Анекдоты, рассказы, повести

– Молодой человек, так вы час назад как от нас выписались, а поселить сейчас я вас не смогу – мест совершенно нет. Поищите для себя номерок в других гостиницах города.

Она подала мне паспорт назад и уже обратилась к другому просителю, но не учла одно обстоятельство – я не забрал из номера вещи, о чем я администратору и напомнил. Она позвонила на десятый этаж, все выяснила и сказала мне следующее:

– Ваши вещи, молодой человек, в гостиничной камере хранения на втором этаже, получить вы их можете завтра в девять утра, одни сутки хранения бесплатно. Вашего коллегу мы спрашивали – освобождает вы номер или нет, он сказал, что освобождаете. Номер дешевый – мы его сразу же заселили. Приходите после полуночи, если снимется броня – я вас обещаю поселить, а не получиться – так и быть – отдохнете на креслах в нашем холле.

– То есть вещи – плащ и зонтик – я получить не могу?

– Да, молодой человек, только в девять утра.

Шла первая декада сентября, но погода в Киеве была не дождливая и теплая. Я поболтался по Крещатику, откуда прошел по переулку до Владимирской улицы, где плотно поужинал в пирожковой. Затем я наобум пошел в сторону Днепра и дошел до собора и, оттуда кружным путем, немного поплутавши, и слегка продрогнув, ближе к полуночи пришел в неприветливую гостиницу «Украина». Администратор меня пожалела и поселила в одноместный шестирублевый номер. Я, чтобы избежать повторения вчерашней истории, заплатил сразу за двое суток. Я проспал в номере до девяти утра, получил плащ и зонтик в камере хранения, отнес их номер, и сразу поехал в Объединение имени Королева.

Я ехал в метро и трамвае, и в дороге путем логических размышлений пришел к выводу, что в моем гостиничном инциденте косвенно виноват наш могучий русский язык. Видимо, адвокат принял обращенное к нему слово «Вы» за уважительное отношение к своей персоне, а администратор, сказавшая ему «вы» имела в виду нас обоих, и выписала меня вместе с адвокатом. Адвокат-спаситель об этом не знал, а мне двое суток проживания в Киеве, да еще с приключениями и вечерними одинокими прогулками по Крещатику и его окрестностям, обошлись в два червонца – что по тем временам было очень не дешево.

Апрель 2016 года

Блатной пассажир

В аэропорт Воронежа я приехал заранее. На рейс Донецк-Воронеж-Горький я зарегистрировался первым, и поднялся на второй этаж в зал ожидания. Часа через два приятный женский голос объявил, что посадка на мой рейс начинается. Я спустился вниз и присоединился к очереди из трех пассажиров, уже образовавшейся у нужной стойки. Вскоре пришел контролер – невысокая девушка в форменной голубой рубашке – и начала свою работу.

Первым пассажиром была женщина – контролер проверила ее билет, сделала отметку на листе, лежавшем на высокой подставке рядом со стойкой, и пропустила пассажирку на проверку багажа и посадку. Вторым шел мужчина. Контролер посмотрела его билет, обвела на нем штампик регистрации синим кружочком, и громко пояснила выполненные действия:

– Пассажир, пройдите, пожалуйста, к окошку четыре для повторной регистрации.

Мужчина пытался что-то спросить, но контролер уже занималась следующим пассажиром – женщиной с ребенком лет пяти. Мужчина немного потоптался у стойки и быстрым шагом направился к указанному окошку. Женщина с ребенком через минуту была отправлена на взвешивание багажа, проверку и посадку, и очередь дошла до меня. Контролер просмотрела мой билет, сделала отметку в листе, лежавшем на стойке, обвела кружочком мою регистрацию и сказала заученный текст:

– Пассажир, пройдите, пожалуйста, к окошку четыре для повторной регистрации.

Такая избирательность сразу навела меня на мысль, что на посадку не пропускают мужчин, а женщин пропускают, но, как оказалось, я ошибался. Вскоре у окошка номер четыре образовалась еще одна очередь, в которой были и мужчины и женщины и несколько детей разных возрастов. До вылета оставалось около сорока минут. Окошко было закрыто белой картонкой, а в стеклянной клетке рабочего места никого не было. Некоторые отсортированные пассажиры обращали возникающие вопросы в окошко номер три, к находившемуся там работнику аэропорта, и получили исчерпывающий ответ:

– Не беспокойтесь, без вас самолет не улетит.

Пришел мужчина в синем пиджаке с погончиками с одним золотым изогнутым шевроном. Пассажир, стоявший передо мной, был перерегистрирован на рейс Кисловодск-Воронеж-Москва с началом посадки через час, и рейс Москва-Горький и отправился к стойке номер два. Я подал свой билет. Старший контролер – это был он – крестом зачеркнул мою регистрацию и уже хотел отправить меня в кассу для выписывания новых билетов, но не успел, так как я возразил. И на это была причина – к этому моменту посадка у нашей четвертой стойки завершилась и никаких пассажиров, кроме тех, что стояли в первичной очереди, на посадку не пропускали – значит, места в самолете оставались, и я поинтересовался:

– Товарищ контролер, почему вы не оправляете меня на воронежском рейсе, там остались места или нет?

Контролер ответил:

– Мест в самолете из Донецка нет, мы вас отправляем на Москву в Домодедово, а оттуда вы будете отправлены в аэропорт назначения – Стригино, следовательно, в Горький.

– Нет, я не желаю лететь в Домодедово, отправьте меня сразу в Стригино.

– Я вам объясняю – мест на рейсе из Донецка нет, а если вы не желаете лететь – сдавайте билет или идите к дежурному по аэропорту.

И строгий старший контролер вернул мне мой билет, предварительно зачеркнув на кружочке и штампике крестик маленькими черточками. Теперь на моем билете, купленном, кстати, месяц назад – в июле – в центральной кассе Аэрофлота на проспекте Ленина в Горьком, в углу было нарисовано нечто похожее на мишень – в центре был штампик, поставленный на номер рейса, он был обведен кружком, кружок был перечеркнут большим крестом, и на кресте по краям были восемь зачеркивающих крест маленьких перпендикулярных черточек.

До посадки на мой рейс оставалось двадцать пять минут. Я пошел к дежурному по аэропорту. В большой комнате дежурного, разделенной надвое металло – стеклянной перегородкой шла обычная работа. В зоне пассажиров никого не было. В зоне дежурных находились две женщины – работницы аэропорта. Одна, перед ней стояла табличка «Помощник дежурного», что-то изучала в многочисленных документах, разложенных на ее большом рабочем столе, вторая, когда я зашел, начала что-то тихо говорить в микрофон, укрепленный на ее столе, на гибкой подставке. Ее низкий грудной голос в усиленном виде донесся к нам из зала аэропорта:

– Товарищи пассажиры, посадка на рейс Кисловодск-Воронеж-Москва завершается, просим…

И тому подобное.

Дежурного по аэропорту в помещении не было. Помощник дежурного, у которой кроме документов на столе лежали наушники, из которых были слышны переговоры диспетчеров с вышки и пилотов, предваряя мой вопрос, кивнула в сторону ряда стульев, прикрепленных у стены:

– Пассажир, вы к дежурному? Ожидайте.

Прошло еще минут двадцать. До отправления моего самолета оставалось не более пяти минут. Через дверь, ведущую во внутренние помещения аэропорта, пришел дежурный – мужчина в фуражке и с двумя золотыми шевронами на погонах. Он принес еще кипу документов и положил ее на стол помощницы и обратился ко мне:

– Пассажир, я вас слушаю.

Я молча подал ему мой изрисованный билет и паспорт. Дежурный изучил паспорт, затем сверил его с билетом и спросил помощницу:

– Наташа, что у нас с донецким рейсом?

– Донецкий, Леонид Маркович, посадку закончил, начал рулежку, взлет разрешен. Двадцать три пассажира с этого рейса, с посадкой в Воронеже, переоформлены на кисловодский рейс на Москву, посадка заканчивается. Один пассажир отказался от переоформления.

– Ну, так вон он и стоит перед нами.

Дежурный еще раз посмотрел в мой паспорт и предложил:

– Олег Николаевич, оформляем на кисловодский? Еще успеваем, скоренько все сделаем и домой? Наташа сама сейчас все сделает и прямо в самолет!

– Нет, я прошу меня отправить донецким.

– Ну, как, Олег Николаевич, вы не понимаете, лайнер на рулежке, улетает…

Наташа поправила:

– Леонид Маркович, минуту назад донецкий улетел.

– Видите, донецкий улетел, скоро кисловодский улетит, потом будет бакинский, что так и будете упрямиться? Говорите, Олег Николаевич, какое ваше решение?

– В город сейчас поеду к дежурному по Обкому, запишу ваши фамилии и буду на вас жаловаться. На ваше отношение к гостям города Воронежа. На ваше самоуправство.

– Прямо в Обком? А почему не в ЦК? Смотри, Наташа, у нас Олег Николаевич прямо в Обком намерен жаловаться на нашу работу. И кто там такую мелочь будет разбирать?

– Разберут. Они приглашали они и разберут.

Я вынул из сумки и подал дежурному пачку документов. Там были: приглашение на Всесоюзное совещание, письмо на мое имя из Воронежского обкома, согласованные в министерстве тезисы моего выступления, материалы совещания, цветной подарочный проспект города Воронежа, отпечатанный для основных участников совещания.

Леонид Маркович полистал документы, раскрыл материалы совещания, и обнаружил, что я выступал седьмым, а первым выступал знаменитый академик Патон из Киева. Совещание проводило Министерство общего машиностроения совместно с Воронежским обкомом, а на лицевой странице приглашения красивыми буквами было написано: «В год 40-летия Великой победы». Леонид Маркович вернул мне документы и спросил помощницу:

– Наташа, так что там за история с донецким?

– Леонид Маркович, донецкий прилетел из Жданова с хоккеистами, двадцать четыре места. Пришлось пассажиров отправлять кисловодским.

– Что за хоккеисты такие, откуда они в Жданове?

– Откуда я, Леонид Маркович, не знаю, а посадку на донецкий в Жданове провели по заявке Украинского республиканского спорткомитета, киевская хоккейная команда «Сокол» летит на турнир в Горький по приглашению горьковской команды «Торпедо».

– Наташа, золото ты наше, все знаешь, и не подсказываешь. Что мы не могли одного пассажира посадить на места экипажа в почтово-багажное отделение? Или не могли?

– Могли, конечно, два места были на взлете не заняты. Кто же знал, Леонид Маркович, что это гость Воронежа?

– А что на завтрашний донецкий?

– На завтрашний, субботний, Леонид Маркович, все места заняты, Донецк забрал и наш резерв, билеты на Горький уже спрашивали в кассе, пять или шесть пассажиров в зале ожидания ждут с пересадки.

Дежурный немного подумал и обратился ко мне:

– Да, Олег Николаевич, недоработочка вышла. А завтра суббота, и билетов нет. Сами понимаете, лето заканчивается, пассажиропоток с юга увеличивается. Опять же учебный год начинается, детей везут с курортов родители. Да….

Я прервал дежурного своей репликой.

– Скоро чемпионат, хоккеисты летят на предсезонные турниры, а мне как домой добраться из красивого города Воронежа? А я билет в июле купил, и вот не могу его реализовать. Это хоккеистов нужно было отправить кисловодским, а нас, пассажиров, отправить согласно купленных за денежки билетов. Разве не так?

– Это, Олег Николаевич, вы правильно говорите. Но такая практика, хоккеисты будут жаловаться, прибегут тренеры, задержат рейс. Любимая игра… Мы так сделаем. Я сейчас поселю вас, Олег Николаевич, в нашу гостиницу для пилотов, тут в аэропорту, и дам шесть талонов на питание в наш буфет, а для дежурного на завтра я оставлю записочку. Меня завтра не будет. Придете к Наташе за час до вылета, напомните, записочку покажете завтрашнему дежурному. Наташа кто завтра?

– Лузянин.

– Вот Лузянину Наташа отдаст записку, и мы вас отправим домой донецким. А в Горьком вас сейчас встречать будут?

– Нет, но думают, что я сейчас прилечу.

– Через полтора часа в Стригино будет посадка вашего рейса. А вы позвоните прямо от меня. Сообщите о ситуации. В книгу дежурства мы ничего писать не будем, согласны, Олег Николаевич? Зачем нам эта бюрократия!

Я кивнул головой, зашел за стеклянную перегородку и с телефона на столе дежурного позвонил к себе домой. Все пришлось сделать так, как и спланировал опытный Леонид Маркович. На следующий день я пришел из гостиницы в аэропорт и зашел в помещение дежурного. Незаменимая Наташа была на месте, она посмотрела на меня, улыбнулась и сказала:

– Тома, вызови Лузянина в дежурку, к нему посетитель, Олег Николаевич Лукин.

Диктор Тамара все тем же натренированным низким грудным голосом позвала по громкой связи дежурного на рабочее место. Минуты через три пришел дежурный – Лузянин. Он поздоровался со мной за руку, взял у Наташи записку, прочитал ее, и провел со мной такой инструктаж:

– Так, давайте паспорт и билет. Сейчас пойдем в кассу через служебный коридор. Будет скандал, билетов нет, пассажиры стоят и ждут освобождения мест, будут вас ругать. Никому не отвечайте, и мы вас посадим на места пилотов в багажное отделение. Готовы?

Мы пошли внутренним коридором к кассам. Когда дежурный Лузянин открыл дверь в клетку кассы, и мы встали на ее пороге, мне открылась следующая картина: окошко кассы было закрыто картонкой, кассир мужественно сидела на стуле лицом к закрытому окошку, слева и справа от окошка кассы стояли люди, желавшие стать пассажирами, и они так перегораживали всю стеклянную перегородку плотной живой массой и так напирали на нее, что казалось, что она сейчас не выдержит и рухнет внутрь. Наше появление с тыла кассы вызвало у граждан море эмоций, будущие пассажиры бурно и громко негодовали:

– Опять блатного привели…

– Когда кончиться это безобразие…

– Кассир, не отпускайте билеты налево…

– Девушка, я с ребенком стою с вечера…

– А говорят, что участникам и ветеранам все дороги открыты, а билеты продают толстым бугаям…

– Дежурный должен следить за порядком, а он себе на карман зарабатывает…

– И не стесняются, пилоты…

И все в этом духе. Особенно негодовала женщина, стоявшая в очереди первой. Она сверкала выпученными карими глазами, всячески старалась обратить на себя внимание кассира и дежурного, и пыталась затеять ссору со мной, вызывая меня на словесную дуэль. Муж, стоявший рядом с ней, что-то ей тихо говорил, но это ее не успокаивало. Я узнавал в ее поведении манеры жительницы Заречной части моего города, но вступать с ней в дебаты мне запретил дежурный. Самым мягким выражением, которое она отпустила в мой адрес, было:

– Чё вылупился, сволочь блатная?

На все это дежурный Лузянин, чтобы снизить накал потока обвинений в свой адрес сказал:

– Граждане, успокойтесь. Никаких балетов кассир не выписывает. Билеты на все свободные пассажирские места будут выписаны после загрузки донецкого рейса. А это наш сотрудник, он действительно летит на Стригино – Горький, но летит по посадочному талону на служебных местах для пилотов.

Билет, он же талон, мне был выписан. Лузянин попрощался со мной за руку – он понимал, что я тоже серьезно пострадал от действий вчерашней дежурной смены аэропорта, и поручил контролеру отвести меня в самолет. В самолете стюардесса просмотрела мой багаж – спортивную сумку и посадила в передний багажный отсек на откидное кресло пилота прямо напротив посадочного трапа. Вскоре самолет наполнился пассажирами, – донецкими, летевшими до Горького, и новыми – воронежскими. Стюардесса стояла рядом со мной и вела переговоры по радиотелефонной связи. До вылета оставалось около пяти минут. Я услышал такой диалог:

– Борт 2170, рейс Донецк-Воронеж-Горький. Имеем два места.

– Вас понял, борт 2170. Продаем два места. Ожидайте.

Через пять минут по трапу в самолет поднялись запыхавшиеся пассажиры. Первой на борт нашего лайнера вступила раскрасневшаяся дама в светлом брючном костюме и туфлях на высоком каблуке – это была та самая предполагаемая жительница горьковской заречки, назвавшая меня сволочью, за ней на борт поднялся лысый мужчина в белой курточке с двумя тяжелыми чемоданами – муж раскрасневшейся дамы. Пока стюардесса проверяла билеты, дама увидела меня на кресле пилотов, но ничего не сказала, и презрительно отвернулась. Через минуту два счастливых пассажира – муж и жена – единственные кому были проданы перед вылетом билеты на наш рейс, стали пробираться по проходу в самый хвост пассажирского салона. Я думаю, что эпизод со мной еще более укрепил даму в ее мнении, что все везде по блату и обычный человек, каким, скорее всего, и был ее лысый муж, ничего с этим поделать не может.

А был ли я действительно блатным пассажиром? Ответ неопределенный.

Когда самолет набрал высоту, то стюардесса выполнила необходимые объявления, вернулась в мой отсек, задернула шторку в пассажирский салон и спросила?

– Черный кофе будете?

– Буду!

– Вам с сахаром?

– Двойной кофе и, если можно, без сахара.

– Сейчас пилотам сделаю, а потом нам!

И я понял, что я все-таки блатной пассажир, хотя бы в полете.

Апрель 2016 года

День Красной Армии

День Красной Армии в том году приходился на субботу. Я был в Донецке второй раз, а Валера, мой сослуживец – первый. Обстоятельства вынуждали нас продолжить работу в Донецке еще минимум до вечера вторника, поэтому, что делать в чужом городе в субботу и воскресенье было загадкой.

Важным фактом для этого повествования служит то, что Валера был украинцем, хотя в паспорте был записан как русский. Его отец прекрасно говорил на украинском языке. Валера тоже отлично говорил на украинском, и выучил украинскому языку двух сыновей.

Часов в десять мы покинули гостиницу «Шахтер», в которой проживали, и зашли в столовую напротив, чтобы перекусить. Пожилая гардеробщица приняла наши пальто и внезапно предложила:

– Мальчики, выручите, купите виноградной водочки.

Прямо в гардеробе стояли несколько ящиков местной водки, разлитой в большие зеленые бутылки. Праздник начинался весело. Мы поели пельмешек, выпили чаю с ватрушкой и вышли на улицу. Откуда-то издалека доносились звуки оркестра. Валера предложил:

– Олег, пойдем, прогуляемся. Два дня в Донецке, а город не видели.

Мы пошли по улице к проспекту (Артема, если не ошибаюсь), а дальше по нему направо на звуки оркестра. Было тепло, Валера снял шляпу, а я фуражку. Фуражку я засунул в карман пальто, а шляпу Валере пришлось тащить в руке. В киоске, расположенном у перекрестка, продавали мороженое. Валера купил фиолетовое фруктовое мороженое в картонном стаканчике, и мы остановились на солнышке у киоска. Валера медленно поглощал мороженое с помощью деревянной палочки, а я просто стоял рядом и держал Валерину шляпу. Киоскерша через пару минут обратила на меня внимание:

– Мужчина, а по случаю праздника у нас водка в разлив, пирожки с вишней на закусочку. Не желаете?

Донецкий праздничный сервис удивлял. Мы стали продвигаться ближе к оркестру. Народ на улице прибавлялся. Наконец, мы достигли уровня оркестра – он играл в парке, а невдалеке от него стояла большая толпа митингующих с какими-то плакатами. Я немного знал Валерин характер, поэтому сказал:

– Валерий Батькович, пойдем назад, там в том конце проспекта есть, я знаю, универмаг с польскими товарами. Посмотрим?

Валеру это предложение не устраивало, и мы перешли через улицу, и подошли к толпе. Митинг был посвящен тому, что украинцев нельзя призывать служить в армию вне Украины. Люди, выступающие на антивоенном митинге, по очереди поднимались на трибуну, установленную слева от здания почтамта, и на прекрасном русском языке ратовали за права украинцев. Я молчал, а Валера внимательно слушал и качал головой. Вдруг он решился и дернулся вперед к трибуне, я едва успел его ухватить за руку. Он пытался вырваться со словами:

– Олег, пусти, сейчас я этим провокаторам расскажу кто такие настоящие украинцы.

Но я был намного сильнее и, используя это преимущество, стал оттаскивать Валеру от толпы в сторону оркестра по площади. На нас стали обращать внимание. Со стороны это выглядело так, что я не даю своему другу сказать слово на митинге, посвященному борьбе с военным призывом. Но я то знал, что Валера хочет залезть на трибуну и на украинском языке объяснить, что украинцы должны не только служить в Красной Армии, а быть там лучшими. Через минуту мозг у Валеры охладился, и он покорно пошел со мной по проспекту к далекому универмагу.

Когда мы отошли на достаточное расстояние, то я сказал:

– Валера, не мешай людям отдыхать. Нам эти шахтеры, не желающие отправлять своих детей в армию, просто набьют морду. Мне набьют мою русскую морду, а тебе твою украинскую. И крепко набьют, и будут правы.

– А почему будут правы?

– А потому, что вот эти дончане, – и есть теперешние украинцы. А тебя, хотя ты и украинец, они своим не считают, ты для них чужак, живущий на Волге, и кроме как по морде, ты здесь ничего не получишь. Ну не считая виноградной водки в разлив и пирожка с вишней. Усек?

Валера согласен с этим не был, но спорить не стал, а получать от шахтеров по морде ему все же не хотелось.

Апрель 2016 года

Антенна

На Северный полигон в Мирный я ехать не хотел. Очередь была не моя, вообще это была не моя стойка, но завлаб Сидоров все это не учитывал, он вызвал меня и Толю Аникина и сказал голосом, не допускающим возражений:

– Толя, берешь Олега и дуешь в Мирный менять плату в стойке системы «Берилл». На все про все у вас семь дней – два туда, три там, два назад. Все понятно?

Толик кивнул. Так я поехал в Мирный.

В Мирном стоял мороз, и дул с севера противный ветер, – он сдувал с высоких сугробов, громоздившихся вдоль всех тротуаров, и бросал редким прохожим за шиворот колючие ледяные снежинки. Мы с Толей поселились в гостинице, а утром пошли пешком в управление, к которому относилась нужная нам войсковая часть. Подполковник – заместитель начальника отдела – принял нас по-доброму. Он расспросил Толю о цели нашего неожиданного для него визита, и, когда узнал номер нашей части, обрадовался. Он сказал:

– Мужики, ехать вам семьдесят верст, мотовоз туда не идет, поэтому поедете со мной, завтра с утречка. Я сам закажу машину, и оформлю вам пропуска; а сегодня отдыхайте, но без глупостей.

Рано утром машина подполковника подхватила нас из гостиницы, и мы поехали по бетонке, очищенной грейдером от снега, в далекую войсковую часть. Подполковник – его фамилия была Беленко – ехал в часть по рутинным делам, а нас он захватил просто с оказией. Всю работу мы выполнили за три часа – к двум часам дня, и пришли к зданию штаба. Беленко увидел нас в окно, вышел и спросил:

– Отстрелялись, или проблемы?

Толик подтвердил, что мы «отстрелялись», на что Беленко сказал:

– Мужики, сейчас мы дойдем до вышки связи, там мне бойцы откручивают со второй площадки телевизионную антенну. Заберем ее и живенько поедем, лады?

Около вышки была бетонная площадка, очищенная от снега. Я, Толик Аникин, Беленко и зам командира части по измерениям, презентовавший телевизионную антенну подполковнику, стояли небольшой толпой на этом бетонном островке посреди необъятной снежной тундры. Выше нас метров на шестьдесят три солдата в белых тулупах уже открутили антенну от вышки и приготовили ее к спуску на толстой киперной ленте. Зам командира махнул им рукой, и бойцы начали спуск антенны вниз. Мы с Толей были одеты не по погоде, мерзли на легком, но холодном ветру, и стояли, задравши головы вверх. Медленно, как нам казалось, антенна спускалась с довольно приличной высоты.

Все шло хорошо, но неожиданно ветер поменял направление и дунул разок сильнее. Антенна, привязанная на киперной ленте, как пушинка была отброшена от вышки, а при обратном движении лента завилась вокруг вышки на полтора оборота.

Заместитель только успел крикнуть, – «Не дергай!», но бойцы уже дернули. Дальше все случилось мгновенно. Лента лопнула, и антенна понеслась нам на головы, так стремительно, что мы не успели ни о чем подумать. В двух метрах от нас она с грохотом ударилась о бетонную площадку, и разбилась на десяток осколков, а главная ее часть подскочила как баскетбольный мячик, улетела под откос, пробила наст и зарылась метрах в десяти от нашей площадки в глубокий снег.

Заместитель уже через четверть минуты выложил в адрес неловких бойцов весь запас отборного северного мата. Беленко оказался сдержанным человеком, он посмотрел на осколки подарочной антенны, и выразил недовольство скупыми словами:

– Да, Виктор, у тебя то понос, то золотуха! Ладно, не провожай, мы поехали.