На распутье

– Что ж ты не пойдешь? – огрызнулась Мила.

– Мне не надо. У меня мужик зарабатывает. А ты своего турнула. Вот теперь локти и кусай.

– Локти я кусать не буду, но и с алкашом жить не стану. И в кондукторы не пойду. Проживем как-нибудь.

– Жестокая ты, Элька. Уж если помочь не хочешь, так хоть не растравливай душу человеку. Я тоже на бобах сижу, так что ж и мне бросить больницу и в кондукторы за лишние сто тысяч идти? – возмутилась Даша.

– У тебя детей нет.

– У меня и мужика нет, – засмеялась Даша. – Мил! Вот дура-то склерозная. Забыла. Все думала, что я тебе должна сказать? В Зернобобовый институт требуется МНС. Ты же биолог. Мне соседка, Наташка, сказала, – она аспирант в лаборатории биохимического анализа.

– Даш, – заволновалась Мила. – Что ж ты молчала?

– Говорю ж, склероз.

– Так уж, небось, взяли кого-нибудь? Когда ты разговаривала?

– Да не бойсь, подруга. Я Наташке про тебя рассказала, и попросила, чтобы место пока забили. Если тебя возьмут, с ней вместе работать будешь. Хорошая деваха. Тоже не замужем.

– А какая там зарплата, не знаешь?

– Честно, Мил, не знаю. У Наташки тысяч четыреста, но она зам. зав. лаборатории и работает уже года три. Ну, уж во всяком случае, больше, чем в твоем кружке. А потом, ты же девка умная, тебе главное зацепиться. И защититься там можно. К наукам ты способная, недаром школу с медалью закончила… Да и НИИ – не школа: сопли чужим дебилам вытирать.

– Я завтра съезжу. Утром отпрошусь и поеду. Спасибо тебе, Даш.

– Да ладно тебе. Благодарить потом будешь… Да, Мил, я у тебя сегодня переночую? Что-то мне сегодня неохота к себе тащиться.

– Что ты спрашиваешь? Конечно. Я и так все одна, да с Катькой. Поболтаем вволю. Чайку попьем, у меня варенье сливовое есть.

– Какой тебе чай, – засмеялась Даша. – Я и напилась, и наелась на неделю. Посмотри на мой живот. Как на седьмом месяце. – Она погладила обеими ладонями свой живот.

Мила с Элькой засмеялись.

Вместо магнитофона заиграл оркестр. Татьяна увела своего мужа танцевать. Тот нехотя покинул мужскую компанию, и они пошли на пятачок перед оркестром.

– Мил, вон видишь парня? На тебя глаза пялит, – Элька толкнула коленом Милу. Мила скосила глаза на столик справа. Там сидели два молодых человека и миловидная девушка. Один, худощавый, действительно посматривал в их сторону.

– Вижу, смотрит. А почему на меня? Может, на тебя или на Дашку.

– Ага, щас. Это Вадим. Он давно на тебя глаз положил. И ко мне, и к Таньке пристает, просит с тобой познакомить.

Мила еще раз осторожно покосилась в сторону Вадима. Элька сделала незаметный знак, и молодой человек поспешил подойти к ним, будто этого и ждал. Был он высок, худ, не широк в плечах, но приятен лицом, и как Мила заметила, застенчив, потому что, когда со всеми поздоровался и Элька представила его, густо покраснел.

– Можно вас пригласить на танец? – смущенно проговорил он, обращаясь к Миле.

По его растерянному лицу Мила поняла: он страшно боится, что ему откажут, но колебалась.

– Иди, иди! – прошипела Элька

– Иди, – подтолкнула ее Татьяна.

– Съест он тебя, что ли? – усмехнулась Даша.

Танцевали молча. Танец быстро закончился, и Вадим не успел придумать, что сказать, с чего начать разговор. Он проводил Милу к ее столику и попросил:

– Можно я вас еще приглашу?

Мила пожала плечами, и он истолковал это как согласие. Следующий танец он уже говорил ничего не значащие слова. Но Мила как-то в смысл их не вникала, а когда он попросил проводить ее домой, сказала, что живет рядом, тем более идет вместе с подругой.

– Я знаю, где вы живете, – молвил Вадим. – Тогда, разрешите я вас с подругой провожу.

– Провожайте, если вам так хочется! – разрешила Мила.

Из ресторана ушли без малого в двенадцать. Никак не могли расстаться, стояли у входа, договаривая какие-то последние, не досказанные слова, наконец, разошлись. До Ленинской шли вместе с Элькой и ее Олегом, потом разделились и теперь уже шли втроем. Мила под руку с Дашей и Вадим сбоку от Милы.

Фонари освещали площадь и театр, но уже чуть подальше, у казино, был полумрак, и только вход освещался разноцветными гирляндами, да одинокая лампочка в стороне высвечивала круг у столба, на котором висела.

Вот здесь из полумрака появились вдруг трое не очень трезвых парней. «Будут грабить, – мелькнула в голове у Милы». У девушек от страха подкосились ноги. Вадим закрыл собой Милу с Дашей и стоял, ожидая, что предпримут парни.

– Что вам нужно? – спросил Вадим.

– Ща узнаешь, сука! – зло, сквозь зубы выдавил невысокий, коренастый ублюдок. Вадим успел перехватить и вывернуть его руку, в которой был нож. Нож звякнул об асфальт. Но возле Вадима уже стояли двое других. Мила с Дашей заорали не своими голосами. Но раньше, чем на Вадима навалились хулиганы, откуда-то взялся крепкий парень и в момент разбросал нападавших, так что один так и не встал, и когда его приятели, прихрамывая, разбегались, скрываясь в темноте, ворочался и постанывал, силясь подняться. То ли Вадим, заламывая, вывихнул ему руку, то ли их спаситель перестарался, нанеся удар ногой.

– Спасибо, Жека! – сказал Вадим. – Вовремя поспел.

– Ладно, чего там! – отмахнулся Жека.

И он исчез также внезапно, как и появился. Будто его и не было минуту назад.

К девушкам вернулся дар речи, и они сразу заговорили, словно плотину прорвало. И уже Вадим стал как-то ближе, и вроде они все знакомы уже давно.

– Это что, ваш телохранитель? – пошутила Мила.

– Почему? Друг. Мы всегда вместе.

– Холостой? – озорно блеснула глазами Даша.

– У него девушка есть.

– А, это они с вами за столиком сидели? – догадалась Мила.

– Они, – подтвердил Вадим.

– А что ж он ее бросил?

– Она в машине сидит.

Возле дверей Вадим спросил Милу:

– Когда мы увидимся?

– Не знаю, – ответила Мила.

Она действительно не знала, хочет ли она его увидеть еще. Он ей не очень понравился. Во-первых, мальчик совсем, а ей нравились более солидные мужчины; Андрей и то был старше ее на пять лет. Во-вторых, нескладный какой-то. Конечно, когда войдет в возраст, возмужает, может быть, и будет похож на мужчину. Хотя, не трус: вон как бандиту руку заломил. Если бы не этот случай, Мила, даже не колеблясь, отшила бы этого Вадима, но теперь ей неловко как-то было показаться неблагодарной, тем более грубой.

– Не знаю, звоните! – сказала Мила. – Телефон уже наверно знаете? – она самоуверенно усмехнулась.

– Конечно! – подтвердил Вадим. – Я вам завтра позвоню.

Он подождал, пока они поднимутся вверх по лестнице, и пошел назад. За домом возле сквера его ждал Женя с машиной.

Глава 4

Мила включила телевизор и пошла на кухню ставить чайник. Даша забралась с ногами на тахту и расслабленно сидела, поджав ноги под себя, переключая пультом каналы и натыкаясь на рекламу, которая навязчиво предлагала шампунь от перхоти, прокладки «Олвейз», сковородки «Тефаль» и уверяли, что «Тефаль» думает о нас». Рекламировали пояса для похудения, призывали отдохнуть в Турции, на Кипре, в Израиле, в Египте, в Греции и Андорре.

– Мил, – позвала Даша. – У тебя газета с программой есть? А то мне все реклама попадается. Сплошная виагра, да прокладки.

– Да задолбали, – согласилась Мила, подавая газету. – Детей и то этой рекламой заморочили. Папа недавно рассказал: он спросил своего ученика-шестиклассника: «What is the Russian for „always“3?» И тот придурок, не задумываясь, выдал: «прокладки».

Даша засмеялась:

– Детям поменьше надо смотреть телевизор, – сквозь смех сказала Даша.

Она раскрыла газету и стала изучать программу.

– Мил, «Эммануэль» смотреть будем?

– Обалдела? Час времени. Чаю попьем и спать.

Даша полистала газету, наткнулась на объявления: «Эротический массаж. Экскорт-услуги. Круглосуточно. Лена».

– Мил, представляешь, совершенно в открытую предлагает себя и телефон дает. Сколько ж она берет за сеанс?

– Позвони, – усмехнулась Мила. – Жаба душит?

– А что? Наверно, за сеанс больше, чем врач, по-крайней мере, за неделю получает.

– Ты не сможешь.

– Почему это?

– Мораль у тебя другая.

– Не смогу, – согласилась Даша. – Ой, а это уж вообще. Слушай, Мил: «Симпатичный парень 26/174 познакомится с мужчиной любого возраста для встреч на любой территории. Чистоплотность и тайну встреч гарантирую», а вот еще: «Молодой человек 22 лет познакомится с парнем для дружбы и более». А я думаю, куда женихи подевались? Оказывается, если не алкаш и не наркоман, то педик. Надо ж, теперь мужики с мужиками в открытую живут.

– Ну, уж прямо! Будто нормальных мало. Вокруг тебя столько мужиков увивается, а ты все перебираешь. Смотри, Дашка, одна останешься.

– Мил, ты знаешь, мне всякий не нужен.

– Все ждешь Фархата?

– Уж лучше одной жить, чем выходить за кого попало, – Даша оставила вопрос Милы без ответа. – Ты вот вышла. И что? Только головную боль заработала. Три года псу под хвост.

– У меня ребенок есть. А это стоит любой головной боли.

– Не знаю. Ребенок без отца – это тоже, знаешь, не дело.

– Ничего, – Мила упрямо сдвинула брови. – Выращу.

– А чего ты вообще замуж ни свет ни заря выскочила? Залетела, что ли?

– Ничего я не залетела. Будто ты не знаешь?.. Это Машка залетела и замуж аж в десятом классе вышла, а я так… глядя на других. Уж на третьем курсе была.

– Боялась не успеть? – ехидно заметила Даша.

– Скорее из-за родителей. Надоели их занудства: «это нельзя», «как ты можешь?», «не красься», «не мажься», «не надевай»…Конечно, дурой была.

– Смотри, Мил: «Гадалка-ворожея. Духовное целительство. Снятие порчи, колдовства, венца безбрачия. Успех в семейной и личной жизни», или «По фото сниму порчу, сглаз. Помогу в семейных проблемах». Как раз для нас, Мил. И телефоны есть. Вон сколько их здесь. И колдуны и белая магия, и гадание на картах Таро.

– Дурь это все. Все эти колдуны по объявлениям – мошенники. Деньги из нас, дураков, выкачивают. Раньше хоть одни цыгане этим занимались, а теперь все, кому не лень.

Зазвонил телефон. Мила взяла трубку.

– Алло! А, это ты, Эль, Да, ничего. Сейчас чайку попьем и спать. Как мне Вадик? Да никак. Мальчик еще… Да, ты знаешь, на нас с Дашкой какая-то шпана напала. Мы думали, все, конец нам. Вадик у одного нож отнял, а какой-то его друг их всех уложил… Ну, это еще ни о чем не говорит. Может быть, на его месте так поступил бы каждый… – Мила засмеялась. – Ну и кто он? Отец генерал? Ничего себе. Генерал чего? Милиции? Обалдеть. А этот Женя, правда что ли телохранитель?.. Ах, это шофер папы… И машина БМВ персональная папина?.. А чего мне сомневаться? Друзья, так друзья… Знаешь, Эль, если мне человек не по душе, то пусть у него папа хоть маршалом будет, мне наплевать… Ну, значит, дура… Ну, почему? Обещал позвонить. Может, и встречусь, все равно у меня никого нет сейчас… Дашка? Вон сидит. Сейчас передам. Даш, возьми трубку.

– Да… Ладно, Эль… Хорошо… Устрою. Я завтра позвоню.

Даша положила трубку:

– Просит брату больничный устроить.

– Опять Генка в разгул пошел. Вот паразит. Девки совсем голову малому заморочили, – отозвалась Мила.

– Да у него сейчас, вроде, постоянная.

– Да видела я ее. Нагла до предела. Да еще и дура непроходимая.

– Зато красивая, – хохотнула Даша.

– А еще блудливая… Да ну ее к черту. Генку, дурачка, жалко.

– Господи, что ж мужики лопухи такие! Столько хороших девок вокруг. Нет, надо обязательно вляпаться. Видно же, что стерва, и нужен он ей, пока тряпки покупает и по кабакам водит.

– За папины деньги, – вставила Мила.

– Да он, вроде, и сам в деле с Олегом Элькиным.

– Ага, в деле! Олег пашет, а Генка только числится и деньги проедает. Олег и терпит его из-за Элькиного отца, потому что, если бы не Андрей Николаевич, то и дела никакого не было. А там, знаешь, какие деньги крутятся?

– Да уж представляю. В Америке в тридцатых годах вся мафия расцвела на водке, да наркотиках.

– Даш, переключи ты эту Пугачиху. Достала попса. Одни и те же по всем каналам… Сколько живу, столько они с экрана не сходят. Вроде, после девяносто третьего года их потеснили с телевидения, а потом они опять вылезли.

– Ну, это ты, Мил, зря, – засмеялась Даша. – Это, по крайней мере, – попсовая классика. Тебя музыкальная школа испортила. Тебе же Шопена подавай. Но не всем же Шопена слушать.

– Конечно. Для этого нужны определенные усилия, для этого нужно учиться, а учиться всегда трудно. Проще сидеть с бессмысленным выражением лица и слушать бредятину, вроде, «Жениха хотела, вот и залетела». Попса, она попса и есть… Кстати, ты тоже слушаешь не Кобзона, а Микки Джаггера, «Deep Purple» и «Queen»…

На первом канале шло ток-шоу. Какая-то юная девица из новоиспеченных звезд учила телезрителя жить: «Я, как бы, думаю, что в семье должны быть свободные отношения. Если муж, как бы, ходит налево, или она тоже ходит, то это не значит, что они, как бы, не любят друг друга. А ревность, это, как бы, пережиток прошлого».

– Во как! – обалдело сказала Даша. – Вот соплячка!

– Да в Москве вообще все с ума посходили. В какой-то передаче Ерофеева спросили: «Если вы считаете, что мат вполне допустим в художественной литературе, и вам не стыдно за это, вы сможете прочитать вот этот ваш отрывок вслух при всех?»

– И что? – заинтересовалась Даша.

– Прочитал. На всю страну.

– Идиотизм!

– Идиотизм-то идиотизм. Но я думала, что Ерофеев умнее. Можно было и не озвучивать мат. Ведь чтение – это интимный процесс. И писатель пишет книгу для одного читателя, а не для аудиторного чтения. Так зачем же озвучивать то, что предназначено одному? А Ерофеев сдуру взял и прочитал. Его как лоха поймали на «слабо»… А ты знаешь, Даш, теперь в продаже есть даже словарь «Мата русского языка». Я у папы нечаянно нашла. Там утверждается, что мат – это фольклор, устное народное творчество. Вот ты знаешь, например, что такое «пошел на х…?

– Да уж знаю, посылали, – засмеялась Даша.

– Ты неправильно знаешь, а словарь объясняет: это значит «отстань от меня и больше не приставай».

– Зачем твоему папе такой словарь? – спросила Даша.

– Так он же по образованию филолог, и сам что-то там пишет. У него полно всякой справочной литературы. У него и «Словарь воровского языка» есть, хотя он как-то сказал, что если такой словарь и нужен, то не для массового пользования, а для уголовного розыска или, на худой конец, для писателя детективных романов.

Даша переключила канал. По НТВ шла передача о трагически погибшей недавно принцессе Диане. «И это мировая скорбь. Трагическая судьба, трагическая смерть. И, кажется, пусть это кощунственно выглядит, закономерное завершение судьбы, потому что продолжение было бы затмением всего, что импонировало обывателю, и забвением, чего так хотела она, и что совершенно не нужно было этому жестокому миру».

– А только что один за другим ушли из жизни Леонов, Папанов, Окуджава, Юрий Никулин. Целое поколение любимых артистов, – сказала Мила.

Они еще немного посидели, тихие и растроганные, разве что только слез не хватало.

– Ладно, Даш, пойдем. Чай остыл. Времени почти два. Завтра не встанем.

После чая они уже в постелях переговаривались о каких-то пустяках и не заметили, как погрузились в глубокий без сновидений сон. Во сне их лица не были безмятежными, как бывают безмятежны у детей и людей беззаботных. По их лицам, даже во сне пробегала тень тревоги, которая сменялась просто озабоченным выражением, и это делало их лица суровыми и роднило со всем народом, населяющим постсоветское пространство. И именно это выражение, суровое и беззащитное одновременно, выдавало в них тот тип людей, которых мир назвал «Homo sovieticus»…

Даша жила с родителями в живописном пригородном поселке «НИИ зернобобовых культур». В город регулярно ходили автобусы. Это был тип микрорайона, только здесь не строили девятиэтажек, все было подчинено нуждам Института, и народ, который населял поселок, так или иначе, имел отношение к Институту. В самом НИИ работало около трехсот человек, а его опытные поля занимали десятки гектаров.

У них был собственный кирпичный дом с большим участком земли, хозпостройками, гаражом и глубоким погребом, обложенным камнем изнутри. Мама работала лаборантом в Институте, отец водил институтский автобус. Зарплаты им хватало и даже оставалось, но основной доход они получали с земли, недаром говорят: «Хочешь разбогатеть – занимайся торговлей, хочешь прокормиться – работай на земле». И они работали. Весной продавали капустную и помидорную рассаду, которую у них охотно покупали, в теплицах выращивали ранние огурчики, а осенью сдавали в магазин картошку. Свободные деньги хранили в «Сберегательной кассе», в той самой, где улыбающийся до ушей молодой красавец с плаката утверждал: «Накопил – машину купил». Вот на новую машину они и копили. Дашкин папа Василий Никифорович, мечтал о «Ниве». Его «Москвич» четвертой модели хоть и был, благодаря стараниям хозяина, вполне на ходу, но, конечно, эта машина ни в какое сравнение с «Нивой» не шла. И еще они с женой, Галиной Михайловной, хотели купить дочери однокомнатную квартиру в городе.

Все рухнуло с перестройкой. Пока молодые реформаторы грызлись за власть со старыми аппаратчиками, пока делили эту власть между собой, а потом решали, что будут строить, но уже все сломав, зубастая гидра инфляция сожрала все сбережения, уменьшив их тысячекратно и сделав народ нищим. И никто не был виноват, потому что виноватых искали по кругу. Получилось как у артиста Евдокимова: «Никто не виноват, а морда бита».

Плюнул Василий Никифорович в сердцах на ставшую бесполезной сберкнижку, обругал матерно и Горбачева и Ельцина, а с ними и всю «кодлу бессовестную», которая в Кремле сидит, и поклялся никогда ни за кого больше не голосовать и ни на какие масляные посулы не покупаться… Зарплата плелась за инфляцией как немощная старуха, иногда останавливаясь, не поспевая за ней. В результате, зарплаты на жизнь хватать не стало. Опять выручала матушка-земля. Но теперь Василий Никифорович стал хранить свои кровные рубли в банке, в своей, стеклянной, решив, что это будет понадежней. Это он так думал. А «они там» думали иначе, устроив день, который вошел в историю экономики России как «черный вторник». 12 октября 1994 года рубль «рухнул», и за один доллар стали давать четыре тысячи рублей вместо двух тысяч восьмисот. Тут же поднялись цены на все импортные товары, а под шумок – и на российские. Черномырдин прервал свой отдых на Черноморском побережье и примчался в Москву. Ельцин заявил, что это сговор коммерческих банков с коммунистами, но в любом случае виноват Председатель Центробанка господин Геращенко. Оппозиционная Ельцину Дума отказалась утвердить документ об отстранения непотопляемого Геращенко. Тогда Президент нашел другого козла отпущения – министра финансов Дубинина. Явлинский сказал, что специалист такого уровня как Геращенко не может не нести ответственности за финансовое состояние в стране. Как это, руководитель Центробанка не знает, на что рассчитывать рублю сегодня, на что завтра. В подобной ситуации в цивилизованных странах руководители высшего ранга подают в отставку. Геращенко сказал; «Подавать в отставку? Не вижу оснований» и укатил в Америку на празднование годовщины открытия Российского банка в США. Егор Гайдар выразился предельно ясно: «Кто-то нажил в один день десятки миллиардов, а потеряли, естественно, опять рядовые граждане».

Предположения о целенаправленной диверсии коммунистов не подтвердились.

Правительство от этой «операции» в накладе не осталось и быстро успокоилось, забыв про «виноватых»…А доллару уготовано было, скорее всего, и дальше дорожать, прежде всего, потому, что, как сказал Алексей Николаевич, «в России нет объективных причин для стабилизации собственной валюты. Необходимое условие стабилизации – устойчивое развитие экономики, чего у нас нет. С чем мы нас и поздравляем».

Василий Никифорович, ругаясь на чем свет стоит, и, обзывая Ельцина, Геращенко, а заодно и Думу со всеми ее правыми и левыми, последними словами, поддавшись всеобщей панике, понес менять оставшиеся рубли на доллары, сам не веря в здравый смысл этой затеи. Галина Михайловна плакала и отговаривала мужа от этой затеи, справедливо полагая, что в нашей стране рассчитывать на какую-то логику бесполезно, «они» что-нибудь обязательно придумают такое, что завтра потеряются и доллары. В хитромудрии им равных нет…

Даша помнила весь этот кошмар, когда родители теряли разум и хватались за голову, не понимая, что происходит, что делать и как в этих условиях выживать. Немного утешало то, что и другие, их знакомые, живут в таком же перевернутом состоянии. Учиться в институте стало трудно и противно. Появились мальчики и девочки, которые приезжали на лекции в дорогих иномарках, не очень обременяли себя учебой и сдавали зачеты и экзамены за мзду. Впрочем, и в институт они поступали за деньги. Преподаватели, даже самые принципиальные, загнанные в угол нищенской зарплатой и снижением их статуса преподавателя ВУЗа до статуса дворника, когда ученая степень вызывает иронические усмешки, а величина зарплаты сочувственное покачивание головой, дрогнули при виде долларовых знаков, которые им беззастенчиво стали предлагать наглые отпрыски нуворишей.

Даша и другие, кому надеяться в жизни было не на кого, старались, зубрили и учились прилично. На таких преподаватели рассчитывали и делали ставку, как на будущих специалистов, и с ужасом думали о пациентах, которые когда-нибудь, не дай Бог, попадут к горе-студентам, которым дорогу к высшему образованию открыл папин толстый кошелек. К чести сказать, среди преподавателей почти не было вымогателей: они видели разницу между богатыми оболтусами и нормальными, пришедшими за знаниями, студентами, и Даша закончила свой медицинский, правда, не с красным дипломом, но вполне прилично, и стала врачом-дерматологом. Теперь она благодарила судьбу за то, что с первого раза не поступила в Первый медицинский. Большой вопрос, смогла бы она в это полуголодное лихое время проучиться шесть лет в Москве. До них доходили слухи о распространении наркомании и проституции в московских ВУЗах. Хотя студенты тоже разными бывают. Оно и в Воронеже были девочки, которые приторговывали собой, кто от нужды, кто просто удовольствия ради, бывало, и «травку» покуривали, хотя это уже была блажь более обеспеченных. И все же провинция оставалась менее падкой на нововведения, а сексуальная революция не приобрела в ней всеобщего размаха и поголовного разгула похоти.

Дом был в двух часах езды от места учебы, и Даша привозила из дома продукты: картошку, варенья, соления и даже тушенку, которую отец делал из крольчатины. Сначала Даша жила в общежитии, потом Ленка уговорила ее переехать к ней в комнату, которую ей сняла мама у какой-то своей старой знакомой. На двоих это вышло не так дорого, но с подругой жить действительно оказалось удобнее. Продукты и у нее, и у Лены были из дома. Их привозила Ленкина мама или отец Даши, иногда они ездили домой сами. С парнями они дружили в основном из своей группы. На праздники уезжали домой, дни рождения отмечали у девочек в общежитии. Мальчиками ни Даша, ни Лена не увлекались, хотя те время от времени надоедали им своими ухаживаниями. Все время поглощала учеба…

Но коварный Амур уже затаился и только ждал случая, чтобы поразить Дашино сердце своей неотразимой стрелой.

Глава 5

Виталий Юрьевич всегда с неохотой вспоминал историю с РДС, в результате которой он лишился не только машины, но и тех сбережений, о которых люди говорят, что они «на черный день».

Легковую машину «ИЖ-комби» Виталий Юрьевич в свое время купил с рук. Причем, сначала он был согласен на «Запорожец». Как говорила Ольга Алексеевна, «по Сеньке и шапка», имея в виду их капитал. Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Когда они купили дачку, вернее, четыре кирпичные стены с мансардой, но без потолка и пола, Виталий Юрьевич, поездив туда сезон в переполненном автобусе, после чего приходилось еще шагать три километра с рюкзаком за спиной, загорелся идеей купить мопеды: для себя и для Ольги Алексеевны. Хотел сделать сюрприз и, прикатив их вдвоем с рабочим, которому дал на бутылку, к дому, сиял как полная луна. Ольга Алексеевна повела себя совершенно неожиданно.

– А ты думал, я от твоих затей приду в восторг? – сказала она мужу. – Я промолчала, когда ты дачу покупал. Сарай – не сарай и домом не назовешь. Ты помнишь, сколько сил нужно было положить, чтобы достроить эту твою хибару? И денег… Ладно, я смирилась. Теперь эта твоя новая дурь, мопеды… Во-первых, я на эту твою тарахтелку, хоть озолоти, не сяду. Во-вторых, где ты их собираешься держать?

– В лоджии, – бодро ответил Виталий Юрьевич. – Места много не займут.

Ольга Алексеевна с недоверием посмотрела на мужа:

– А как ты их в лоджию затащишь?