Первые из индиго

– Ты изменилась, – сказала Лада, с которой мы не виделись лет десять. – Была такая егоза, а теперь стала и степеннее, и женственность в тебе появилась. Мама писала, ты теперь зам редактора, скоро, наверное, и редактором будешь.

Я улыбнулась, наверное, кисло, потому что лучше быть первоклассным журналистом, чем посредственным редактором, а журналист я, действительно, хороший, вот только Балоцкий, похоже, об этом забыл.

Но пока я не стала ставить в известность родню, что собираюсь менять работу, но уже оповестила знакомых, может, кто и посоветует что-нибудь дельное…

Не буду вдаваться в подробности, кто из моих родственников кем кому приходится, потому что и сама разобралась, да, с огромным трудом в Древе, по-научному называемом генеалогическим. А листья на нём – имена. Такая вот обложка Книги Жизни, ведь есть, где-то есть и Древо, начинающееся от самих Адама и Евы.

А то древо, которое составили мы – вовсе не древо, а одна из его бесчисленных крошечных веточек…

Составляли мы его в деревне, старинной, вопреки бездорожью оккупированной дачниками, потому что рядом Волга. В таких уголках собраться родственникам приятно вдвойне, тем более в доме, где жили предки и, кажется, наблюдают за нами, живущими ныне, так что иной раз, прежде чем выпалить какое-нибудь словцо, подумаешь: «А надо ли?» «А что сказала бы бабушка такая-то или дедушка такой-то?». И промолчишь…

По дороге мы, конечно же, застряли в колее и не в одной, но о бездорожье я уже упоминала.

За рулём серебристого фольксвагена бледнел Петруша, чтобы не ругнуться особенно смачно при новой родне, то есть при мне, и матери с бабушкой, которую в семье называют, не смотря на почтенный возраст и благодаря моложавому виду просто Лада.

Так или иначе, мы приехали глубокой ночью, как показалось мне, прямо в прошлое, слившееся вдруг с настоящим и, быть может, даже опередившее его.

Разбредаться по кроватям и диванам мы начали уже часа в два ночи. Тёте Римме достался диван у двери, но неожиданно она запротестовала:

– У двери – ни за что! – и пошла проверять, хорошо ли закрыта входная дверь.

Разобравшись с замком, не смотря на уверения, что в дом, если кто и войдёт, то разве что пьяные дачники, которых местные знают в лицо, она улеглась, наконец.

Но боялись тётя Римма не людей, а привидений.

– Я знаю, что в нашем доме есть проход в другой мир, и даже знаю, где он. В печном проёме!

– Выдумываешь всякие глупости на ночь. Спи уже! Это этот, как наш дед Мороз, только безбородый. Санта Клаус! А ещё говорят, что медики – неисправимые материалисты, – усмехнулся дядя Вова.

– А я не медик, а психолог, – с достоинством парировала тётя Римма. – И педагог к тому же. Не забывайте, что у меня два высших образования!

– Да хоть десять! Я так понимаю, шарлатанство всё это, – остался при своих дядя Вова. – Я люблю, чтоб всё просто и понятно.

Но тётя Римма выглядела такой напуганной, что я поинтересовалась:

– А почему ты решила, что проход в другой мир именно там?

– Потому что прошлым летом я спала возле печки, и мне привиделась баба Даша.

– Так это было не во сне? – удивилась Лада.

– Нет, конечно. Вернее, так: между реальностью и сном.

– Она тебе что-то сказала? – заинтересовался Петруша, который в этом доме бывает гораздо чаще, потому что учится на инженера в ближайшем городе, там же, где живёт Лада. А тётя Римма с мужем давно уже перебрались в Москву.

– Нет. Она протянула мне руку, сжатую в кулак, а когда разжала его, в ней были скальпель и бинт, и через месяц мне сделали операцию.

– А я-то думал, я сошёл с ума, – покачал головой Петруша.

– Что такое? – насторожилась Римма.

– Так, ничего, – хотел Петруша утаить интересное, но этот номер у него, конечно, не прошёл.

– Это было тоже летом, когда я перешёл в одиннадцатый класс и думал, куда поступать после школы.

– Да… – вздохнула Римма, вспомнив нелёгкие для всех родителей времена.

– И вот как-то ночью я открываю глаза, как будто от яркого света. И вижу её.

– Бабулю? – замерла тётя Римма.

– Да нет, не бабулю. Александру Матвеевну. Только я тогда её ещё не знал. И она была во всём белом. И она так наклонила голову и говорит: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». А сидела она вон на том кресле, – он показал на кресло возле печки. – А потом через неделю, когда Алиса Львовна познакомила меня с Александрой Матвеевной, я даже рот открыл. Надо же, моя репетитор – та самая белая женщина. И как-то стало мне чуть-чуть не по себе. А она вдобавок ко всему так же наклоняет голову, улыбается и произносит ту же самую фразу: «Ты хочешь знания? Я дам тебе знания». Только представьте!

– Брр! – передёрнуло тётю Римму. – А что ж ты мне сразу не рассказал?

– Мам, ну я ж знаю, какая ты у нас трусиха… Зря я вообще… А ты почему тогда не сказала, что к тебе явилась бабуля?

– Так! Решено! Спать сегодня я не буду, – и тётя Римма торопливо включила светильники в форме фонариков по углям.

– Да и мне что-то не хочется, – поддержал Петруша.

Соловьи пели на старом кладбище, плавно переходящем в лес, так и хочется написать «серенады». А что же петь ещё в июне? И спать мне, не смотря на столь позднее время, совершенно не хотелось. Я закрыла глаза и пыталась строить дом своей мечты, но эта хитрость мне никогда не помогает, может быть, потому, что я понятия не имею, как хотя бы приблизительно выглядит дом моей мечты.

Наверное, он должен быть в берёзовом лесу, двухэтажный, из красного кирпича. Или, может, лучше в Париже. Но тогда я тем более не представляю, как он должен выглядеть. Или дом-пароход? Эта мысль мне очень даже нравится, но тогда в любом случае нужен ещё и на земле, а лучше сразу два – в Париже и берёзовом лесу.

В общем, сон совершенно не шёл. Я слышала, как храпит, ворочается и что-то при этом бормочет тётя Римма. Я видела очертания старой нехитрой мебели и печки и в то же время шла босая по мокрому лугу…

Я была в том же, в чём легла спать – в ночнушке бабушки Раи, среди них и, может быть, даже одной из них, но на меня почему-то никто не обращал равным счётом никакого внимания, кроме, я думаю, медведей, так и рвущихся с привязей.

Компания, в которой я непонятно как оказалась, была пёстро разодета, и на многих – яркие колпаки, по которым без труда угадывались скоморохи.

Судя по их настроению и частому упоминанию в перебрасывании словами яркого, как карусель, «ЯРМАРКА», мы направлялись именно туда через близлежащие деревни.

Нет, это была не наша, какая-то другая деревня, а наша была под горой.

Мы спускались вниз к тому месту, которое облюбовали бобры, только озеро было больше, и дом был другой, с соломенной крышей, как, впрочем, и у всех домов в окрестности.

В голове моей лихорадочно крутились слова тёти Риммы о том, что за печкой в нашем доме находится проход в другое измерение, и теперь у меня не оставалось на этот счёт ни малейших сомнений.

Конечно, это измерение уступало нашему в отношении благ цивилизации, но скучать здесь, явно, не приходится.

У девушек в длинных вышитых сарафанах и ромашковых венках в руках были бубны, в которые они непрестанно ударяли.

Девушек было только четверо, и все как одна с длиннющими косами и ярко накрашенными чем-то тёмно-бордовым (неужели свёклой?) щеками. И все были очень красивы.

– Что с мишками творится, не пойму, – одна из них перестала бить в бубен и беспокойно переводила взгляд с одного медведя на другого.

Мишек было четверо – все такие худые и грязные, что и медведями не назовёшь.

– С утра спокойными были, – согласилась с ней другая девушка и тоже перестала бить в бубен.

– Так мы до ярмарки целый год идти будем, – сделал в воздухе сальто шагавший впереди скоморох. Из- под колпака его прямыми жёсткими пучками торчали волосы цвета сухой соломы. – А ну, девчата, веселей! Пусть вся деревня слышит, что скоморохи на ярмарку идут!

Девушки с удвоенным задором снова забили в бубны, засмеялись скоморохи, но разудалому нашему веселью пришёл вдруг совершенно неожиданный конец.

– Ах вы, брадобреи окаянные!

Откуда-то со стороны соседней деревни спешил по ромашковому полю наперерез мужчина с длинными волосами, по-видимому, священнослужитель.

Ромашки, бесчисленно рассыпанные по взгорьям, смотрели своими жёлтыми глазами на Большого Брата Солнце и хотели дотянуться до самого неба.

Во сне метаморфозы – обычное явление и даже закон, поэтому не было ничего удивительного, когда я обнаружила, что я – уже не я, а одна из четырёх девушек, и в руках у меня бубен, а я смеюсь и ударяю в него так, как будто всю жизнь только этим и занималась.

Я и не заметила, как мой бубен оказался в руках у бородатого учителя нравов и прошёлся, как он выразился, по бесстыжим мордам брадобреев, то есть артистов-мужчин, тщательно выбритым.

– Хотите быть как женщины, тогда уж и платья носите, как женщины! – сопровождал он свои действия назиданиями. – Ещё и лица разукрасили, негодники!

Да, наше скоморошье войско было с позором разгромлено. Мужчины разбежались кто куда, а медведи, отпущенные с привязи, ещё вертелись среди толочеи, не зная, что делать со внезапно обретённой свободой.

– Держите же медведей! – спохватился тот же скоморох с волосами-скирдами.

Просто удивительно, как рачитель традиций со всеми нами справился, ведь нас было человек пятьдесят, да ещё и четыре медведя, а он один, но силища богатырская…

Когда ко мне вернулось сознание, оказалось вдруг, что я понимаю лягушачий язык.

– Ква! – сказал лягушонок, что в переводе на человеческий означало «что ты делаешь в нашем болоте?»

– Каввааа! – спросил он уже громче, кто я такая, а точнее, потребовал рассказать о себе.

– Кто я такая, и сама не знаю, я шла куда-то со скоморохами. Ты, конечно же, спросишь моё имя и откуда мы шли, но я не знаю, что тебе ответить. А в болото утащил меня медведь. Кстати, ты его не видел?

Лягушонок ответил, что медведь убежал, как и положено медведю, в лес, и будет просто замечательно, если он постарается впредь обходить стороной их болото, тем более, что так лучше для самого же косолапого, а то ведь и увязнуть недолго.

Только теперь я осознала весь ужас своего положения. Я лежу на островке посреди огромного болота, за которым начинаются владения бобров, и как выбраться на большую землю, совершенно непонятно.

Избавление пришло неожиданно. Где-то рядом послышались голоса – старческий и юный.

– Не понимаю только, как вы могли услышать из другой деревни лягушонка, – недоумевал юноша.

– Доживёшь до моих годков, вот тогда и поймёшь. Слух и нюх у меня, как у собаки.

«Помогите!» – хотела позвать я, но из горла вырвался только слабый стон, и всё-таки меня услышали.

– Я же тебе говорил, – обрадовался старик. – Лягушонок зря не позовёт.

От радости я готова была расцеловать лягушонка, и даже ничуть не удивилась бы, если бы он превратился в прекрасного принца.

В этом полусне было возможно всё, но, помятуя о том, что принц у меня уже есть, я ограничилась улыбкой и огромным спасибо, а на прощание спросила, как зовут моего зелёного спасителя.

– Ты можешь придумать мне имя сама, – ответил он и отпрыгнул в траву.

– Хочешь, тебя будут звать Макс? – предложила я лучшее из имён.

– Хорошее имя для лягушонка, – одобрил он, а дальше я перестала понимать его лягушачий язык, и он ускакал по своим лягушачьим делам.

Только тогда я в полной мере ощутила, как болит и ноет моё тело, а голова так и вовсе – чугун чугуном.

Я снова застонала, а старичок покачал головой:

– Ай-яй-яй! До чего только девок пляски с медведями доводят. Пойдём, канатная плясунья!

Мальчик проложил длинную жердь от тверди, на которой они стояли, до моего островка, и оказалось, я, и правда, умею ходить по канату. Интересно, где я этому научилась?

Кое-как, опираясь на их обоих, благо старик был бодр и крепок, а мальчонка коренаст, я добралась до избушки, утопавшей в подсолнухах. Так вот почему я обожаю младших братьев Солнца!

С облегчением я упала на лавку у порога и снова потеряла сознание. Когда я открыла глаза, надо мной хлопотала женщина красоты необыкновенной. Представьте себе огромные миндалевидные, не светло синие – почти голубые глаза с длинными пушистыми ресницами, взлетающими до самых тоже летящих, как далёкие ласточки, как будто нарисованных, бровей. Высокие скулы придают лицу что-то рысье, а маленький, чуть вздёрнутый носик, напротив, – кошачье.

Рот тоже маленький и алый, как два изящных лепестка, а косы чёрные, тяжёлые – никогда таких раньше не видела – спадают прямо на пол, потому что красавица сидит на табурете.

– Правда же, хороша? – услышав, что я пришла в себя, улыбнулся старик. – Дочь моя, так и зовут её, Варвара-Краса. Нигде во всех окрестных деревнях краше девки нет, а женихи наш дом обходят стороной, только издали заглядываются.

– Почему же?

– Было Варваре видение или сон, что суженый её появится в наших местах со стороны Волги, приплывёт на барже по воде. Так и ждёт-дожидается, и красота её не меркнет, только года идут и идут…

– Выпей, сколько сможешь, – поднесла Варвара к моим губам какой-то зловонный отвар. На вкус он оказался слегка горьковатым, так что несколько глотков я сделать смогла.

– А теперь ложись, мамочка, – бережно уложила меня обратно на лавку Варвара, которая, да, в этом не было никаких сомнений, была моей внучкой. Но как же такое возможно?

Голова от напряжения разболелась так сильно, что я проснулась…

Утром я проснулась от позвякивания посуды, приятно переносящего из колыбели снов в домашний уют. Не знаю, который был час, но солнце уже светило ярко.

– Не дождались тебя, сели чай пить, – оправдывалась бабушка Рая, глядя на пустой стул за столом.

Исходящая лесными ароматами кружка не заставила себя ждать.

– Я с утра уже оладьев напекла, – продолжала бабушка Рая, уютная, очень даже для своего возраста красивая, с добрыми морщинками и смеющимися синими глазами.

Аппетитная горка вздымалась посередине стола.

– Все наши деревенские в сборе, – подмигнула мне Лада. – Только Саши не хватает. Тоже собирался приехать, да спину прихватило.

– А что же Алиса? Не приедет на родственницу посмотреть? – принялась за оладьи, подавая пример, бабушка Рая.

– Ты что! – замахала на неё руками Лада. – Ты же знаешь, сколько у неё дел! Завтра мы к ней сами заедем. Вернее, не к ней, а к Каринке. Она как раз только что закончила ремонт, так что будем праздновать новоселье нашей городской компанией, – снова мне подмигнула.

– А мы уж как-нибудь в деревне жару переждём, – усмехнулась бабушка Рая.

– Сегодня грозу обещали, – вставил веское словцо Петруша.

– Вряд ли… Всю ночь лягушки квакали, – возразила Римма.

– Не квакали никакие лягушки, тебе приснилось, наверное, – стоял на своём Петруша.

Но о лягушках вскоре забыли, потому что появилась сорока.

Сорока не была обычной сорокой, сказочная прямо-таки сорока, огромная, довольная и важная, как почтальон, принесший радостные вести, проскакала от одного окну к другому и обратно.

– Смотрите, не сорока, а конь, – подошёл к окну Петруша, а за ним и мы. – Принесла нам какие-то вести…

– Дядя Саша приедет, – предположила Лада.

А сорока улетела, но отходить от окна не хотелось.

Я и отвыкла уже от сельских пейзажей. Всё работа и город. И спешка, конечно. А так, чтобы просто отдохнуть душой – такого не было давно.

– Смотрите, правда, дядя Саша! – обрадовался, как ребёнок, Петруша. – Не обманула, значит, белобока.

И мы поспешили на улицу.

– Надо же, совсем малявкой была, помню, шустрая такая, гусей по деревне гоняла, – обнялись мы с дядей Сашей, – и вот погляди-ка! Поди и языки знаешь?

– Знаю.

– Только я думал ты ух, а ты худая, как банан, – добавил ложку дёгтя.

Правда, уже через минуту он изменил своё мнение обо мне, потому что в гости заглянула наша дальняя родственница тётя Кира.

– Глянь, какая красавица к нам приехала, стройная, как тростиночка… – занял с порога беседой. – А ты опять на всё лето в деревню?

– А что делать в городе? Там сейчас такая пыль и жара и пахнет асфальтом. От земли хоть тоже испарения, но куда как легче переносятся.

– Всё книжки читаешь?

– Да, новая книга вышла о здешних местах, как закончу – дам тебе почитать…

– Кира у нас учёная, – отрекомендовала бабушка Рая. – Можно сказать, краевед.

– Какой там краевед! – махнула рукой тётя Кира. – Так, для себя интересуюсь, как предки жили. Вот этот дом у вас старинный – лет сто пятьдесят ему точно.

– Потому-то призраки его и выбрали, хотя есть дома и поближе к кладбищу, – нервно засмеялась тётя Римма.

– Кстати, тётя Римма, вот вы вчера говорили, что за печкой… – я на секунду задумалась, стоит ли продолжать рассказ при впечатлительной родственнице, но со всех сторон на меня уже сыпались вопросы о том, кто и как мне явился, и я рассказала свой сон от начала до конца, поощрённая всеобщим молчаливым внимание. А особенно зачарованно меня слушала тётя Кира.

– Надо же, – произнесла она после недолгого молчания. – Ведь это сам протопоп Аввакум тебе явился.

– Первый писатель на Руси? – не поверила я.

– Он самый, продолжала уверять тётя Кира. – Не веришь? Пойдём, покажу, – она увлекала меня за руку на улицу.

Заинтересованная, я полностью отдалась на её волю, которая привела меня в домик почти на самой окраине деревни.

– Сам протопоп Аввакум во сне тебе явился, – повторила тётя Кира и, ни слова больше не говоря, повела на кухню, где в углу на иконе старообрядческий святой и впрямь был очень похож на приснившегося мне батюшку.

– Так он жил в этих краях?..

– Не только жил, но и начинал здесь своё служение, – укоризненно покачала головой тётя Кира. – В соседней деревне Лопатцах. Очень строг был и к себе, и к другим. Как-то проплывал по Волге воевода, и нажаловались ему, значит, на чрезмерную требовательность здешнего батюшки. Но воевода сказал ему: «Благословишь моего сына – не накажу». А сын у него был безбородым, что в те времена не приветствовалось. И батюшка отказался наотрез: «Не буду благословлять брадобрея» и всё тут. За это воевода его в Волгу и бросил… Чудом только спасся…

Сон в руку был не единственным удивлением, ожидавшим меня в здешних краях. И даже дома бобров мы с Павлушей увидели наяву, правда, подойти к ним поближе помешала гроза.

Но началась она после обеда, а когда я возвращалась от тёти Киры, возле дома меня ожидал экипированный в камуфляж Петруша.

Рядом с ним покуривал молодой человек тоже в штанах защитного цвета и с обнажённым торсом. Образ искателя приключений дополняли чёрные очки.

Я ожидала, что в столь удалённой от цивилизации деревне молодёжи не будет совсем, но…

– Кстати, тоже Голубев, – представил дальнего родственника Петруша. – Андрей. Он же Кен. Вы, кстати, коллеги.

– КЕНТАВР, – поправил Голубев.

– А где же копыта? – сострила я, наверное, не слишком удачно.

– Не Кентавр, а Кен Тавр, – довольно повторил Кен, видимо, давно заученную фразу. – Сначала я был просто ди-джей Кен, а потом стал Кен Тавром. Правда, созвучно «Кинотавру»?

– А ты и на «Кинотавре» был?

– А как же!

– А что ты там делал? – удивился и Петруша, знавший Кена-Андрея с самого детства.

– Как это что? – обиделся Кен Тавр. – Ты разве не слышал, наш документальный фильм получил спецприз на кинофестивале в Кракове. Ну ты даёшь! Совсем телевизор не смотришь! Деревня! Теперь будем брать «Кинотавр»!

– А о чём фильм? – показала в свою очередь неосведомлённость и я.

– О чёрных археологах…

– Интересно…

– Но фильмы – это больше для души, также как и археология. А вообще я директор медиахолдинга. А ты где работаешь? – обратился ко мне.

– А я работаю в криминальной газете.

– Криминал – это круто, – одобрил Кен Тавр. – Я тоже на телевидении с криминала начинал, а теперь только загранки себе оставил, Россию – всю уже объездил. Остальное – пусть теперь другие ноги бьют.

– Везёт же! А я ещё ни разу не был заграницей, – вздохнул Петруша.

– Ещё успеешь, – похлопал его по плечу Кен Тавр и снова обратился ко мне. – А что ты раньше не приезжала?

– Не знаю… Как-то не получалось, – пришлось мне оправдываться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.