносил цветы…Любовь запретная сушила:Везде, как пес искал ее следы.Не должно имени ее звучатьВ его писаниях, тенетах…Чтоб не подверглась осмеянью стать,Оно должно быть под запретом.Все ж не сдержался он – послал записку,Ее прося о тайной встрече.Себя подвергнул он напрасно риску —Нет никого, кроме НегоО встрече не могло быть речи.Ее случайно на тропинке встретил.Припав к ее коленям, обнял.Известно, что там был свидетель,Иначе до сих пор никто б не знал…Он нежно целовал ее стопыСвоими влажными губами.А если б муж пришел на ту тропу,Не кончилось бы всё словами!Не молвив слов, лежал у ног ее,Она молчала, понимая:Жестоко превратить тот миг в смешок,Ведь он под действием дурмана…И вдруг он засмеялся счастью,Что не отвергла и не обругала.Придя в Лицей с великой страстьюПисал поэму, возмужалый.Свою любовь он перенес на Русь.Писал «Руслана и Людмилу».Была Она ему одной из музКакое имя ее было?…………………………………Он, умирая, ее руку взял,Сказав: меня перекрестите.В последний миг ее поцеловал,Она была его магнитом.

«Пожизненный труженик» (М. Цветаева)

К. Бальмонту

Метущийся с натурой щедройИ вечный мот своей души,Он жизни не искал оседлой,Тома стихов писать спешил.Он беззащитен, одинок,С живыми быстрыми глазами,Познаньем движимый челнок —Здесь речь идет о книгомане.С хромою быстрою походкой,Испуганный порою взгляд.Он озирается неловко,Во всем он слышит звукоряд.Всегда готов вскипеть, как чайник,Великолепный шантеклер,На людях, вовсе не молчальник,Исследователь ойкумен.С клинообразною бородкой,Его высок воротничок,Бывает он смиренно кротким,Обидят – клюнет петушок.Порой испанский анархист,Когда на улице встречаешь.А в своей жизни мазохист,С самоубийствами играющ.Поэзия – его стихия.Он только ею в жизни жил.Любил всем сердцем он Россию,А в эмиграции почил.У них в глазах он был таким,И было общее в их взглядах,Нам остается верить им —Они ведь все из той плеяды.

Нам это запись сохранила…

Ахматовой

С великой Анной это было…В эвакуации, в Ташкенте зимнем,Нам это запись сохранила —Рассказ о случае, весьма интимном.Ее знакомая ташкенткаБыла свидетельницей в этом деле.В том месте рядом с ней клиенткаСтолкнулась в деле с маленьким злодеем.Ахматова пошла на рынок,Своей обычной жизнью жил базар.И крик вот этой старожилкиИдиллию вокруг прервал.Мальчишка рваный, незаметно прислонясь,Карман ее стал тихо резать бритвой.– К кому ты лезешь? Ты знаешь, мразь? —За руку схвачен был воришка прыткий:– Хотел ограбить ленинградку?Она голодная, тебе не стыдно?Он хмыкнул, дунув без оглядки.В те годы было никому не сытно.Но вновь он скоро появилсяИ ей принес румяный пирожокСказал он только: «Ешь» – и скрылся.Он, мерзкий, понял и отдал должок.Умело же мальчишка рисковал.Вопрос ее был: «Неужели съесть?»– Конечно, он его для вас украл! —Сомненья вмиг: не замарать бы честь!Она потом писала позже:Бесценный дар базарного воришки,Как хлеб, ценнее был одежи,Хотя она нуждалась в барахлишке.Война загнала поэтессуВ далекий край – Узбекистан.И это было новым стрессом —Хорош ли будет этот «стан»?Она страшилась, как все будетЗдесь, словно на краю земли.Но здесь решалось много судеб,И много беженцев приют нашли.Ей Азия приют давала,И чувство защищенности ей льстило.О теплоте той вспоминалаИ часть стихов ей добрых посвятила.

Чехову

Не устарел еще великий Чехов,

О мерзостях писал другой эпохи,

Но изменилась ли природа человека?

Намного ли он стал  умней,

ведь те же блохи

И те же слабости, пороки, предрассудки,

Что были,  скажем, с ломоносовских времен…

Хоть грамотнее стал –

живет в своей скорлупке,

Тиранами согбен, а мыслями – дрянен.

Весь в дедушку

(Чехов, ПСС, т. 2)

Заснуть пытаясь, в жаркой духоте в полночь,Себя не в силах больше как-то превозмочьДед – старый генерал – и его взрослый уже внукУстроили между собой большой диспут хапуг.«Молокосос, битюк прогнать тебя б сквозь строй!» —Внук слышит окрик каждый вечер в адрес свой.«Ленивец, ты мне порошок персидский не купил,Вчерась с чужой женой Дубякина ты укатил.Мораль о брачных узах ты, стервец, нарушил!»«О, каюсь, дед, не зря тебя я прогневил,Ведь кровь и плоть взяла все добродетели твои,Хоть совесть мучает – в моей душе твои струи!»«Я что-то того факта в жизни не припомню,Чтобы жену чужую чью-то увозил». —«Ну вспомни, ведь, используя чины, ты взял неровню,Ты девушке-невесте голову вскружил.Потом бедняжка была с пьяницей-поручиком,Бежала вскоре от тебя – ты позабыл,С случайным бедным, модным, молодым попутчикомТут дело не твое – тебя б сквозь строй, дебил!Ответь мне, почему сестру ограбил?За что у женщины сто десятин земли отнял?Весь в вас, дедуля, дорогой, я с вас примеры взял.Ну помнишь, дед, когда ты в интендантстве правил?..»И в этот вечер долго длится между ними спор,И завтра будет тот же самый нудный разговор,Дед будет внука обижать и понукать,А внук все так же будет отвечать…

«О вреде чтения книг»

(А. П. Чехов, ПСС, т. 2).

Начальник театра с антрепренером вдвоем,                                                                           друг друга не таясь,Сидели, обсуждая всех актрис-красоток,                                                                        в святоши не рядясь.Когда одна из них читает монологи «с волнением в груди»,А тут чиновник глупый рвется с бумагами докука.Досадно было, что пришлось                                               прервать детали сладкого интима.Ведь эта тема между мужиками, что ни говори, любима.Чиновник выполнял свой долг                                              и в разговор не вовремя вмешался.Начальник наш от дерзости такой —                                                            ну, на чиновника сорвался:«Об этом можно бы и после —                                                 какой же вы невежливый народ!Что за привычка досаждать в беседе —                                                         ведь моя подпись не уйдет!»И антрепренер сей вмешался тут:                                                        «Вы что бурчите тут, неряха,Все локти продраны и пишете безграмотно,                                                                             ну как сапожник.Вы просто моветон!                              Вы книг, похоже, не читаете, безбожник!»Чиновник слушал стоя нарекания и трясся весь от страха.Весь театральный коллектив пытаются                                                                 вдруг чтеньем заразить,И сам начальник театра старается всех к чтенью приучить.Но вскоре ропот недовольства слышен,Последствия крупные дурные видимы уже везде кругом.Нет никого, кроме НегоНачальник театра от своей ошибки                                           теперь уже и сам взбешен.Где антрепренер «умный»?                Приказываю: не пускать его в наш дом!

В номерах

(А.П.Чехов, ПСС, т3).

На днях жена полковника приехала в дрянной отельХотя она и в явном виде не увидела бордельХозяину отеля вдруг припустилась угрожать:“Прошу другую комнату – иль не буду приезжать”.И с ней две дочки —                                     ведь им приспело время повенчатьсяТам был сосед, мужчина;                                         с кем не желал никто встречатьсяЕго я видеть не хочу: “Прошу принять Вас мерыОн людям тут показывает худшие примеры.”Ах, матушка, ну что могу скажите я сделать с нимВедь он грозит мне и ругает – и вечно с кулакамиИ в драках он выясняет отношения с врагамиА утром ходит с синяками, в пъяном виде, в нижнем.Как жаль, ведь из семейства благородных, и не женатНе пил бы столько то, может был бы и весьма богатТак не женат? Проверьте только, вы точно говоритеСтупайте-ка к нему: Вы срочно после – ко мне зовите.Представь меня и дочерей моих и не забудь сказать:“Чтоб он при людях воздержался грубых выраженийЧто в номере моем его я буду с дочерями ждатьЯ думаю, что у него не будет возражений”.Мамаша, ну зачем, вам нужен этот вечный вертопрах?Он забулдыга и все время крутится в больших долгахНу, почему вы девочки всегда так говоритеНе потому ль вы в девках долго, злые и сидите

В потемках

(А. П.Чехов, ПСС, т. 5)

Случилось это очень темной ночью,Тумана смрад скрывал свет фонарей.Я эту дачу знавал воочью,Бывал у живших там давно людей.Товарищ прокурора пробудился,Ведь кто-то очень щекотал его ноздрю,От чиха нос его освободилсяИ вынес муху – «инородную среду».Но он чихнул, так громко и со свистом,Что тело содрогнулось на кровати,И в воздухе, теперь уже не чистом,Его жена проснулася некстати.Она надела туфли не спеша,Пошла к окну – ей было так привычно,Не слышно было стука стОрожа,И коростель молчал, что необычно.Сквозь злую мглу ей показалася фигура,Что быстро шла от цветника к их дому.В ней разыгрались очень быстро страхи сдуру,Но к выводу она пришла другому.Затем фигура побыла у кухни.И влезла на карниз ее окна.И запах вдруг пришел, как из конюшни,И больше не была уже видна.В ее мозгу мелькнуло – «вор»,Он грабит ценности из дачи.В руках его большой топорСпасет ли муж от неудачи?Вот муж разбужен наконец,Она ему все объясняет,Но муж ее – не тот глупец,Он ей спокойно заявляет,Что, может быть к кухарке гость явился,Ведь днем сюда не может он придти,А он пожарный – я б не суетился,Ты только успокойся – уходи».«Тем хуже для нее и для него.Мой дачный милый дом не для того!Подумай-ка еще, какой позор —Он даже хуже, чем домашний вор!»Он, плюнув, в свои туфли залезаетИ ощупью идет на кухню дома.А по дороге няню вопрошает:«А где ж халат мой, тебе неведомо?Ведь ты взяла вчера его мне обновить». —«Я отдала его кухарке». —«По дому должен без халата я ходить,Какие в доме беспорядки!»Придя на кухню, он нашел кухаркуПод полкою с кастрюлями на сундуке.Он в бок ее толкает, интриганку,И говорит на чистом русском языке:«Кто лез к тебе в кухонное окно сейчас?» —«Ты, барин, только посмотри который час.Кому же надо лезть ко мне? – ведь я устала.Я целый день на кухне с пищей простояла». —«Ты, Пелагея, лучше не дуриИ своему прохвосту ты скажи,Чтобы из дома убирался, охламон,Пока что подобру и поздорову – вон!» —«Как вам не стыдно, благородный барин,Надо мной глумиться?Грех вам – вы пользуетесь тем, чтонекому здесь заступиться!»Товарищ прокурора четко понял, чтоСейчас совсем не прав.И, извинившись, он направился к жене,От суеты устав.Но, вспомнив, быстро про халат спросил:«Брала ль ты чистить мой вчера халат?» —«Он на гвозде висит и не помят».И он, надев его, про все забыл.Воображение его жены игралоКартину жуткую той страшной ночиЧто муж лежит, убит, и все, короче…Она же, лежа на кровати, умирала.Но муж пришел и цел, и невредим,Истерики ее рассеяв дым,Сказав «Кухарка добродетельна, как ты,Мы перед ней с тобою виноваты».Но тут запахло луком, щами, дегтем,И этот запах их насторожил.«Где спички? Дай-ка, мы свечу зажжем!» —Совет семейный в этот миг решил.«И заодно я покажу тебеТо фото нашего родного прокурора,Он из палаты уходил к себеИ каждому давал автограф из задора».Муж чиркнул быстро спичкой и зажег свечу,И спальня у кровати озарилась,Пошел он взять подаренную карточку,И в спальне вновь истерика случилась.И где его халат – теперь загадка новая!На нем была шинель «ее» пожарного.Лицо жены, от новых страхов вновь пунцовое,Кухарка-то «ниш гит», не благодарная!

Юбилей

(А. П.Чехов, ПСС, т. 5).

В гостинице непрезентабельной шло торжество,Собрата Тигрова актеры отмечали юбилей.Их брат-актер необыкновенным слыл божеством,От лобызаний и речей цветистых алкал елей.Любовник первый не был весьма оригинален,Сначала юбиляра восхвалял, братву свою пленяя,Затем посетовал, что мир, мол, материален,Но если б не было искусства, земля б была пустыня.И завершил свой длинный монолог, глядя в окно,Грозя туда кому-то своим мощным кулаком:«Потомству нашему лишь оценить его дано,А не людям, живущим алчно, с золотым тельцом!».И смолк торжественно он с этими словами.Актеры-други рявкнули «Ура!».Альбом ему он преподнес, да с литерами,Друзья все ринулись поздравить юбиляра.Наш трагик обнял крепко всех, его почтивших,И быстро опустившись в кресло,                                      стал рассматривать альбом,Но не увидел лиц он, вместе с ним служивших,Ведь фото делал человек, владевший плохо ремеслом.А под мясное блюдо дерзал другой простак-актер,Он соизволил даже прочитать ему мораль,Сказав, что юбиляр имеет сволочной характерИ потому ему его, хлюста, безумно жаль.Затем поднялся, плача, со словами сам Тигров,Свой носовой платок в руках терзая, как вражину,Свою известность лихо возвещая всей дружинеИ потрясая пачкою гостиничных счетов.И тут он не преминул высказаться об интригах гнусных,В которых жертвою невинной падал часто.Вошедший театра антрепренер, учуяв запах вкусный,Прервал его угрозы быстро, сладострастно.Поздравив юбиляра со счастливым днемИ сам шутя заметив, что знал его давноОн опустился тут же выпить за столом,Хоть не платил за угощение и вино.Тигров утер слезу – продолжил выступленье,По разрешению актеров приглашенных,И тут он начал свой обстрел и наступленье,На палачей искусства, им провозглашенных.Тут антрепренер с ним совсем не согласился,Сказав, что он сейчас нам выдал нагло колкость.И тонко ощущая за сие неловкость,И, не поев гуся с капустой, удалился.Но на пути своем успел съязвить большой офит,Что кресло это юбиляру нужно возвратить,А то ведь завтра на спектакле «Гамлетова страсть»На чем же император Клавдий будет восседать?И юбиляр тут завопил, как гамадрил,Так трагик наш от горя сойкой слезы лил:«Вы почему не поддержали от нахала?»Десерт закончился и гости разбредались.Вино закончилось, и – что ж – взялись за водку,Затем пошли в ход шутки анекдоты,Поток воспоминаний, прежних лет находки,И разное былое за годы работы.В часу десятом расплатились за обед,Но близкие тут проявили мягкотелость,В другое место был направлен пьяный след,Да тут еще это веселье не приелось.И юбиляр решил еще шампанским от обидВсех угостить, но вот в карманах было пусто.Любовник первый тут же предложил бегом сходитьПродать горе-альбом и сделать это шустро.Ведь, если эти кривые дрожжевые рожиСейчас мы вынем аккуратно из альбома,Мы продадим его, продлив наши желанья,А с ними – для эпиграмм хранить его негожеНигде, тем более, у юбиляра в доме,Ведь и смотреть на них порой – одно страданье.Доколе будет эта эстафета на Святой Руси,Привычка пьянства будет други-братцы?А вот попробуй-ка запрет провозгласи,Они ведь и полезут дружно драться.

Склонимся же к их обелискам

(к экранизации чеховской «Дуэли», 1973)

С экранизации Чеховской «Дуэли»,Где образы героев воплощали,Вы помните – Высоцкий с Далем,Мы ищем записи и силуэтыИх дружбы след – из их исповедален,Но видим записи лишь третьих лиц,Которые со всех страницНам говорят о схожести их судеб,О кратких встречах их, по сути,О внутренней, глубокой связиИ внешней той неявной бязи,Что длилась долгими годамиС им лишь присущими страстями.То был совместный их дебют(И Чехову мы отдаем салют) —Двух ярких гениев искусства,Какие там пылали чувстваАнтогонистов по натуреИ разница манер, культуры…Не он ли, Чехов, предсказалВ одном из образов – вандалКогда-то может вновь явиться(Как было множество веков —Нашествий с разных бережков).Теперь эта война нам снится,Его Высоцкий там сыгралХаризматично и достойно,В присущей лишь ему обоймеДаль тоже слабины не дал,Хотя по роли он вассал.Гонимы временем своим,Они по устремлениям близки.Игра была в их жизни протеин.Склонимся же к их обелискам!

«Не в духе»

(А.П.Чехов, ПСС, т. 3)

Однажды некий пристав становой был у начальстваИ в карты проиграл он денежек своих немало.Он не любил терять чего-то с детства – «сызмальства»,Зато в сознании виденье ликовало.И вот от этого события он был не в духе,Бес межсословной корысти его коробил в ухе.Себе он места в комнате никак не находил,Как зверь, он в жуткой духоте садился и бродил.Он говорил себе, что деньги – дело наживное,На фабрику подъехал или в трактир разок сходил,И эти деньги или больше тут жеееполучил.И эка важность деньги – да все это пустое!И в следующий поход и отыграться можно,А сын его в соседней комнате стихи учил,Но для его ума все это было архисложно,А мальчик фразы повторял, пока их выучил.Он классику и не любил, не знал, не понимал,И вслед за сыном фразу ту же громко повторялИ по-мещански иль грозил, или давал советы,В конце спросив – кто автор? – сделал на него наветы.Тут сын ему кричит: папаша, мужик привез муку!Но это также не уменьшило его тоску,И заиграла желчь в его душе, и он решил —Давай-ка высеку я сына, ведь он стекло разбил.

В. А. Гиляровский. «Жизнерадостные люди»

Любил великий, сердобольный ЧеховНад кем-то тонко подшутить в компании.И находил же он всегда балбесов,Особенно с Гиляем на свидании.А было дело вечером на Пасху,По грязи снежной ехали «чай пить».Стары были и кучер, и савраскаПредставился тут случай друга посмешить.Тянула плохо сани кляча по камням,Там, где уж талый снег совсем растаял,И подкатились к лавке овощной, к дверям,Устала кляча – их случайный стайер.А лавка славная Авдеева была,Арбуз соленый прикупили, что ж…Обертка из бумаги серой потекла,Замерзли руки – стало невтерпеж,«Его сейчас я брошу!» – говорит Гиляй.«Зачем бросать? Городовой стоит, отдай,Пусть ест! – Гиляй сообразил. Идея!!Он пальцем поманил его, весь рдея.Городовой, фуражку видя, встал во фрунт.Хотел Гиляй сказать «будь осторожен»,Арбуз отдав, но Чехов выдал тут экспромт,Как будто саблю выхватив из ножен.«То бомба, осторожнее: неси в участок» —Гиляй сообразил, что это шутка.Услышать это можно было часто,Городовому стало, видно, жутко.«Не урони – гляди! – кричит Гиляй ему. —Мы будем ждать тебя в участке, понял?»А мы отправились в Столешников в корчму,Лошадку свою кучер тут пришпорил.На день другой он знал деяния стража:Прокрался с бомбою во двор городовойИ, вызвав дворника, бомбой будоражаНа пост поставил свой, а сам, едва живой,Ступая, чуть дыша, пошел к участку,За ним тащилась кучка любопытных.В дежурке сделал рапорт он фантаста,В руках сжимая свой мокрый груз нехитрый.Там встретил он агентов отделения,Они велели бомбу положить на стол,A пристав сообщил все в управленье.Так хорошо закончился «прикол».В тот миг пожарные приехали с пожара,Толпу увидели, узнав в чем дело.Старик-брандмейстер был донской казак, поджарый,Направился в дежурку в каске смело.Обертку сняв с соленого арбузаИ не внимая крикам, что это чревато,Он чувствовал, что не забыл он вкуса!Арбуз донской – любимый полосатый…

Мильон терзаний

(памяти Юрия Нагибина)

Он жил в империи как будто бы как всеИ современников он поражал талантом.Писал он в дневнике сермяжные эссе,Всю жизнь боялся оказаться арестантом.Чтоб власти не узнали, что он дворянин,Мать, будучи беременной, сообразилаИ имя друга отчеством ему всучила,И так всю его жизнь он Богом был храним.Он вел дневник свой сорок четыре года,От года трудного войны сорок второго..Описывая всей жизни эпизоды,О всех превратностях его большой дороги.Он щекотал людей всей правдой бытия,А из-за страха описывал ее парад.Лишь в «Дневнике» своем был жизни судия..О, как он ненавидел всей власти маскарад!Себя в те годы мучил, что заглянцевел,Что он не мог раскрыться перед читателем.Он с трепетом пред Солженицыном робел,Его считая власти гробокопателем.При жизни все ж решил опубликовать дневник,Преодолев эмоций страха водопад,Чтобы читатель не думал, что он временщик.Ах, если б власти знали, что он супостат!

Терзанья Гойи в связи со смертью дочки

(По Л. Ф.)

Дочурка младшая его ЕленаВдруг как-то заболела воспалением гортани,Узнав о том, упал он на колени,Он знал, что это казнь за ночь с гордячкой Каэтаной.Домашний врач ей прописал леченье,А Гойя – снадобье религиозное для дев…Святой бумаги мелкое крученье,Которое дочурке даст облегчение с небес.Его лишь надо проглотить с водою,Закутать тело одеялами Святой Елены.А он в молитвах перед аналоемИ многократным покаянием их занят чтеньем.Он наказал себя сам епитимьей,Прелюбодействию он наложил навек запреты.Как он устал от светской камарильи,Не будет больше герцогини рисовать портреты.Заставит разум он уснуть повесыИ укротит теперь в себе любовные все страсти.Молчал пред Августином и Хосефой,Писал лишь другу Сапатеру о своих напастях.Рассказывал в нем правду об уловке,Когда ложь о болезни дочки он в правдупревратил,Нарисовал в письме он этомммтри креста, ваятель,Просил поставить свечки, что потолще.Узнала Альба от друзей – дочь Гойи заболела —И тут же предложила эскулапа.Его Елена от страданий тяжких пожелтелаИ встретилась с Хосефой-бедолагой.И личный Альбы врач пришел к болезной.О, как был ему он неприятен, его соперник!Ему всегда не нравился этот щеголь помпезный,Что делал с Альбой он ежевечерне?Его леченье не облегчило дочери судьбу,И в третий день скончалася Елена.По сути, бедная дочурка и не вела борьбу,Теперь она была лишь манекеном.

Часть вторая

Ведь для него он в жизни…

Что ждет артист от зрителя за тяжкий труд,За те минуты перевоплощенья,За упоение чудесных тех секунд,Ведь зритель ищет новых ощущений.Да, зритель вместе с ним переживает миф,Который некий автор обессмертил.Страдать его заставит, ярко изумивВ им воплощенной страстной круговерти.Ведь насмешит нас до умопомраченья,Заворожив, как малого ребенка.Мы не утратим его(her) все изреченья,А перлы станут частью жизни века..Он знает эту гробовую тишину,Горящих глаз не видит вблизи сцены.Он в каждодневной роли весь сейчас в плену,Его минуты в роли столь блаженны.Он страстно хочет душевного общенья,Чтоб зритель понял апогей моментов.Проник своей душой в его сужденья,И за деяния аплодисментов.Когда домой придет как выжатый лимонПо разному снимает стресс там каждыйИ каждый день он держит этот марафонВедь для него он в жизни самый важный.

Марлен Дитрих

«О незабвенная Марлен

Твой образ будет никогда не тлен»

Да прошлый век актрисами великими богат,Но самой выдающейся везде считаютТу, у которой голос как певицы хрипловатИ как богиню-идола её все почитают.Она была красивейшим кумиром века,Хоть вышла из семьи отца военного простой,И не было того в искусстве человека,Чтоб пальму первенства не отдал ей всегда одной.Как подобает всем идолам столетия,Все повидала и прошла она в своем веку —Любовь и славу, и взлеты, и падения,И зависть, сплетни, горе, одиночество, тоску.Она не получила в школе аттестата,Но верила, однако, в успех своей карьеры.Упорством духа прусского была богата,Сметая бесцеремонно тут же все барьеры.Она устроилась в оркестр – играть на скрипке,А ноги хороши – держали взгляды лабухов.Уволена за то, но нрав ее был не таковИ на лице ее уж не было улыбки.Она пристроилась в театр как-то, но в другой,Где на спине ногами делала велосипед.Теперь ее рекламам годовым отбоя нет,И ценность ее ног поднималась по кривой.Она выходит вскоре замуж и рожает дочь.Теперь, казалось бы, мечты ее уходят прочь.Она уходит в кабаре шальной девицеййИ вскоре там становится уже певицей.Одну необратимо влекло к красе Марлен,Она ее учила в замужестве дать крен.Теперь она уж средь лесбиянок из Берлина,Уже во фраке модном, с моноклем, как мужчина.Как эта девочка, на первый взгляд, простушка,С курносым малым носом и небольшого роста,Вдруг стала идолом и умною вертушкой?Все это сделать также было совсем не просто.Вначале ее ментор Штернберг ей приказалДва зуба удалить, создав для съемок идеал.Затем учил дыханию, мимике, походке,Что так необходимо для кино красотке.А далее и с помощью искусства светаВампир был выпущен им на экран для «света».Она на время попадает сразу в Голливуд,Тут режиссера следует благодарить за труд.В недолгой своей кинокарьереОна играла женщин разных кабальеро,А позже и собственное шоу заимела,Где танцевала и песни в разных странах пела.Хотя Германия и была ее страной,Она подчеркивала это не раз, поройСмущалась за ее постыдные деянияИ выступала в песнях за их порицание.Какое в жизни чудо сделало ее такой,Что до сих пор нет ей хоть чуточку подобной?Красивой стала недоступной и даже светской,И в тоже время удивительно земной.Три встречи оказали на нее влияние,Сформировав ее как личность и как образ.Они имели переписку, видясь много раз,Создав в ней жизненного духа завещание.То были тут гиганты Штернберг и Хэмингуэй,Ремарк – особая фигура в длинной дружбе с ней.