Полная версия
Осколки детства. рассказы
Осколки детства
рассказы
Мария Хаустова
© Мария Хаустова, 2016
© Денис Владимирович Фокин, дизайн обложки, 2016
© Вероника Александровна Гурина, фотографии, 2016
Редактор Галина Александровна Щекина
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Об авторе
Мария Александровна Хаустова родилась в городе Кириллове Вологодской области 25 декабря 1987 года. В 2007 окончила библиотечное отделение Вологодского областного училища культуры, а в 2013 – филологический факультет Вологодского государственного педагогического университета. Более семи лет работает корреспондентом общественно-политической газеты Кирилловского муниципального района «Новая жизнь», где в течение трёх лет ведёт информационный правовой проект и, являясь журналистом-универсалом, пишет на разные темы: от программ службы занятости, криминала, молодёжной политики до области культуры и проблемных ситуаций в сфере ЖКХ. Мария является победителем многих информационных конкурсов, среди которых главными считает Конкурс имени В. А. Гиляровского (2008), «Вызов XXI век» (2009), а также «Живое слово» (2011).
Литературной деятельностью Мария начала заниматься в 2012 году. Именно тогда ею был написан первый рассказ «Максимка», который в традиционном варианте (а не в электронном) был опубликован впервые лишь в сентябре 2015 года.
«Максимка» – знаковое произведение, которое откроет для читателей особый мир Хаустовой, печальный, но родной.
К выходу в свет готовится роман Марии Хаустовой «Мамочка из 21-го бокса», получивший положительный отзыв у комиссии в издательстве «Эксмо». Работает она и в жанре киносценариев. Полнометражная новогодняя комедия находится на рассмотрении у исполнительного продюсера А. Н. Досталя. Кроме того, в этом году Марией написаны киносценарии мелодрам и две пилотные серии для ситкомов. Сейчас М. А. Хаустова пишет книгу об исправительной системе в России, рабочее название – «Розовый фламинго».
Мария Хаустова принимала участие в литературном фестивале «Плюсовая поэзия» в 2015 году в Вологде, получила положительные отклики, тексты рекомендованы к публикации. «Осколки детства» – дебютная книга М. Хаустовой.
Г. А. ЩекинаПишет сильно!
(вместо предисловия)
Книга Марии Хаустовой – о детстве. Принято считать, что детство – самая счастливая пора в жизни человека. Детство, описанное в классике – светлые моменты, взрывы радости, обретение друзей и открытия. Но здесь мы видим самый горький случай, когда ребенок получает в качестве первого опыта предательство, голод, боль, одиночество. Тут и взрослому легко сломаться, а уж малолетке – тем более. Так они выживают. Так они растут. У мальчика Максимки умирает отец. И стоя перед свежей могилой, пацаненок плачет и взрослеет. Хулиганка Ирка допекает старого дедушку своими затеями, но когда понимает, что без нее деду тоже не выжить, начинает понимать его, совестится. Героиня одноименного рассказа Юлька, замученная диким обращением бабушки-алкоголички, тем не менее проникается жалостью к ней, узнав о ее болезни. Сестры доводят до исступления сумасшедшую соседку, но сразу смягчаются, узнав историю ее любви. Нет, эти дети не ожесточились, не закостенели в своем несчастье. Они открыты добру и правде. Из них еще вырастут хорошие люди.
Герои Хаустовой живут в русской провинции. Это достаточно мрачный фон для жизненных историй. Как повторяет про себя школьница Маринка, идя домой: «Рыба», «Овощи», пивной ларек с коротким, но удобочитаемым названием «Рюмочная», затем отделение «Почтамта», холодный сквер и трехэтажная кирпичная школа…» Одна улица – и весь город. Один серый день – и вся жизнь. Но автор не боится показать жизнь такой, как она есть – простой, грубой, бесповоротной. Ведь даже в такой жизни есть свои прекрасные моменты.
Книга «Осколки детства» покоряет темой. Да, знать о страданиях маленьких детей нужно. Чтобы не допускать такой несправедливости рядом. Но разговор не только о социальной беде, он шире, он выворачивает нравственные корни этой беды. К тому же трагическое и прекрасное часто взаимосвязаны. Измученная голодная Ленка, собирающая еду по помойкам, оказывается человеком глубоким, верным и любящим. Она спасает своего крохотного брата и утешает пропащую мать (рассказ «Старшая сестра»).
Главные отличительные черты Марии Хаустовой – невероятная честность и знание предмета описания. Текст содержит множество деталей, иногда ярких, иногда жутких. Тут можно вспомнить и украденную спелую малину в саду бабки Верки, и варку каши для голодной Юльки. Иногда охватывает сомнение – да о нашем ли времени идет речь? Может, мы вернулись в эпоху Короленко и Достоевского? О, нет, это начало цивилизованного двадцать первого века…
Исковерканное детство, мучения, голод, холод, одиночество. Дети подземелья? Горьковское дно? Тема детского горя у Хаустовой раскрыта как нельзя более полно. Сочувствие автора – это явно. Но есть какие-то моменты, где автор перебарщивает. Очень много детских слез. Слезинка ребенка становится морем. А в целом Хаустова сильно пишет. Только меры не знает. Возможно, у нее своя мера.
Но такая книга сегодня нужна. Она как горькое лекарство, которое приближает выздоровление. Она кричит о чем-то главном в человеке. О сострадании.
Галина Щекина, член Союза российских писателейОсколки детства
КНИГА, КОТОРАЯ УЧИТ ДОБРУ И СОСТРАДАНИЮ.
Максимка
Белый снег разлетался хлопьями, и ветер уносил его куда-то вдаль. Максимка шагал по улице, и слезы большими горошинами скользили по его лицу. Маленький, тоненький, с черными, как смоль, глазами и длинными ресницами, он смотрел на расходившихся с кладбища людей. Папка умер. Папка! Максимка остался один. В свои одиннадцать он познал, что такое одиночество и смерть.
Как-то к Любаве пришли гости. Они сидели на кухне и смеялись над каким-то анекдотом. Максимка прибежал с улицы весь взлохмаченный и раскрасневшийся от мороза. На шерстяных рейтузах его висели комочки снега. Он постучал носами валенок о порог, чтобы снег слетел и с них, и уже хотел проскользнуть к себе в комнату, как увидел в прихожей отца. Тот сидел на полу. Его ноги были согнуты в коленях и обхвачены руками, лицо выражало страдальческий вид, и маленькая пуговка соленой воды застыла в уголке его правого глаза. Он сидел один на ковровой дорожке в темной прихожей и слушал, как смеется его сестра, а сам в это время изнывал от дикой боли.
– Папка! Что с тобой? Тебе больно? – испуганно спросил Максимка.
– Да не-ет, – тихим, протяжным голосом отвечал ему отец.
– Давай я Любаву позову, она тебе поможет.
– Не надо, Максимушка, не зови. Я тут еще немножко посижу и встану, – убеждал Юрий маленького сынишку.
– Я тогда рядом с тобой посижу, – Максимка сел напротив отца и не мог понять, что такое с ним происходит. Глядя на сына, Юрий прослезился и попросил мальчишку подойти к нему. Максимка, заметив слезы отца, расплакался и упал в объятия своего любимого папки.
– Что с тобой? Скажи мне! Ведь ты не умрешь?
– Нет, мой дорогой, не умру…
– Никогда-никогда?
– Никогда-никогда.
Максимка успокаивался. Отец нашел в себе силы. Ухватившись за стену, он кое-как приподнялся и медленными шагами отправился на свою постель. Подружки Любавы подзывали его: «Юрик, иди к нам! Выпей водочки»! Папка лежал и не отвечал на их возгласы. А потом удивил всех – показался в кухонных дверях и бойко кинул: «А наливай!» Ему налили. Целую. Он выпил, но закусывать не стал. Все переглянулись.
– Ещё! – громко проговорил Максимкин отец.
Отговаривать не стали. Одним глотком осушил он рюмку горькой и поставил ее на стол.
– Ещё? – спросила Любава, вопросительно смотря на брата.
– Всё, больше не буду, – ответил тот.
Юрий ушёл в комнату и больше в этот день не вставал. Вечером к Любаве пришла знакомая медсестра, которая обещала осмотреть брата. Максимка сидел рядом с отцом и смотрел телевизор. Когда шли мультфильмы, он сидел, раскрыв рот, и ничто его не могло отвлечь от их просмотра. Но только не в этот раз. Нахохлившись, как воробей, Максимка одним глазом поглядывал на экран старого «Шарпа», а другим следил за тем, что происходило вокруг его отца. Медсестра оглядела его тугой живот и зачем-то откинула одеяло с папиных ног. Все они покрывались синяками разных размеров.
«Любава, готовься, – прошептала тетка в белом халате. – Надо бы Максимку куда-нибудь отправить. У Юры уж трупные пятна пошли».
– Максима, к тебе тут Вовка заходил. Звал тебя в гости… – мгновенно придумала Любава.
– Да? А давно? – оживился Максимка.
– Да нет. Не очень.
– Тогда я к нему побегу!
– Хорошо. Только у папы разрешения спроси сначала!
– Ладно, – сказал мальчишка и подошел к кровати отца.
Тот лежал и смотрел в какое-то отдаленное пространство.
– Па.
– Что, сыночек?
– Па, можно я к Вовке сгоняю? Тут недалеко.
Максимкин отец еле шевелил губами, но, улыбаясь и как-то по-особому разглядывая сына, сказал: «Иди».
Максимка подбежал к Любаве и радостно воскликнул: «Отпустил!» Входная дверь хлопнула, все вздохнули с облегчением.
Парнишка в шапке-ушанке и рыжей куртке бежал по тротуару к другу. Его дом находился в одном квартале от Вовки. Расстояние преодолел быстро, и теплой рукой, спрятанной в варежку, он постучал в дверь. Долго не открывали. Тогда Максимка встал на цыпочки и позвонил в звонок. Заиграла знакомая мелодия, послышались чьи-то шаги, и в открытой двери появился Вовка.
– Макс! Здорово! Я тебя давно жду! Заходи – сейчас в стрелялки играть будем. Мне новую игру купили. Раздевайся, проходи.
Максимка стянул с себя шапку, куртку и валенки. Неторопливо прошел в комнату и сел на диван.
– Ну, показывай свою игруху. Что там интересного? – спросил Максимка друга, и какое-то непонятное чувство тревоги овладело им в тот момент. Он не мог дышать, думать, слушать. Не мог разобраться, что происходит. Он быстро вскочил с мягкой мебели, запрыгнул в валенки, накинул куртку и побежал домой. Вовка успел только крикнуть: «Здоровья твоему отцу!»
Максимка встал как вкопанный. «Здоровья твоему отцу?» – раньше он никогда не говорил подобного. Сердце ёкнуло от этой фразы. Сломя голову помчался Максимка к любимому папке. Запнулся на пригорке, ударился пальцем на ноге о какую-то кочку, но всё равно бежал не останавливаясь. В общем коридоре его остановила соседка: «Максимушка, не спеши домой, пойдем ко мне…»
Из двери Максимкиной квартиры выглянула та самая медсестра и сказала: «Иди к Лиде, не мешай. Папа умер».
«Папа умер? Как умер? А я?» – в голове мальчишки эти слова никак не укладывались, и он не мог в них поверить. Максимка выдавил из себя слезу и пошёл за Лидой.
– Садись, я тебя покормлю, – предложила соседка. – Щи «Сиверские» будешь?
– «Сиверские?» – спросил Максимка, и его глаза заплыли слезами.
– Да, «Сиверские», – отвечала Лида, делая вид, что ничего не замечает.
Она поставила тарелку с супом на стол, которая так и простояла до вечера. Максимка не притронулся. Зашла Любава.
– Максим, не плачь. У папы теперь всё хорошо. У него ничего не болит. Он теперь наш ангел, – успокаивала племянника тётка.
– Как ангел? Он улетел?
– Да, милушка моя, его душа теперь на небесах.
– А как же он меня оставил? Как же я без него-то буду?
– Ты теперь будешь со мной.
– Почему ты отправила меня к Вовке? Ты же знала, что это сейчас произойдёт?! Любава, ответь! – сквозь слезы кричал Максимка.
– Мы решили, что так будет лучше…
– Он звал меня? Скажи! Звал? – не успокаивался мальчишка.
– Юра спрашивал, где ты.
– Как спрашивал? Он же сам меня к Вовке отпустил!
– Так ведь он уже в беспамятстве был почти…
Максимка плакал, а Любава просила его успокоиться. Она ушла. Максимку посадили к Лидкиному телевизору и включили какую-то программу. Шёл концерт.
Максимка смотрел в одну точку и не слышал, как в комнате появилась Любава. Он вздрогнул.
– Ты чего? Напугался?
– Не ожидал просто.
– Пойдём к папе сходим.
– Пойдём, – сказал племянник и встал с дивана. Они подошли к своей квартире, и папин сын долго не мог открыть дверь. Он смотрел на ручку, потом на Любу, затем снова на ручку, и так переводил взгляд до тех пор, пока медсестра не открыла эту дверь изнутри и не спросила: «Люб, ну где ты ходишь? Монеты от Лидки принесла?»
Мальчишка так и не понял, зачем понадобились деньги. В комнате, где он недавно смотрел вместе со своим папкой мультики, стоял гроб, обитый красной материей с чёрными рюшечками, а в нём… А в нём спал отец. Или дремал. Глаза были немного приоткрыты. Максим осмотрел его с головы до ног и не мог понять, в чём дело. Разве он умер? Вон как грудь вздымается. Уши только фиолетовые почему-то. Странно.
В комнату вошла какая-то бабулька и начала причитать. Максимка сел поодаль от отца и стал смотреть на происходящее. У гроба прибывали люди. Кто-то нёс цветы, кто-то деньги. Все плакали и говорили: «Эх, Юра, Юра». Народу было много, и шума тоже. Максимка вздрогнул и понял, что уснул в комнате с покойником. Рядом никого не было. Только папа. Мерзопакостный холодок пробежал по телу ребёнка, и, делая вид, что он не боится, Максим вышел из комнаты. Там ходили люди. Мальчишку снова отправили к Лиде. В такой суматохе прошло почти три дня.
Ранним утром разбудили Максимку какие-то тётки и сказали, что по правилам он должен сидеть сейчас у гроба.
Мальчишка протёр глаза, оделся и поплелся в свою квартиру. Отец всё так же спал. На его лбу появилась какая-то бумажка, а на руках – ленточка.
– Мальчик, подержи папу за ножки, ты его и бояться потом не станешь, – сказали Максимке женщины, стоящие у изголовья отца.
– А чего мне его бояться? Я его люблю! – быстро отрезал парнишка.
Время подкатывало к обеду, когда к племяннику подошла Любава и сказала: «Иди на улицу. Жди. Сейчас выносить будут».
Мальчишка отправился к выходу. В коридоре стояла красная крышка от папиного гроба, он окинул ее взглядом и пошёл дальше. На улице было столько народу, сколько на народном гулянье не всегда увидишь! Все хотели проститься с Максимкиным отцом.
Похоронная процессия растянулась на несколько сотен метров. Максимка с Любавой шли за машиной с гробом в первом ряду. Идти было далеко, но расстояние в три километра показалось довольно коротким. Уж больно быстро оказались на кладбище.
– Максим, подойди к отцу. Подержи его за лобик, – потихоньку сказала Любава племяннику. Папин сын положил свою маленькую худенькую ладошку на его холодное лицо и ощутил всю тяжесть момента.
– Бедный мальчик, – неслось откуда-то из толпы. – Ни матери, ни отца. Сиротинушка. Эх, жаль парня. Добрый он…
Максимка нащупал у себя в кармане конфету и сунул её в руку отцу. Никто не заметил.
Парнишка отошёл от гроба, и непрерывающаяся цепочка из людей потянулась к его родителю.
Потом отпускали гроб в могилу и бросали туда носовые платки. Максим тоже бросил. Когда засыпали землей, Любава долго уговаривала племянника, чтоб и тот горсточку кинул, но он не соглашался: «Зачем я буду на папу землю кидать? Ни к чему это!»
Люди расходились и уже не плакали. Максимка смотрел на всех со стороны. Могилу дядьки подравняли лопатами и, выпив по стопке водки, разбрелись в разные стороны. Любава пропала из виду, и папин сын остался один.
– Кап, кап… – падали слёзы, отрываясь от краснющей Максимкиной щеки на болоньевую куртку. Он вернулся к папкиной могиле. Повсюду лежал снег, и только она темнела на всем кладбище.
«Папа, – сел на корточки Максимка и зашептал. – Папа, ты слышишь меня? Ты же обещал всегда быть рядом. Любава сказала, ты мой ангел. Ты теперь будешь меня охранять? Если ты меня слышишь, подай знак!»
Курлыкающая чайка села на пестрый венок и посмотрела на мальчишку.
«Слышишь! – радостно произнес сынишка. – А ты ко мне ещё придёшь?»
Ответом ему была тишина. Ветер разносил остатки поминальной еды и развевал чёрные ленточки с печальными надписями «Помним. Любим. Скорбим».
«А конфету-то ты съешь, не забудь», – прошептал, всхлипывая, Максимка.
Он поднялся с колен и побрел в сторону города.
Дед и Ирка
Знойное июльское утро в деревне Камышево началось с криков недавно проснувшегося деда Коли. «Опять дверь нарастопашку?! Да что ж это такое? Когда это закончится?! – бурчал седовласый мужичок невысокого роста. – Ирка! Опять всё у нас раскрыто! Вон мух-то, глянь, целая комната уж налетела!»
Ирка в это время сидела на крылечке деревянного дома и ковыряла гвоздём в старых ступеньках. «Опять орёт!» – подумала она. «Эй, сорванец! Хуже мальчонка ведь! Ну, где тебя носит?» – искал по дому свою маленькую внучку дед.
Открыв входную дверь, он увидел худенькую сгорбленную спинку и растрепавшиеся чёрные волосы по плечи. «Хоть бы заплелась, что ли…» – окинув взглядом Иринку, промямлил дед. «Заплетусь-заплетусь», – протараторила девчонка с оттопыренными ушами и, вскочив с места, побежала в дом. Она хлопнула дверью так сильно, что ту отчеканило обратно.
У большого старинного зеркала, окаймленного резным орнаментом, Ирка нашла расчёску и попыталась выпрямить сбившиеся волосы. Но пластмассовые зубчики не справлялись с густой шевелюрой Ирки. Они то и дело ломались и оставались в её голове. «Э-эх! – бесилась девчонка. – Да что ж такое-то!» Она схватила себя за заполстившиеся волосы и, разозлившись, начала их рвать. «Иришка! Иринушка! Что ж ты делаешь-то? – увидев разъяренную маленькую внучку, засмеялся дед. – Дай-ка мне. Я это дело сейчас мигом разгребу». Ирка опустила руки и со слезами на глазах подбежала к деду: «Ну, на! Попробуй, раз умненький такой!» «Садись перед зеркалом и жди! – подставив стул, сказал дедо Коля. Он быстренько сходил на кухню и, зачерпнув ковшиком воды из ведра, прибежал к Ирише.
Она покосилась на воду и спросила: «Это что ж ты тут делать со мной будешь?» «Что-что? Распутывать тебя сейчас будем! – пояснил он. – Давай свои лохмы сюда». Девчонка повиновалась и, отпустив голову ниже, стала ждать, что получится. Маленькими щепотками дедушка брал водичку из ковшика и поливал Иркину голову в тех местах, где видел запутавшиеся волосы, а потом той же щёткой, где не досчитывалось нескольких зубчиков, аккуратненько прочёсывал чёрные и густые внучкины волосы.
– Ну что? Принимай работу! – через пару минут проговорил Иркин дед. Девчонка подняла голову и посмотрелась в зеркало: тёмные локоны теперь равномерно лежали с обеих сторон её лица и даже закрывали смешные ушки.
– Ой, дедо, спасибо! – с улыбкой на лице проговорила Ирка и тем же лёгким движением, как и всегда, она спрыгнула с места и убежала.
– Ирка, а поесть? – только и успел крикнуть ей вослед дедушка.
Жаркий день не давал Ирке сидеть дома, её так и тянуло к приключениям. Но где же их взять, когда живёшь только с дедушкой, да ещё и в малолюдной деревне? «Да… хоть бы друзья были. Да и тех еще заиметь не успела, – рассуждала про себя Ирка, спускаясь по склону берега к реке. – Скукота!»
Босиком по зелёной скошенной колючей траве она добежала до воды. Мелкие мерцающие волны так и рябили в глазах. «Ничего себе, как сегодня печёт! – сидя на маленьком плотике и болтая ногами в реке, думала Ирка. – А тут – благодать! Прохлада! Даже ключи, наверно, бьют. Вон ноги как замерзают».
Она вытащила свои ледяные ступни из воды и пошла ближе к дому. И дошла бы. Если б на глаза ей не попалась… лодка! Светло-голубая, она стояла на берегу и прямо-таки звала Ирку к себе своим нежным цветом, сломанным рулем и парой деревянных скамеечек. Закинув одну худенькую ножку за край лодки и оттолкнувшись от земли другой, она оказалась внутри судна.
«Эх, хорошо-о-о…» – сказала вслух девчонка и улеглась на скамейке, а затем и на корме. Июльское солнце припекало всё больше, и Ирка, чтобы не жмурить глаза, и вовсе их закрыла. На её горячие веки упало что-то острое. Машинально она схватила эту вещь руками и начала разглядывать. Веточка. Обычная веточка. Она прилетела с огромной кроны берёзы, которая произрастала совсем недалеко от лодки. Повертев коричневую палочку в руках, Ирка провела ею по корме. Завитушка из светло-синей краски осталась на кончике веточки, а на месте, по которому Ирка провела той самой палкой, красовался тёмный ров.
«Хм… Интересно…» – чуть слышно пробормотала Ирка и провела ещё раз по корме веточкой. И с лодки слезла ещё одна стружка. А потом ещё одна. А за ней и ещё. И так Ирке понравилось чиркать веткой по лодке, что вскоре вся корма превратилась в что-то ветвистое и непонятное. Потом она придумала писать на ней слова и читать их задом наперёд. Ах, как это было увлекательно! «Каникулы», – писала она и тут же вслух проговаривала это слово наоборот: «ы-лу-ки-нак!» Затем – «дед Николай», из которого вышел «йалокин дед»! Ирка повторяла это словосочетание снова и снова. Она сквозь смех кричала «йалокин дед, йалокин дед», и так причудливо ей это всё казалось! Наигравшись досыта, Ирка слезла с лодки и пошла в сторону дома.
Она выбралась из-под горы на грунтовую дорогу, как вдруг услышала какой-то звук. «Шлёп, дзынь, бам…» – неслось откуда-то справа. Девчонка повернула голову и увидела невысокого курносого мальчишку.
– Привет, – посмотрев на него, поздоровалась Ира. – Меня Ирка зовут. А тебя?
– Я – Никита, мне 12 лет, живу во-он за тем домом, – парнишка указал на разрушенный и покосившийся дом. – Как раз за поворотом!
– О, так ты на целый год меня старше! Хм… – в ответ сказала Иринка. – А что же ты тут такое делаешь?
– Как что? Играю. Что ж тут ещё-то делать? Отдых у меня. Каникулы, – сухо констатировал Никита.
– И что же у нас такая за игра? – не отставала от него Иринка.
– А вот смотри: берёшь щепочку (он поднял с земли грязный огрызок от полена), размахиваешься и закидываешь его на крышу дома!
– Ой, как интересно!!! А можно я тоже с тобой поиграю? – чуть припрыгивая на обеих ногах, спрашивала у него Ирка.
– Ну, давай! У кого дальше улетит – тот и выиграл! – согласился Никита.
Право кинуть первой предоставлялось новой знакомой нового знакомого, и упасть в грязь лицом было ну никак нельзя! Ирка, отведя правую руку назад и разбежавшись, закинула щепку далеко-далеко.
«Ничего себе девчонка! Да ты меня в два счета обыграешь!» – удивлялся и одновременно злился Никитка. «А ну-ка, я теперь!» – парнишка хотел взять в руки новую щепочку, но так заспешил, что вместо неё ему в руки попался камень, и им-то он и запустил! Цель была повержена, правда, не так, как это было надо. Окно чердака деда Коли было пробито насквозь.
– Бежим! – скомандовал Никитка.
– Куда «бежим»? Это дом деда моего! Тут хоть заубегайся – не поможет! – поникла Иринка.
Новый знакомый пустился наутек, а Ирка поплелась навстречу деду. Тот уже шагал широкой и быстрой походкой, мол, ну, погоди у меня!
– Дедо, это не я, – пыталась что-то сказать Ириша. – Правда, не я…
– А кто? Святой Дух, что ли? Ирка, сколько раз тебе говорить, не веди себя, как сорванец! Прекращай уже! Вон чего удумала – камни в окна бросать! Эх, расскажу матери – будет тебе трёпка! – не успокаивался дед.
– И говори! Прямо сейчас позвони! Давай! Я тебе и номер продиктую, – возмущённо крикнула Ирка и, зайдя в дом, хлопнула дверью.
– Похлопай ещё мне дверями! Туда-сюда, туда-сюда! Как швейка шьёт! Только знай, что дверью и хлопает! Тук-тук, тук-тук, спасу от тебя нет никакого! Вот накажу тебя, Ирка, будешь знать, почём сотня гребешков! – ругался дед на внучку-сорванца.
Ирка не ругалась с дедом. И не противоречила. Не грубила. Не кричала в ответ. Просто закрылась в одной из комнат и не выходила десять минут. Потом нелепыми движениями, как будто пытаясь быть незаметной и невидимой, она прокралась к входной двери и, пока дед не видел, повесила на неё табличку с яркой надписью: «Прихлопывайте дверью! Хозяин от этого просто в восторге!» Затем, выпрямившись на крылечке в полный рост и улыбнувшись саркастически, Ирка с наслаждением открыла дверь и, щёлкнув ею со всего размаху, пустилась к реке.
Светло-голубая лодка так и манила Иринку. Она шла туда, как по зову сердца. Ирина водила носом и не могла понять, откуда идёт этот странный, резкий запах. Подойдя к большой берёзе, она увидела лодку. «Но что с кормой? Опять покрашена?!» – рассуждала про себя Ирка. Облизнув указательный палец, она дотронулась им до светло-голубой поверхности и поняла, что дело её кончено – липко!
«Всё, насиделась на лодке», – решила девчонка и побрела вдоль реки, но, не ступив и пары шагов, она вспомнила, что в огороде, должно быть, уже поспели новые ягоды клубники… Дедо Коля посадил их специально для внучки.
