Агриков меч

Холодный огонь озадачил молодого чародея. Прежде ничего подобного он не встречал, разве что об Огненном Змее слышал, но тот не являлся ко всем подряд, а выбирал жертву большей частью из вдовушек, тоскующих по погибшему мужу. Этот же губил девиц невинных и не соблазнял вовсе, а похищал.

Тогда Дятел встал и принялся творить одно из самых сильных своих заклинаний, способное укротить любого духа, если только тот сам по себе, а не черпает мощь у богов. Поднялась настоящая буря. С зеленых деревьев срывало листву и мелкие ветки, а с крыш домов сдувало солому. Пыльные вихри бешено носились по улицам и крутили всё, что смогли захватить в объятья.

И тут на пороге дома появился некто, кто выглядел как человек и более того, как красивый мужчина, вот только необычные одежды его, развеваясь на ветру, скрадывали очертания и являли тут и там вместо плоти чёрную пустоту. Дятел понял, что перед ним колдун. И не какой-нибудь деревенский колдунишка, добивающийся от селян почёта и хлеба мелкими хитростями, а подлинный, стоящий на службе у кого-то из вершителей судеб. И как часто случается при долгом служении вышним силам, человеческого в колдуне осталось совсем чуть-чуть. Только обличье, голос, какие-то повадки, словечки.

На руках колдун держал девушку, которая или спала, или потеряла сознание, и Дятел узнал в ней старшую дочь вождя. Он ещё надеялся, что его чары смогут удержать колдуна, но тот с усмешкой посмотрел на бушующую вокруг стихию, а потом, переложив добычу на одну руку, другой взмахнул коротко, и разом всё стихло.

Тут он увидел Дятла. Подошел ближе и некоторое время пристально смотрел на чародея. Дятел попытался пустить в ход другие чары, но колдун только рассмеялся.

– Пустое дело, эти твои заклинания, человек… – сказал он.

И тут вновь поднялась буря, но теперь вперемешку с пылью вихри крутили холодный огонь, а один из них поглотил колдуна вместе с добычей и тот взмыл в небо огненным снопом и пропал в отступающей тьме. И девушка навсегда пропала вместе с ним.

Дятел рассердился на себя за легкомысленность, с какой он подошёл к делу и сильно расстроился. Впервые он не смог защитить людей. Он так переживал поражение и так стыдился прежних заверений, что не стал дожидаться пробуждения жителей, или будить их сам, а тихонько ушёл из Мещёрской Поросли.

– Сбежал? – поразился Тарко.

– Сбежал, – кивнул Сокол. – Но он не сдался, конечно, а отправился за советом к своему другу, которого звали Соловьём. Был он не просто чародеем, но ещё и умелым воином. И некоторые его подвиги хорошо помнят в наших краях. А Дятлу как раз и потребовался совет воина, так как чарами колдуна он одолеть не смог.

Выслушав товарища, Соловей долго думал и, наконец, дал совет. Он сказал, что существует клинок, способный выстоять против такого сильного колуна. Но клинок этот совсем не просто найти и ещё труднее завладеть им. Соловей рассказал, в какой стране искать меч, как узнать его среди прочих клинков, а, главное, как заполучить, не став частью чужого замысла.

И Дятел отправился на поиски такого клинка и нашёл его.

– Этот самый меч? – вырвалось у Тарко.

– Этот самый, – кивнул Сокол.

– И где он нашёл его?

– Где? – переспросил Сокол. – Вот этого я не знаю. Где-то в дальних странах, надо полагать, потому что долго ему пришлось бродить.

А пока Дятел странствовал, колдун продолжал набеги на Мещёрскую Поросль каждое полнолуние и помимо прочих девиц похитил как-то среднюю дочь вождя, и осталась у того только младшая, которой только-только двенадцать лет исполнилось, всего-навсего, почти ещё девочка.

Сильно опечалился вождь, он уже перестал надеяться на избавление, и в чародеях, после поспешного бегства Дятла, совсем разуверился.

А тот как раз тогда и заявился в село с мечом. Сперва его плохо приняли. И бегство припомнили и обещания хвастливые. Но всё же, какая-никакая надежда людям вернулась. Да и Дятел немного другим стал. Серьёзным, основательным. Людей собрал для разговора, объяснил, что только сообща они колдуна одолеть смогут.

Накануне полнолуния сварил он зелье, что любой сон прогоняет. Мужчины выпили его, вооружились от мала до велика, засели по домам, но дверей не запирали. А сам чародей, как и прежде, на майданчике посреди села устроился.

И вот под утро вновь метнулся над улицей странный огонь, и опять, проскакав по крышам, исчез над домом вождя. Но теперь Дятел не стал тратить силы на бесполезное заклинание и ждать, когда колдун появится на пороге с жертвой в руках. Он бросился к дому и забежал внутрь через незапертую дверь.

Несмотря на зелье и на шум, устроенный чародеем, мужчины крепко спали. Как сидели, с оружием в руках. А колдун, уже приняв человеческое обличье, склонился над девушкой. Но, услышав шум, повернулся к чародею лицом.

– Ты не угомонился ещё, человек? – засмеялся он. – Не пошла в прок наука? То-то смотрю, людишки сну противились долго. Знахарским отваром решил со мной справиться?

У Дятла кое-что мелось и помимо отвара, но он не стал вступать в разговор, а без лишних слов рубанул мечом по горлу похитителя.

Тот едва успел отпрянуть, шагнуть назад, отвести голову от летящего острия. Усмешка слетела с лица колдуна. Не ожидал он увидеть эдакий меч в руках обычного, как он полагал, чародея. Но колдун не испугался, не бросился удирать. Взмахнул рукой и торопливо прочёл заклинание.

Не успел Дятел ударить второй раз, как в руке колдуна появился точь-в-точь такой же клинок, какой держал чародей. Озадачился Дятел. Ведь он не был воином и владел оружием не очень уверенно. Соловей помог ему советом, помог отыскать средство против колдуна, но выучить ратному делу за короткое время не мог.

– И как же он победил похитителя? – спросил Тарко.

– Вот слушай, – ответил Сокол, – Воином он не был, но смекалку имел. Стал он примечать, что куда бы ни ударил, какие бы хитрые движения ни предпринимал, его клинок всегда натыкался на клинок колдуна. И даже когда он ошибался, ошибался вместе с ним и колдун. Тогда Дятел догадался, что враг сотворил меч-отражение, который повторял движение первого. Не совсем повторял, конечно, но повторить стремился. Возможно, это даже пришлось чародею на руку, ведь он сражался неумело и вряд ли сумел бы сам отразить выпад опытного бойца. Продолжаться такой бой мог очень долго, до тех пор, пока кто-нибудь из соперников не лишится сил. Ведь даже рассвет не заставил колдуна отступить и сонные чары с людей не спали, на что в тайне рассчитывал Дятел.

Тогда он придумал хитрость. Сделав шаг назад, что есть силы ударил клинком вверх, в перекрытие. И меч-отражение повторил этот удар, хотя колдун и попытался остановить его, почуяв неладное. Хитрость заключалась в том, что над Дятлом оказалась обыкновенная доска, а над призраком – матёрое дубовое бревно. И меч-отражение на короткое время застрял в дереве. А Дятел воспользовался заминкой, подскочил и дважды ударил похитителя – в то место где у людей сердце, и в живот. Колдун испустил протяжный вой, и вдруг его одежда стала расползаться на куски, точно прогнившая тряпка, а куски раскрошились на кусочки поменьше и, наконец, став совсем крохотными и почти невесомыми, медленно опали точно чёрные хлопья сажи. А под одеждой ничего не оказалась, только чёрная пустота, но и та скоро исчезла, истаяла.

Вместе с колдуном исчезли и чары. Тут Дятла подстерегала ещё одна опасность, ранее им непредвиденная. Люди разом проснулись и, увидев перед собой вооружённого, покрытого чёрными хлопьями человека, разумеется, взялись за оружие. Чародея едва не убили, приняв за врага, и спасло его только то, что селяне после сна были вялы, а он отбивался, как мог и громко кричал своё имя. Потом уж его узнали, так что всё обошлось в итоге. Ну, а дальше обычное дело. Поздравления, благодарности, пир…

– И чародей женился на дочери вождя? – спросил Тарко и сразу же покраснел.

– Нет, – улыбнулся Сокол, – в те времена существовало такое поверье, будто чародей или колдун, если он женится, потеряет былое могущество. И сейчас люди ещё верят в подобные сказки, а тогда даже чародеи принимали угрозу всерьёз. Потому Дятел и не женился, ни на этой девушке, ни на какой-то другой. Хотя, поговаривали, что младшая дочь вождя ему приглянулась.

Сокол закончил рассказ, и в комнате повисла тишина. Даже пёс прикрыл глаза, как будто ещё раз переживая услышанное.

– А меч? – спросил Тарко, пришедший, наконец, в себя после рассказа.

– А меч куда-то пропал, – пожал Сокол плечами. – Дятел ведь не любил сражений, драк, и клинком не умел толком орудовать. Он с тех пор Угарман и не покидал почти. Сидел на своих горах, мудрые советы сородичам давал. А когда большая война пришла, его уже и в живых не было. Так что затерялся клинок.

– Но тогда получается, что все рассказы о погибшем в Чёрном лесу отряде враньё?

– Почему же? Я ведь только про меч тебе рассказал, а про Могильный курган ничего сказать не могу. Клинок туда и позже попасть мог. И скорее всего не Дятел его на курган водрузил, а кто-нибудь ещё. Перековывали меч с тех пор не раз, и сколько он хозяев сменил за это время, кто знает…

Тут голос подвёл чародея, сорвался на неразборчивое сипение. Сделав рукой знак, Сокол попросил юношу подождать. Зачерпнул воду из бочонка, взял несколько крупных ягод, выдавил в кружку, и стал пить маленькими глотками.

Пока чародей утолял жажду, Тарко попытался упорядочить вопросы. И те, что возникли во время рассказа, и те на какие рассказ чародея ответов не дал. Сокол ведь изложил лишь малую толику пройденного клинком пути, и совсем не затронул будущего. А именно будущее волновало Тарко больше всего.

Он весь извертелся, ожидая чародея. Наконец, тот отставил кружку, покашлял, прочищая горло и, не дожидаясь вопросов юноши, сам перешёл к главному.

– Всё что я тебе до сих пор рассказывал, я не от меча узнал.

– Не от меча? – удивился Тарко.

– Нет. Знавал я в своё время и Дятла, и Соловья. Трое их было товарищей верных, Скворец ещё с ними дружил, всех троих знал, у всех троих мудрость перенимал. Они что-то рассказывали, о них тоже много слухов ходило. Конечно, вымысла много встречалось, что-то приукрашивали люди, что-то считали неважным. Но про сражение в Мещёрской Поросли я довольно точно тебе рассказал. А что до будущего…

Сокол помолчал, а потом без особой охоты произнёс:

– Ты недолго будешь владеть клинком.

Тарко вздрогнул, но быстро совладал с собой.

– Меня, что, убьют? – спросил он.

Но эдак спокойно спросил, будто уточнял, не предстоит ли ему остаться сегодня без ужина.

– Нет, думаю, не убьют, – успокоил чародей. – Вот что… меч этот не тебе предназначен. Не ты хозяин его.

Вот это уже был удар под дых, вот тут Тарко расстроился куда больше, чем от догадки про скорую смерть. Все его мечты разом улетучивались, и давешние приключения потеряли цену.

– Так почему же мне удалось его взять? – зацепился он.

– Хороший вопрос, – кивнул Сокол. – Не должен был ты его взять. По всем признакам не должен был. Но вот взял таки. И, значит, тебе теперь предстоит хозяину его доставить.

– Так что же мне его и на пояс не нацепить теперь? – ещё больше расстроился Тарко. – В свёртке носить? Хоть бы примерить разок, по городу пройтись.

– Нет, почему же? Носить вполне можешь и на поясе, и по городу пройтись, и сражаться им можешь. Меч тебя, пожалуй, даже беречь станет, потому как ты перед ним долг исполняешь. Он очень силён, этот меч, но и зависим от того, кто держит его в руках. Пока будешь хозяина искать, служить тебе будет честно.

– И кого я должен буду найти?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю.

– А как же я выполню долг, где найду неведомо кого? – испугался Тарко.

Мало того, что меча лишился, так ещё и путь предстоит новый. Как говорится, коготок увяз всей птичке пропасть.

– Думаю, сам меч и подскажет дорогу, – ответил Сокол. – Или судьба выведет. Раз ты добыл клинок, на тебя судьба и возложила поиски. Но конечно и мы не должны просто сидеть и ждать.

– Мы? – выдохнул Тарко облегчённо. – Ты, значит, поможешь мне?

– И хотел бы в стороне остаться, не смог бы.

Жалко было Тарко такого клинка лишаться. Но против вышних сил не пойдёшь. Судьба, это не Вутуй, бабушкиным оберегом не откупишься, тут и сам Сокол, богов задиравший, спорить не стал.

– А ты уже знаешь, где искать?

– Одна у нас зацепка верная, – сказал Сокол. – Мещёрская Поросль. С неё и начнём поиски.

Тарко вздохнул и начал собирать вещи.

Глава шестая

На муромской дороге

Через лес шёл монах. Необычный монах, странный. И странного в нём было много. Начать с того, что чернецы по муромским лесам так вот просто не хаживают, тем более по одиночке. Нет у них здесь никаких дел и быть не может. А вот врагов в избытке. Этот же шагал уверенно, как будто полный опасностей лес был ему совершенно нипочём. На лице путника не отражалось не то что страха, но даже легкой тревоги. Он смотрел, конечно, под ноги, по сторонам, отмечал приметы, прислушивался к звукам, но при этом думал о чём-то своём, далёком как от нынешних забот, приведших его в муромские леса, так и от самого неспокойного леса.

Другая странность заключалась в том, что монах шёл оружным. Его чёрное похожее на рясу одеяние опоясывал меч, а прямо за спиной, под туго набитым мешком крепился здоровенный самострел. Он был настолько велик, что ложе торчало над головой путника, а дуги выдавались за его широкие плечи, так что издали могло показаться, будто чернец тащит куда-то крест.

Путник был ладно сложен, если не сказать крепок. Ни обычного для святого брата брюшка, ни лоснящегося лица, ни ухоженных, не знающих труда, рук. Он походил скорее на воина в рясе, чем на монаха с оружием.

Такое впечатление легко подтверждалось, стоило лишь проследить движение странника в обратном направлении. В дне ходьбы, посреди еле заметной тропки, пересекающей путь чёрного воина, лежало разваленное надвое тело вурда. Тут уж всякие сомнения исчезали окончательно – путник владел клинком отменно. Волосатому уродцу хватило одного единственного удара, а, судя по следам монаха, тот даже не сбился при этом с шага. Всякий живущий в этих местах скажет, что убить вурда не так-то просто. Он нападает неожиданно и действует молниеносно – не то, что меч выхватить, моргнуть не успеешь. Даже опытный воин не способен так вот, походя, зарубить злобного обитателя леса. А пришлый монах сумел и даже царапины не получил.

Так что странным он был, этот путник, во всех отношениях странным.

Прошагав размашистым шагом ещё с версту, монах на мгновение остановился. Прислушался к птицам, нашёл глазами пробивающееся сквозь тучи и густые шапки деревьев солнце и, удовлетворенно кивнув, продолжил путь.

Вскоре он вышел на дорогу. Проторенная много веков назад, она до сих пор не утвердилась окончательно, а от года к году меняла изгибы и петли, подобно руслу мощной реки. Сотни повозок, множество ног и копыт разбивали дорогу, дожди и снега превращали её в топкое месиво, и наступал миг, когда очередной купеческий поезд предпочитал пробивать объезд, нежели барахтаться в грязи. Старый путь понемногу зарастал подлеском, а с объездом вскоре повторялась та же история.

Старинная муромская дорога как раз и являлась целью пути. Некоторое время монах смотрел на неё, словно сравнивая с описанием и боясь ошибиться, а затем двинулся в сторону Мурома. Самой дорогой монах, однако, не воспользовался, но направился вдоль неё, скрываясь за темно-зеленой стеной леса. Так он шёл, пока не подыскал подходящее для дела место – высокую сосну, растущую недалеко от дороги и возвышающуюся над всеми прочими деревьями.

Сосна чрезвычайно приглянулась монаху, он даже причмокнул губами от удовольствия. Прикинул на глаз высоту, расстояние до дороги, выбрал взглядом подходящую ветку. Десять саженей от земли ровный ствол не имел ни одной серьёзной опоры, но выше торчали сучья толстые, надёжные, а ещё выше росли и ветви, способные укрыть человека.

Монах скинул мешок, освободил спину от самострела, достал верёвку с крюком и, некоторое время примеряясь, раскачивая крюк, одним резким движением забросил его на ближайший к земле сук. Несколько раз дёрнул, проверив крепость, вернул за спину мешок с самострелом и, легко работая руками и перебирая по могучему стволу ногами, взобрался наверх.

Монах устроился на самом верху, где ветви ещё могли держать без напряжения вес человека, без спешки пристроил вещи, снарядил самострел и, отложив его в сторону, немного отпил из баклаги. Затем он прислонился спиной к стволу, прикрыл глаза и задремал. Он, впрочем, не спал, слушал сквозь дрёму дорогу, и вместе с тем отдыхал. Дважды мимо проезжали крестьянские повозки, но монах даже не насторожился. Во-первых, слышен был скрип колес, а он ожидал всадников. Во-вторых, обе повозки ехали из Мурома, а нужные ему путники должны были направляться в город.

Через несколько часов монах услышал перестук копыт, затем голоса. Вот тут уж он встрепенулся, растёр ладонями лицо, разгоняя кровь и прогоняя дрёму, и принялся высматривать всадников. Точно рассчитать встречу, учитывая долгий путь, почти невозможно. Но угадать, если есть к тому дополнительные средства, можно вполне. И монах довольно кивнул, поняв, что увидел тех, кто ему требовался.

Небольшой конный отряд состоял из двух молодых господ и пяти простых ратников. Они ехали не спеша, зная, что до конца путешествия осталось всего ничего, а солнце зайдёт не скоро. Воины больше молчали, зато юные господа говорили без умолку, а о чём именно, разобрать монах не сумел. Он упёрся ногами в сучья и взял прицел.

Один из двух ему нужен, а вот который? Держатся мальчишки на равных. Правда, у одного конь знатный, какого не под всяким князем увидишь, зато второй одет побогаче. Из разговора можно было бы уяснить, кто есть кто, жаль, ветер слова в сторону уносит, звуки мешает. Долго монах самострелом водил уж и отчаялся угадать. Но вдруг на одном из парней застёжка серебряная сверкнула, и не успел блеск погаснуть, как соскочила с самострела смерть.

От тяжелой стрелы, выпущенной с тридцати шагов, да из такого оружия, не упасут никакие доспехи. Юноша был обречён. Но вмешалась судьба. Когда монах уже нажимал на спусковую скобу, в лицо ему с соседней ветки неожиданно метнулась птица. Даже не птица, скорее птенец едва оперившийся. Он не смог помешать выстрелу. Но всё же прицел сбился, и стрела ушла чуть-чуть в сторону.

***

Суздальский княжич Борис, младший сын Константина Васильевича, направлялся в Муром, сопровождаемый отцовскими кметями и боярским сыном Васькой Румянцем. Ваську приставили к княжичу в качестве товарища и тот, понимая назначение на свой лад, всю дорогу донимал Бориса разговорами о битвах, подвигах, походах большей частью чужих, а если своих, то ещё не свершённых. Наивные виды молодого боярина относительно будущего мешали княжичу насладиться важностью настоящего. Как ни крути первое самостоятельное поручение. Может и невелик подвиг, но какой уж есть. Тут бы прикинуть, подумать, как бы лучше справиться и в грязь лицом не ударить. Но Васька сосредоточиться на отцовском поручении не давал, а Борис, не желая в первом же деле прослыть самодуром, властью не злоупотреблял и потакал Румянцу.

Воины в господские разговоры не лезли, ехали молча и поглядывали по сторонам, только что не зевая от скуки. У них-то таких поручений за плечами не один десяток уже. А Муромская дорога не лучше и не хуже других, разве только погода балует. Солнце то проявляется, то скрывается в тучах, дождь то прекращается, то начинается вновь, а холодный северный ветер, несмотря на густой лес, бьёт в спину, будто степной, пробирая до костей даже согретых скачкой людей.

Ничего подозрительного никто из воинов не заметил, и даже услышанный звук они приняли за шорох крыльев. Но Бориса вдруг что-то с силой ударило под рёбра. Так мощно и неожиданно, что чуть из седла не выбило. Он качнулся, едва удержав равновесие, и крикнул:

– Ходу!

Не дожидаясь ответа, княжич со всей силы ударил пятками по лошадиным бокам и привстал в стременах. Конь дёрнулся от неожиданного приказа, но всё же взял резво. Отряд, не раздумывая, бросил лошадей вскачь, стараясь не сильно отстать от юноши.

– Что случилось, князь? – спросил на ходу Румянец.

Недоумение читалось и на лицах воинов. Они не понимали в чём дело, чем вызван неожиданный рывок. Быть может, молодой князь решил кровь разогнать, согреться, или проверить их выучку? А может, боярская болтовня ему опостылела?

Борис без слов показал рукой на свой бок. Плащ в этом месте оказался разодран в клочья, а боковую дощечку доспеха пересекала глубокая борозда, по обеим сторонам которой закрутились колечки железной стружки. Кмети запоздало принялись оглядываться назад и по сторонам, но вновь ничего опасного не приметили.

Скакали они недолго. После очередного поворота дорога пошла круто вниз и вскоре показалась речка Ушна, за которой стоял старый княжеский городок. Теперь он пустовал, а частью даже был разобран – князья вместе с двором вернулись в Муром. Но даже зияющие пустотами стены, казались какой-никакой, а защитой. Потому, миновав мост, Борис придержал коня и перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился. Оглядел более внимательно бок и аж присвистнул

– Ого! Чуть пополам дощечку не разрезало! – восхищённо отметил он. – А попала бы в грудь, думаю, насквозь прошибла бы и дальше бы полетела. Вот это силища! Это ж, из какого оружия так стрелу послать можно?

Казалось, он совсем не испугался того, что оказался так близко от гибели.

– Есть такое оружие, – заметил самый старый из воинов, Тимофей, которого даже князья из уважения не называли Тимохой, вот уже лет десять. – Тяжелый самострел – артабалет. В поездки вроде нашей его не берут, неподъёмный уж больно, да и в походы отправляясь, редко таким оружием запасаются. А вот со стен осаждённых бить из него в самый раз. Даже тяжёлый доспех божьих дворян прошибает навылет. Только вот заряжать такое чудо – два-три человека надобны.

Тимофей задумался.

– Кто бы это мог быть? – спросил он. – Разбойники с таким оружием не шастают, нечисть тем более. Врагов в этих местах у нашего князя нет. Странно всё это.

– Может вернуться, посмотреть? – предложил Румянец.

– Не нужно, – возразил старшина. – Враг, кем бы он ни был, в князя метил. Уж не в нас с тобой точно. А второй раз может и не промазать.

– Да может, он и сбежал уже, – боярский сын не хотел уступать в споре простому воину, пусть тот вчетверо его старше и в сорок раз опытней.

– Ну, а если сбежал, то тем более делать там нечего, – рассудил Тимофей.

– Пожалуй, – согласился со стариком Борис, – тем более дело у меня такое, что в стычки вступать не следует. Мало ли что.

До Мурома от старого городка рукой подать. За Ушной места пошли обжитые, пошли крупные сёла, дорога оживилась и выглядела совершенно безопасной. Остаток пути проехали молча, даже Румянец заткнулся, переживая случившееся – погибни княжич и его службе конец.

На Бориса накатил запоздалый страх, но с ним он справился быстро – чего уж теперь бояться – зато стал размышлять, кто бы это мог зло замыслить? Его посольство в Муром держали в строжайшей тайне. Знали, о нём кроме братьев и отца лишь несколько ближайших бояр, да все те, кто ехал сейчас с ним. Ради тайны и путь необычный выбрали. Не по Оке на корабле, как принято всеми и весьма удобно, и даже не Берёзопольем и далее мордовскими землями, как короче, хотя и опаснее, а большим крюком через Гороховец, по самой кромке владимирских земель. Так что если кто и приметил отъезд княжича, то в сторону Владимира, никак не в Муром.

В предательство кого-то из бояр поверить трудно, невозможно даже. Отец только в прошлом году учинил основательную перетряску своего окружения. Несколько лет без суеты, по-тихому, вызнавал, кто из бояр и дворских, какому из соседей доносы шлёт, кто рот на замке держать не умеет, болтает лишнего под хмельком или хвастовства ради. Пока вызнавал, пальцем никого не тронул, но подозреваемых к важным делам не допускал. А вот как пришло время в Нижний Новгород переезжать, да государство новое поднимать, тут и началась потеха. Всех подозреваемых разом, в одну-единственную ночь похватали княжьи слуги. Вырывали из постелей тёплых от жён да жёнок, из-за столов вытаскивали с затянувшихся гульбищ. Никто ни пикнуть не успел, ни весть подельникам возможным подать. Константин Васильевич дело не затягивал, той же ночью устроил судилище. Как водится, скорое, но справедливое. Иных, кто просто по глупости болтал, по неосторожности, он прогнал только, по мелким городкам разослал; иных, кто за серебро изменил, без жалости приказал казнить. К утру Константин Васильевич имел верные и надежные, как ни у одного князя, боярскую думу и двор. Так что бояре исключаются. Дворские, если кто из них и прослышал о посольстве случайно, исключаются тоже. Напуганы они лет на десять вперёд.