На языках хинди и суахили

На языках хинди и суахили

Люба Правда

© Люба Правда, 2016

© Ия Легостаева, дизайн обложки, 2016

© Катерина Блоссом, иллюстрации, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К языкам

Критики и авторы перестроечных учебников тщательно отмывали поэтов Серебряного века от алой революционной крови, оправдывали глупостью и молодостью их левачество и на рваные криком губы наложили подорожник нового времени, в котором бунт приватизирован пошленькими акционистами, а оппозиция позорней власти. Маяковскому оставили позвоночник, Есенину – слезливую деревенщину, восторг Блока перед адом революции пояснили и простили. Потом, в девяностые, политика на время вернулась в стихи, но из болота Миллениума не выбрались ни радикальные политики, ни радикальные поэты, призывавшие к восстанию против реальности. И если поэтам-мужчинам общество великодушно разрешило цитировать Летова и даже Ленина в юношеских своих стихах: всё равно подрастут и остепенятся, то поэты-женщины лишены и такого права. Не заклюют, конечно, у птиц этого болота клювы давно размякли от нехватки кальция, но пожурят, спросят, вздыхая: «Ты всё про Маркса, Любочка? Про классовую войну? Ах, когда же уже будет про любовь!» Но ведь здесь всё про любовь – хочется заорать. И когда красный томик расшибает головы купленного рабочего класса, и когда мясо буржуев скрипит на молодых крепких зубах – всё любовь! Любовь к тому, чего нет, что вы не создали или просрали, глупые вы болотные существа. И когда в безразличной толпе, в метро, среди угоревших по ЗОЖу и поэтов с пивом на лавке, прорезается голос, и хрупкая девочка отдаёт себя тонкокостной революции ради тщательно забытого будущего – я вижу лишь любовь, нежность и всепрощение, даже тех, кого прощать нельзя. Отрицая реальность болота и больше – жизнь, которую стыдно жить, – хрупкая девочка тонкокостной революции не сбрасывает со своего прекрасного парохода ослепительное прошлое. И в социальных сетях легко добавляет в друзья Евтушенко и Цветаеву, Вознесенского и Маяка, Кушнера и Багрицкого. Родись она в 90-х позапрошлого века – красила бы деревья в багровый вместе с Татлиным и верстала «Окна РОСТа» с Бриками, а потом сгинула бы в лагерях. Девочки тонкокостных революций не могут иначе. Но она – дитя Чака Паланика, и вот вам книжечка из девяностых годов века, которого у нас никогда не было. Учите языки. Хинди и суахили.

Максим Кабир, поэт

Ссылка на гения

«Засыпает город Москва…»

Засыпает город МоскваКокаиновым снегом, кислотным дождём,Потянет в центр шляться тоска,Иначе заживо, сука, сожрёт.Разрастаясь в пропорциях и толщине,Жирная тварь умножит под рёбрами зуд,Алконавты высаживаются на Луне,Цветаевой дочери – на Тверском мрутС капиталом: бутылок – звенящая рать,По карманам – пакетики с анашой —Страшно, когда нечего проебать,И как это хорошо.

«Куплю себе фотоаппарат задорого…»

Куплю себе фотоаппарат задорогоПофоткать бомжей в ракурсах разных,По ком звонит, отче, сегодня твой ржавый колокол,Какой буржуй рябчика прикладывает к ананасуИ поглощает (если бы) тоску прорусскуюНарода, болевшего борьбою за родину,На тебе, хочешь, ещё козырный туз,«Наеби красиво» – лозунг Мавроди,На.Психоанализ потерпел крах в советских реалиях:Фаллос для избранных, простолюдинам покажут член,Есть только один способ выжить – стрелять по хозяевам,Как-то же нужнострану поднимать с колен.

Ссылка на гения

1Здесь должна была быть ссылка на гения,А случилась ссылка в Воронеж,Где Мандельштама посыпалось рвение:Выронишь стих про тирана – утонешь.2Станешь струною звенящею, тонкою,Руки на плечи – Хазиной Наде:«Мир, из высоких материй он соткан,Вы моим миром, жена, теперь правьте.3И на двоих нам не мёд и не золото,Колос не спелый, а стебли бурьяна,И я не знаю границ своей Родины», —Так голос звучал Мандельштама.4А голос СталинаВ пастернаковском лежбищеЧерез трубу миллиона повешенныхВ прелой, трупами пахнущей осени:«Вы что скажете, Борис, про Осипа?»5А Пастернак (стоя, как перед дьяволом): «Мне, товарищ, про Осипа – нечего,Давайте лучше о нашем искусстве… советском – о вечном».Сатанинская поднимется сила… грузинская, правящая…Сталин ему ответит: «Плохой вы, Борис, товарищ».6И положит трубку,И положит поэта – на метафизический стол ампутации,И человеку сражаться если бы с человеком,Но Мандельштам не знает, ему с кем сражаться.7В безызвестность с Надей он едет,Надеясь остаться здесь,Потому что в следующем городеПредчувствует свой конец.8Да, там его находят, там за ним приходят, не то чтобы взять автограф,А в отделении в ракурсах разных поэта века пофоткать.9Смерть в вонючем овраге.Место – Владперпункт.Все земные силы и небесные тоже врут,Врут все молитвы и лозунги с пометкой «боже, спаси»,Только честная Хазина Надя перепрятать успела рукописи…

Репостмодернизм

(Катерине Блоссом)

1.Пока несуществующий Создатель планету вертит,Катя размышляет о царице смерти,Косноязычный ребёнок pretty Katie,Её ненавидят остальные дети.Горящий подросток путешествует по горящему туру,Смерть гуляет без глаз с твоею фигурой,Смерть не носит имён, ходит в платье помятом,Она – твой чувственный трип без права возврата.Смерть так же, как ты, имеет этапы взросления,Смерть – это девственная тоска весенняя,С аккомпанементом в виде скрежета красноглазой мышиС холста сходят люди, и кровь в разные стороны брызжет.2.Но.3.Смерть – это не саблезубый тигр,Не укус Дракулы на кладбище Новодевичьем,Смерть – это пятна по всему телу родимые,Татуировка в виде квадрата Малевича.Смерть – это не человеческие пороки,Это свет, под кожу искусственно загнанный,Это некровоточащие раны, неглубокие,Когда укусить хотели, а на деле – царапнули.Смерть – это не следствие, а причина.Булгаковская внезапность, хармсовский абсурд,Будь уверена, что великие все эти мужчиныТебя, великую, с потрохами сожрут.

Поэты не могут заткнуться

Маша большая, Маша железная,В Маше сто килограмм, в ней живут бездныИ давно затонул корабль «Титаник»,Машу хрупкие девочки-айсберги ранят.Вот же ведьмы, что жрут и не толстеют,Такая колдовская конституция,А вот же поэты —Страшные нечистые звери,ПоэтыНе могутЗаткнуться!Через каналы, страницы, литадреса,Вечера пафосные,Идут, бренчат, брезжат голоса —ВещаетТрансляция.В парке, в театре, с пивом на лавкеБубнят и слюною брызжут,Поэты, поэта, поэтов давка.Для ума ищут некую пищу.Мало, в сущности, толкуОт словоохотливых животных,Их образ только украшенПрисутствием тучной девочки Маши.

«Кровь на флаге империи…»

Кровь на флаге империи.Калом обложенная корона.Мы с тобою такие древние —Нас даже духи предков не тронут.Мы с тобой изначально поехавшие,Нас не поносила мать-земля,Мы изобрели символизм – как в истории брешь,Где цивилизация – вещь,Изобретенная зря.

«С каждым годом труднее поверить в бога…»

С каждым годом труднее поверить в бога,С каждым разом труднее найти начало —А был современный мир, в мире стояли помойки,И из каждой кровью ужасно воняло.И стояли котлы,И строились тюрьмыЗаключенными для будущих заключенных,И наверное, тогда уже было немодным думать —Порешённые правили порешёнными.Если не знаешь имени бога, зови кого угодно!Чтобы усердно ратовать – выучи наши мантры!Эй, капитан!Мне подбросьте ещё якорей,Я во веки веков, и ныне, и присно,Я здесь пью дрянной «777» портвейн,Охуевая от жизни.

Мечты о революции

Джон стрелял у бомжей сигареты,Из травмата стрелял по прохожим,Джон – не душа, заблудшая где-то:Он убивать и хочет, и может.Коммунистической приправленный спесью,Джон караулил детей олигархов,Их вместе мечтал собрать и повесить,Хозяев не жалко! Хозяев не жалко!Ебанутое дитя пролетариата!Смерть буржуям и общее равенство!Убивай богатых, ешь богатых!Революция всегда начинается с крови, намРеволюция!Нравится!Рубашки белые, связаны руки,Задаётся утро, чуть брезжится,Вы – враги народа, а ну покайтеся, суки!Вот такие охуенные сны в психиатрической лечебнице…

«Все женщины делятся на дам и не дам —…»

Все женщины делятся на дам и не дам —Интеллектуальные шутки низкого сорта,Мир – это в никуда идущий вагон-ресторан,Разорванная трахея, окровавленная аорта.Мир – это шведский стол, а никто не ест,Перед страхом смерти обычно теряется аппетит.«Как бы мне так правильно взять лечь или сесть,Когда разлагающийся кишечник болит».Люди в вагоне смотрят в окно и слепнут отОбещанного конца или немыслимого спасения,Порезанный машинист поезда уже как сутки гниёт,Гнию, постигая дзен, и я.

В ресторан

Мир материальных ценностей и идейВбирает в себя религию, как воздух в лёгкие,Москва ненавидит вещи, ненавидит людей:Автомобилисты встревают в пробки.Рушится храм системы, тело есть храм души,Требует ласки, но жаждет опиздюления,Призрак Европы в новостях мельтешит,С ним тоска соседствует, русская, древняя.В итоге – никому не вырваться из сознания обители,Одна судьба – в заточении провести годы и дни,Здесь народ, недовольствуя, обсуждает мировую политикуИ в рестораны ходит, чтобы почувствовать себя людьми.

Томиком Маркса

1.Военные – это теперь солдаты, сражающиеся за зарплату,А торговцы – главные идеологи общества потребления,Интеллигенция – третий глаз социума, виноватыйВ отсутствии у него функции стандартного зрения.2.Здесь страна существует, как сразу все страны,И взрослые, всегда остающиеся детьми,