Когда? Я его знаю

Смутившийся Костя тут же распорядился об организации похорон знатной свинарки Героя социалистического труда Калачевой Надежды Ивановны.

Еще он позвонил известному в Лесках аграрию Трунову и попросил его подъехать к ним. Сам он ни о каких инвесторах не знал, и ему было стыдно перед академиком.

Старушка съездила с ними на пахотное поле, оказавшееся по меркам лесковской деревушки немалым: гектаров на пятьсот. Оно все было засеяно ячменем. А старушке говорили, что земля не давала урожай, и поэтому им не платили.

– Ясно, – сказал Семин. – Производство ячменя для пива. А раньше что здесь росло? – поинтересовался он у старушки.

– Отборная пшеница. А для свиней и коров, – у нас еще ведь и молочная ферма была, – мы засевали кукурузу, свеклу и кормовое зерно.

Присоединившийся к ним Трунов пояснил, что все это поле вместе с прилегавшим лесом и деревней теперь принадлежало Пенкину. В общей сложности пивной магнат владел третью всей пахотной земли района, а с учетом подставных лиц и тех, кто выращивал для него ячмень, и того больше. Кроме ячменя, Пенкин занялся возведением на местах деревень поселков из коттеджей. В двух деревнях он уже начал их застройку с выходами на речку, а третью превратил в свою усадьбу на восемь гектар. Там он заканчивал строительство особняка.

Остальная земля и дворовые участки умерших и бесследно исчезнувших крестьян были прибраны к рукам покойного руководства Лесков. Больше всех, около трети, как и у Пенкина, принадлежало Стрыкину, специализировавшенуся на кукурузе на масло и также на строительстве коттеджей.

Если Пенкин и Стрыкин действовали открыто, то остальные владели землей через подставные лица. По данным Трунова, тысячу гектаров земли имел заместитель Кости по сельскому хозяйству Зимин.

– Я думаю, он и оформлял документально передачу колхозной земли новым владельцам и знает их всех. За каждый оформленный гектар земли он имел тысячу долларов. В соседних районах, где земля менее плодородная, эта ставка почти на половину ниже, а у нас земля ценится дороже из-за богатой почвы, а больше из-за рек и климата.

Услышанное о Зимине, всегда скромном и вежливом, для Кости было новостью.

У него тут же возник план.

В одной из деревень, принадлежавшей неизвестно кому, между огороженными трехметровыми заборами, жалко ютились домики оставшихся в живых крестьян. Сами они вначале встретили гостей враждебно, но, узнав, что приехали мэр и академик из Москвы, стали наперебой жаловаться на новых хозяев:

Совсем нам житья от них не стало.

Гонют всех в Ольховку, а там земля гнилая, ничего на ней не растет, и городское кладбище подступило вплотную.

– Тамарка им сказала: «Хоть убейте, отсюда не уеду», так они ее не убили, а сожгли ее избу. Им, вишь ли, позарез нужно было, чтобы вон тот красный котеж стоял именно на ее месте рядом вон с тем белым. Денег у ней на новую избу не было, так они ей за ее участок отремонтировали избу в Ольховке.

Наши козы и куры стали исчезать.

А нам сказали, чтобы к весне мы отсюда уехали добровольно, если не хотим, чтобы нас вынесли вперед ногами.

Выходит, власти у нас теперь вовсе никакой нет, если с нами творят, что хотят? А если у меня здесь годами нажитое хозяйство? Да и помереть я хочу здесь и быть похороненным рядом со своими

Хотя они и знали, кто мэр, но почему-то жаловались одному Семину. Ему же был адресован и последний вопрос, который задал мужчина лет шестидесяти с граблями.

Академик указал на Костю и повторил слова, сказанные старушке:

– С этим вопросом ты к нему обращайся. Он у вас теперь власть. Если после этого разговора все у вас останется по старому, значит, нет у вас власти.

Проехали они и вдоль километрового забора, за которым строился особняк Пенкина. Заходить в усадьбу не стали, да и вряд ли их впустила бы грозная стража.

Семин провел в Лесках три дня. За это время он собрал материал для статьи «Хищники земли», появившейся в …«Литературной газете». Другие центральные издания отказались ее печатать.

В своей статье академик резко выступил против готовившегося закона о частной собственности на землю, что неизбежно привело бы к окончательному развалу сельского хозяйства и социальной напряженности на селе. Ненависть к новым хозяевам на селе может оказаться не меньше, чем к тем, кто захватил в свое время сырьевые отрасли, и слово «землевладелец» будет таким же ругательским, как «нефтяной олигарх».

Костю поразили приведенные в статье данные и больше всего вот эти: «В стране 24 тыс. населенных пунктов без жителей и почти столько же, где проживает менее 10 человек».

Если от статьи академика практического толка не было, так как правители страны ее просто не заметили или сделали вид, что не заметили, то его советы оказались очень полезными для Кости. В частности, Семин настоятельно рекомендовал ему поспешить с возвратом в сельское хозяйство отнятой обманом или силой земли до принятия Закона о земле.

– После чего ты в своем районе на сельском хозяйстве можешь поставить черный крест, – сказал Семин Косте. – И не только на нем, а и на всей флоре и фауне, о которой ты так печешься.

Костя тоже был уверен: если в России исчезнет крестьянин, исчезнет и она сама. А еще он твердо знал, что возрождение России, если оно состоится, начнется с глубинки, ядром которой является деревня, где еще теплится русский дух, не загаженный западным дерьмом.

И уж совсем не хотел Костя, чтобы был поставлен крест на неповторимой русской флоре и фауне, за что погиб Федор Николаевич.

Перед отъездом Семин помог ему подготовить распоряжение по восстановлению сельского хозяйства в районе. Суть его состояла в том, что сельскохозяйственная земля должна использоваться по прямому назначению и владеть ею должны те, кто на ней живет и обрабатывает ее. А так никто из новых землевладельцев не отвечал этим требованиям, то им надлежало либо начать им отвечать к концу месячного срока с даты распоряжения, либо вернуть землю прежним владельцам по цене закупки. Хозяевам коттеджей и особняков, не являвшихся владельцами используемой по назначению земли, было предложено переехать на постоянное место жительства в деревню и начать вести сельское хозяйство или продать дома муниципалитету в рассрочку.

Прощаясь, Семин задержал руку Кости, и его глаза увлажнились. Так ничего больше не сказав, он сел в машину.

***

Проведение ревизии Костя поручил Зимину и Трунову.

– Это, простите, для академика? – учтиво поинтересовался Зимин.

Костя подтвердил кивком головы.

Уже на следующий день Зимин принес готовые данные. Владельцев оказалось всего одиннадцать человек. Действительно, приблизительно две трети всей земли принадлежали поровну Пенкину и Стрыкину. Сам Зимин в числе владельцев земли не значился, а хозяевами его участков были указаны три незнакомые фамилии.

Поблагодарив за оперативно выполненную работу, Костя попросил показать документы, подтверждавшие собственность владельцев на землю.

– А это зачем Семину? – нахмурился Зимин.

Вместо ответа Костя протянул проект распоряжения. Читая текст, Зимин бледнел на глазах. Справившись с собой, он вежливо возразил:

– Боюсь, ничего из этой вашей экспроприации земли не получится. Распоряжение грубо нарушает неприкосновенность частной собственности и будет обжаловано всеми владельцами в суде.

– Это я учитываю. Что еще не так?

– Сейчас это утопия. Не то время и не та страна. Во-первых, никто не подчинится, а силой вы их не заставите. Во-вторых… ну вернете вы какой-нибудь старушке ее пай, она что, сможет свои гектары вспахать, посеять, убрать? Все повторится сначала. Если ей повезло, что не убили за тот пай, убьют за этот. И для вас лично это дело плохо кончится, потому что им обязательно займется Москва. Такие вольности она не допустит. Пенкин вам ни одного квадратного дюйма своей земли не отдаст. А если он не отдаст, то и другие не отдадут.

Я правильно понял, что назначать вас ответственным за проведение в жизнь этого распоряжения не имеет смысла?

Ну почему же? Как говорили когда-то, партия сказала надо, комсомол ответит есть. Вопрос можно?

– Можно.

– Распоряжение будет касаться принадлежавшей лично мне земли? Я тоже должен буду ее сдать?

Костя ожидал этого вопроса и был рад, что его услышал. Тогда с академиком они побывали на поле, принадлежавшем Зимину. Пятьсот гектаров он выкупил или арендовал у крестьян и пятьсот получил как фермер. На своих землях он выращивал, как и Стрыкин, кукурузу на масло. Посетили они деревню, крестьяне которой батрачили на Зимина за пять бутылок масла в конце года. Его самого они ни разу не видели, так как за их работой наблюдали его надсмотрщики.

– Вас как моего зама это распоряжение должно касаться в первую очередь. Я надеюсь, вы станете примером для других. Я не буду возражать, если вы переедете в деревню и станете председателем колхоза или заведующим свиноводческой, либо птицеводческой фермы.

По лицу Зимина опять пробежала бледная волна.

– Вы меня увольняете?

– Нет. Вы можете остаться, если хотите, но вернув землю.

– А урожай собрать дадите?

– Это решат крестьяне.

Зимин усмехнулся, и в его глазах появилось выражение, не понравившееся Косте. Он сменил усмешку на учтивую улыбку.

– Хорошо, я согласен стать пионером в части возврата земли, но, если можно, без афиширования.

– Без афиширования не получится. Я попрошу вас разослать это распоряжение с уведомлением о получении всем новыми владельцами земель, а при разговоре с ними можете посоветовать им последовать вашему примеру. Может, найдутся добровольцы.

– Я могу сразу сказать, что добровольно никто вам землю не отдаст. Тем более Пенкин, о чем я уже говорил. С ним вы ничего не сделаете.

Трунов объяснил легкость, с какой Зимин согласился отдать землю, тем, что от оформления в собственность земель он заработал сумму, в сравнении с которой получаемый доход от кукурузы был мелочью. Плюс желание остаться замом. Мэры приходят и уходят, тем более исполняющие их обязанности, а замы остаются.

По просьбе Кости Есаков проделал большую работу, собрав материал практически по каждому крестьянину, лишившемуся своего земельного пая, а также по исчезнувшим и убитым крестьянам. Отыскал он и распространителей «фанфуриков». У одного из них была найдена расписка в получении денег от новых владельцев земель и отчет о закупке большой партии очистителей стекол для изготовления водки.

Ответы владельцев на распоряжение стали приходить к самому концу установленного в нем месячного срока. В них перечислялись документы, на основе которых была получена или выкуплена земля.

Не было ответа лишь от Пенкина, который больше всего интересовал Костю. С землей, принадлежавшей Стрыкину и бывшему руководству Лесков через подставных людей, особых проблем он не видел, а с Пенкиным они могли быть. Он попросил Зимина связаться с пивным магнатом по телефону и напомнить о распоряжении. Разговор он слушал по громкоговорителю:

– Ты насчет распоряжения вашего кретина мэра? А я думал, ты хочешь приехать и оттянуться, как в тот раз. А насчет распоряжения скажи этому идиоту, если он посягнет хоть на один сантиметр моей там земли или дотронется хотя бы до одного моего коттеджа, я ему оторву муде. Скажи, что это в лучшем случае. Ну, ты когда приедешь?

Похожие угрозы Костя уже слышал, правда, анонимные. Ему главное было довести распоряжение до сведения владельцев и предупредить о последствиях, чтобы после не было разговора о неожиданности. В распоряжении четко было сказано: «В случае невыполнения данного распоряжения к указанному сроку, возврат земли будет осуществлен насильственным путем, а строения подлежат сносу».

***

Неожиданно события ускорились.

На призыв Кости переехать в деревню первыми откликнулись уволенные в запас военные. Им он дал на выбор деревни, старостами которых и назначил, поручив провести ревизию всех строений и заняться устройством будущих новоселов. О том, что они будут, ему сообщали гонцы, разосланные в бывшие союзные республики.

В одной из деревень при проведении ревизии коттеджей Пенкина староста был зверски избит охранниками, после чего скончался. Узнав об этом, разъяренный Костя тут же приказал Платону сжечь коттедж, возле которого было совершено преступление, и сделать так, чтобы его охранники бесследно исчезли, что было и сделано.

На следующую ночь еще два коттеджа других хозяев в разных деревнях были подожжены неизвестными, как Костя предполагал, самими жителями деревень. Никто из охранников не пострадал, они пытались погасить огонь и просили помочь ротозевших жителей, но никто из них не пошевелился.

В ночь после похорон старосты была взорвана бензоколонка, против возведения которой давно протестовали жители близ лежавшей деревни.

Поджоги сделали одних владельцев уступчивее, другим придали решимость. Первые начали торговаться, заламывая за коттеджи немыслимые цены, а вторые многократно усилили охрану и стали открыто угрожать Косте неприятностями с женой и детьми.

Все с нетерпением ожидали наступления указанного в распоряжении срока. За два дня до него Косте сообщили о прибытии в деревни новых охранников коттеджей и земель, а его самого неожиданно посетил без предупреждения сам Пенкин. Свой визит он наверняка согласовал с Зиминым, прибыв как раз к концу еженедельного совещания по понедельникам. Его сопровождали три телохранителя и адвокат. Охрана мэрии попыталась их не пропустить, но они прорвались. Остановил их Дима в приемной секретаря. С прибежавшей охраной он вышвырнул бы их на улицу, но их спас вышедший из кабинета Зимин. Разозлившийся Дима не только не впустил телохранителей в кабинет Кости, но и заставил их выйти в проходную. Их начальника пришлось выводить силой.

Войдя в кабинет, Пенкин, не поздоровавшись, подошел вплотную к столу Кости и закричал, глотая слова:

– Ты что себе, бля, позволяешь? Надоело сидеть в этом кресле? Я тебе помогу его освободить.

Он оказался среднего роста, полноватый, но не рыхлый. У него не было шеи, и плечи были приподняты, отчего казалось, что голова была впрессована в туловище, что подтверждала приплюснутая лысина, покрытая редким пушком волос.

Косте захотелось вышвырнуть этого наглеца в открытое окно. Он посмотрел на окно и поднялся с кресла.

Пенкин поймал его взгляд и непроизвольно отступил на два шага назад.

– Земля и лес – мои, и я волен распоряжаться ими по своему усмотрению, – продолжил он, сбавив на несколько тонов и облизывая толстые губы. – Все претензии, которые могут возникнуть, прошу предъявлять моему адвокату, который регулярно будет сюда приезжать. Дай ему свою визитку, – приказал Пенкин молодому небритому человеку килограммов под сто двадцать.

Тот подошел, переваливаясь с боку на бок, к столу и протянул Косте давно приготовленную визитку. Костя указал глазами на стол. Положив визитку, адвокат вернулся на место за спиной Пенкина.

Костя впервые видел перед собой живого нового хозяина русской земли, воплощавшего, на его взгляд, все худшее, что могло быть в человеке. Это, как нельзя лучше, отображала внешность Пенкина. Он казался Косте настолько омерзительным, что ему захотелось помочиться на его лысину.

Рука Пенкина дернулась и поднялась до груди, но он ее остановил и почесал подмышкой. Его гладко выбритое лицо пошло пятнами.

– Срок, указанный в моем распоряжении, истекает послезавтра, – предупредил Костя. – Если к этому времени ты не вернешь землю и не решишь вопрос с продажей коттеджей муниципалитету, земля будет считаться конфискованной, а коттеджи снесены. И особняк тоже.

Но Пенкин уже бежал к двери. Перед ней он остановился и, словно что-то вспомнив, обернулся. Направив на Костю, как пистолет, палец, он проговорил, срываясь на крик:

– Нет, бля, тебя не из кресла надо вышвыривать, а с этого света. Тебе здесь не место.

За ним протопал в дверь адвокат.

Зимин бросил взгляд на Костю, оскалил зубы, швырнул вниз руку, словно ударил козырной картой по столу, и выбежал.

Костя потянулся к лежавшей у телефона пачке сигарет, но вместо нее взял трубку. Набрав внутренний номер, он, как тогда, после налета на станкозавод, сказал:

– Быстро ко мне.

Дождавшись истечения месячного срока и поняв, что свое последнее слово владельцы земель и строений твердо высказали, Костя своим распоряжением узаконил возврат земель крестьянам, а земли умерших и исчезнувших бывших колхозников передал в распоряжение муниципалитета. Усадьбы, коттеджи, конюшни и бензоколонки подлежали сносу.

Что тут началось! Новых владельцев поддержал Золотов. Суд Лесков за один день был завален исками.

От поспешных действий его вновь предупредил губернатор области, до этого поддерживавший во всем.

Но Костя пошел ва-банк, несмотря на разгар выборной кампании, в которой выступал самостоятельно.

Подождав еще два дня, он принял личное участие в штурме и сносе бульдозерами особняка Пенкина. При этом он был в очередной раз ранен, правда, легко. Уже на следующий день владельцы коттеджей выстроили к нему очередь с предложениями о продаже и в спешном порядке начали вывозить имущество.

***

Желающие переехать на постоянное местожительство в деревню, помимо уволенных в запас военных, нашлись среди безработных жителей Лесков. Но и тех и других было мало и проблему возрождения сельского хозяйства они не решали. Тогда Костя послал гонцов в бывшие союзные республики с целью вербовки русских семей на переезд в Лески. Первыми через месяц приехали беженцы из Казахстана, дети целинников. Семьдесят восемь семей! Слезы радости на глазах были не только у приезжих, но и у Кости при виде начала возрождения русской деревни.

Потом стали прибывать беженцы из других союзных республик. Но пустых домов оставалось еще много, и Костя продолжал вербовать людей.

Всем приезжим он предоставлял вместе с землей стройматериал для ремонта брошенных домов и возведения новых.

Так как денег на покупку стройматериала у него в первое время не было, он использовал на его изготовление конфискованный ворованный лес. Если раньше его в Лесках приворовывали кустарно, как в пьесах Островского, то к концу 90-х годов незаконные вырубки ценной древесины велись уже в промышленных масштабах, как правило, с ведома подкупленных работников лесничества. Не поставив их в известность, Костя силами охранников бюро «Щит и меч» и милиции устроил облаву по всему периметру района, представлявшего сплошной лесной массив. Они обнаружили прямо в лесу две лесопилки, десяток пилорам и даже гостиницу с баром и притоном для проституток. Было конфисковано со складов и на пойманных машинах готовых бревен, брусьев и досок для строительства несколько десятков домов. Конфискованные лесопилки, пилорамы, машины и бензопилы обеспечили работой не одну сотню людей, а главное, необходимым стройматериалом переселенцев.

Коттеджи Костя отдал учителям и врачам, среди которых был даже объявлен конкурс.

Продажа фанфуриков была запрещена по всему району. Как выяснилось, их завоз организовывали перекупщики земли. Запасов этого зелья в магазинах хватило бы на год, и по приказу Кости все они были уничтожены.

Глава вторая. Сквозь тернии

Жизнь налаживается

22-го сентября исполнилось четыре года со дня лесковской трагедии, прозванной народом справедливым возмездием. Помните жаркую дискуссию в СМИ, кто тот старик, которого прокуратура Лесков обвиняла в убийстве бывшего руководства города, преступник он или герой? Красноречивым ответом на этот вопрос жителей Лесков был сбор денег на памятник Ивану Спиридоновичу. Вероятно, суд учел это, если прокуратура города так и не смогла добиться объявления старика государственным преступником.

Все это время меня интересовало, поставят ли Ивану Спиридоновичу памятник. На его открытие я обязательно собиралась съездить. Но его не ставили, бандитские налеты и рэкет в Лесках прекратились, и у меня не было повода ехать туда в командировку.

Зато налеты и рэкет во всю продолжались в других городах, куда я и ездила.

Одна из таких командировок была в город Медвежск, оказавшийся в ста километрах от Лесков, куда меня позвало анонимное письмо о захвате там бизнеса путем подделки документов и шантажа с видимостью закона. Об этом новом бандитском переделе собственности я написала в статье «Осторожно: рейдеры».

Помимо рейдеров, в Медвежске по-прежнему в открытую хозяйничали рэкетиры. При обсуждении с предпринимателями и руководством города путей борьбы с этими бедствиями я не раз слышала фразу: «В Лески ни один рейдер и рэкетир не сунется. Там Верхов им быстро головы поотрывает. Нам бы его сюда хотя бы на неделю».

Мне было приятно слышать такой лестный отзыв о хорошо знакомом, почти родном мне человеке. Помните, я писала, как Костя Верхов помог лесковцам избавиться от банды Стрыкина? Я внимательно следила за его дальнейшей судьбой. Память к нему так и не вернулась, и он остался в Лесках. Тогда на похоронах Коли я улучила момент на поминках и спросила его, помнит ли он меня. Он окинул меня пристальным взглядом и вместо ответа, который я поняла без слов, поинтересовался, когда и где я его знала. Осторожно выяснив, что о Надиной трагедии он слышал, но почти ничего не знает, я попыталась, как можно мягче и с любовью рассказать ему, что знала. Но сделать мне это тогда не удалось, его куда-то увели и больше в тот раз мы не встретились.

Через полгода, узнав об очередном покушении на него, я отвезла ему в больницу повесть о его и Надиной трагичной любви, написанную моим дядей с моих слов. Повесть его взволновала, и он выразил желание посетить Надину могилу. В этом же году он приехал в Летный, где, кроме кладбища, я показала ему связанные с ним места. Разумеется, я сводила его к Ларисе и Жарову, которые живут в его квартире. В ней до сих пор одна из комнат считается его, и даже сохранились его вещи. Было больно смотреть, как он переживал оттого, что ничего и никого не вспомнил.

С тех пор мы не виделись, но интересующие меня сведения о жизни в Лесках я регулярно получала от Игоря Юрьева, теперь уже корреспондента местного телевидения.

Услышанные в Медвежске отзывы о Косте, теперь уже мэре Лесков, меня очень порадовали и заинтересовали как журналиста – криминалиста, и мне захотелось узнать поподробнее, как ему удалось избавиться от новой напасти в России, имея в виду рейдеров. И вообще было поучительно ознакомиться поосновательнее с тем, как обстояли дела в районе во время его правления, и как сложилась его личная жизнь.

Забегая вперед, скажу, что эта командировка мало что дала мне по работе, но как россиянка в увиденном и услышанном в Лесках я с радостью приметила совсем еще слабый лучик надежды на возрождение страны. Надеюсь, эта надежда передастся и вам.

Я не стала оповещать о своем приезде Костю, зная его занятость, а связалась с Игорем. Он с готовностью согласился меня встретить у Московской дороги. Подъехав к ней на попутке, он сел за руль моей машины и повез меня одному ему известными окольными дорогами, стараясь проехать, как можно больше деревень. Я уже сама заметила, что все дома в них были заселены. Для меня это было самым весомым доказательством возрождения деревни в Лесках. Всего лишь полчаса назад я мысленно возмущалась запустением деревень в соседнем районе.

Я попросила Игоря остановить машину у первого попавшегося дома, отделанного евровагонкой. Мы вошли в калитку и поздоровались с работавшими в огороде хозяевами лет сорока. Игорь, которого они с радостью узнали, представил меня. Я поинтересовалась, местные они или приезжие.

– А мы из Латвии, – охотно отозвалась хозяйка. Лицо у нее было совсем не деревенское: подкрашенные губы и в тени веки. На шее кокетливо был повязан розовый шарфик. – Ой, как мы рады, что нас здесь хорошо приняли. Смотрите, какой дом нам помогли отделать.

– Почему вы оттуда уехали? – посмотрела я на мужчину.

– Почему? – усмехнулся он. Он был гладко выбрит и без головного убора. Явно работал когда-то инженером или чиновником. – Да потому что мы русские. А там нас принуждали говорить по – латвийски. Язык, я вам скажу, во рту сломаешь. Даже нашу фамилию Васильев заставляли переделать на Васильевас. Это же отец в гробу перевернется. Я так и не согласился. Дети стали отвыкать от родного языка. А здесь все свое, родное.

– Вы кем там работали?

– Я – в русском отделе книжного магазина, – ответила хозяйка. – Его сразу заменили английским, как только они отделились от нас, имея в виду Россию. Меня уволили, и я мыкалась, где придется. А он у меня был начальником отдела на насосном заводе. Когда его уволили из-за фамилии, он тоже поменял много работ. Денег совсем не стало.

– А здесь на что живете?

– Еда у нас почти вся своя с огорода, куры, корова есть. Никак не решимся поросенка завести. Мне не нравится, что они грязные очень. А деньги нам кооператив исправно платит. Мы его между собой по-прежнему колхозом называем. Я в нем заведую вновь открытой библиотекой. И муж нарасхват. Он у меня в механике силен.