Избранное (сборник)

– Он моложе тебя!..

Ударил гонг. Это был сигнал, и шеренга спортсменов повернулась направо. Оркестр заиграл марш, пловцы обошли мостки кругом, прошли перед публикой и удалились в другой конец водной станции. Там были раздевалки. На стартовый плот вышли в белых костюмах члены судейской коллегии и секундометристы. Стартер начал вызывать команды на старт.

– Дмитрий поплывет кролем? – спросила Наташа.

– Да, это его любимый стиль.

– А ты почему перестал серьезно тренироваться?

– Я же очень занят на заводе. Вечерами учусь в техникуме. А теперь еще началась допризывная подготовка. Нам ведь с Петром призываться скоро.

– Если ты так занят, зачем же ты еще себе скрипку приобрел?

– Ну вот началось: зачем то, зачем другое? Люблю музыку и хочу научиться играть, вот и все.

– Лучше бы плавал, как Дмитрий.

– Я и это успею.

Участники первого заплыва вскочили на стартовые тумбочки. Перед ними была гладкая поверхность пятидесятиметрового водного бассейна. На темной воде белели тонкие пробковые перегородки. Они делили весь бассейн на семь дорожек. Стартер взмахнул красным флажком, и пловцы прыгнули в воду. Взлетели фонтаны брызг, оркестр заиграл фокстрот.

– Это неинтересный заплыв! – сказала Наташа.

– Не очень, – согласился Тима.

– И ты долго будешь так занят? – Наташа обернулась к нему.

– Да. Сейчас жаркое время. На заводе прорыв.

– Обидно не иметь свободных вечеров.

– Ничего! Смотри, сейчас будет замечательный заплыв, – сказал Тима. – Четыреста метров вольным стилем.

– Поплывет Гидаров?

– Да.

– Очень интересно! Он всех обгонит.

– Возможно. Но почему ты о нем так много говоришь?

– Нравится.

Первый заплыв кончился. К старту вышел Гидаров и занял первую тумбочку. Он чувствовал, что на него все смотрят, и старался глядеть на зрителей равнодушно. Встал на тумбочку во весь рост, потянулся и начал массировать на ногах мышцы. Остальные тумбочки также занимали пловцы. На вторую тумбочку рядом с Гидаровым сел Дмитрий. Он был в красных с белой полосой плавках. Вечернее солнце освещало его рыжие волосы.

– Почему Дмитрий? – сказала Наташа.

– Сам не знаю. Он совсем в другом заплыве должен плыть!

Стартер стал кричать в жестяной рупор фамилии пловцов и названия спортивных организаций, в которых они состояли. Он дошел до второй тумбочки, на которой сидел Дмитрий.

– Бочаров! Металлисты! – крикнул стартер.

– Какая-то ошибка! Это не его фамилия, – забеспокоился Тима.

– Посмотрим, что будет дальше, – сказала Наташа.

Стартер положил на стол рупор и взял в руки красный флажок. Все пловцы встали на своих тумбочках и начали размахивать руками, трясти ногами и делать глубокие вдохи и выдохи. Стартер сказал: «Внимание!» Пловцы застыли на тумбочках. Дмитрий рядом с Гидаровым выглядел мальчишкой.

– Какой он красивый! – Наташа не сдерживала восхищения.

– Кто? – спросил Тима.

– Ну, Гид аров!

– Ты все о нем!

В это время участники заплыва прыгнули по команде в воду. Еще в воздухе у них начали работать ноги. Кверху взметнулись брызги, а затем на темных дорожках засеребрились пенистые следы удаляющихся пловцов. Гидаров сразу же оказался впереди, за ним тянулся пловец по крайней дорожке, остальные плыли сзади. В числе их был и Дмитрий. Он плыл кролем. Голова по брови была в воде, руки гребли медленно и поочередно, то левая, то правая. Ноги работали от бедра быстро-быстро, они то нажимали на воду, то выталкивали ее вверх. За ногами тянулся шлейф из пены. При каждом взмахе левой руки Дмитрий слегка поворачивал голову в сторону и хватал ртом воздух. На повороте Дмитрий дотрагивался до щита с нарисованной на нем двойкой, быстро поворачивался и сильно отталкивался ногами от крашеных деревянных досок. Расстояние между ним и Гидаровым не уменьшалось и не увеличивалось. Так проплыли они пятьдесят метров, сто, сто пятьдесят. Потом Гидаров на повороте оглянулся на противников и усилил темп работы рук. Он уходил вперед, за ним быстрее поплыли и остальные, а Дмитрий плыл все так же. Ему было плохо. «Больше не могу, – думал он, – сейчас кончусь!» Но продолжал плыть. Ноги казались свинцовыми, руки тоже еле поворачивались, в груди не хватало дыхания. Выкидывая голову из воды, чтобы набрать воздуха, Дмитрий видел сквозь пленку воды, заливающей глаза, зрителей на трибунах. Они казались ему нереальными. Люди преломлялись сквозь воду и были похожи на цветы в оранжереях. В ушах стоял звон. Это, наверное, кричали болельщики Гидарову. Дмитрий ничего не понимал. Дышать в груди мешал какой-то комок. Может, стоит сойти с дистанции? Это так легко, нужно остановиться, взяться рукой за белую пробковую перегородку и устало поднести руку к голове. Ни за что! Лучше приплыть последним.

Тима печально смотрел на Дмитрия, а Наташа с неизменным восхищением на Гидарова. Дмитрий все отставал. Ему все еще было плохо. Но это был критический момент. На одном из поворотов Дмитрий взглянул на публику. Зрители махали платками и кепками. «Еидарову!» – подумал тоскливо Дмитрий. Потом им овладела злость. Не давать первого места Еидарову! Выиграть! Дмитрий почувствовал в себе большой запас энергии. Он выдохнул испорченный воздух. Дышалось уже свободнее. Опасный момент миновал. Дмитрий ускорил работу рук. Зрители заметили это сразу же. Пловец на последней дорожке обмяк, он не выдержал и сдал. Остальные пловцы тоже не рассчитали своих сил и плыли вяло. Дмитрий обогнал их всех и стал догонять Еидарова. Еолова Дмитрия была на уровне ног Еидарова. Тима подскочил на своем месте и схватил Наташу за руку.

– Ната, смотри, Димка-то!

– Не ожидала! – Наташа пожала плечами.

– Ты знаешь, он правильно сделал, что не погнался сразу же за Гидаровым.

– Но Гидаров все равно возьмет.

– Это неизвестно!

Зрители уже не могли сидеть спокойно. Они кричали Гидарову и Дмитрию. Борьба была захватывающей. Гидаров и Дмитрий далеко ушли от других пловцов и плыли наравне. Гидаров плыл резкими, злыми движениями. Он был уверен в победе. А Дмитрий продолжал работать руками по-старому – мягко и вкрадчиво. Продвигался в воде, как шило. Вот последние пятьдесят метров! Первым от щитка оттолкнулся Дмитрий. Он вытянулся и отдохнул, используя скольжение после поворота. Потом заработал руками в очень быстром темпе. Его ноги стали выбрасывать пену, как винт моторной лодки. Гидаров сразу отстал на три метра. Ему не прошел даром слишком резвый старт. Зрители кричали, свистели и били в ладоши. Дмитрий плыл все быстрее. Вот его рука коснулась щитка. Он выиграл.

Дмитрий вылез из воды. Все кричали: «Бочаров! Бочаров!» Но он схватил полотенце и побежал к раздевалке. Победа была значительной. Дмитрий выиграл у чемпиона. Тима тянул Наташу за руку:

– Ната, Ната! Пойдем выясним. Ведь фамилия-то не его.

– Да. Это что-то странное. А Гидаров-то хорош! Больше я на него не гляжу.

– Вот и хорошо. Пойдем скорее к Димке.

Наташа и Тима встали со своих мест и пошли к раздевалке. На стартовых тумбочках уже стояли новые пловцы, но Тима и Наташа не интересовались ими, они спешили к победителю.

В жестяной рупор громко на все трибуны передавали результаты последнего заплыва. Металлический голос прокричал:

– Пловец Бочаров установил новый рекорд!

Все зрители опять закричали и захлопали в ладоши.

– Молодец! – сказала на ходу Наташа.

– Кто? – спросил Тима.

– Да Бочаров.

– Какой же это Бочаров?

– Ну Димка твой.

Они добежали до раздевалки. Наташа осталась у дощатой стены, а Тима пошел внутрь. Наташа сказала ему вслед:

– Говорите громче, чтобы и мне было слышно.

– Ладно, – буркнул Тима.

Он вошел и увидел в углу Дмитрия. Тот сидел на лавочке в своих белых с красным плавках, и мохнатое полотенце лежало на его коленях. Дмитрий плакал.

– Ты что, дурак или кто? – сказал взволнованно Тима. – Ты что плачешь?

Дмитрий молчал. Тима спросил его:

– Как это случилось?

– Он растянул себе ногу, ну все и решили поставить меня, благо нас никто не знает, – сказал Дмитрий.

– Говорите громче. Мне ничего не слышно, – кричала за стеной Наташа.

– Ну и что же ты плачешь? – опять спросил Тима.

– Обидно! Я плыл, а ему слава.

– Ты же знал, на что шел. А потом – все-таки ты выиграл, а не я, не Наташа и никто другой! Фактически-то!

– А слава-то ему.

– Но ведь победа-то за тобой. Ты лучше всех плыл. Ты и завтра проплывешь лучше всех. И под своей и под чужой фамилией. Перед тобой все открыто, чудак!

– Завтра! А мне сегодня обидно.

– Вот ты какой! Я не знал, что ты такой честолюбец.

Наташа стучала в деревянную переборку и кричала в щель:

– Димка, Димка! Тима! Да что вы там, умерли, что ли? Скорей одевайтесь. Я хочу тоже все слышать. Откликайтесь.

Но Тима молчал. Ему было досадно. Друг, по его мнению, плакал из-за сущей чепухи. Важнее ведь было совсем другое…

Тиме только сейчас пришло это в голову. Важнее было то, что произошла не ошибка, а самый настоящий обман. Тима чувствовал, как начинает краснеть. Он не мог бы в эту минуту взглянуть в глаза Наташе, словно был соучастником…

Небо меняет цвет

– А нам сегодня в наряд.

– Мы же недавно были.

– Что же, я врать буду?

– Значит, опять в караул?

– Да.

Этот разговор мы вели у длинного стола за палатками, около пирамид для оружия. На столе лежали наши винтовки, и мы их чистили. Накануне вся рота ходила стрелять, и теперь нужно было особенно хорошо вычистить оружие. Старшина кружил около стола и грозился обнюхать винтовки; он кипятился потому, что сегодня должен быть парад. И должны приехать шефы, – в лагерях был дивизионный праздник.

Я тщательно прочистил ствол и казенную часть винтовки. Для проверки несколько раз сам совал нос внутрь: пахло холодным и чистым металлом. Потом занялись смазкой. Это было искусство. Металл нужно было покрыть тонким слоем масла, еле заметным слоем. У меня для этого существовала старая зубная щетка, я опускал ее в масло, встряхивал и легко проводил ею по металлу только в одну сторону. Получалось неплохо. Промазав все маслом, вытер тряпкой деревянные части винтовки и вложил затвор на место. Потом пошел ставить винтовку в пирамиду, а в это время прибежал Петр Дорохов.

– Шефы приехали! – крикнул он.

– Уже.

Я заспешил и, подтянув у винтовки ремень, поставил ее в пирамиду. А у столика поднялся шум: боец Куницын уронил на песок свой затвор. Это грозило ему еще получасом лишней работы, а он ругал на чем свет стоит Дорохова. Кричал, что тот его испугал. Я подошел к столу, мы посмеялись над Куницыным, а потом Петр сказал мне:

– Тима, шефы приехали, сапоги почисти.

– Да, да, спасибо.

Он был прав. Сапоги были пыльные, и я побежал их чистить. Немного дрожали руки, когда я брал сапожную щетку. Шефы приехали! Это было важным событием лично для меня. Над нашим полком шефствовал завод, где я работал. Там же работала и Наташа. Она уже полтора месяца не присылала мне писем. Было очень странным ее молчание. В последнем письме она сообщала, что хочет навестить меня. И больше писем не прислала. Особенного я пока еще ничего не предполагал, наверно, она сильно занята или нездорова. Вот беда, правый сапог отказывался блестеть: на него попало несколько капель воды.

Пока копался, шефы прошли прямо на плац, где должен был быть парад. Я видел только их затылки, когда они проходили мимо палаток. И, даю честное слово, я заметил невысокую девушку в красном жакете. Она шла вместе со всеми. Я не мог ошибиться. Только у нее одной могли быть такие волосы. Золотые россыпи! Некоторые пряди у нее были темные и отливали бронзой. Ее волосы всегда были зачесаны назад, словно ветер относил их, и от этого голова казалась устремленной вперед. Она была похожа на летящую гордую птицу. Да, это была Наташа. Приехала! Теперь у меня оба сапога блестели совершенно одинаково.

Началось: мы выстраивались с винтовками и равнялись. На плацу играла музыка, и туда шли полки всей дивизии. Скоро и мы с песней пошли на плац. Он уже был заполнен, и мы встали в задних рядах. Стояли «вольно» и тихо разговаривали, но из рядов не выходили. Было очень жарко, облака словно крались по небу, они плыли у самого горизонта, и солнце вволю лило свой жар на лес, на реку и на нас. У меня взмокла на груди рубашка, но я не унывал и смотрел в голубое небо.

Вскоре в колоннах началось движение. Все подтянулись, выставили подбородки. «Смирно!» Стало тихо. Сквозь просвет в рядах очень далеко было видно командира дивизии. Он шел по полю, потом остановился и взмахнул шашкой. Солнечные лучи заиграли на стальном клинке, который точно расплавился. Командир дивизии отдал рапорт приехавшему из Москвы начальству, и вот они все пошли мимо наших колонн. Здоровались, а мы дружно отвечали. Они ушли далеко-далеко, но было так тихо, что к нам их голоса доносились ясно.

Началось прохождение колонн мимо трибун. Оркестр заиграл церемониальный марш, и мы повернулись направо. Теперь мимо трибуны я должен был уже пройти в первых рядах. Колонны проходили быстро. Музыка играла непрерывно, было два оркестра, и они сменяли друг друга. Когда я подходил к трибунам, мне казалось, что я разыщу Наташино лицо и улыбнусь ей, но мимо трибун нужно было идти быстро, вытянув руки по швам, не сгибая ног в колене и повернув лицо направо. Это было очень трудно. Я видел на трибунах сплошную разноцветную массу, веселые радостные лица, все кричали так же, как и мы, «ура». Потом я увидел командира дивизии с черной холеной бородой, он приветствовал нас. Потом опять замелькали лица, как в кинематографе, и внезапно все это кончилось, словно оборвалась лента. Мы прошли трибуны и пошли уже свободно. Наташу я не заметил, но был уверен, что она меня видела.

После парада шефы сразу же пошли осматривать наши палатки. Это было излюбленным занятием всех, кто приезжал в наши лагеря; это прямо стало привычкой, А мы тем временем отправились курить. Потом я пошел к беседке, в которой был красный уголок, потому что наши гости всегда после палаток осматривали красный уголок.

Так и получилось: шефы пришли к беседке. Я увидел Наташу, она шла вместе со всеми. Я увидел также и слесаря Николая Воронцина, и старика Ивана Ильича, и рослого широкоплечего Сколбянского, начальника сборочного цеха завода. Они все поздоровались со мной. Я ответил на их приветствия, а потом улыбнулся Наташе и подошел к ней.

– Здравствуй, Тима! – сказала она.

– Здравствуй! Ты меня видела?

– Где?

– На параде?

– Нет, вы все были такие одинаковые и быстро шли.

– Жалко. Ты привезла мне книжку о Кирове? Она в красном переплете, у меня дома в столе. Нашла?

– Нет, забыла.

– Я же тебе писал! Она мне очень нужна, а здесь в библиотеке нет. Все на руках!

– Вернусь, вышлю. Ко мне мама приехала.

– Это хорошо. А на заводе как? Достроили новый цех?

– Да, уже станки устанавливают.

– Молодцы! А ты почему так долго не писала?

– Ну, как долго? Всего неделю.

– Хороша неделя! Я уже думал, забыла.

– Пойдем туда.

И она пошла в беседку, где были все остальные. Они рассматривали работы наших художников. Я стал рядом с Наташей и тихо сказал ей:

– Я страшно рад, что ты приехала.

– Да?

Она смотрела на плакат, на котором был изображен фашист, крадущийся к нашей границе.

– Здорово нарисовано?

– Да!

– Это наш парень рисовал. Его посылают учиться в академию.

– А как твои успехи?

– Хороши. Я один из первых. Слушай, Ната, а у тебя волосы еще светлей стали.

– Выгорели.

– На водной станции бываешь?

– Нет, просто каждый выходной езжу за город вместе со всеми.

– С кем?

– Ну, с завода – девчата. Массовка!

Тут все начали выходить из беседки, и Наташа тоже двинулась к выходу. А мне так хотелось с ней поговорить. Я хотел сказать что-то важное. Что именно особенного хотел я ей сообщить, для меня было неясно, потому что мы друг друга хорошо знали, и все нам было уже известно. Мы вышли на аллею и пошли к клубу. Шефам не терпелось посмотреть и его. Наташа шла вместе со всеми, я потянул ее за рукав в сторону и спросил:

– Ты останешься до вечера?

– Нет, нет, я поеду со всеми.

– Почему? Я тебя провожу до поезда. Я освобожусь от наряда. Мне разрешат.

– Нет. Раз приехала со всеми, надо вместе и уезжать. Неудобно.

– Но мне очень хотелось подольше побыть с тобой.

– Я приеду как-нибудь еще одна. А сейчас это невозможно.

– Да, но…

– Пойдем, пойдем. Мы очень отстали.

– А что нам за ними ходить!

Она молчала и шла очень быстро. Мне приходилось почти бежать за ней.

– Серьезно, Ната, пойдем на плац.

– Зачем?

– Там сейчас будет инсценировка воздушного налета.

– Мы, наверно, увидим и отсюда.

– Нет, это будут штурмовые самолеты. Они пройдут низко над землей. Очень интересно! Ты же это любишь.

– Мы сейчас все туда пойдем.

Но никто так и не ходил смотреть инсценировку боя. Она быстро закончилась. Я слышал далекий рев самолетов и трескотню пулеметов в то время, когда все мы торчали в клубе. Было обидно! Я и сам любил смотреть военные игры.

Подошло время обеда, и мне пришлось уйти: ведь обедать у нас ходят строем. В столовой было прохладно, там гулял сквозняк, и от берестовой крыши падала глубокая тень. Мы ели хороший, жирный борщ, и я думал о Наташе, но мысли мои перебил Петр:

– Ты уже пять минут трясешь перечницей. Что ты этим хочешь доказать?

– А?

В самом деле, борщ мой покрылся словно пеплом, я перестарался.

После обеда гости уезжали. Они хотели попасть домой засветло. Шоферы уже заводили машины, шефы приехали на заводских грузовиках. Комиссар полка тряс Сколбянскому руку и просил не забывать. Остальные рассаживались по машинам. Шоферы сели в кабины. Я стоял около грузовика, Наташа влезла наверх и тоже села. Я поманил ее рукой, она нагнулась ко мне, и я, волнуясь, не совсем складно сказал:

– Ты ко мне относишься как всегда?

– То есть?

– Ну, ты понимаешь.

– Тима, скажи-ка… у вас здесь часто бывают дожди? Что-то стало пасмурно.

– Не особенно часто. Когда я приеду, будем жить вместе?

Наташа посмотрела на меня, потом ее глаза скользнули мимо моего лица, и она улыбнулась, но только не мне. Я не знал, кому она улыбалась. Я оглянулся. Сколбянский уже влез в грузовик, комиссар отошел в сторону и поднял руку кверху: он указывал на дождевые облака, которые неожиданно появились откуда-то. «Ничего!» – махнул рукой Сколбянский. Они хотели ехать, но Наташа с каким-то внезапным волнением, таким резким по сравнению с сегодняшней необычной для нее скованностью, перегнулась через борт. Она словно решила разом развязать что-то угнетающее ее с самого утра:

– Ты знаешь, я чуть не забыла. Это тебе. Я должна была бы с самого начала, но…

И подала мне маленькое письмо. Грузовики тронулись, провожающие прошли немного за ними, а я посмотрел на небо: дождя, может быть, и не предвиделось, но небо меняло цвет и становилось серым и рыхлым. Я распечатал конверт: на небольшом клочке бумаги было написано: «Я – жена Сколбянского. Объяснения излишни». У меня похолодели кончики пальцев, их стало покалывать, как ногу, когда ее отсидишь; может быть, пальцы даже посинели, но я на них не смотрел. Я заставил себя смотреть на небо. Оно меняло цвет. Небо точно спустилось ближе к земле, нижний слой облаков был похож на серые рубища, они быстро проносились мимо, чуть ли не задевая лохмотьями за вершины деревьев. Второй слой облаков, повыше, был цвета морской пены, и они двигались в противоположную сторону. Может быть, облака стояли на месте и движение их было обманом для глаз, но это неважно. Самое главное было то, что голубой цвет неба виднелся лишь в небольших окнах, между облаками. Он казался далеким и невозвратимо утерянным. Такая резкая перемена на небе могла быть только осенью. Поднялся ветер и вырвал из моих рук исписанную бумажку, которую я держал не совсем крепко.

– Раушев! – кричали где-то за деревьями.

Я узнал голос Петра Дорохова. Вскоре я услыхал за спиной скрип его тяжелых сапог. Он увидал меня:

– Тима, ты где пропадаешь? Пора в наряд!

– Куда наряд?

– Кухня! Чистить картошку!

– Опять! Видно, картошка не любовь: она не изменяет.

– Что, что?

– Любовь не картошка, говорю!

– Это ты к чему?

– Да просто так пришло в голову.

– Шутник!

В эту ночь мы чистили картошку, как обычно, на весь полк.

Ошибка Петра Дорохова

Бойцы ворвались в лес и побежали прямо сквозь кусты, спотыкаясь об упавшие деревья, спускаясь в овражки и на всем ходу перепрыгивая через ручейки. Винтовки они держали наперевес и кричали «ура», а когда выбежали на поле, то не остановились и продолжали ураганом мчаться вперед через стриженое поле, с которого давно был убран хлеб. Это была атака. Пулеметчики вбежали на пригорок и установили пулеметы, которые притащили на своих плечах. Они тотчас начали стрелять по видневшейся впереди стене серого дыма. Там должны были скрываться люди, но неожиданно оттуда выползли танки. Появившиеся из дымовой завесы танки неприятно поразили сознание: это была ловушка.

Танки открыли огонь, все упали на землю и, прижимаясь к ней, стали готовить ручные гранаты. Пулеметчики стреляли вовсю, клювы пулеметов вздрагивали. А сзади лежащих бойцов зарявкали противотанковые пушки, их только что успели подвезти. Тогда все вздохнули свободнее. Но в этот момент появились штурмовые самолеты, которые летели с ревом на высоте двадцать метров, и сквозь невыносимый шум их моторов слышны были очереди пулеметов. Бойцы поползли обратно к лесу, атака была отбита. Бойцы отступали, проклиная замешкавшиеся где-то танки своей части. А зенитные пулеметчики стреляли по самолетам, но те уже скрылись из глаз. Исчезли также быстро, как и появились.

Бойцы вернулись в лес. Танки на всем ходу сделали у леса разворот. Они стали обходить его с флангов, а стрелки врага, бежавшие группами за танками, проникли в лес, где, путаясь в кустах, уносили пулеметы бойцы.

Противник отбил атаку, и пехота возвратилась на исходные позиции в окопы, расположенные в четырехстах метрах от леса. Бойцов утомил этот неудавшийся бросок, но отдыхать еще было рано, – атака вызвала контратаку врага, и требовалась упорная защита позиций. Отстоять их нужно было во что бы то ни стало. Это была особенно трудная задача, потому что по всей линии фронта положение было напряженное.

Бой отчетливо был виден с воздуха. Замаскированные до поры до времени в желтеющей листве и траве войска пришли в движение. Местность была причудливо изрезана серебряной линией реки. Войска расположились по ее берегам. В одном месте реки саперы наладили понтонную переправу, и черные точки людей быстро передвигались по колышущемуся мосту.

Из молодого лесочка куда-то спешила конница. Она группировалась за сосновым бором. Сверкали, похожие на иголки, шашки, и маленькие кони, видимо, мчались во весь карьер. Но это не производило серьезного впечатления, – сверху все казалось игрушечным. Слышались глухие орудийные залпы. В прозрачном осеннем воздухе таяли черные и серые кружева порохового дыма. На правом берегу, где расположились силы противника, по краям полей, как жучки, ползли упорно танки.

Петр Дорохов лежал в окопе и стрелял из винтовки. Он щурил левый глаз, выбирая цель, на секунду задерживал дыхание и нажимал спусковой крючок. Винтовка вздрагивала, а Петр правой рукой быстро открывал затвор, и желтая пустая гильза, остро пахнущая пороховыми газами, летела в сторону. Потом он закрывал затвор и вновь прищуривал голубой глаз. Во время смены старых, использованных обойм Петр оборачивался к лежащему рядом Тимофею и шутил с ним. Оба устали от атаки, но не потеряли вкуса к метким и веселым словам.

– Я так вспотел, что боюсь подмочить патроны, – сказал Тимофей.

– Ты напомнил мне анекдот про одного барабанщика, у которого всегда были потные подмышки… – но Петру не удалось закончить.

По окопам передали громко:

– Бойца Дорохова к командиру!

– Есть в дальнем плавании! – Петр махнул Тимофею кистью руки.

Он дернул себя за ухо, инсценируя сигнал отправления, щелкнул языком и пополз прочь от Тимофея.

В землянке командир предложил Петру сесть и спросил его:

– Скажите, вам известно наше положение?

– Да, неважное, но возможны варианты, – сказал Петр.

– Верно, но вариант только один!

– Может быть!

– Добраться до наших танковых расположений, потому что телефонная связь прервана, а сигнальная невозможна.

– Так!

– И добраться должны вы. Комсомольский организатор и расторопный парень, я думаю, покажет пример! Вот пакет.

– Есть!

– Вы знаете, в каком направлении идти? Роща у болота и лесок! Возможно, что они уже заняты противником. Тем сложнее и почетнее ваша задача.

– Есть!

Петр спрятал пакет с донесением за пазуху, прополз до конца окопа и выбрался из него там, где был склад испорченных противогазов. Они загремели под его ногами. Подтянувшись на руках, он выполз из окопа. Выпрямляться было нельзя, и Петр стал передвигаться на четвереньках. Ноги наступали на полы шинели, и Петр завернул концы их за пояс. Дополз до оврага, спустился в него и побежал. Когда по бокам оврага замелькали деревья, Петр выбрался наверх и увидел, что находится в березовой роще. Он очень любил природу и каждый раз, как только попадал в лес, срывал молодые листочки и жадно нюхал их, растирая между пальцами. А сейчас он бежал сломя голову между деревьев, оступался и прыгал через пни, не обращая никакого внимания ни на нежный цвет березовых листьев, ни на овраг, красиво пересекающий рощу Бежал, работая локтями, как на спортивном состязании.