Пророчество Предславы. Мещёрский цикл

И… потерял под ногами опору. Вскрикнул, взмахнул руками и провалился в самое пекло. Полыхающий под землёй коренник тем и опасен, что скрыт от глаз лживой безопасностью живого покрова. Ничто уже не могло его спасти. Человек исчез в земном чреве, а из открывшейся бездны взметнулся ввысь столб огня.

Если бы кто-то живой случился поблизости, он услышал бы длинный протяжный вой, продирающий жутью до самого дна души. Вой мощными раскатами пронёсся по лесу, достигая самых глухих его уголков.

Но то выл уже не человек.

А за тысячу вёрст от этих мест, в далёком лесном краю, полыхнули разом в чародейских домах сторожевые свечи и лучины.

Мещера. Май 6860 года

Опасная свеча, должная загодя предупредить о надвигающейся великой беде, стояла ныне почти в каждом чародейском доме. Другое дело, что не много осталось таких домов. Давно минули времена, когда волхвы и чародеи жили среди людей повсеместно. Тогда о приближении опасности узнавали разом во всех городах и сёлах. Узнавали и поднимались. И встречали опасность во всеоружии, лицом к лицу.

Повывели теперь волхвов, отовсюду прогнали. И только глухая лесная Мещера оставалась последним оплотом их силы, последним пристанищем древнего знания. Только здесь могли ещё хранить и передавать его, не вырождаясь в мелких ведунов и знахарей.

И вот время настало. Полыхнули разом опасные свечи. Дрогнули морщины на лицах мудрых стариков. Хрустнули пальцами до белизны сжатые кулаки молодых волхвов. Великая беда пришла.

Горожане не сразу поняли, что стряслось. Но насторожились: отчего вдруг суета такая поднялась в чародейской слободке? И давай мелочи всякие подмечать.

Сперва Вармалей, покупая у Лисицы соль, заплатил, не торгуясь, чего никогда за ним не водилось. Невиданное дело! И цены на торгу тут же полезли вверх. Затем старая ведьма Кавана, по прозвищу Не-с-Той-Ноги, вдруг перестала пугать зелёными сполохами детишек, что из озорства и любопытства лазали к ней во двор. Лишь один единственный раз посмотрела на них пронзительно, даже как-то тоскливо, и навек охоту отбила баловать. А Сокол пропал на время, а потом объявился вновь. Затворился в своей хижине и носа не кажет.

Блукач затянул старую песню, прорицая непонятные и от того пугающие вещи. Он ведь и раньше подобное говорил, но только теперь, заподозрив неладное, люди стали к его бормотанью прислушиваться.

Два молодых волхва оседлали коней и умчались неизвестно куда. Мена, напротив, прискакала верхом из Елатьмы и поселилась у Сокола, так ни разу и не показавшись в городе. А раньше ведь какая общительная девушка была – всех приятелей обязательно навещала.

Подтянулись в Мещёрск из окрестных селений и менее известные чародеи. А когда подошли из леса совсем уж невиданные чёрные колдуны, той породы, что среди людей не живут, тут и самый тупой пропойца понял, что дело дрянь.

– Если такие страхолюдины пожаловали, от которых даже среди белого дня мурашки на спине немеют, то и впрямь беда пришла.

Чёрные колдуны, их двое было, вошли в город вместе. Пришли пешком по Муромской дороге. В руках суковатые палки, а за спинами – мешки. Длинные волосы, заросшие лица с рыхлыми носами, глубоко посаженые глаза вселяли во встречных страх и заставляли расступаться перед пришельцами. Одеты колдуны были в чёрное платье и такого же цвета плащи – оттого их, собственно, чёрными и прозвали. Но и помимо одежды, от самого их естества веяло чем-то мрачным, ночным, страшным. Колдуны, ни с кем в разговор не вступая, миновали город и направились прямиком к Бабенскому оврагу.

***

На речке Бабенке, у самого её слияния с Окой, в заросшем осокой овраге, имелось у чародеев своё потаённое место.

Когда-то, давным-давно, здесь на ручье стояла мельница. Хозяин её, Армас, жил со своей семьёй рядом. Жил зажиточно, как и многие мельники. Оттого и дом у него стоял богатый, и деньги водились. Но что-то нехорошее с Армасом приключилось – то ли сразу он сгинул, то ли сперва впал в безумие… Подробностей никто не знал, но говорили, будто дело не обошлось без нечистой силы. Она, известное дело, всегда подле мельниц крутится. Потом и семья Армаса пропала: жена, да два сына. С тех самых пор стало это место в народе проклятым считаться. По доброй воле никто сюда не хаживал. Горожане старались обходить Бабенский овраг стороной, но с Оки, сквозь деревья, видели люди покосившийся от ветхости дом, размытую паводками плотину да развалины самой мельницы. Мельничное колесо, которое скатилось по склону почти к самой реке, рассохлось и развалилось. Огромный жернов лежал выше, но каким образом он попал туда – неясно. Говорили, дескать, черти с тем жерновом играли, катали его, кидали друг другу. Только это ж, какие черти должны быть, чтобы такой тяжестью бросаться? Скорее всего, небылицы это.

По причине безлюдности, а вовсе не из-за колдовских свойств, как полагали горожане, и облюбовали старую мельницу чародеи. Но и сами они появлялись здесь редко. Только по таким вот особым несчастьям, какое случилось теперь.

В доме Армаса пахло сыростью и гнилью. Плахи на полу тоскливо скрипели под ногами, готовые вот-вот проломиться. В крыше зияла дыра, под ней натекла внушительная лужа. Но собравшихся на совет весь этот упадок нисколько не смущал.

Был поздний вечер. Дом освещала одна-единственная свеча. Прибывающие чародеи и колдуны рассаживались кто где. Вармалей забрался в самый сухой угол, да ещё и постелил под себя припасенную заранее охапку сена. Чёрный колдун, напротив, уселся в самую лужу под дырой. Его лесной собрат ходил по дому взад-вперёд, скрипя половицами.

Двое молодых волхвов прислонились спинами к завалившейся внутрь каменной печи. Одного из них звали Ушан. Проживающие в Мещёрске русские полагали, что прозвали так молодого волшебника за его смешно оттопыренные уши. Они действительно были оттопырены, но прозвали волхва всё же не за это, а за его не по годам мудрые речи, ибо «ушан» на лесном говоре и означает – мудрый.

Ушан с нарочитым спокойствием закрыл глаза, показывая, что всеобщая тревога волнует его мало и, по сути, сильно преувеличена. Его товарищ, именем Орх, не прикидывался невозмутимым – он сосредоточенно грыз ногти.

Мена с Соколом облюбовали лавку возле окна.

Пришли все, кроме Блукача. Впрочем, его мало кто из присутствующих считал чародеем, так что, можно сказать, собрались все. Нечасто такое случалось. Даже против Серой Орды выступили лишь четверо из них. А вместе последний раз собирались лет десять назад, когда живущий в Волчьих Мшарах ведун умом повредился. Тронуться – тронулся, но силы своей не потерял, а начал дурить почём зря. Деревню одну дотла сжёг, ручей отравил, волков пытался на людей науськивать. С волками, впрочем, не вышло у него: не то это племя – чужих приказов слушаться, а так много чего учудил. По нынешней-то мерке – пустяковое дело вышло. Решили его быстро. Теперь совсем иной расклад, теперь не ведьмаческого разбора враг объявился. И потому чародеи и колдуны говорить не спешили.

Они смотрели друг на друга и молчали. Никто не хотел начинать разговор. Без слов ясно – враг идёт. Не орда какая-нибудь, не божьи дворяне, и уж тем более не соседи. О таких мелочах пусть у князей голова болит. Не на такую угрозу насторожены опасные свечи. Шёл враг иного рода, не человеческого. Неведомый враг. Такой, что мог вызвать страх даже у чародеев. Много сил они потратили в своё время, чтобы сплести сторожевое заклятье, способное предупредить об опасности загодя. Сплели, наложили, чтобы, когда возникнет нужда, принять меры. И вот время пришло, а они сидели и молчали, не зная, что теперь делать.

Первой нарушила тишину Не-с-Той-Ноги.

– Чего молчим? – прошамкала она беззубым ртом. – Решать всё равно нам. Больше некому.

– Чтобы решать, нужно знать, – возразил Вармалей. – А что мы знаем? Что некто или, вернее, нечто, надвигается на нас? Мы не ведаем, что это за сила, не знаем, кто вызвал или что вызвало её пробуждение, что выбросило её в наш мир. Случайность это или чей-то злой умысел, а если умысел, то каковы его цели? Мы не имеем ни малейшего понятия, откуда и куда идёт эта сила. И главное, какова её сущность. Короче говоря, мы совсем ничего не знаем, а без этого не сможем остановить зло.

Вармалей и старая ведьма считался давними соперниками в спорах. О чём бы ни шла речь, хотя бы даже о жабьей присушке, один всегда говорил поперёк другому. Их вечные споры, да незлые взаимные козни в прежние времена, бывало, до слёз смешили знакомых. Но теперь даже краешком рта никто не улыбнулся.

– А это и правда зло? – спросил Шамбал, тот колдун, что в луже сидел. – Нас, лесных колдунов, знаете ли, тоже к злу относят. И не только невежественные селяне, но и кое-кто из вас.

– Мы насторожили опасные свечи и лучины не на мелкие неприятности, – заметила Не-с-Той-Ноги. – Должна нарушиться одна из основ мироздания, чтобы вызвать такое потрясение…

– Бог на земле? – спросил Ушан от печки. – Христиане что-то прорицали о втором пришествии ихнего бога, но, вроде бы, они болтают о семитысячном годе.

– Их бога я бы почувствовал сразу… – заметил Шамбал с изрядной долей злобы.

– Блукач что-то насчёт ворона говорил, – сказал Орх, второй из молодых волхвов. – Дескать, вериги упали, ворон грядёт, и всё такое…

– Тоже ещё провидца нашли, – проворчал Шамбал. – Диво юродивое. Его послушать, так только лечь и помереть останется.

С ним согласился его чёрный собрат, Барцай, который с началом разговора прекратил ходить из угла в угол и прислонился спиной к стене. Тем не менее, остальные решили не отвергать ни единой зацепки. Речи Блукача попытались дословно припомнить и обсудить, но только больше запутались в них.

Высказалось ещё несколько чародеев и все с вопросами, не с ответами. Затем в комнате вновь нависла тишина.

– Я знаю, куда он идёт, – вдруг сказала Мена.

Все посмотрели на неё с ожиданием и надеждой. Мена славилась способностью к дальновидению, в коей превосходила любого из них. Самая молодая на совете, она имела среди чародеев немалый вес и никогда не говорила попусту.

– На Псков он идёт, – произнесла Мена. – Из Полоцка. Видение мне было. Но на Псков – это лишь поначалу. Оттуда, думаю, дальше двинет. Куда, не знаю, но… никто в стороне не останется.

– На Псков? – удивился молодой волхв. – И кто же это?

– Не знаю, – пожала плечами Мена. – Его сущность сокрыта от меня. И думаю, никто из нас не сможет её распознать. Разве что Сокол.

Девушка повернулась к сидящему рядом чародею. Вместе с ней к нему повернулись и все остальные. Но Сокол отрицательно помотал головой, не сказав ни слова.

– Стало быть, надо пойти в Псков и разобраться на месте, – прошамкала Не-с-Той-Ноги.

– Эка, сказала… – возразил тут же Вармалей. – На костёр захотелось на старости лет? Давно ли нашего брата в реках топили, словно ублюдков беспородных? Ехать надо, спору нет. Да только не чародеям…

– Разве нанять кого… – предложила Мена.

– Кто ж согласится? – подала голос Не-с-Той-Ноги. – Да и не поймёт наёмник ничего. Там чутьё чародейское надобно и голова…

– Вот-вот, – влез Вармалей. – Её, голову-то, на кол и насадят…

– Конец всем пришёл, – вздохнул старый колдун из Тумы. – Повыгоняли нас отовсюду, теперь пропадут без защиты. Попам с бедой не совладать. Только и умеют что крестами размахивать.

И опять повисло молчание. Каждый думал про себя и решал – может ли он в Псков отправиться. Каждый себя по-настоящему оценивал, не о храбрости показушной речь шла – о деле. И каждый, взвесив все за и против, приходил к выводу, что такое дело ему не потянуть.

– Я поеду, – тихо сказал Сокол.

***

Как правило, имя человека и тем более чародея влияет на его сущность. Бывает и наоборот, но то – прозвища, что дают людям не с рождения.

Сокол в этом правиле был исключением. Мало у него общего с грозной хищной птицей.

Птица-сокол всегда бьёт с лёта. Тем и от других ловчих птиц отличается. Сокол-чародей с лёта не бьёт, к любому делу долго готовится, взвешивает, действует не спеша. Даёт сперва попробовать другим. И лишь там, где никто не может добиться успеха, в дело вступает сам. Да и хищником Сокол не был по природе своей. Не испытывал никакой сладости от убийства.

И другое отличие имелось – сокола легко приручить, лучшей охотничьей птицы трудно сыскать. А чародей никогда никому не служил. Помогать помогал, а служить – ни за что. Хоть царям, хоть богам. Природа, нутро его, не позволяли.

Вот и летать, подобно соколу, чародей не умел. Не умел птицей обернуться. Это ведь только от рождения таким навыком обладать можно, только по недосмотру богов да по воле случая. А научиться оборотничеству, не потеряв свою сущность, невозможно. И просто так летать, не оборачиваясь, люди пока не научились.

Соколу часто не доставало возможности промчаться птицей за день туда, куда нужно идти по дорогам месяц. И теперь, несмотря на своё могущество, он напряжённо думал, каким образом ловчее пересечь почитай всю Русь из угла в угол.

Собственно, выбор невелик. Можно отправиться пешком или на лошади, можно избрать водный путь. Последний, впрочем, чародей отверг сразу. Водный путь извилист и лежит большей частью так, что пришлось бы идти против течения. Набирать же целый отряд гребцов в замыслы Сокола не входило. Он намеревался отправиться в Псков один.

Казалось бы, очевидный выбор между конным и пешим походом, вызвал у чародея гораздо больше затруднений. Оно, конечно, верхом можно делать переход впятеро против пешего. Но это только на первый взгляд. Дороги, как и реки не идут напрямую. Крюк там, изгиб здесь, вот и нет преимущества. А лесной тропой, каких он знал множество, лошадь не провести.

Всю ночь не мог заснуть чародей. И так, и эдак прикидывал, но решение не пришло.

***

Рано утром, услышав под окнами стук копыт, Сокол вышел встречать гостей – кроме как к нему, занимающему крайний дом, ехать здесь некуда. Увидев в дверях лесную владычицу, он вдруг сообразил, что за суматохой последних дней совсем позабыл об Эрвеле. А ведь они договаривались о подобной возможности, даже голубями особыми обменялись.

Но, судя по неожиданному её появлению в чародейской слободке, овды и сами проведали обо всём.

Оглядев убогое жилище чародея, Эрвела присела где почище и вздохнула.

– Вчера совет собирался в Бабенском овраге… – начал Сокол, но гостья остановила его, подняв ладонь.

– Всё знаю, чародей, – сказала овда. – На совет ваш не попала, поскольку у нас свой собирался. Но обо всём, что вы там обсуждали, мне донесли. Мы тоже поговорили немного – сёстры со многих городов съехались. Утомлять подробным рассказом не стану, скажу лишь, что решили мы оказать вам посильную помощь. То зло, которое в мир пришло, не одним только людям грозит…

Пёс, соскочив с лавки, ткнулся носом в ногу владычицы. Та ласково потрепала животное и спросила:

– Ты уже решил, как поедешь?

Сокол отрицательно помотал головой.

– Не на чем ехать. Разве только ты мне одолжишь какую-нибудь ступу с помелом.

– Помела у меня нет, – улыбнулась овда. – Но перед домом стоит конь, который ничуть не хуже.

– Ты готова отдать мне своего коня? – удивился чародей небывалой щедрости, тем более исходящей от лесной царицы.

– Не отдать – одолжить, – поправила Эрвела. – И не забывай, что это не мой конь, он свой собственный. Мы не держим лошадей в рабстве, подобно людям…

– Знаю, знаю, знаю, – поспешил согласиться Сокол, подняв руки вверх. – Лошади ваши друзья. Вы без ума друг от друга…

Сделав вид, что не заметила насмешки, Эрвела продолжила:

– Я поговорила с конём. Он согласился отвезти тебя куда нужно. Неохотно такие лошади людям служат, но тут дело особое.

Она пристально взглянула в глаза чародею и сказала с тревогой в голосе:

– Отправляйся Сокол, отправляйся без промедления. Тебе нужно успеть до полной луны, иначе окажется поздно. Узнай кто Он. Только узнай. Не пытайся вступить в борьбу – тебе одному Его не осилить. Узнай – и возвращайся.

– Я могу не успеть до полной луны, – нахмурился Сокол.

– Успеешь. Это особый конь. Летит, словно ветер, и никогда не устаёт. Малые реки и ручьи для него не помеха – он преодолеет их одним скоком. Большие реки переплывёт. Им не надо управлять – он сам поймёт, куда тебе нужно. Но береги его, не передавай ни в чьи руки, даже на время, даже самому доброму человеку. И ещё, пообещай отпустить его перед тем, как встретишь опасность. Это дитя степи и ветра, он не создан для битвы. Отпусти – и он сам найдёт дорогу домой. А ты сможешь вернуться и на обычном коне.

Сокол быстро собрался, но, уже выходя из дома, вспомнил о змеевике, который достался ему от Вихря.

– Собирался спросить тебя, да из-за суеты этой позабыл. Не можешь ли сказать что-то об этой вещице?

Он протянул владычице змеевик. Та повертела его, внимательно рассмотрела рисунок и попросила:

– Расскажи, как он попал к тебе.

Сокол коротко рассказал.

– Да, я слышала об этом, – кивнула головой владычица. – Правда, не догадалась, что Вихря именно ты упокаивал. Но и тебе неведомо, что потом произошло. Племянницу его, Елену, обвинили в ведьмачестве и хотели сжечь в срубе. Ей едва удалось сбежать.

Чего-то подобного чародей от селян вполне ожидал, потому нисколько не удивился, пожав плечами. Овда, заметив, усмехнулась.

– Но дело не в этом. Странно другое – мы не знаем, что с ней случилось дальше. Она укрылась от наших взоров.

– Хм.

– Обычный амулет, – вернулась Эрвела к змеевику. – Обычные знаки – луна и солнце. Ничего определенного о его происхождении или свойствах я сказать не могу. Одно скажу тебе, чародей. С очень тёмными силами связан этот предмет. Опасайся его истинного хозяина.

– С тёмными? – переспросил Сокол. – С какими именно?

– Не знаю, – пожала плечами владычица. – Может быть с Чернобогом, а может ещё с кем подобным.

– Ты веришь в существование Чернобога? – удивился чародей. – Но это же миф, сказка…

Овда улыбнулась в ответ.

– Существует всё, во что верит хоть кто-нибудь, – сказала она. – И перестаёт существовать, когда иссякает вера. Ты можешь верить или не верить – это ничего не меняет. Но было бы глупо с твоей стороны не учитывать возможность существования сил, о которых тебе ничего не известно. Глупо и опасно.

Эрвела помолчала, а потом сказала:

– Не хотелось бы мне, чтобы с нынешней бедой твой змеевик оказался связан. Ты Мене его показывал?

Чародей кивнул.

– Где она?

– На мельнице осталась. Провожать не захотела, сказала, мол, только беспокойство прощанием будоражить. Придёт, думаю к вечеру, – Сокол ухмыльнулся. – Когда след мой простынет.

Когда они вышли на улицу, Сокол внимательнее разглядел коня. Это оказался тот самый игреневый конь, на котором Эрвела появилась когда-то в пограничье перед их небольшим поисковым отрядом.

Он был прекрасен. Тёмно-коричневой шерсти, с дивным сиреневым отливом, с белоснежной роскошной гривой и таким же хвостом. Его длинные тонкие ноги производили впечатление сильных и быстрых. Но действительных возможностей этой породы не знал никто. Таких коней Соколу не доводилось видеть уже давно. Овды, считая лошадей друзьями, никогда не продавали и не дарили их людям. Даже в конюшнях князей, царей и императоров таких животных встретишь нечасто.

– Как его зовут? – спросил восхищённый чародей.

– Как назовёшь… – пожала Эрвела плечами. – Ему всё равно, как его называют люди.

– Пусть будет Игрец, – предложил Сокол. – Существует предание, что масть эта родилась от сказочного бога Игреца, и что никому из смертных не удавалось вывести её нарочно. Только по воле случая рождаются такие лошади.

***

Игрец давно унёс чародея, а Эрвела всё стояла на гребне холма, наблюдая за мерным течением Оки. Не столько наблюдала, сколько думала. О Соколе, о змеевике его странном, о вселенской напасти, что вот-вот обрушится на далёкий неизвестный ей город. Потом вдруг что-то поняв, вздрогнула. Оглянулась, разыскивая по привычке коня. Но не было его, отдала чародею, а другого не позаботилась прихватить. Вздохнула и отправилась к Бабенскому оврагу пешком.

Домик Армаса кое-как прибрали, но жильё он всё равно напоминал мало. Колдуны частью разошлись, частью спали, разобрав сухие углы, а Мена вполголоса беседовала с Ушаном. Судя по усталым глазам, оба всю ночь не спали. Проговорив в поисках верного средства против напасти, даже не заметили, как рассвет наступил.

Эрвела, поприветствовав Ушана, отозвала ведунью в сторонку.

– Сокол уехал, – сообщила она.

Мена кивнула.

– Я тут подумала… – владычица замялась. – Ты амулет его видела?

– Вихрев? – не сразу сообразила девушка. – Да, показывал как-то. В Елатьму ко мне приезжал ради этого.

– Ничего тебе в нём странным не показалось?

– Непростой змеевик, – согласилась ведунья. Но пояснять не стала. Не любила она намёками общаться.

– Боюсь, не связан ли он с напастью нынешней, – наконец, поделилась Эрвела тревогой. – Скажи, вот тебе видение было про Псков. А та тварь, что объявилась, она к амулету не тянулась случаем? Нет ли меж ними родства или связи какой?

– К змеевику не тянулась, это точно, но какое-то сходство, пожалуй, есть, – Мена нахмурилась. – Наверняка не скажу. Мало мне удалось подсмотреть. Закрылось то, что в мир пришло, а может, не осознало ещё цели.

Мена задумалась.

– Вихрь, я знаю, Чернобогу служил. Однако не почуяла я ничего похожего. Да и не отозвался мне змеевик. Блеснуло что-то смутное, но что именно – не понять.

Эрвела нахмурилась. Видимо, она ожидала от разговора большего.

– Вот что, – сказала овда. – Если нетрудно, попробуй разыскать Елену, племянницу вихреву. Селяне с попом во главе прогнали её. Да так, что ни я, ни сёстры взять след не можем. Соколу я пыталась намекнуть. Но у него голова другим занята, а больше одной мысли за раз он думать не умеет.

Мена улыбнулась. Точно подметила владычица, не возразишь, – водится за чародеем такое. Она и не стала возражать, согласилась поискать женщину, но не прямо сейчас.

– Пока тут никак к согласию не придём, всё на месте топчемся.

Она махнула с досадой рукой, и Эрвела понимающе кивнула.

– Раз Сокол уехал, пойду, стало быть, отосплюсь, – решила ведунья. – Здесь-то не больно поспишь.

Нижний Новгород. Те же дни

Константин налаживал союз с той же тщательностью, с какой скорняк сшивает шубу из множества мелких шкурок. Хотя – шубу ли? Лучше сказать удавку на толстой шее московской.

Недели не проходило, чтобы из Нижнего не отправлялось очередное посольство. Не реже объявлялись и посланцы союзников. По большому счёту, кроме лесных княжеств и Рязани, все прочие сторонники, уже давно обговорив главное, обсуждали лишь тонкости. Но, как и всякая добрая шуба, союз не из одних только шкурок состоял. Важны были крепкие нити. И тут в ход шло и серебро, и торговые послабления, и уступки в верованиях – ведь Литва ввела у себя особую разновидность православия, а многие земли и вовсе пребывали в язычестве. Тут следовало действовать осторожно, не давая воли непримиримым людям, вроде Печерского настоятеля Дионисия. Слишком высока ставка.

Помимо прочего, с начала года поднялась небывалая свадебная суета. Брак – не последнее средство в политике: родственные ниточки крепят союз не хуже серебра.

Ещё Волга не унесла навстречу солнцу последние льдины, когда пожаловал в Нижний Новгород Семён Судаков, посланец новгородских властей. Вопреки обыкновению ни воевод, ни бояр, Константин на встречу с ним не позвал, пригласил только младшего сына. Это поначалу озадачило Бориса, но первые же слова посланца всё прояснили. Дело оказалось семейным, и в отсутствие старших братьев, его предстояло решить им с отцом. Судаков приехал по просьбе архиепископа Василия Калики, от имени коего сватал Константинову дочь Евдокию за тверского князя Михаила.

«Вот и у сестры детство кончилось» – подумал Борис.

Дело долго улаживать не пришлось. Сватом сам Калика выступил, хотя бы и через Судакова, а жених, пусть и не на Твери ещё сидит, но парень бойкий, ждать долго не будет.

А ближе к лету, когда посольство из Тракая вернулось, старый князь вновь призвал сына.

– Пора бы и тебе, Борис, о женитьбе подумать… – начал Константин без лишних предисловий. – Ты уже не малец. В делах государственных толк имеешь, они тебе, вижу, по нраву. Так что – готовься. Князь Ольгерд согласился отдать за тебя свою дочь.

Про «подумать» это отец образно выразился. Думать особенно не о чем. Всё давно решено и без княжича. Да и не удивился Борис обороту такому. Все старшие братья давно оженились, у Дмитрия свои дети уже подрастают, а сестра только недавно просватана. Стало быть, пришёл и его черёд.

Дав малозначащее согласие, Борис, тем не менее, не удержался от любопытства и пожелал тут же выведать хоть что-нибудь о будущей своей невесте. О дочери Ольгерда, Марии, он до сих пор даже не слышал, и это ужасно дразнило молодого человека. Он принялся выпытывать подробности у заезжих литовских посланцев, купцов, причём делал это с таким простодушием, что скоро весь город, от мала до велика, знал – предстоит свадьба.