
Полная версия
Адский огонь
– Археологам я, конечно, верю, – с неохотой признался Семён, – а вот насчёт природного происхождения островка у меня имеются большие сомнения. Думаю, что насыпали его крепостные по указке какого-нибудь местного самодура, что встречается довольно часто.
– Часто да нечасто, – тяжело вздохнув, не согласился Веткин. – Ты вот купался здесь и нырял, но с берега, и то, наверное, заметил, как дно резко вглубь уходит. Заметил?
– А то! – Сознался знаток подводных миров Проектор. – Думаю, что здесь на серёдке метров пять – шесть будет, если не больше.
– А вот и больше. Нырни-ка ты прямо возле острова, можешь хоть солдатиком сигать вон с крыши беседки, и хрен дна достанешь уже через пару-тройку метров. Один тут приезжий москвич попытался, так его еле-еле откачали, сердечного, – так, бедняга, нахлебался.
– Да пьяный, наверное, полез. – Скептически отозвался Проектор. – По пьяни в одной пригородной деревне тракторист в придорожной луже утонул!
– Да причём тут пьянка?! – Зло отозвался Веткин. – Я сам этого парня в озере вылавливал. Трезвый он был. Просто сил не рассчитал, не поверил, что ему, только что вернувшемуся с Красного моря, с каким-то сельским прудом не управиться. А всё почему? Там в море видимость идеальная и вода вдвое плотнее, а самое главное – теплее и предсказуемей. Нырнёшь – и всё у тебя, как ладошке, до самого подводного горизонта. А у нас вода зеленее травы и слоями: тёплый – холодный, а метрами двумя ниже поверхности вообще не прогревается. Считай, родниковая. Вот он с дуру и вбухался в этот слой и ориентировку потерял.
– Иван Иваныч, так какая примерно глубина возле острова? – С неподдельным интересом спросил любопытный Семён.
– Да, мерил я с лодки. Пятнадцать метров. А ближе к середине – и все тридцать будет. Словом, хрен здесь такой остров насыплешь без техники… вот учёных бы сюда из столицы. Аквалангистов там, ихтиологов, археологов, а, может, даже и вулканологов. Здесь неподалёку с кургана бульдозером бочину срезали, так там сразу слоёв шесть наружи оказались: два белёсых, два пепельных, один чёрный, а один красноватый такой, но не совсем глина. Там и пепел, и ракушечник окаменелый, и, знаешь ты, много этакой золотой пыли на каменьях, что с верхнего слоя вывалились. Кстати, здесь неподалёку в тайге, километрах в трёх, ещё два глубоководных озера есть. Вода ледяная и привычной рыбы нет. Аким с кордона грузом мерил: почти сто метров лески в воду ушло, а так дна и не достал.
– Привычной рыбы, говоришь, нет. А какая есть? – С искренним удивлением вопрошал Семён. – Неужто какая доисторическая?
– Да, нет. Те же щуки, но совсем другие. Короткие, как поросята, и чёрные, как трубочисты. А вот сомы наоборот, больше похожи на крупных налимов, только очень светлых и с небольшими головами. Словом, самому тут ни в жисть ничего не понять. Одно слово – Грива! И этот островок, что ты перед собой видишь, не иначе, как пуп земли. Под ним две платформы этаким коньком сходятся: одна отсель опускается на юг, в сторону Города, а другая на север, к тундре и студёным морям. Вот, примерно так, дружище! Ну, давай разбивать бивак, – перебил самого себя Веткин и по-хозяйски зажужжал змейками своей сумки.
Глава девятая. Альберт уходит от «хвоста»
Альберт заправился на южной оконечности Города, где по его давним наблюдениям, горючее было и качественнее, и дешевле. В охотку транжиря порой на разную безделицу тысячу – другую кровно заработанных рублей, он с ещё большим удовольствием и прилежанием экономил на разной ерунде какие-нибудь в лучшем случае десятки. Так уж большинство из нас устроено: нередко нормальный великодушный мужик вдруг впадает «при исполнении» в редкостную бережливость, граничащую с самой матёрой скупостью. Разумеется, скоро всё это у него проходит, и он вновь начинает сорить деньгами направо и налево, как истинный джентльмен. Но бывает, бывает и с джентльменами! Залив полный бак, журналист выехал на кольцевую, по которой стал клонить к Северу, попутно наблюдая в зеркало заднего обзора за дорогой: нет ли какого хвостишки, что с ним уже нередко случалось?.. Слишком много накануне он говорил и расспрашивал, и всё о Гриве да о Гриве, а там нынче неспокойно, а, прямо говоря, беспредел, который, как ни крути, опасен как для обеих ветвей власти, так и для силовиков, которые до сих пор на этот счёт – ни ухом, ни рылом. А тут он, главный разоблачитель чиновничьих слабостей и пороков, узкий специалист (сапёр!) в сфере коррупционных составляющих провинциальной жизни. «А что? – Спросил себя Альберт. – У нас, и в самом деле бытует совсем иная коррупция, чем в Москве и Питере. Да и в Ярославле даже, или там, в Нижнем, где и людей гораздо больше живёт, и заводы, ни в пример нашим, пыхтят себе всеми трубами как атмосферного, так и подземного пролегания, у коррупции тоже не провинциальное лицо. А всё просто, всё, как и прежде, по Марксу: у них высокая концентрация производительных сил, а у нас – нет. И если бы Маркс сегодня приехал в Россию, то он вслед за «Капиталом» написал бы не менее фундаментальный труд – «Коррупция». Поразмышляв так за ещё не совсем привычной баранкой «Фрилендера-2» (именно такую разновидность популярного английского внедорожника удалось по относительной дешёвке приобрести Альберту), он вдруг явственно почувствовал «хвоста». Следившие за ним явно меняли авто, но их выдавала одна и та же схема слежения: они ехали вдоль левой бровки полосы, впритирку со «встречкой» – видимо, с тем, чтобы иметь достаточный угол обзора. Ранее Альберт с такой манерой «сопровождения» сталкивался, и не раз, а потому теперь решил пресечь это дело на корню, поскольку хотя бы километров сто намеревался проехать в полном одиночестве, когда ничто и никто не мешает всё хорошенько обдумать и спланировать. Дальше, ясное дело, «наружка» опять упадёт ему на хвост, будь она хоть ФСБэшной, хоть губернаторской, а хоть и бандитской. У последних, в смысле бандитов, на Гриве тоже есть свой крупный материальный интерес! «Наружка» примерно в ста километрах от Города шла за ним на … «девятке». Видимо, филёры страховались от подозрительного однообразия: всё иномарки да иномарки типа «Фокусов» и «Лачетти», а тут бац – старенький «жигуль», на котором, как правило, ездят глубокие пенсионеры и ветераны, которые не взыскательны от природы и экономят чаще всего на помощь своим безалаберным детям и внукам. Словом, надо было попытаться сделать отрыв на ровном скоростном шоссе, и Альберт попытался это сделать. Убедившись, что въехал в неконтролируемый гаишными фиксаторами отрезок, он резко ударил по газам, и стал заметно удаляться от преследующей его «девятки», но та через пару километров весьма коротко справилась с отставанием. И Альберт, следя по спидометру и видеофиксатору, чётко определил, что «жигуль» летел по трассе под сто восемьдесят. Не иначе, форсированный движок, – решил Альберт. Дорога, между тем, становилась всё проблемней, и «делать» по ней прежние полторы сотни стало не только нецелесообразно, но и опасно. Альберт убавил ход до ста десяти – так он обычно ездил по своим загородным делам – и стал раздумывать над вариантами отрыва по более хитрой схеме. Скоро он вспомнил про объезд через крупный свинокомплекс, повёртка на который должна была появиться буквально через пару километров. Он резко сбавил скорость до шестидесяти, и когда «девятка» почти настигла его, свернул по указателю. Не успевший среагировать на этот Альбертов маневр «хвост» стремглав пролетел мимо. Хорошо было ещё и то, что при въезде в лес повернувшая с основного шоссе дорога раздваивалась: одна вела к свинокомплексу, а вторая – в село Долгие Бороды и к областной психбольнице, с молодым главврачом которой Витькой Сорокиным Альберт водил тесную дружбу. «А что если к нему на утренний чай заехать? – Неожиданно спросил себя Альбер. – Заодно и этих, блин, хвостарей с толку собью. Тогда уж точно отвяжутся!» И он повернул свой внедорожник на мощёную булыжником ветку на Бороды. И за все семь лесных километров до «психушки» он не увидел в зеркало заднего вида ни одного транспортного средства. Разве что лениво выехал с лесной просеки охотник на квадроцикле, но повернул не к селу, а назад, к шоссе. Это хуже, подумал Альберт, могут его остановить и спросить. Впрочем, попрошу у Витьки где-нибудь схорониться или сам догадаюсь по обстановке. Так и получилось. Альберт не стал парковаться возле парадных дверей, а объехал административное здание справа и приткнул машину за мрачноватым корпусом для сумасшедших зэков, в золотеющих кустах боярышника. Хоть Витька Сорокин и был своим в доску парнем, но Альберт всё же позвонил ему на сотовый. Витька сказал, что у него через пять минут утренняя летучка, но что дело это спорое, и он уже ставит чайник.
– Очень хорошо, что ты заехал. Знаешь, тут одного профессора привезли с обострившейся шизой. Я тебя с ним познакомлю. Ну, блин, говорит, как пишет. А пишет, как Бердяев, даже лучше. Как этот, как его… Самуил Франк. Точно!
– Он, что, тоже еврей? – Зачем-то попытался уточнить Альберт.
– Ну, конечно же, Альберт. Чему тут удивляться? Филологи, философы, филателисты – вообще все феномены у нас через одного евреи, как в армии прапора – через одного хохлы. Без евреев, друг мой, в России было бы очень скучно!
– А без немцев? – Не унимался Альберт.
– После того, как из России в четырнадцатом году выперли всех немецких фабрикантов, а в восемнадцатом расстреляли нашу царско – немецкую династию, в стране окончательно не стало порядка. А это, друг мой немец, ещё хуже. Ну, ты давай, поторапливайся. Я – на планёрке, а ты пока пей чай с пряниками. Альберт так и сделал. Секретарша главврача полногрудая Наташа включила телевизор, где по «России-24» начинались «Новости». Из них не без злорадного чувства (к своему стыду!) Альберт узнал, что у американцев взорвалась очередная ракета, а наша, наоборот, пролетев восемь тысяч километров, поразила какой-то сарай на Дальневосточном полигоне со странным для Камчатки названием Кура. («С грузинами вроде бы замирились?» – удивлялся про себя Альберт). С нескрываемой гордостью вызывающе ухоженный телеколлега сообщил, что она, ракета, запросто может преодолеть и двенадцать тысяч вёрст, видимо, намекая худо-бедно знающим географию и умеющим считать на Вашингтон и Чикаго. Когда Альберт в охотку допивал вторую чашку чаю, в приёмную, шумно обсуждая что-то, из кабинета Главного стали выходить врачи. Некоторые кивали Альберту, как старому знакомому, поскольку не раз видели его со своим молодым честолюбивым патроном. При этом заместитель по медчасти Валечка, которая не раз снабжала Альберта редкими препаратами от бессонницы, так хитро подмигивала журналисту, что он ради её чудесных зелёных глаз готов был тут же забыть и про Гриву, и про «хвост» на дороге, и даже про несчастных старушек из Гробовщины. Но тут из-за двери с табличкой «Сорокин Виктор Павлович» появился сам Витька, и Валечка поспешно юркнула в свой кабинет, который находился в аккурат напротив. Лихо произведя прямо из прохода приглашающий жест, Витька коротко бросил секретарше:
– Кофейку нам, Наталья, сооруди. Ты, как, – обратился он к журналисту, – чёрный или со сливками?
– С ними, – переходя на игривый Витькин лад, ответил Альберт и решительно поднялся с удобного кресла. Рука у Витьки была, как всегда, крепче стали. Студентом он подрабатывал медбратом в самой крутой Питерской психушке, где всех санитаров, работавших с буйными, специально подкачивали и даже подкармливали анаболиками. Там Витька и накачался как Шварценеггер. Вот и сейчас первое, что бросилось в глаза Альберту, был тренажёр на становую силу и бицепсы. Рядом с начальственным столом покоились неизменные десятикилограммовые гантели, возле стены – огромная чёрная гиря, а над столом – портрет Достоевского, которому Витька в своей дипломной работе поставил точный диагноз: «Здоров!». Альберт пытался с ним на этот счёт спорить, но безуспешно.
– Значит, опять на мокруху едешь, журналюга? – Спросил заговорщицки психиатр.
– Пока только на пожарища, – почему-то поосторожничал Альберт.
– Так я тебе и поверил, – не поверил Витька. – А «хвоста» к тебе тогда зачем приставили. Пожарища… Поджоги скажи, ёлы-палы! И когда тебе это всё надоест? Женился бы поскорее, может, хоть баба тебя уймёт. Опять же, дети пойдут. По себе знаю: это как-то осаживает, успокаивает. У меня конина хорошая в сейфе, да тебе в дорогу. Жаль. Так редко стали видеться. Слушай, давай, как приедешь, ко мне в деревню махнём на твоём новом «Лэнд Ровере»? Картошечку пороем, конинку мою раздавим, мерёжи в заливе поставим. У меня, брат, такая коптилка дивная появилась, килограммов на пять!
– Да, мы столько и не наловим? – С сомнением проговорил Альберт.
– Да брось ты! Я в прошлый уик-энд целый пуд из сетки вынул! Лещ, щука и даже судачок небольшой попался. И накоптил, и нажарил, и уху два дня всей семьёй хавали (у Витьки было двое близнецов-пятилеток).
– Когда он ещё выдастся этот уик-энд? – Тяжело вздохнул Альберт. – Не люблю незаконченных дел. Недели через две – не раньше.
– Замётано, Алик! – С энтузиазмом согласился Витька и тут же перевёл разговор в плоскость ЧС:
– Слушай, а давай сейчас этих наблюдателей накроем? Выедем им навстречу, остановим, скрутим, а в случае чего – ко мне на нары! Санитаров я предупрежу. Вдуем им аминазина по шприцу, и езжай ты себе спокойненько. До завтра они не очухаются. А потом я им дурочку прокручу и выкину их на хрен за ворота. Делов – то!
– Спасибо, Вить, но купоросить их стрёмно. Вдруг это губернаторские парни? Новый губер у нас какой-то мутный, то ли из ФСБ, то ли из ГРУ. Нет, не стоит оно того. Я и так оторвусь. А там, знаешь, глушь, безлюдье, каждого человечка, не то что машину, за версту слышно. Нет, они мне не страшны. Просто надоели, блин, висят на хвосте как «мессершмидты».
– Ну ладно, тебе видней, – сказал, томно напрягая мускулы Витька. – Слушай, а давай я тебе коньяк-то с собой положу, а через пару дней у меня другой появится, и я так думаю, что не одна бутылка. На это Альберт совершенно не нашёлся чем возразить. И тут же пузатая бутылка тёмного стекла перекочевала из зелёного сейфа во внутренний карман Альбертовой куртки.
– Ну, знаешь, тогда и ты прими от меня скромный презент. И с этими словами он надписал другу свою только что вышедшую книгу рассказов «Забытые Богом…». На этом и расстались до очень скорого свидания. Эх, знал бы Альберт, сколь тернист и опасен этот их путь к встрече!
Глава десятая. Уха в районной гостинице
Заиграево забрезжило на пригорке уже ближе к сумеркам. Альберт однажды накрепко запомнил, что райцентр стоит ровно на ребре гряды, которая проходит по северу области на сотни километров и теряется где-то в таёжных гущах востока Европы. На хвост ему, слава Богу, больше никто не сел или он попросту этого не заметил. Во всяком случае, нервы его дремали, а желания, наоборот, стали напоминать о себе всё настойчивей. Ему, например, прежде всего, захотелось принять тёплый душ и выпить рюмку-другую водки. На этот приятный случай он прихватил с собой баночку солёных валуёв собственного изготовления и шмат венгерского шпига. Да и чайку крепкого не помешало бы, а то испил он в дороге какого-то фальшивого кофе – так что уже часа три его крепко мутило и если бы не увлечённость дорогой, то верно он бы сходил до кустов освободить желудок от этих придорожных помоев. «Если Проектор в номере, то приглашу и его, – размышлял Альберт. – А если устрелял куда-нибудь, то обойдусь и один. Пожалуй, одному даже лучше. Телек посмотрю или почитаю, а то и попишу. Стих интересный в дороге привязался, про старушку эту, которую мы в горах кормили. Странная она такая, живёт всё время одна, а одиночества в ней ни на грош. Помнится, когда я её спросил об этом, она даже удивилась: „Какое может быть с Богом одиночество? Ты разве не видишь, что он здесь совсем рядом, вон над той скалой за облаком, видишь?“. И, кажется, Альберт даже уловил какие-то характерные серебряные очертания. Впрочем, на высоте более трёх километров могло и пригрезиться. И как она там всё время живёт в разреженном воздухе? Вроде, русская, на стенах иконы, но на столе – Коран. Иногда крестится на угол, но про Шамиля говорит, как про своего сына. Впрочем, и их нынешний президент когда-то воевал с нами. Эх, Ельцин, Ельцин, что ты натворил, горький пьяница! Сколько правильных пацанов из-за твоей глупой спеси полегло и с той, и с другой стороны! И песня эта, которую мне пленные чеченцы пели, всё вертится в башке: „Шамиль ведёт отряд!“. И в Донецке иные из них сейчас за русских воюют. Да, и Ельцин двояк. Демократичней его не было, нет и не будет. И журналистам уже не жить так, как при нём. Увы, всё в этом мире переменчиво и зыбко!» – Уже вслух досадливо охнул Альберт и ловко подрулил к гостинице. Здесь на вахте он узнал, что Семён недавно вернулся от какого-то местного милицейского чина и попросил его пока не тревожить. Видно, сидит что-то обдумывает. Получив ключи от номера и поднявшись на второй этаж, Альберт хищно втянул голодными ноздрями излюбленный им запах свежей ухи. Однако, подумал он, не иначе кто-то готовит прямо в номере. Интересно, из чего? Вроде, речной рыбой тянет, причём, недавно выловленной. Раз так, то и мы что-нибудь спроворим в скороварке. Альберт и в самом деле взял в командировку миниатюрную немецкую скороварку, которую ему подарили в мэрии, после того, как он хитро воспел велопробег в соседнюю область, в котором участвовал сам стопятидесятикиллограммовый городской глава.
В номере было вполне уютно. Правда, телевизор стоял старого образца, а на шторах имелся видимый глазу налёт пыли, но в остальном всё вполне соответствовало статусу гостиничного полу-люкса районного городка. Шкаф, тумбочка, антресоли и кровать тёмной полировки, на стене целых две экспозиции: на одной – красивая осенняя опушка в духе Левитана, а на другой – лесная же река в духе Шишкина. Был тут и штекер под Интернет, и двойная розетка, и приятный коврик на ламинатном полу. Подушек – целых две, а от идеально выглаженного белья пахло дорогим порошком и даже каким-то консервативным ароматизатором, что Альберта поразило особенно, потому что его прежние обонятельные опыты на периферии ограничивались либо душераздирающим амбре цветочного одеколона, либо антимолью, а то и вообще каким-нибудь суровым клопомором типа «Корбофоса» или «Дустина». Альберт разобрал сумку и разложил её содержимое по полкам шкафа и ванной комнаты, а ветровку и выходные брюки пристроил на плечики. Обычно он ограничивался в командировках джинсами, но на сей раз почему-то захватил и отглаженные шерстяные штаны, хоть и погода стояла почти летняя. Вспомнив про запах рыбы, он вышел в коридор, где вскоре нашёл дверь в номер Проектора. Приложив нос к косяку, тут же понял, что уха сварена именно за этой дверью. В следующее мгновение он уже барабанил в эту дверь костяшками пальцев, а когда в проёме появился несколько заспанный Семён, протянул ему руку и сказал:
– Да, ты никак с удачной рыбалки, дружище?
– Пожалуйста, проходи Альберт. Я тут уху поставил, но по ходу задремал. Не привык я к здешним дозам да ещё первача. И голова трещит, и желудок хоть узлом завязывай! – Вид у капитана был, и в самом деле, жалковатый.
– Мы это дело сейчас исправим, – подбадривающе похлопывая пересмякшего Семёна по спине, решительным голосом сказал куда более опытный в этих делах Альберт. – Ты вот что. Пока разливай уху, а я сейчас принесу снадобья от твоей хвори. Буквально через пару минут он вернулся в Семёнов номер с запотевшей плоской бутылочкой и плошкой плавающих в сметане груздей. Семён в это время как раз закончил с ухой и раскладывал сочные жёлтые пласты домашней булки.
– Ну, вот и славненько! – Аккуратно разливая разбавленный ректификат по гостиничным стаканам, с чувством сказал Альберт. – Как говаривал мудрый Воланд, имеющий в таком деле тысячелетний опыт, «надо лечить подобное подобным»! Будем, Семён. За успех нашего с тобой безнадёжного дела! Оба невольно крякнули и, проглотив по груздю, принялись сосредоточенно хлебать густую, засыпанную сверху зеленью уху. Через несколько минут лицо Семёна несколько разгладилось, а недавняя гримаса страдания уступила место рассеянной улыбке и с трудом скрываемому желанию чем-то поделиться.
– Ну, давай, не тяни! – Подбодрил его журналист. Считай, что это твоё первое интервью на Гриве.
– А ты здесь уже брал их, интервью эти? – Полюбопытствовал капитан у разливавшего остатки Альберта.
– Было дело, хотя, знаешь, интервью – это не моё. В молодости – ещё куда ни шло, а с опытом хочется писать что-то посерьёзней. Нет, я использую элементы интервью в своих расследованиях, очерках, в аналитике и прочем. Но в чистом виде мне этот жанр не интересен. Считай, что наша с тобой беседа – это начало крупного материала о криминальной Гриве. Анонимность я гарантирую стопроцентно, если ты, конечно, сам не захочешь стать героем повествования…
– Нет, героем не хочу, а ссылаться на меня – валяй. Я не боюсь! – Обречённо махнул рукой Семён. – Тем более, сам знаешь, если кому-то очень захочется, тот наверняка узнает. Это нетрудно. В управлении нашем трудятся сотни, а потому на каждый роток…
– Не накинешь платок, – завершил журналист капитанскую сентенцию. – Так-то оно так, но самому лучше не выпячиваться, не лезть на рожон. Ты человек служивый, тебя послало начальство и, как говорится, ничего личного. Пойми ты, Сёма, твоя контора… как бы это помягче сказать, чтоб не обидеть?
– Несколько прогнила – хочешь сказать? – Попытался быть невозмутимым капитан полиции.
– В том-то, брат, и дело, что не несколько, а очень даже. А про прокуратуру, которая тут уже побывала, и говорить нечего. Про ФСБ не знаю, у них несколько иная специфика, но они всегда стараются держаться над схваткой, замараться, блин, брезгуют. – Альберт кивнул на налитый до половины стакан. – Давай ещё по маленькой – и к делу! Доев упругие ароматные груздки и дохлебав остывшую, но от этого не менее вкусную уху, коллеги принялись за чай с лимоном и домашним кексом, попутно тыча пальцами в подробную карту Гривы, которую каким-то хитрым образом полицейскому удалось уже раздобыть в Заиграеве.
Глава одиннадцатая. Итак, что мы имеем?
Спросил Альберт у окончательно пришедшего в себя капитана после размышлений над картой, только что обретшей на своей однородной поверхности несколько ярких кружочков.
– На сегодня мы имеем, по крайней мере, четыре деревни, в коих заживо, (может, и не все, правда, заживо) сгорели в своих домах хозяйки вместе с курами и иной домашней живностью. – Попытался подвести итог Проектор. – Три деревеньки у нас и одна в соседней области. Впрочем, тоже на Гриве.
– Не совсем так, Семён, – вежливо возразил Альберт. – Доказательств у меня пока нет, поскольку прокурорские следаки куда-то спешили и совершенно не обследовали окрестные подлески. Но, сдаётся мне, что ни куры, ни кролики (у самой молодой они имелись) в огне не погибли, а были съедены где-то неподалёку. Понимаешь, дружище, возгорания происходили не в один день, а в течение недели, а, может, и дольше. В течение девяти дней, я полагаю. Всё это время поджигатели, а они там наверняка были, чем-то питались. Думаю, что как раз этой изловленной на подворьях живностью. Иначе, скажи на милость, чего ради они на этих старух напали? Пенсии, имущество, скотинка, какая ни есть. Не станут деревенские громилы, если они, повторяю, там были, бессмысленно сжигать доступное для них мясо. На то, чтобы убить и ощипать куру, у умелого мужика уйдёт едва ли больше десяти – пятнадцати минут. И всё: бери и жарь два кило мяса! Не сложнее и с кроликом. Его легонько бьют палкой по носу – и он готов…
– А что нам это даёт: сгорели кролики – не сгорели, съели кур – не съели? – С искренним недоумением спросил криминальный полицейский.
– Ну, во-первых, если увидим, что их съели, то, стало быть, налицо поджог. – Стал приводить свои доводы редактор отдела расследований. Во-вторых, костей должно быть довольно много, и они соответственно чётко обозначат нам границы стоянки, а, может быть, и наблюдательного пункта этих возможных поджигателей. А на стоянке всегда можно найти ещё что-нибудь интересное, прямо или косвенно указывающее на персоны преступников. В-третьих, на костях наверняка остались пальчики. Кстати, ты захватил тальк для их снятия?
– Захватил, – угрюмо отвечал Семён. – Только много времени прошло. Думаю, что дождями всё на хрен смыло.
– Не факт, – возразил журналист. – Кости в жире, а он плохо смывается. Разве что под давлением. Ладно, будем на месте – посмотрим. Вот, я тебе три пункта обозначил, а есть ещё четвёртый и пятый…
– Ну, убедил, убедил, Альберт. – Сдался капитан, впрочем, добавив при этом, что опытный начальник местного УГРо майор Веткин считает, что на деревни напали не местные, а гастролёры и, вполне возможно, что и не деревенские, а по наколке из Города. Что-то конкретное искали и все эти курицы им наверняка были по фигу.
– Конечно искали. Так обычно и ведут расследование к его полному завершению. Наверное, колчаковский клад или золото партии. Я не Юлиан Семёнов, и меня все эти мифологемы нисколько не интересуют. – Резко отрубил Альберт. – Я тебе, капитан, как профессиональный филолог и историк говорю, что мифы – это очень серьёзный пласт нашей культуры и вообще мировоззрения, но сыск и криминалистика лежат в совершенно иной плоскости. И они, друг ты мой, если ты настоящий, честный сыскарь, в работе твоей не должны пересекаться. Никогда! Вот если из библиотечного хранилища тиснут какие-нибудь первоисточники с мифологическим содержанием – тогда другое дело, а иначе и блажить нечего. Но с Веткиным ты меня познакомь обязательно. Что он там ещё интересного говорил? – Альберт выжидательно замолчал и сделал заинтересованное лицо.