Любовь распята. Я должен жить

Альберт подскочил вплотную к Наде и уставился на ее грудь. Он поиграл пальцами с сосками и вдруг суетливо стал снимать с нее юбку, дергая вниз. Руки Нади были заломлены за спину, она подняла ноги и толкнула Альберта в живот. Не ожидавший этого, он отпрянул назад, не устоял и, смешно взмахнув руками, сел на землю. Кролик хихикнул и вместе с Рыжим и еще одним стриженым парнем в спортивном костюме кинулся его поднимать.

– Пустите меня! – закричала Надя. – Не имеете права меня держать! Я не хочу с вами.

Еще сидя на земле, Альберт повернул голову к дому, затем к Наде, прикрыл рот ладонью, показывая, чтобы она замолчала. Но она продолжала кричать:

– Отпустите меня! Я не хочу! Помогите!

Когда Альберта подняли, он приказал свистящим шепотом:

– Запереть! И чтобы мне без звука! Завтра я сам с ней разберусь. До меня к ней не прикасаться! Шкуру спущу!

В подтверждение своих слов он подскочил к Кролику, взмахнул вверх-вниз руками, как при рубке дров, и, не глядя, как тот осел на колени, скрылся в двери.

Брыкавшуюся и кричащую Надю подняли и отнесли в пристройку слева. Там ее бросили на кровать, прижали к матрацу. Боясь, что ей опять заткнут рот вонючей тряпкой, он больше не кричала. Голая лампочка на потолке била ей прямо в глаза. Не имея возможности заслониться от света, она плотно зажмурилась, но глаза ее открывались на миг, и она видела жадные взгляды, устремленные на ее нагое по пояс тело. Наказ толстяка не трогать ее вселял в нее надежду, что они скоро уйдут.

Вдруг чьи-то руки стали стягивать с нее юбку. Это делал спортсмен. Вырвавшийся у нее крик Рыжий тут же прервал, зажав ей рот твердой, как кирпич, ладонью. Юбка не поддавалась, и спортсмен разорвал ее по шву. Снять с нее колготки и трусики ему помог Стас. Минуту ее молча разглядывали. Затем Стас сказал:

– Пошли. Голая она быстро присмиреет.

Дверь закрылась, свет погас, и Надя оказалась в полной темноте.

***

Она вскочила и, шаря по стене руками, стала искать выключатель. Его нигде не было. Не отыскала она и одежду, а нагота подавляла. Охватившая ее паника усилилась, когда она не обнаружила на кровати ни одеяла, ни простыни, чем можно было бы прикрыться, – один голый матрац. Она подошла к двери и потихоньку надавила на ручку. Убедившись, что дверь заперта, она залезла на кровать и сдвинула занавеску. Звездное небо было в клетку, как в тюрьме. Только там врагом номер один является время, а здесь – люди.

О том, что она не во сне, она знала. Для этого не нужно было щипать себя: слишком явственна была физическая боль, причиненная ей бандитами, особенно Кроликом, не затихавшая ни на минуту и постоянно напоминавшая о том, что самое непоправимое уже произошло. Но еще большие страдания причиняла мысль о родителях. Уже завтра вечером, не дождавшись ее с Костей, они станут сходить с ума от беспокойства и побегут в полночь звонить ей. О Косте она по-прежнему старалась не думать, ведь перед ним она виновата больше всего. Ах, какая она дура! Зачем она с ними поехала? Галя ведь ее предупреждала.

Она упала на кровать животом и стала бить по матрацу сжатыми кулаками. Вдруг ей показалось, что скрипнула дверь. Она вскочила, подбежала к двери и вцепилась в ручку. Простояв так с сильно бьющимся сердцем минуту-две, она отыскала стул, воткнула ножку в ручку и задвинула ее как можно глубже.

Заглянув в замочную скважину, она увидела метрах в пяти стену дома. Казалось, вокруг не было ни души. Она постучала костяшками пальцев по двери и по глухому стуку догадалась, что дверь была массивная, но не железная. Царапая колени, она облазила весь пол в поисках гвоздя или чего-нибудь острого, чем можно было бы вырезать замок, но ничего не нашла. Поняв, что побег отсюда невозможен и надежд на спасение нет, она опустилась на кровать. Силы стали оставлять ее. Ей стало холодно. Особенно мерзла спина. Она расплела косу и прикрыла спину волосами. Но это мало помогло. С каждой минутой становилось все холоднее. Вскоре ее начала бить дрожь. Сорвав занавеску, она накинула ее на себя и тут же сбросила: синтетика обожгла холодом. Она заставила себя бегать вдоль стены, поднимая поочередно руки и ноги. Немного согревшись, она залезла на кровать, встала на колени, нагнула голову и накрылась занавеской. Она подоткнула ее края под ноги и локти, образовав подобие палатки. Постепенно стало тепло внутри, хотя и трудно стало дышать, зато согрелась и стала не такой жесткой занавеска.

Согревшись, она выпрямилась и плотно обернула ноги занавеской. Взглянув на часы, она не поверила глазам. С момента ее выхода из дома не прошло и трех часов, а ей казалось, что минула вечность.

Часы ей подарил дядя Алеша на ее пятнадцатилетие. Он уже давно называл ее дочкой. Она тоже всю жизнь считала его родным, потому что он был Костин папа. Может, лучше, что его не хоронили, подумала она сейчас, в ее памяти он навсегда останется живым. Костя не переставал верить, что он вернется домой.

Глаза Нади налились слезами. Как ни пыталась она думать о Косте, он ни на секунду не выходил из ее головы. У нее разрывалось сердце оттого, что над их любовью, принадлежавшей только им двоим, так безжалостно надругались подонки. Но почему именно с ней это случилось? Девчонки из их класса ездят в Москву, как они говорят, на подработки в ночную смену, охотятся на дороге за водителями и жалуются, что приезжают домой, не отоварившись. А на прощальном вечере после выпускного бала, по общей договоренности еще год назад, их класс устроил групповой секс, и только они вдвоем, Костя и она, ушли домой. Их даже не уговаривали, так как знали, что они любят только друг друга. Даже слово «любят» было в их понятии совсем другим, не связанным с любовью. «Он тебя хоть целовал?» – спрашивали не раз ее девчонки и почему-то смеялись.

Да, целовал, уже могла им ответить она сейчас. Она никогда не забудет, как сладостно у нее закружилась голова, когда соприкоснулись и словно прилипли друг к другу их языки. По ее телу тогда пробежала и овладела им незнакомая ранее горячая и сладкая волна, отдавшая ее полностью во власть Кости. Не было ничего на свете, что бы она не сделала для него в те минуты. Она жадно ловила каждое движение его рук и едва сдерживала себя, чтобы не помочь им коснуться ее груди. А когда он коснулся, она испытала несказанное блаженство и расстроилась, когда он вдруг отпрянул от нее. Никогда прежде она не видела его таким счастливым, возбужденным и растерянным. Когда на следующий день он сделал ей предложение и она прильнула к нему, надеясь, что их поцелуй повторится, он лишь нежно коснулся губами ее щеки, избегая смотреть ей в глаза. Глупый, милый ее Костя. За это она еще больше его любила и, конечно, не сердилась на него. Но ей было бы сейчас в тысячу раз легче, если бы это произошло у них тогда.

Она вообще не помнила, когда они ругались, разве только когда он приходил с тренировки с травмой или с синяками. Слава богу, теперь в институте ему будет не до тренировок. Это тебе не школа, где он на приготовление уроков тратил не больше получаса. Жаль, что теперь они не смогут видеться каждый день. Если вообще когда-нибудь увидятся.

Она поднялась и заметалась по комнате, натыкаясь на холодные стены. Запутавшись ногами в соскочившей с плеч занавеске, она упала и больно ударилась о стену затылком. Долго лежала на полу, жалея, что не разбилась насмерть.

Вдруг ей невыносимо захотелось писать. На мгновение у нее мелькнула мысль, что она во сне, когда ей вот также хотелось по маленькому, и она обязательно после этого просыпалась. Она даже ущипнула себя. Увы, были все та же темнота и тот же холод.

Терпеть стало невмоготу, она скрестила ноги и засучила ими. Первой ее мыслью было постучать в дверь. Но, представив, как они будут ржать, стоя рядом, она решила, что лучше умрет, чем унизится перед этими нелюдями.

Она вспомнила, что стоявшая в углу комнаты тумбочка забита газетами. Когда-то у них был котенок, и он ходил в коробку с кусочками бумаги. Она поборола в себе стыд, представив вместо газеты морды бандитов.

Она слышала, как несколько раз подъезжали и отъезжали машины. На этот раз шум послышался под окном. Она глянула в него и увидела припаркованную машину с включенными задними фонарями. Это был «Мерседес». Она посмотрела на номер и несколько раз повторила его. Из машины вылезли двое: Стас и …Надя не поверила глазам… Орест с умкой через плечо. Почти бегом они направились к входу. Только тут Надя обратила внимание на вторую машину. Ее номер разглядеть не удалось Машина тоже была иностранная. В их марках Надя не разбиралась. Она только знала, что у папы «Москвич», а у дяди Алеши была «Волга», которую сожгли.

Господи, как круто изменилась жизнь в последнее время, подумала она, садясь на кровать и обертываясь занавеской. Она прекрасно помнит, когда папа и мама приходили домой веселыми, строили планы на будущее. Много денег у них никогда не было, но они несколько раз ездили на юг и в Прибалтику, могли бы чаще, если бы не дача, где им больше нравилось. Ей каждое лето предлагали путевки в пионерлагерь, но им с Костей тоже нравилось отдыхать на даче. Они только два раза были в пионерлагере: под Рязанью недалеко от дома Есенина и в Артеке. А какие детские кружки были? Любые, только выбирай и успевай ходить в них. Она хорошо помнит, когда они были бесплатными. Костя ходил в пять и она – в пять, только в разные. А сейчас, куда ни сунься, стали требовать деньги и какие! Их как раз совсем не стало хватать сначала на отдых, затем на одежду, а сейчас даже на бензин и еду. О театрах и музеях они забыли думать. А дяде Алеше, когда тетя Оля заболела, врачи прямо заявили: «Бесплатно ее лечить никто не будет. Думайте, где доставать деньги или готовьтесь к самому худшему». Вот он и надумал уехать в эту Африку.

Вспыхнувший свет вырвал из темноты цветастые обои на стене. Еще ничего не видя как следует, Нина бросилась к двери и вцепилась в дверь руками.

– Не понял, – услышала она голос. – Ты что, заперлась? Чем? Опять нарываешься? А я Борис. В спортивном костюме, помнишь? Не бойся, открой, я тебя не трону. Ты же слышала, что шеф запретил к тебе прикасаться. А он у нас на расправу крут. Как Держиморда. У Кролика теперь уши долго лопухами висеть будут. Толяну, я имею в виду твоего рыжего приятеля, шеф при мне два раза проходил по ушам. Уж как тот ни хочет тебя, а когда раздели, даже смотреть боялся. А я, извини, оторвать взгляда от тебя не мог. Такой красивой фигуры и особенно грудей я не видел. Если ты отсюда выйдешь живой, мы могли бы встречаться. Все зависит от шефа, насколько ты ему понравишься. Я имею в виду как женщина. Он может тебя озолотить. А если будешь так же себя вести, как раньше, то дела твои могут быть, мягко говоря, хреновыми. Слушай, может, откроешь, а? Поболтали бы о том, о сем. Глядишь, и время быстро пройдет. Мне ведь тоже не сладко одному. Они там баб трахают, а я их оберегаю. Обычно меня Толян сменяет, но сегодня он не совсем работоспособный. Ты ему чуть последние мозги не вышибла. С ним, я уверен, ты бы не захотела поболтать. Да и о чем? Он читает по слогам. А я стихи люблю. Их сейчас в стране никто не читает, а я сам сочиняю. Хочешь послушать? Только что сочинил, глядя на луну и думая о тебе:

Ночь опустилась на шумную землю.Саваном лунным поляна накрыта.Мирно живое все спит или дремлет.Только одни мы не спим, мы… убиты.

Это я пошутил, просто не подыскал рифму. А вот это повеселее. Извини, меня зовут. Я скоро вернусь.

Пока он говорил, от света в окне Наде удалось прочитать номер и второй машины.

Услышав за дверью голоса, она прислушалась.

– Как закрылась? – закричал Стас. – Мандой что ли? Тащи лом или топор.

– Я ломать дверь не буду. Пусть Альберт мне прикажет.

– Твое дело. Ты у нас комендант.

Стас подошел к двери, подергал за ручку, сказал громко:

– Я тебя предупреждал. Теперь пеняй на себя.

Взгляд Нади упал вниз, и она увидела кровь на ноге повыше колена. Она нагнулась и поняла. Её лицо исказила ненависть. Она сжала голову кулаками и закрыла глаза. Когда она их открыла, света уже не было, а за дверью послышался голос Альберта:

– Вон все отсюда! Чтобы вашего духа здесь не было! – Застучали и остановились у дверей шлепанцы. – Надюша, голубушка вы моя. Вы меня хорошо слышите?

– Выпустите меня отсюда! Вы не имеете права меня захватывать, как чеченцы! И верните мою одежду! – одним духом выкрикнула она.

– Как же мы вас выпустим и вернем одежду, если вы закрылись? Что вы испугались? У меня сауна, прекрасный бассейн. Чудесно проведем время. У меня там две прелестные девушки, познакомитесь с ними, определенно подружитесь.

– Не нужны мне ваши девушки. Я хочу домой!

– Хорошо, хорошо. Не хотите – не надо, воля ваша. Как говорится, скатертью дорожка. Вот ваша одежда. Открывайте и уходите. Ничего не бойтесь. Ребят я отправил, вы слышали. Я тоже ухожу. Дверь снаружи открыта. До свидания. Счастливо добраться домой.

Надя не знала, что делать. Не верь ему, шептал разум, а замерзшее тело, стремление вырваться из этой темноты и побежать домой побуждали выдернуть ножку стула и распахнуть дверь. Но стоило ей представить бандитов и голого Альберта, как она сжималась в комок и предпочитала это заключение и даже смерть встрече с ними.

Вдали хлопнула дверь. Молотком отзывалось сердце в висках. Она приникла к дырке в двери и увидела свою юбку, кофту и даже сумочку, лежавшие в метре от нее. «В случае чего успею схватить их и захлопнуть дверь», – мелькнула мысль.

Как можно тише она выдвинула ножку стула, отодвинула засов, надавила на ручку и рывком распахнула дверь.

Они выросли перед ней, словно из-под земли, и страх парализовал ее. Больше всего она испугалась Стаса. Ей заломили за спину руки и повели к крыльцу, на котором Альберт придерживал открытой дверь.

Перед крыльцом она закричала и стала вырываться. Её подняли, зажали рот и внесли в дом. Та ее пронесли через несколько дверей, спустили по лестнице вниз, внесли в большую светлую комнату, положили на пол и ушли. Стас на секунду задержался, нагнулся к ней и прошептал:

– Сейчас на тебя напустят маньяка. Не дашься ему в руки – останешься живой.

***

Комната оказалась спортивным залом, раза в три меньше школьного, но густо заставленным различными тренажерами, рекламируемыми по телевизору. С потолка свисали кольца и канаты.

Она бросила взгляд на окна. На них были жалюзи вместо штор. Прикрыть наготу было нечем.

Скрип двери заставил ее обернуться. В зал вошел низкорослый худощавый мужчина лет сорока, одетый в бордовый халат и шлепанцы. Сделав по направлению к ней несколько шагов, он остановился и стал водить глазами, как грязной кистью, по ее телу. Она отступила назад и перекинула волосы вперед, прикрывшись ими.

Мужчина показал зубы и медленно, как в стриптизе, начал снимать халат. Швырнув его на брусья и оставшись голым, он потрогал набухший член, раскинул широко руки и, скользя ногами, как на коньках, двинулся на нее. Она отпрыгнула в сторону, но зал был не настолько велик, к тому же заставлен снарядами, и вскоре она уперлась в стену. Мужчина победно улыбнулся и решительно шагнул к ней, протягивая вперед обе руки.

Он был либо слишком пьян, либо не имел представления о страховке, а возможно, и хитрил, ей было не до раздумий. Когда он оказался совсем рядом и через секунду мог коснуться ее своими грязными лапами, она, стараясь не терять самообладания, как на ответственном экзамене, сделала навстречу ему шаг, захватила протянутую руку и, слегка присев, перекинула его через бедро. Маньяк, перевернувшись в воздухе, грохнулся на пол. Надя отскочила к середине зала, держа под прицелом не только маньяка, но и дверь, за которой, она была уверена, стояли остальные бандиты и наблюдали.

Довольно быстро поднявшийся маньяк несколько раз потряс головой и тоже глянул на дверь, явно не желая, чтобы видели его позор. С лица его исчезла улыбка, и оно стало сосредоточенным и злым. Он принял боксерскую стойку и вновь двинулся к Наде. Каждый раз, когда он приближался к ней, она отскакивала в сторону, бросая взгляд также и на дверь. Убедившись, что в нее никто не заглядывает, он всерьез стала подумывать, не воспользоваться ли ею. В словах Стаса ей почудилось желание помочь ей. В какой-то момент она не рассчитала и оказалась зажатой в углу. Маньяк громко крикнул, сделал выпад левой рукой вниз ее живота и, когда она метнула туда руки и наклонила голову, он отбросил ее вверх сильным ударом правой руки в подбородок. Не дожидаясь, когда она опомнится, он подставил ей подножку и повалил на пол. При падении она больно стукнулась виском о шведскую стенку и потеряла сознание.

Когда она открыла глаза, то увидела свои поднятые колени и плешивый затылок между ними. Она отпрянула, прижалась к шведской стенке. Маньяк, оставаясь на коленях, выпрямился и поднял красное лицо с полубезумным взглядом. Надя ухватилась руками за перекладину над головой, придвинула к животу колени и со все силой, как тогда Альберта, толкнула маньяка в живот. Душераздирающий звериный рев заставил ее вскочить, и она увидела извивавшуюся на полу скрюченную фигуру.

Дверь распахнулась, в зал вбежали несколько человек и сгрудились над продолжавшим реветь маньяком.

Воспользовавшись тем, что на нее не обращают внимание, Надя бочком подобралась к двери и прошмыгнула в нее. Она оказалась в коридоре с еще тремя дверями. Она с ходу толкнула торцевую дверь, но она оказалась запертой. Бокова дверь рядом открылась, и Надя очутилась в комнате со столом посередине, заставленным едой и бутылками. Звучала музыка. Еще одна дверь была распахнута. Она вывела Надю в длинный узкий коридор со многими дверями. Она стала поочередно их открывать, попадая то в туалет, то в раздевалку, то в обдавшую ее жаром сауну. Заглянув в в следующую дверь, она увидела плавающую в бассейне девушку.

Неестественно голубая вода, яркие цветы на подставках в виде женских обнаженных фигур, нежная мелодия и эта мирно наслаждавшаяся жизнью девушка наполняли истерзанную Надину душу такой реальной надеждой на спасение и защиту, что она рванулась всем телом навстречу купальщице и тут же отпрянула назад, словно наткнулась на колючий кустарник. В двух шагах от себя она увидела развалившегося в кресле и закатившего глаза в потолок двойника Альберта, только молодого и не такого жирного, на коленях перед ним стояла девушка и судорожно трясла наклоненной вниз головой.

– Эй, прыгай ко мне! – крикнула Наде купальщица.

Надя увидела на противоположной стороне бассейна ступеньки, ведущие вверх. Не раздумывая, она обежала Альберта – младшего с девушкой, подхватила с пола халат и поднялась по ступенькам к двери. Напрасно она поворачивала и дергала ручку – дверь не открылась.

За спиной послышались крики. Убегая от Рыжего, она поскользнулась и упала в воду. Надеясь утонуть, она открыла рот и стала глотать воду. Ее быстро подняли наверх и отнесли в тот же зал.

Маньяк сидел на матраце, привалившись к стене. Альберт и Стас натягивали на его ноги брюки. Рыжий подтащил к нему Надю и, швырнув на пол, наступил ей ногой на горло.

Не глядя на нее, маньяк дал надеть на себя ботинки, рубашку, галстук и пиджак. Его подняли под руки. Брюки у него были расстегнуты, из ширинки вылезало полотенце, и это никак не увязывалось с его гневным взглядом, устремленным на Надю. Вот он махнул вверх подбородком, и Рыжий рывком поднял Надю за волосы. Лицо маньяка вдруг исказилось, он затрясся и закричал, размахивая кулаками перед ее лицом:

– Курва! Паскудина! Убить тебя мало!

В руке у него была сигарета, она обожгла ему пальцы, он хотел ее бросить и вдруг, оскалившись, ожесточенно вдавил ее в Надину грудь. Она зашлась в крике, а он, повернувшись к Альберту, бросил:

– Не мне тебя учить. Знаешь, чем рискуем оба.

Альберт приказал Рыжему:

– Изолировать! Ждать меня!

Маньяка увели. К Наде подбежал уже одетый Альберт – младший, поцокал языком и исчез.

– Добрыкалась, падла, – сказал ей весело Рыжий. – Все, падла, теперь тебе крышка.

Она это знала и молила бога, чтобы это случилось без боли. Она ее очень боялась. Это видел Рыжий и еще крепче стягивал узлы веревки, которой привязывал ее к тренажеру.

Ее истязали и насиловали непрерывно несколько часов. Один бил ее по глазам за то, что она с ненавистью смотрела на него, другой – за то, что их закрывала. Ее били за то, что она кричала от боли и за то, что молчала, стиснув зубы. Разжимая их, они сломали ей два передних зуба и в образовавшуюся щель лили вино. Потом они стали наливать его в нее внизу, засовывая бутылку. Их смех она уже не слышала – была без сознания. Но ее тело продолжало вздрагивать от боли, когда они гасили о грудь сигареты.

***

Очнулась она от боли в голове. Ее руки метнулись вверх, и она поняла, что висит на волосах, едва касаясь ногами пола. Она застонала.

– Тише, – прошептал рядом женский голос, и сквозь туман Надя увидела перед собой девушку, в которой узнала купальщицу. – Попытайся встать мне на спину и отвязать от каната волосы. Я не достаю.

Превозмогая боль, Надя кое-как взобралась на спину опустившейся на колени девушки и дотянулась до узла каната. Их было несколько, и сквозь них волосы уходили к потолку.

– Ну как? – нетерпеливо шепнула девушка.

– Не получается. – Надя с трудом выговаривала слова. Узлы тугие. Я не смогу.

– Тогда слезай. Я принесу нож.

Девушки не было целую вечность. Вернувшись, она протянула Наде нож и маникюрные ножницы и тут же опустилась на колени.

– Попробуй разрезать узлы. Только скорее, пожалуйста. Они ушли наверх. Могут вернуться в любую минуту. На всякий случай назови свой домашний телефон и скажи, как тебя зовут.

Надя сказала. Нож был столовый, с тупыми зазубринами, и у нее ничего не получалось: канат был слишком толст. Тогда она, не раздумывая, стала отрезать ножницами волосы.

– Умоляю, быстрее, – просила девушка. – я не могу оставаться здесь дольше. Они меня убьют, если застанут тут. Ключ висит справа от решетки. Откроешь ее и попробуй открыть окно. Если не получится, попытайся пролезть в форточку.

Надя отрезала последнюю прядь и спрыгнула.

– Все, спасибо. Как тебя зовут?

– Оксана. Я из Харькова. Только никому не говори мое имя. Вот, возьми халат. И верни ножницы и нож. Их нельзя оставлять здесь.

Оксана подбежала вместе с Надей к окну, помогла найти ключ.

– Спаси тебя бог и помилуй. Я бы с радостью с тобой убежала, но у нс другое дело. Прощай. Я попробую отвлечь того, кто дежурит у входа. Кажется, Борис.

Она бесшумно исчезла. Надины руки дрожали, когда она всовывала ключ в замок. Раздвинув решетку, она легко открыла окно и в следующее мгновение стояла на земле.

Ее обдало прохладой, но она ее не почувствовала. Надев халат, она вспомнила о своей одежде и сумочке, лежавших перед дверью пристройки. Она понимала, что ей нельзя задерживаться ни на секунду, но в одежде и с деньгами она могла бы быстрее добраться до дома. Не выходили из головы и ключи, без которых она не могла попасть в квартиру.

Она обогнула дом сзади и осторожно выглянула из-за угла. Нужную дверь она отыскала сразу, но ни одежды, ни сумочки на земле не обнаружила.

Было уже светло. За домом совсем близко начинался лес. Только бы не колючая проволока, подумала она и побежала прочь от этого страшного места. Совсем скоро она оказалась на берегу неширокой реки. Скинув на бегу халат и подняв его над головой, она вошла в воду. Дно быстро ушло из-под ног, и она поплыла на спине, как учил Костя. Всего месяц назад они купались на даче.

Противоположный берег оказался обрывистым, и она несколько раз сползала в воду. Наконец она отыскала обвитое корнями место и выбралась на берег. За речкой было поле, справа виднелся лес, и над ним всходило солнце. Оно было чахлое, едва пробивалось сквозь туманные облака, но это было живое солнце! Она надела халат на мокрое дрожавшее тело и удивилась, что не чувствовала холода ни в воде, ни сейчас. Все ее тело горело от ран, даже мягкий халат причинял боль. Ей хотелось побежать навстречу солнцу, но, сообразив, что ее дом находится западнее, она повернула налево, стараясь держаться поближе к деревьям, растущим вдоль реки.

Пробежав полчаса, а может, больше, она почувствовала, что ноги окоченели. Трава была мокрая и холодная. Присев на пенек, она обернула ноги полой халата и так просидела несколько минут.

Ее взгляд упал на часы, и она заплакала от радости оттого, что они чудом сохранились. Поднесла их к губам и вскрикнула от боли. Коснувшись пальцем губ, она нащупала осколки зубов. Она стала судорожно ощупывать их, потом закричала, упав на землю:

– Господи! Я не могу, я не хочу домой! Я хочу умереть! Почему он меня не застрелил!

В ее сознании всплыло лицо Стаса, совавшего ей в глаза пистолет.

– Ты знаешь, что такое русская рулетка? Один шанс из восьми отправиться на тот свет. А здесь два патрона. Один из четырех.