Конвой

Закрепив на пяти фургонах по бочке, рабочие дождались, пока корпоративный чародей не наложит охлаждающее заклятье, после чего, вместе с ним скрылись в проёме, опустив за собой жалюзи.

Наёмники остались одни. Повозку, что отводилась под снаряжение и припасы, им предстояло загрузить самим. Помогать головорезам, нанятым со стороны, рабочие посчитали ниже своего достоинства. Потомственные сотрудники товарищества в третьем и четвёртом поколениях, они знали себе цену.

Дастин указал на внушительную груду снаряжения, сложенную возле глухой стены дворика. Наёмники взялись за работу.

Чего здесь только не было: продукты, оружие, стрелы, массивная конструкция – нечто среднее между баллистой и арбалетом; бочонки с водой, корзины, мешки, клетка с голубями, овёс для лошадей, запасные колёса… Всего и не перечислить! Особенно трепетно орк отнёсся к связке небольших бидончиков, в каких алхимики хранят реагенты и препараты. Он лично закрепил их на повозке, обложив для верности мешками с крупой.

– Сюда же будем класть раненых, – ухмыльнулся Дастин, когда последний тючок с припасами улёгся на место и был крепко привязан.

– Раненых? – переспросил один из братьев.

– Кто желает быстро разбогатеть, может застраховать свою шкурку, – посоветовал орк. – Ибо дырки в ней я вам гарантирую.

– Тут места осталось разве что для пары тощих задниц, – буркнул Рыжий. – Прежде чем сюда поместится хотя бы один раненый, нам предстоит изрядно подъесть провиант.

Его оптимизма никто не разделил.

Завершая сборы, Дастин вытащил из кисета охапку амулетов и талисманов и, бормоча под нос заклинания, обвешался ими, словно жертвенный столб. На орке, соплеменники которого слыли безбожниками, это выглядело особенно нелепо и даже суеверным наёмникам показалось явным перебором. Их командир стал похож на мужицкого выскочку, в руки которого приплыло нежданное богатство, но вместе с достатком отнюдь не появился изысканный вкус.

Поймав на себе скептические взгляды, орк пояснил:

– Никаких суеверий. Все цацки рабочие.

Повозки поставили друг за другом, привязав каждую лошадь к предыдущей телеге, так что можно было править лишь головной. По городским улицам наёмникам предстояло идти пешком.

Глава третья. Наёмники

Пока они слушали Турга и грузились, Крещатик ожил. Мостовую заполнили экипажи и подводы. Тротуары, несмотря на мерзкую погоду, превратились в бесконечный придорожный базар. Торговцы повылазили изо всех щелей, подтянулись из предместий крестьяне; почти сразу же появились хозяйки и слуги. Поднялся великий гвалт, запахло пирожками, калёными орешками, сладостями, и, к особому огорчению Волошека, жареными колбасками. Брюхо вновь напомнило об упущенных возможностях. Его ворчание походило на последнее предупреждение.

Чтобы отвлечься от манящих запахов, друзья принялись разглядывать вывески. На счёт одной даже повеселились. «Мука всех сортов» – прочитали они над дубовой дверью. Поскольку ударения на вывеске проставлено не было, Рыжий тут же предположил, что это мазохистский притон, и принялся выдумывать, какие такие услуги предоставляют в скромном заведении клиентам.

К веселью присоединился высокий наёмник по имени Хельмут. Угостив друзей орешками из кулька, он добавил пару шуток по теме. От наёмника пахнуло давно немытым телом, а его лохмотьями побрезговал бы и нищий. Лишь изящная перевязь с мечом отличала Хельмута от бродяги.

Подвернулся удобный случай порасспросить о таинственном Альмагарде. Вопрос уже срывался с языка, но тут ветерок стих, запах сгустился и, опасаясь за сохранность обоняния, Волошек вовремя отыграл назад.

Брезгливость взяла верх над любопытством.

***

Таких поездов на выезде из Киева скопилась прорва. Везли товары из города и продукты в город, везли вино в Киев и пиво из Киева. Везли клетки с голубями для экспресс-почты, везли сено, дерево, строительный камень… Гномы везли уголь и нефть, орки баранину и конину, эльфы… Эльфы телегами свой товар не возили – камешки, золото, деньги вполне помещались в седельных сумках. Попадались и хоблинские закупщики. Сами хоблины в людские города не совались, слишком свежа ещё была память о страшной войне. Чернокожие их приказчики везли табак, кукурузу, томаты, картофель…

На воротах груз проходил строгий досмотр. Городская стража и мытники не справлялись с наплывом даже с помощью пресловутых демонов. По обе стороны от ворот растянулись огромные очереди.

Купцы и экспедиторы стаями гонялись за чиновниками, потрясая сопроводительными бумагами и убеждая в насущной необходимости срочной доставки товара. Чиновники зло огрызались. Злились они не столько на осаждающих и досаждающих просителей, сколько на тысяцкого, который с недавних пор загорелся борьбой с коррупцией. Не иначе со скуки.

Серьёзность его намерений подтверждала плаха с огромным блестящим топором, поставленная рядом с воротами. Палач лениво прохаживался под помостом, зыркая в сторону таможенной будки. Чиновники нервничали и пропускали грузы в час по чайной ложке.

Волошек приготовился было ждать до вечера, однако Дастин сунул стражникам особую подорожную и конвой пропустили без досмотра в обход очереди, словно пассажирский дилижанс или курьерскую почту.

– А Тург не даром ест хлеб, – уважительно буркнул тот самый заросший наёмник по имени Андал, что спрашивал про врагов.

За воротами повозки расцепили. Дастин попарно распределил по ним наёмников. Друзьям выпала последняя, та, что с припасами. Весьма кстати из оных раздали по куску холодного мяса – перехватить до ближайшего привала.

– Пока пойдём по тракту, опасности особой нет, – объявил орк. – Можете хоть спать, меняя друг друга. Потом будет не до отдыха. Всё, тронулись!

***

Лето чудило, капризничало, впадало в истерику. Тучи налетели полчищем Чингисхана. С ожесточением сабельной рубки мельтешили повсюду молнии. Гроза продолжалась недолго. Избив градом путников, тучи умчались в набег на соседние земли, оставив над дорогой грязное небо.

Поначалу тракт представлял собой непрерывный поток телег, карет, самоходов и дилижансов. Всё это ползло крайне медленно, равняясь на скорость тощих крестьянских лошадок. Иногда движение и вовсе замирало. Над дорогой поднимался гвалт, ругань – тем более бесполезные, что причина затора терялась в бесконечной перспективе тракта.

Наконец-то утолив голод, Волошек теперь откровенно скучал, наблюдая за болтающимися хвостами двух тяжеловозов и монотонно-грязной мостовой под ними. Однообразную дорогу украшали расплющенные серые блинчики – то ёжики выбрали неудачное время перебираться в соседний лес.

Перед нижегородцами, в паре с Хельмутом, ехала молодая девица. Что там между напарниками произошло, Волошек за бочкой не разглядел, но только девушка вдруг соскочила и пошла подле повозки.

На лошадиные хвосты и раздавленных ёжиков он больше не смотрел.

– Что, хороша? – подмигнул Жирмята.

Волошек отвёл взгляд.

– Чего ты? – пихнул тот локтём. – Пойди, познакомься.

Ответа не последовало.

– Ну, тогда я сам сбегаю.

Бросив вожжи товарищу, Рыжий догнал девушку и пошёл рядом. Они прошагали вместе всего ничего, перебросились, может быть, парой слов, не больше. Жирмята вернулся.

– Не в настроении, – сообщил он, забирая вожжи обратно. – Да, а зовут её Ксюша.

И часа не проехали, как у друзей появился первый клиент. Монах, которого Дастин оставил при себе в головной повозке, дожидался хвоста на обочине. Смущаясь и ссылаясь на мятежное брюхо, монах попросил добавки.

– Начальник не возражает, – добавил он на всякий случай.

Волошек отрезал полоску мяса, разломил лепёшку и уступил гостю место. Вовсе не из вежливости уступил. Используя случай, он решил расспросить монаха об Альмагарде.

– Вы не здешние? – догадался Роман. – Тогда понятно. Город действительно непростой.

Тщательно пережёвывая пищу, он короткими фразами выложил то, что знал:

– Место это особое. Можно сказать, дыра в мироздании. Причём, дыра рукотворная, если только уместно говорить о руках, имея в виду исчадий ада. Имя той дыре – Донровское Ущелье. Альмагард – крепость, что запирает его. Долгие годы идёт там сражение с чернильниками. И, по некоторым пророчествам, продолжаться оно будет до скончания века. До самого Судного дня.

– Что за чернильники? – спросил Волошек. – Странное какое прозвище.

– Не знаю. Может быть потому, что любят они свои подвиги в хрониках расписывать. Впрочем, хроник тех никто и не видел, так что всё это не больше чем слухи.

Утолив голод, монах стал говорить обстоятельнее.

– Попасть в Альмагард без помощи колдовства невозможно. Когда появились чернильники, Донровское ущелье со всеми окрестными землями покрылось чарами. Кто их ставил, и ставил ли кто-то вообще, я не знаю. Может, то был промысел божий, или реакция самой природы, а быть может, и колдуны постарались.

Так или иначе, чары завязали дороги узлом. Куда не поедешь, всё не туда попадаешь. И вроде бы не меняется ничего вокруг, как на чёртовых дорогах бывает, и нечисть не сбивает с пути, а желаемого достичь невозможно. Разве что случайно прорвёшься, когда и думать забудешь о цели, когда уж и назад повернёшь.

Никакие указатели не помогают. Компас бессилен, и на солнце со звёздами смотреть бесполезно. Так что даже если Альмагард когда-нибудь падёт, чернильникам непросто будет выбраться из-под Покрова.

– А как же туда попадём мы? – обернулся Жирмята. Оказалось, он внимательно прислушивался к разговору.

– У Дастина есть путеводный амулет и особая карта. Но и с ними путь предстоит нелёгкий.

– Пока же мы движемся по обычному тракту, – заметил Рыжий.

– Так близко от Киева амулет не работает – в столице слишком много всякого колдовства. Но, думаю, ещё до вечера свернём под Покров.

Подобрав балахон, монах побежал догонять головную повозку. А друзья замолчали.

– Халтурка? – наконец произнёс Волошек. – Срубим деньжат по-лёгкому?

Рыжий не ответил, но, судя по роже, и виноватым себя не чувствовал.

***

Путеводный амулет прекратил саботаж часа через три. Дастин повернул поезд с оживлённого тракта на еле приметную лесную дорогу, а как только они скрылись от чужих глаз, объявил короткую остановку.

Порывшись в повозке с припасами, орк извлёк на свет один из тех странных бидончиков, с которыми суетился во время погрузки.

«Охра. Алхимический концерн Фарбы и Лаки АГ» – сообщала наклейка.

Назначив себе в помощники монаха и эльфа, орк принялся украшать разводами фургоны. Пятна цвета осенней листвы на пузатых зелёных бочках выглядели нелепо.

– Не на ярмарку едем, – объяснил Дастин. – Ни к чему нам приметными быть.

Подумав, орк густо замазал фирменные клейма и, похоже, жалел, что нельзя запрячь вместо лошадей каких-нибудь зебр.

Пока начальник наводил камуфляж, Хельмут вновь подошёл к девушке. На этот раз Волошек вполне расслышал отборную ругань, что обрушилась на наёмника в ответ.

– От же стерва! – ругнулся Хельмут.

– Бабам рожать положено, а не с мечом бегать, – поддержал его Андал. – Смотри-ка, привал, а хоть бы котлом занялась…

– Твоё «положено» себе в задницу засунь, – грубо ответила Ксюша. – Моё не лапай, не про тебя.

– Ах ты, зараза! – возмутился Андал, шагнув к девушке.

Волошек тут же встал рядом с ней, и Андал, плюнув им под ноги, отступил. Молодой человек ожидал от девушки хотя бы благодарного взгляда, улыбки на худой конец, но наткнулся на презрительный холод.

– Ты чего лезешь? – бросила ему Ксюша. – А то без тебя бы не сладила. Тоже мне… – она не договорила, а возле ног приземлился второй плевок.

Дело шло к тому, что просёлок заплюют точно почтовую станцию. Однако начальник не попустил.

– Шевелись! – раздался голос орка. – До вечера остановок не будет.

Волошек с полчаса переживал случившийся конфуз. Не привык он к такому обращению. Конечно, если девушка среди наёмников оказалась, то изысканных манер от неё ожидать не приходится. Но плевать-то зачем? Да ещё при народе. Волошеку казалось, что каждый в конвое обратил внимание на презрительный плевок, и теперь ухмыляется, смеётся над ним за спиной, не исключая и старого друга.

От полного самоуничижения его спас Дастин. Копаясь в комплексах и обгладывая эго, Волошек не заметил, как тот соскочил с фургона и, будто бы по нужде, углубился в лес. Поэтому, когда справа качнулись придорожные кусты, он вздрогнул и потянулся к арбалету.

Возникшая среди кустов рожа ухмыльнулась, подмигнула хитровато. Дастин в два прыжка догнал конвой и заскочил к ним с Жирмятой. Уступая место, Волошек пересел на мешок с овсом и теперь возвышался над всеми.

– Чёрт! – орк посмотрел через плечо. – От самых ворот за нами увязалась.

– Кто? – оглянулись друзья.

– Подвода с сеном, – пояснил командир. – По тракту шла и на лесную дорогу свернула.

– Ну и что, мало ли здесь деревень? – удивился Рыжий.

– Оно так, но кто станет из города в деревню сено возить?

Как выяснилось, один из амулетов Дастина был насторожен на охотников за пивом. Всякого рода случайные шайки, равно как зверьё или нечисть, он игнорировал, но врагов, так сказать, целевых распознавал уверенно.

Так вот, амулет этот светился с самого их выхода на Крещатик. Не сильно горел, как при серьёзной угрозе, но теплился, точно желая предупредить о слежке.

– Может, фонит, – орк постучал когтем по янтарному глазку. Затем вытащил карту и, не снимая перчаток, принялся её изучать.

С высоты положения Волошеку карта была хорошо видна. Она действительно оказалась необычной. Лохмотья земель разделялись белыми пятнами дыр и промоин. Попадались крупные куски нормальной топографии, на которых располагались целые волости, и совсем крохотные клочки, вмещающие холмик или рощицу.

Стрелки различных цветов и жирности связывали фрагменты бесчисленным множеством вариантов. Надписи на стрелках выглядели сущей абракадаброй. Волошек распознал символы Солнца, Луны, Марса, некоторых созвездий, но большинство закорючек были ему незнакомы. Возле знаков стояли и циферки. Одни напоминали даты и время, другие температуру, третьи не походили вообще ни на что. Как говорится, хоблинская грамота.

Пометки, выполненные корявым почерком, напротив, не оставляли места для толкования. «Ловушка», «Проходить по южному склону», «Ночью не соваться»…

По кромке карты шли земли знакомые. Волошек даже угадал тот поворот, на котором они покинули тракт. На одиноком островке в центре силуэтиком замка обозначался Альмагард. Жирный крест посреди треугольничков гор указывал, видимо, на Донровское ущелье.

– Некуда здесь сено возить, хоть и из города, – Дастин свернул карту и сунул под куртку. – Ладно, присматривайте за подводой. Если что, дайте знать.

Прихватив яблоко, начальник убежал вперёд.

***

Пока Волошек правил лошадьми да присматривал за подозрительной подводой, Жирмята перезнакомился со всем отрядом и теперь вполголоса делился с другом первыми впечатлениями.

– Что-то нечисто с этим конвоем, – заявил он.

К мнительности товарища Волошек всегда относился серьёзно. Она, мнительность, не раз спасала их шкуры от преждевременной кройки. Но сейчас он не видел причин для волнения. Конвой как конвой.

– Да ты посмотри на них, – убеждал Жирмята. – Это же настоящий сброд. Зачем Тург нанял ханыг, если желал доставить груз в сохранности? Да они высосут всё его чудесное пиво при первой возможности.

– Мы с тобой что, тоже ханыги?

– Мы нет, – нисколько не смутился Жирмята. – Но мы не местные, что с точки зрения нанимателя тот же сброд. Да и не только мы. Вон здоровяк, его зовут Сейтсман, он из варягов. Отстал от корабля и не просыхал потом целый месяц, пока не подвернулась работа. А вон два пустоголовых братца из Чернигова, Борис и Глеб. Знаешь, чем они прославились?

– Ну?

– Служили телохранителями при Черниговском князе и по собственной тупости дали его убить на охоте. То есть не подумали, что любимый племянник умышлять против князя станет. Вот и не прикрыли вовремя от стрелы. Это ж надо – родственников не подозревать?

– А остальные?

– Андал, тот, что ворчит всё время, гопник с Борщаговки. Петля по нему скучает давно, да всё не найдут они друг друга. А тот, в чёрном плаще, что сидит рядом с Сейтсманом, он колдун. Назвался Априкорном, но, думаю, не настоящее это имя. Они, колдуны, скрытные до жути, а насчёт имён особенно.

– И что, ханыга?

– Не думаю, – качнул головой Жирмята. – Серьёзный парень. Но никто про него ничего не знает. Откуда он, давно ли в Киеве, и что делал раньше? Вот так взять колдуна с улицы? Не понимаю.

– Тург не показался мне дураком, – заметил Волошек.

– Тург не дурак, – согласился товарищ. – И это в особенности настораживает.

***

Ночевали возле небольшой берёзовой рощицы. Развели костёр, казан водрузили, сели вокруг. В ожидании ужина знакомились понемногу – не все как Жирмята успели это днём сделать.

– А ты, толстобрюхий, ты-то чего в дело полез? – взялся Андал за монаха. – Сидел бы в Лавре своей, в катакомбах, и в ус не дул. Чем плохо? Харч казённый, работы только что молитвы читать. Князь вам сколько мужичья отписал, считать устанешь…

– Грехи заедают, сынок, – смиренно ответил Роман. – Грехи. И в пещерах от них не укроешься, и не всякий грех постом или молитвой упорной искупить можно. – Монах вздохнул и повторил: – Не всякий.

– Ха! Тоже мне, грешник. Да тут любой, кого ни возьми, перегрешит тебя на раз. За один день годовой твой зачин выберет.

– Не скажи, сынок. Коли не знаешь, не говори. Грехами не хвастают. Не меряются.

Черниговские братья, отряжённые в кашевары, разложили по мискам дымящееся варево. Дожидаясь, пока каша немного остынет, наёмники ковырялись в ней ложками.

– В Альмагарде монахов не жалуют, – заметил вскользь Эмельт, до сих пор, казалось, совсем не интересующийся болтовнёй.

– А я и не жалиться туда направляюсь, – возразил Роман.

Что-то в его фразе насторожило наёмников. Всех опередил Рыжий:

– А зачем? Зачем тебе в Альмагард?

– Пиво сопровождаю, – буркнул тот.

Монаху никто не поверил. Разговор вновь умолк.

Хельмут достал матовый кристалл и приложил к уху.

– Вот, пожалуйста, – шепнул Жирмята товарищу. – Откуда у такого пропойцы Слухач?

– Мало ли, – пожал тот плечами.

– Да он давно спустил всё что можно, – шептал Рыжий. – Мне Сейтсман рассказывал, они вместе по трактирам шатались. Ни гроша у него за душой не осталось. Одни долги да отрепья.

Ксюша повернулась к Хельмуту и спросила:

– Чего говорят?

Тот по привычке хотел нахамить, но что-то заставило его ответить нормально:

– Уимблдон. Рыцарский турнир на кубок Большого Шлема. Сэр Ругги против сэра Парфинга на мечах. Финальное состязание.

– И кто кого? – поинтересовался Сейтсман.

– Пока поровну. Ругги заработал очко, проведя рубящий удар в бедро, а Парфинг ответил колющим в живот.

– Ругги возьмёт верх, – вдруг вырвалось у Волошека. – Парфинг сильнее на голову, но в финале всегда слишком волнуется, пропуская даже нехитрые выпады.

– Ты почём знаешь? – уставился на него Хельмут.

Волошек смутился и замолчал.

– А он с ними бился, с обоими, – встрял Жирмята. – Обоих и одолел.

– Да ну? – не поверил Хельмут.

Остальные тоже недоверчиво посмотрели на друзей.

– Точно, – неожиданно для всех подтвердил Дастин. – Парень выиграл предыдущий Уимблдон. Бился под именем сэра Деймоса.

Орк повернулся к Жирмяте и добавил:

– Именно поэтому Тург и взял вас в отряд, а вовсе не потому, что ты сунул три медяка его секретарю.

Наёмники заржали. Не смеялись лишь Сейтсман и сам Жирмята. А Ксюша впервые посмотрела на Волошека с интересом, отчего тот смутился ещё больше. Он даже нарочно припомнил презрительный плевок и грубость наёмницы, чтобы малость компенсировать нынешнее её внимание и не перекраснеть.

– Так у тебя и кубок серебряный есть? – с восхищением спросил один из братьев.

– Был, – вздохнул Волошек, потирая лоб. – В Бремене заложил, когда деньги кончились.

Чем кончилось у Ругги с Парфингом, они не узнали. Слухач – камень вольный, он блуждает сам по себе и на потребу владельца не работает. Бросив состязание за пять минут до финального гонга, дорогая вещица затрещала девственным эфиром.

Каша остыла достаточно, и народ принялся грохотать ложками.

Подозрительность Жирмяты заразила всё же Волошека. Ища, чем бы отвлечься от неловкости, вызванной оглаской его подвигов, он стал присматриваться к наёмникам. И прежде прочих к напарнику Ксюши. Повадками Хельмут никак не походил на ханыгу. Сколько Волошек ни наблюдал, только больше утверждался в обратном – парню не чуждо высшее общество. И ни нарочито грубая речь, ни лохмотья, ни вонь не могли ввести в заблуждение.

Дорогой и редкий Слухач – незначительная мелочь. Волошек гораздо вернее определял подобные вещи по тому, как человек ест. Простолюдин жуёт всем лицом. Он отдаёт себя еде целиком и полностью. Он чавкает, он помогает руками, выковыривая пищу из лабиринта нездоровых зубов и проталкивая в глотку. Простолюдин за едой молчит. Он думает о предстоящей работе, спешит, а грубая и пресная пища не доставляет ему удовольствия.

Человеку же, привыкшему к обществу, такие манеры не подходят. За столом на него смотрят, с ним разговаривают, изысканные деликатесы требуют особого подхода. Только на овладение навыками по вскрытию устриц или омаров тратятся месяцы. Мимика вельможного господина реагирует на слова собеседника, оценивает слухи и сплетни, и даже рот задействован пережёвыванием не полностью, ибо ему, рту, следует время от времени произносить многозначительные реплики, стараясь не угодить при этом крошками в тарелку прекрасной соседки.

Наконец, ему попросту некуда спешить. Ибо и следующий день не готовит ничего, кроме новых приёмов и застолий.

Так вот, Хельмут изрядно сиживал за такими столами. Привычки, манеры, этикет не прикроешь лохмотьями и не вытравишь запахом городского дна.

Конечно, бывает, что в наёмники попадают и люди бомонда. Взять хотя бы его самого. Однако Волошеку незачем прикидываться серой мышкой или рядиться в нищего.

Он присмотрелся к другим. Хех! К простолюдинам можно было отнести, пожалуй, лишь черниговских братьев, да и то с большой натяжкой. Они, жуя пищу усердно, казались от этого несколько простоватыми, но отнюдь не мужичьём.

Скользя взором по лицам наёмников, он вдруг наткнулся на встречный взгляд Дастина. Тот, словно нарочно его поджидал, а когда взгляды встретились, еле заметно качнул головой, мол, отойдём.

Волошек лениво поднялся и, размышляя о возможных причинах, побрёл к командирской повозке. Там уже поджидал Эмельт.

– По лесу без шума ходить умеешь? – спросил подошедший следом Дастин.

– Угу.

– Пойдём, подводу с сеном проведаем. Может, и они разговоры у костра ведут. Вот и послушаем.

Втроём они углубились в лес. Особых усилий хранить тишину в такую сырость от них не потребовалось. Скорее боялись чавкнуть сапогом, нежели хрустнуть веткой. Сделав изрядный крюк, вернулись на дорогу, полуверстой позади конвоя.

Маленький костерок, разведённый в ямке, изредка выбрасывал искру-другую, позволяя разведчикам разглядеть возможных преследователей.

Оба человека уже спали, закутавшись с головой в одеяла. Распряжённые лошадки сонно добирали овёс из привязанных к мордам мешков. С вылазкой наёмники опоздали на каких-то полчаса, если, конечно, Дастин собирался только послушать разговоры.

Как оказалось, орк нашёл чем заняться. Оставив Волошека наблюдать за людьми, он скользнул к подводе и по самое плечо засунул руку в сено. Шарил там долго, но ничего не нашёл. Тем временем Эмельт подкрался к лошадям и сыпанул в овёс какой-то травы. Лошади на эльфа не отреагировали. Собратья Эмельта умели ладить с животными.

– Уходим, – прошептал Дастин.

До самого возвращения никто из них не произнёс больше ни слова. Волошека сжигало любопытство, что за снадобье подсыпал Эмельт лошадям, и что надеялся найти Дастин, но он благоразумно промолчал. Чем чреваты лишние вопросы, выяснилось скоро.

– Ты где был? – встретил товарища скучающий Жирмята.

– Так, отлучился по нужде.

– На полтора часа? – прищурился Рыжий. Он почуял запашок тайны и готов был вонзить в неё зубы.

Тут подошёл Дастин и с улыбкой, похожей на оскал, ткнул в Жирмяту когтем.

– Ты и Андал. Сегодня чистите котлы.

– Э-э… – к такому вероломству Рыжий оказался не готов.

– Потом ты сможешь рассказать напарнику, где пропадал полтора часа. Если он не заснёт до твоего возвращения.

Глава четвертая. Степь

Утро отметилось проливным дождём. Около часа деревья жались к дороге, а потом расступились, словно чернь перед выездом знати. Длинный язык степи глубоко вдавался в полесье и дальше, судя по карте, вёрст двадцать дорога шла по открытому пространству.