Полная версия
Человек третьего тысячелетия
Андрей Буровский
Человек третьего тысячелетия
Нашим потомкам ПОСВЯЩАЕТСЯ: тем, кто на целое поколение дальше нас от предков, смышленых древних обезьян. Тем, кому суждено быть еще более искусственными и больными, но в то же время еще более здоровыми, активными и долговечными.
Человек – зловонная тварь; зачинается он между мочой и калом, и путь его – от вонючей пеленки к смрадному савану.
ТертуллианЧеловек – благоуханный сосуд Господа, в который налита добродетель, из которого изливается смирение и благодарность.
Блаженный Августин
© Буровский А. М., 2013, текст
© Ковалёва Т. В., 2013, рисунки
© Писарев Р. В., 2013, обложка
© ООО «Страта», 2013
Введение
Всуе оставив богов и обожествив человека,Вскоре увидели все, сколь отвратителен он.А. ВеличанскийВ мире тотальной неклассичности
Люди не любят и боятся перемен. Это у нас почти инстинктивное: на протяжении всей истории человечества перемены не приносили людям ничего хорошего. А если даже и приносили, то хорошее проявлялось не сразу, а вот плохое перемены приносили мгновенно и в огромном количестве.
Тем не менее мы живем в мире, который уже изменился и продолжает стремительно меняться. Мы живем в мире, который абсолютно по всем параметрам отличается от мира, в котором жили даже наши отцы, а тем более – деды.
Европейцы конца XIX века считали, что мир вокруг стремительно изменяется, что они живут совершенно иначе, чем предки. Но за сто с небольшим лет, прошедших с этой эпохи, мир изменился еще больше. Петербургский философ и ученый А. И. Субетто остроумно и точно назвал нашу эпоху временем «Тотальной Неклассичности»:[1] периодом, когда буквально все вокруг нас – не такое, как было у предков. Современный человек – житель даже не города, а громадного мегаполиса. Исторические центры даже городов, огромных по понятиям начала XX века, буквально тонут в море более поздней застройки. Если исторический центр охраняют, не позволяют изменять и застраивать, все равно растут новостройки и пригороды вокруг. Соотношение жилья, построенного до 1950 года и более позднего, в Париже, Москве, Санкт-Петербурге, Лондоне и Риме колеблется от 1 к 3 до 1 к 5. Житель даже исторического, старинного города чаще всего живет в недавно построенном доме, частном или многоквартирном.
Это жилье совершенно по-другому организовано, чем еще 30–40 лет назад, иначе обставлено, часто с использованием совершенно других материалов. Горожанин пользуется другими предметами, носит другую одежду, ест пищу, по-другому приготовленную и из других продуктов. Он иначе спит, ест, одевается, передвигается. Даже когда мы читаем, мы пользуемся иначе изданными книгами, а все чаще пользуемся электронными изданиями. Когда делается вывод, что люди стали меньше читать, это неверно: просто стали меньше покупать бумажных книг. А ведь кроме печатных текстов, появились такие источники информации, как компьютер с Интернетом, фильмы и видеоклипы. Чтобы посмотреть фильм, уже не нужно идти в кинотеатр, все под рукой. Никто из современных людей не слышал, как говорят Аристотель, Иммануил Кант и даже Пушкин. Но пение Высоцкого слышали все.
Современный человек несравненно богаче своих предков. По понятиям даже очень обеспеченных людей начала XX века он просто неправдоподобно богат. Убедиться в этом очень просто: достаточно сравнить размеры домов и квартир начала XX и начала XXI веков. Жилье богатого парижанина или петербуржца столетней давности меньше и темнее, чем жилье самого среднего из наших современников. Наша повседневная еда показалась бы пиром для 90 % жителей Петербурга или Москвы 1900 года. Одежда… После изобретения нейлона наши женщины ходят в шелках: как императрицы Рима или как жены миллионеров XIX века.
Современный человек сказочно, неправдоподобно могущественен. Он может передвигаться с невероятной скоростью. Мы можем за несколько часов проехать между Москвой и Петербургом, за считанные часы перелететь на другие континенты. Часто нам и не нужно никуда ехать: сняв трубку телефона, включив скайп, мы говорим с человеком, который находится на другом конце земного шара. Не выходя из собственного дома, мы можем послать в любую точку Земли любой текст и даже официальный документ с подписями и печатями.
Современный человек живет в мире, который несравненно добрее и безопаснее «классического». У него намного меньше возможностей стать жертвой насилия, чем у его отца и тем более деда. Наш современник намного реже погибает или теряет здоровье из-за болезней, живет в полтора раза дольше деда и прадеда.
Люди Третьего тысячелетия даже думают и чувствуют иначе, чем предки. Как и все иное, это имеет свои и хорошие, и скверные стороны.
Хорошие: люди живут во всех отношениях все лучше и лучше: богаче, полнее, интереснее.
Плохие: возникает разрыв между прошлым и настоящим, люди перестают понимать даже совсем близких предков. Нарастает чувство неуверенности и тревоги: ведь происходящее невозможно сравнить с опытом предков. Нет опыта, опоры в прошлом – нет и уверенности в будущем.
Дети цивилизации пытаются ухватиться за прошлое. Они безмерно идеализируют его, ищут в нем то, чего бы хотели видеть в своей жизни. Бесконечны разговоры о том, что раньше люди были здоровее, жили дольше, не болели болезнями с мудреными названиями. Что раньше люди были чище душой, порядочнее и благороднее. Подлецов было очень мало, и вообще все верили во что-то хорошее.
Раньше были крепкие семьи, дружные супружеские пары, а дети любили пап и мам и не бросали их, как нынешние.
Мы боимся за самих себя – и одновременно самих себя. Мы понимаем, что не в одном телесном здоровье дело. Души изменились еще сильнее. Мы отличаемся от предков своим поведением, своими желаниями, своими страхами. Отличаемся уже этой постоянной напряженностью…
Для нас весь мир наполнен неясной тревогой; мы все время ощущаем какую-то неопределенную угрозу, разлитую в воздухе. Мы все время ищем ее, все время напряжены. Откуда опасность? Наверное, мы сами какие-то «не такие»…
Но вот мы приходим в музей или открываем альбом с портретами Сурикова или Репина. Какие спокойные, невозмутимые лица! Ни на одном портрете Сурикова нет человека с мешками под глазами. По сравнению даже с «Бурлаками» Репина у нас все время измученный вид.
Ну ясное дело! Мы так и знали: с нами что-то крупно не в порядке.
В действительности мы «в полном порядке», просто мы утратили чувство уверенности: слишком стремительны перемены. Мы не успеваем привыкнуть к одним изменениям, как наваливаются другие, еще более радикальные.
Дети разных скоростей
Конечно, в разных частях нашей планеты перемены идут с разной скоростью. Все сказанное касается примерно 20 % современного человечества, но почти не касается даже абсолютного большинства китайцев, не говоря о жителях Индии, Южной Азии, Африки, Южной Америки.
Там, где развитие цивилизации идет без компьютера, где прошлое не превращается в музей, где не отменен естественный отбор, нет громадных цивилизованных городов, – там и не рождается Человек Третьего Тысячелетия. Для него там просто нет места.
То есть цивилизованные люди есть и там. Индусы создают программных продуктов больше, чем в России… Но какой процент индусов пишут программы? Сколько индусов вообще знают, что такое компьютерная программа? От силы 2–3 % общего числа. Для громадной Индии и это – 15–20 миллионов людей. Небольшая европейская нация. Но остальные 97 % индусов не имеют отношение к компьютеру. И вообще все то, что имеют цивилизованные люди – богатство, техника, лекарства, образование – для них или мало доступно, или не доступно вообще. Они не летают на самолетах, не едят консервированных продуктов, не пользуются мобильными телефонами, не носят нейлоновой одежды.
Они негодуют: у них нет тех ценностей, которые есть у других. Эти «другие» ничем не лучше, они оказались в нужное время в нужном месте. Мусульманин из Марокко или Йемена знает, что жить ему лет на 20–30 меньше, чем европейцу. И компьютер для него примерно то же, что бутылка с джинном Хоттабычем. Хоттабыч даже реальнее.
В 1960-е годы, пока американцы и французы выясняли, кто имеет право ловить лангустов в территориальных водах Бразилии, бразильцы пели во время карнавала:
Что такое лангуст?Это рыба, или он ползает по дну?Какая мне разница, ведь я никогдаНе съем даже крошечного кусочка лангуста.Китаец хорошо понимает, что его сын никогда не получит такого же образования, как сын англичанина. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Когда умирает от рака простаты индеец кечуа в Перу, его дети понимают: американцу или немцу сделали бы операцию, и он жил бы еще долго. Но ни у них, ни у старика не было нужного количества долларов…
Можно, конечно, попытаться переехать в более богатые страны… Но на всех места в богатых странах не хватит. Те, кто переедут и укоренятся в цивилизованных странах, скоро перестанут отличаться от их коренных жителей. Индус, родившийся в Британии, хорошо понимает англичанина и все более чужд жителю Индии.
Можно попытаться силой захватить часть этих богатств, заставить считаться с собой. Это и пытаются делать мусульманские террористы, пытался делать Саддам Хусейн… с переменным успехом. Еще можно попытаться построить какое-то совсем другое общество… Где люди будут материально жить – как в богатых странах, а жить духовно и работать – как в бедных. Практика показывает, что это никогда не удается. Можно попытаться вообще уничтожить раздражающий и несправедливый мир, сделать всех одинаково нищими и голодными. Среди революционеров беднейших стран есть сторонники и такого пути.
То есть изменяются все. Если сравнить материальную обеспеченность англичанина и индуса в 1900 и в 2000 годах, быстро выяснится: индусы в 2000 году во многих отношениях живут лучше англичан 1900 года. Это факт.
Но и то, что разрыв не уменьшился, – тоже факт. Англичанин 1900 года был больше похож на индуса 1900, чем англичанин 2000 на индуса 2000 года.
Люди меняются и на периферии цивилизации – но меняются гораздо медленнее. Человек Третьего Тысячелетия рождается не везде.
Люди ли мы?
Если брать эти 20 % населения Земли, ее цивилизованную часть, то меняется и сам человек. Меняется биологически, телесно.
Во-первых, мы живем в совершенно иной среде, – и природной, и общественной. Мы приспосабливаемся именно к ней, и эта среда изменяет нас.
Во-вторых, от нас больше не требуются качества, необходимые предкам – например, железное здоровье или беззаветная преданность племени.
В-третьих, от нас требуются качества, которые были совершенно не нужны предкам, – например, умение учитывать множество различных факторов, держать в памяти сотни фактов и цифр.
Жизнь отбирает людей с другими качествами. Мы даже анатомически отличаемся от предков. Физиологически мы отличаемся от них сильнее, чем анатомически; психологически сильнее, чем физиологически.
Строго говоря, человечество никогда не было однородным. Вполне возможно, мы даже происходим от разных предков, а если это и не так – различия между популяциями людей существовали всегда.[2]
А сегодня рождается или уже почти родился Человек Третьего Тысячелетия – разумное существо, биологически отличающееся от остальных людей не меньше, чем европеец отличается от бушмена, или чем homo sapiens – от «обезьяночеловека», жившего 2 миллиона лет назад.
Эта книга – о Человеке Третьего Тысячелетия. О том, что же произошло с нами за последний век, в чем именно мы отличаемся от предков и в какую сторону мы идем.
Часть I. Что случилось за последние 100 лет?
Глава 1. Взрыв цивилизации
Миллионы лет на земле жил человек-охотник. Вся его жизнь проходила в почти беспрерывной погоне за дикими зверями и в сборе дикорастущих растений. Даже постоянное жилище из костей мамонта оставалось временным жилищем: сроком на несколько месяцев. Охотник не знал даже самой примитивной, самой жалкой деревни. Охотник изменял лицо Земли, но бессистемно, сам того не осознавая. Он жил в ландшафтах, созданных самой природой, и сам мало от нее отличался: могучее разумное животное.
Тысячи лет жил на земле человек-земледелец, крестьянин. Согласованный труд многих поколений крестьян изменил лик земли. Крестьянин жил в постоянных деревнях, а после смерти оставался на сельском кладбище. Деревни окружали огороды, сады, поля, выпасы и луга.
За эти тысячелетия зародилось то, что мы называем цивилизацией. Определений цивилизации дано множество, но главное – цивилизация связана с городами. В городе множество людей живут теснее, чем в любой деревне. Древний город хотя бы частично снабжал себя продуктами питания, но главным для горожанина был труд ремесленника, торговца, жреца, чиновника, воина. Труд, прямо не связанный с сельским хозяйством.
Вопрос, сколько было на земле горожан? Даже в самых богатых, самых цивилизованных государствах Древнего Востока жили 2–3 % всего населения. Кучка образованных, лично свободных людей в море общинников, занятых грубым ручным трудом по обеспечению продуктами питания… главным образом, самих себя.
В Греции и особенно в Риме город был местом, где жили свободные граждане. Граждане сходились на народное собрание, и сами определяли правила жизни в своем государстве – полисе. Правила назывались «полития» – откуда и слово «политика». Гражданин привыкал жить, подчиняясь писаным законам, которые создавал сам, а не царям, аристократам и неписаным древним обычаям.
Граждане владели землей и считали труд на земле самым благородным трудом, а доход, получаемый от земли, – самым честным и достойным видом дохода. Но гражданин все реже сам работал на земле. Он был грамотен, свободен, полон уважения к себе.
Само слово «цивилизация» происходит от римского «ziwilis» – что означает «городской избирательный округ». А сельские избирательные округа они называли «paganus», откуда и происходит русское слово «поганый». Ведь христианизация Римской империи долго охватывала города, а диковатые сельские жители оставались язычниками.
Но сколько было граждан-горожан во всем Великом Риме? Списки граждан хорошо известны, и мы знаем – в эпоху Октавиана Августа, старшего современника Христа, в Римской империи было чуть больше 3 миллионов граждан – на 60 или 70 миллионов всего населения.
Горожан в Риме намного больше, чем на Древнем Востоке. Они сильнее отличаются от сельских жителей, свободнее и грамотнее.
Но и в Риме города окружало море деревень, где жило до 90 % населения.
В Европе соединилось наследие Рима, христианство и богатство, пришедшее от колониального ограбления мира. Эпоха Просвещения начинается с того момента, как в Европе закончились религиозные войны, – с подписания Вестфальского мира 1648 года. Называют эту эпоху и Новым временем, а иногда выделяют и эпоху Новейшей истории – после Первой мировой войны.
Триста пятьдесят лет эпохи Просвещения – Нового времени – это история распространения цивилизации, подобная взрыву.
К началу ХХ века появились государства, где уже не 3 % и даже не 10 % людей жили в цивилизации, а большая часть. В Британии, Голландии, Дании, Швеции в 1900 году в городах жило больше 80 % населения. Такого не было никогда, ни в каких, самых богатых государствах прошлого.
Цивилизация Нового времени – это городская цивилизация. Она предполагает, что цивилизованный человек лично свободен. Ни государство, ни община, ни семья, ни корпорация не могут принуждать его к чему-либо. Он нанимается на работу или создает свое предприятие. Он обязан подчиняться законам, но имеет право на любую деятельность, которая прямо не запрещена законами. Цивилизованный человек имеет квалификацию и получает за свой труд достойную плату.
Цивилизованный человек может выбирать если не верховное правительство своего государства, то уж по крайней мере членов местного самоуправления. По отношению к нему ограничены права любого правительства. При необходимости он может менять место жительства и даже подданство.
Цивилизованный человек грамотен, имеет хотя бы начальное образование, может (и хочет) читать газеты и книги. Он может получать информацию о событиях в мире, судить о новинках культуры, науки и техники, следить за международной политикой и знает хотя бы об основных событиях в мире.
Наконец, цивилизованный человек имеет доступ к материальным благам цивилизации – если не к автомобилю и телефону, то хотя бы к мылу, зубному порошку, водопроводу и газовому освещению. Ему доступна не только бабка-знахарка, но и научная медицина. Независимо от своих религиозных убеждений, он хотя бы знает об эволюционной теории, о шарообразности Земли и о современной гигиене.
Но если принять такие понимание цивилизации, то приходится утверждать – перед Первой мировой войной, в 1900 и 1910 годах бо́льшая часть человечества по прежнему жила за пределами цивилизации.
Даже в Западной Европе, в Соединенном Королевстве, Франции, Скандинавии и Северной Европе за пределами цивилизации живут не менее 10–15 % населения: сельские батраки, неквалифицированные рабочие, бродяги, низшие слои крестьянства. Позволю себе обширную цитату из Джерома Джерома… а комментарии тут не нужны:
«Недавно я отправился с одним знакомым в его клуб в предместье Брюсселя. Территория с одной стороны была ограничена лесом, а с трех остальных сторон – petites fermes – так называют небольшие наделы, которые обрабатывают сами крестьяне.
Был чудесный весенний день. Все корты были заняты. Рыжая земля и зеленая трава создавали фон, на котором женщины в своих новых парижских туалетах с яркими зонтиками выделялись подобно прекрасным живым букетам. Вся атмосфера, казалось, была соткана из беспечного веселья, флирта и легкой чувственности. Современный Ватто с жадностью ухватился бы за такой сюжет.
По соседству, отделенная почти невидимой проволочной оградой, работала группа крестьян. Пожилая женщина и молодая девушка, обвязав плечи веревкой, тащили борону, которую направлял высохший старик, похожий на старое чучело.
На мгновение они остановились у проволочной ограды и стали смотреть сквозь нее. Получился необычайно сильный контраст: два мира, разделенные этой проволочной оградой – такой тонкой, почти невидимой. Девушка утерла рукой пот с лица; женщина заправила седые пряди, выбившиеся из-под платка; старик с некоторым трудом выпрямился. Так они простояли примерно с минуту, со спокойными, бесстрастными лицами, глядя через эту непрочную ограду, которая рухнула бы от одного толчка их огрубевших от работы рук.
Хотел бы я знать, шевелились ли в их мозгу какие-нибудь мысли? Эта девушка – красивая, несмотря на уродливую одежду. Женщина – у нее было удивительно хорошее лицо: ясные, спокойные глаза, глубоко сидящие под широким квадратным лбом. Старое высохшее чучело – всю свою жизнь он сеял весной семена тех плодов, что достанутся другим.
Старик снова склонился над веревками и подал знак. Группа двинулась вверх по склону холма. Кажется, Анатолю Франсу принадлежат слова: „Общество держится на долготерпении бедняков“[3]».
В Германии таких людей перед Мировой войной уже не менее 20 % населения, в Южной и Восточной Европе, включая Австро-Венгрию, – не менее 30–40 %. В Российской империи они уже составляют большинство. В цивилизации живут лучшем случае те самые 20 % грамотных россиян. В Петербурге и в Москве, в крупных городах цивилизованный слой заметен. В провинциальных городках – буквально по нескольку десятков цивилизованных семей на многотысячное население.
В США и доминионах Британии, среди буров Южной Африки вне цивилизации живут не менее 30–40 % населения.
В Латинской Америке – примерно как в Российской империи: есть кучка приобщившихся к цивилизации, в основном в крупных городах. В сельской местности это тоже кучка: помещики, верхушка крестьянства, священники, интеллигенция.
В Японии самое большее 10–15 % населения можно причислить к «цивилизованным». В Турции, Китае, Иране – как и на Древнем Востоке, хорошо, если по 2–3 % горожан. В Китае почти все «цивилизованные» – жители больших городов на побережье. Внутренний Китай цивилизацией почти не изуродован.
И даже цивилизованные на Востоке имеют совсем другие права и возможности, чем в Европе. И в Турции, и в Китае сохраняются пытки, как совершенно обычный метод ведения следствия. Турка, иранца и китайца, даже из образованных слоев, могут бить палками в полиции, заставить делать «подношения» чиновникам. Турецкий султан и китайский император могут разорить, бросить в тюрьму, даже физически уничтожить подданного, уличенного в «непозволительных» намерениях и суждениях. Иногда даже из личного раздражения, если подданный написал что-то неуважительное о солнцеподобном монархе.
В большинстве остальных стран неевропейского мира цивилизованные люди – или немногочисленные группки, или вообще отдельные люди. Эти «нетипичные» азиаты и африканцы жмутся к европейцам, как своего рода «младшие братья», стараются сотрудничать с администрацией колоний или с европейскими купцами, концентрируются в больших городах и на железнодорожных трассах. Европейцы могут третировать этих «нетипичных» как «бесхвостых павианов» или признавать их ровней – но все равно деваться им некуда, туземным цивилизованным. Ведь для большинства людей своих народов они в лучшем случае «просто» непонятны, а то и вызывают агрессию. Особенно если начитаются книжек и пытаются хоть как-то изменить традиционный уклад.
Для понимания многих событий в России надо четко понимать – русская интеллигенция находится именно в таком двойственном положении. Они европейцы, но русские. Русские – но европейцы.[4] Как и у всех цивилизованных представителей неевропейского народа, у них может быть две исторические судьбы: сделать цивилизованным весь свой народ или быть уничтоженными собственным же народом, который не хочет цивилизации.
Еще жестче стоит вопрос для кучки цивилизованных татар, башкир, жителей Кавказа и Средней Азии. Им предстоит и цивилизация, и хотя бы частичная ассимиляция.
Индия, арабский мир, Китай, Юго-Восточная и Центральная Азия, Индонезия, Передний Восток, вся Африка, большая часть Латинской Америки – царство деревень, аграрного уклада, тяжелого ручного труда, зависимости от погоды, дождя и плодородия земли. Пищи практически никогда не хватает для сытости всех. Это мир, в котором постоянно недоедают, а время от времени – неурожай, и вспыхивает настоящий тяжелый голод. В хорошие годы сыты почти все. При неурожае почти все жестоко страдают от недоедания и голода, а часть населения умирает.
«Болезни здесь не лечат – нет ни врачей, ни лекарств, голод утоляют тем, что удается собрать своими руками: зернами кукурузы, фасолью, бананами. О запасах не приходится мечтать. Денег на покупку продовольствия взять негде. В случае неурожая, нападения вредителей, болезни неизбежна голодная смерть. Если же все благополучно и собран хороший урожай, человеку обеспечено полуголодное существование, хотя и не слишком продолжительное – в среднем до тридцати лет. Потом тело опускают в семиметровый слой рыхлого перегноя. А душа могла и вовсе не пробудиться».[5]
Это написано в 1970-е годы, – поляком, который путешествовал по Мексике. В 1910 году точно так же жили многие и в самой Польше, – разве что собирали зерна не кукурузы, а пшеницы, и утоляли голод не бананами, а картошкой.
В начале XX века для 90 % населения Земли основные мысли, планы на будущее, усилия – о еде, про еду, для еды. Состав пищи, качество пищи совершенно не важны – главное наполнить животы. О еде рассказывают в сказках, поют в детских песенках, про изобилие еды повествуют в народных утопиях.
В течение Великого Голода 1876–1878 годов в Индии погибло от 6.1 до 10.3 млн. человек, во время Индийского голода 1899–1900 годов – от 1.25 до 10 млн. человек. Современные исследования прямо обвиняют в голоде политику британской короны, и они правы, к сожалению.
Но в Западной Африке страшный голод убил несколько миллионов человек в 1820-е годы явно без всяких происков колонизаторов. В Китае голодают почти каждый год, только в разных провинциях. На северо-востоке Бразилии, в засушливых районах, голод вспыхивает каждые 10–15 лет. И в Центральной Америке тоже. В 1846–1847 годах 1 млн ирландцев умерли с голоду и столько же уехали в Америку, спасаясь от голодной смерти. Происки колониальной администрации в каждом из этих голодоморов – ни при чем.
В России голодоморы 1891–1892, 1897, 1901, 1905–1906 годов тоже прокатывались не по территории колонии. Просто у правительства не было ни сил, ни средств погасить голод, и он успевал убить в 1891–1892 годах – до 200 тысяч человек, в 1897–5–6 тысяч.
