Шалопут

– Я в Академии наук работал, в Спецуправлении, – стал обстоятельно докладывать Залесьев, – это работа с секретными документами.

– Постой. Как ты попал в Академию наук? – засомневался Василий.

– Дядька меня устроил в Спецуправление. Он же в КГБ работал. По своим каналам он меня и пристроил.

– А где это территориально находится? – засомневался и Лев Львович, – Спецуправление?

– На территории Академии наук, Ленинский проспект, четырнадцать. Там особняк – дворец Демидова. При особняке флигеля. В одном из флигелей я и работал. В этом Демидовском дворце заседали президент Академии наук и вице-президенты, и пока эту огромную «дуру» не построили. Я имею в виду новое здание. Все общие собрания проходили там. Если стоять лицом ко дворцу, то мой флигель располагался справа. Корпус два, как сейчас помню.

– И тебе сразу доверили? – усомнился Василий.

– Не сразу. Через какое-то время я стал возить секретные письма. Женщина от нас ушла, сделали меня курьером. Сначала она болела, я подменял. Допуск у меня уже был. С этим допуском я возил секретные письма в ЦК КПСС, в КГБ, в МИД. Письма, разумеется, читать я не мог. Мог только с грифом «совершенно секретно», так как у меня была вторая форма допуска.

– Секретные читать не мог, а совсекретные мог. Ты что-то заврался, – с легкой иронией в голосе сказал Василий. – Так какие же ты не мог читать?

– Не мог читать те письма, что были выше грифа «совершенно секретно». Это были письма «особой важности».

– Особой важности?

– Да. Это первая форма допуска. Читать я их не мог, но доставлять по назначению приходилось. И вот дали мне одно такое письмо «особой важности», чтобы отвёз я его в ЦК КПСС, во второй подъезд, в экспедицию. Адрес: Старая площадь, дом четыре. Обыкновенно был такой маршрут: МИД, ЦК КПСС, КГБ, а ещё заезжали на Вавилова, дом сорок четыре. Но это не каждый день. А МИД, ЦК КПСС, КГБ – каждый день. А тут начальница даёт письмо и говорит: «Отвезёшь в экспедицию ЦК КПСС письмо особой важности. Но, как назло, наша машина сломалась. Вызвали машину с автобазы Академии наук. Самая обычная «Волга», с рядовым водителем. Парень не в курсе был, что у меня за документы. Но он должен был хорошо знать Москву. Но оказалось, тот, что за мной приехал, Москвы не знал. Говорю ему: «Вези в ЦК КПСС, улица Старая площадь, дом четыре». А он повёз не со стороны метро «Дзержинская», а по набережной Москвы-реки. И у него прокололось колесо. Посмотрели запаску -5 запаски нет. А я напоминаю слушателям, что вёз я письмо «особой важности» в ЦК КПСС. Оно лежало в кожаном жёлтом портфеле, запертом на замок, а ручка портфеля была пристегнута наручниками к моей руке. Такие существуют правила для спецкурьеров, не мною придуманные. Так вот. Рядом с нашей «Волгой» остановилась иностранная машина, и женщина попросила подсказать ей, как доехать до станции метро «Площадь Ногина». Мой шофёр, он же не знал, что я везу, говорит женщине: «Вы подбросьте товарища. Ему как раз по дороге. А он вам покажет». Та и рада стараться. Подвезла прямо к церковке, что называется в народе «У чёрта на куличиках» и говорит: «Хочу в чебуречную «Сакля» зайти, купить стаканчик сметаны. Но боюсь, мужчины прохода не дадут. Проводите меня, пожалуйста, это всего пять минут». Вошли в чебуречечную, она меня взяла под руку и в туалет. Знала, где он находится. Как я уже говорил, на ней был летний плащ без подкладки цвета топлёного молока, платье красное, шёлковое. Чулки дорогие со швом сзади. И белые туфли «лодочки» на каблучках. И белая дамская сумочка. Сама светленькая, волосы, видимо, крашеные, в желтизну отдавали. Я про себя её канарейкой назвал. Губы розовой помадой накрасила, носик маленький, востренький. Зубы белые, ровные, губы тонкие. Всё время улыбалась. У иностранцев так положено. Духи – «Шанель номер пять» или даже «шесть». Приятный такой запах, ничего не скажу. Водка лимонная была, самая первая, пока не начали баловать. Вот, примерно такой запах. Плащ я с неё снял, на вешалку повесил. Туалет там просторный с окном. У окна стёкла белой краской закрашены, через открытую форточку слышно, как воробьи чирикают. Тут же, рядом с унитазом, раковина. Над раковиной старое, с обсыпавшейся серебрянкой, зеркало. Она в зеркало смотрится, губы подкрашивает, а задом трётся об меня. Я её по спине погладил – помалкивает. Расстегнул молнию, снял с неё красное платье. Под ним оказалось второе, такое же красное, но более тонкое. Называется комбинацией. Комбинацию снимать не стал, я её просто задрал. А чтобы не спадала, когда она нагнулась, положил ей на спину портфель с письмом «особой важности». Хихикать стала. Говорит: «Портфель тяжёлый. Снимите. Мы заперты изнутри, никто его не украдёт». Шалишь, – думаю, – как-нибудь и так управлюсь. Прошёлся разок. Отдохнул. Стал по второму заходу работать и отвлёкся, а как сосредоточился снова, смотрю, она старается маленьким ключиком от моей руки портфель отстегнуть. Как дал я ей кулаком по затылку, ключик отнял и в унитаз его бросил. Говорю ей: «Стой спокойно, а то убью». Закончил дело, заправился и спрашиваю эдак строго, как это делают компетентные органы: «Разрешите взглянуть на ваши документы». Достала она из сумочки паспорт, подаёт. Раскрываю, смотрю и глазам не верю. В нём написано: «Джеймс Бонд».

Лев Львович пулей вылетел из гаража и его стошнило. Залесьев посмотрел ему вслед, подумал и исправился.

– Джейн Фонда, конечно, а не Джеймс Бонд. Я всегда их путаю.

– Впечатление испорчено, – сказал Ласкин, отплевываясь, – перед глазами возник образ бородатого Шона Коннери в шотландской юбке.

Ничего не понимая, Павел Терентьевич сказал:

– Известное дело, шпионки под своим именем не работают. Чем кончилось-то? Письмо доставил по назначению?

– Да. Штаны застегнул и бегом во второй подъезд, в экспедицию ЦК КПСС. Всё успел и даже, как выяснилось, не заразился.

– Это ты молодец, – насмешливо прокомментировал Василий и вышел из гаража.

Подойдя к курившему Льву Львовичу, Грешнов бесцеремонно потребовал зарплату за август. Что рассердило Ласкина больше, чем путанный финал рассказа Залесьева.

– За троих получаешь, чтобы трое и работали. Зайду, проверю наличие дежурных и журнал дежурств.

– А как же. Обижаешь, – сказал Вася, пряча деньги в карман.

– И всегда в подвале должен кто-то находиться.

– Мог бы и не повторять. Ребята спрашивают, когда ломбард будет? Что же, всю жизнь в сторожах ходить? Сморкачёв и Уздечкин мне всю плешь проели: «Если не ломбард, то пусть Лев Львович даст нам магазин какой-никакой сделать. В подвале захиреем».

Ласкин многозначительно промолчал.

– Ах, да, – спохватился Василий, – у Юрка сегодня година. Нинка будет рада, если ты заглянешь. Годовщина смерти требует поминовения потому, что в этот день бессмертная душа рождается вновь для жизни вечной.

– Если дела позволят, приду, – отводя глаза в сторону, сказал Лев Львович.

– Так и передам, – пообещал Грешнов.

3

После гаража Василий, прибежал в подвал и, ругая Ласкина последними словами, стал раздеваться, чтобы принять душ и смыть с себя всю эту мерзость вынужденного общения с ненавистным ему человеком.

Оруженосцы после того, как остался он в одних трусах, стали над ним смеяться. Грешнов спросил, что в нём смешного, но, проследив направление их взгляда, обнаружил на себе женские трусы «неделька».

– А Нинка их ищет, весь дом перерыла, – рассеянно заговорил Василий и вдруг его глаза округлились. – Получается, я в этих трусах перед Наташкой фланировал! То-то она пригрозила, что на выставку кукол поедет. Отомстить решила!

Василий передумал принимать душ, оделся и побежал в медцентр к жене Наталье, надеясь перехватить её там и оправдаться.

Выйдя из подвала, он лицом к лицу столкнулся с заезжими бандитами, о которых ему говорила Нина.

Физически крепкие ребята в кожаных куртках остановили Василия и стали расспрашивать.

– Уважаемый, – с напускной бравадой обратился к нему самый старший из них, – можно спросить?

– Спросите, – чувствуя струйку пота, сбежавшую по спине, разрешил Грешнов.

– У вас тут есть серьёзные ребята, вроде нас, с кем можно встретиться и поговорить?

– Вам с Гимнастом надо встретиться. Он у нас самый серьёзный.

– А как он выглядит? Где его найти?

– Не надо его искать. Вы ребята заметные, он вас сам найдёт.

– Слыхали, ребятами нас назвал, – стал задираться один из бандитов, сидящих на заднем сиденье ржавого «Форда».

– Тихо, – прикрикнул беседовавший с Грешновым, не позволив приятелю распалиться. – Ну, хорошо. Если этот Гимнаст не объявится, мы к тебе ещё раз обратимся.

Слова прозвучали, как угроза, но Василий сделал вид, что не понял их в этом ключе.

– Обязательно. Обращайтесь, когда хотите. Но, Гимнаст не заставит себя долго ждать.

Грешнов сказал это с таким убеждением, что последних его слов испугались сами бандиты. И настолько силён был испуг, что те двое, которые сидели на заднем сиденье «Форда», не сговариваясь, одновременно стали умолять старшего:

– Поедем домой.

Оставив незваных гостей, Василий направился в районную поликлинику, где в правом крыле первого этажа располагался медцентр.

Натальи на рабочем месте не оказалось.

– А разве она тебе не сказала, что поедет на выставку плюшевых мишек? – спросил Мартышкин.

– Сказала, но я хотел её отговорить от необдуманных поступков.

– Что, допрыгалась? – счастливо улыбаясь, спросил Валентин.

– Кто? Что? Ты о чем? – испугался Грешнов того, что целитель прочёл его мысли.

– Допрыгалась, говорю, леди Ди по кочкам. Фригидная была баба, костлявая, угловатая. И как только арабы на неё лазили? Народ, имеющий таких принцесс, обречен на вымирание.

– А Елизавета? – растерянно оправдывался Василий, словно он был англичанином.

– Лиза баба аппетитная, но уже «секонд хенд», как они же сами и выражаются. То есть «хорошо побывавшая в употреблении». А молодых таких у них нет. На Елизавету я бы забрался. Хоть и в возрасте, но настоящая женщина.

– Вот ты понимаешь толк в женской красоте, а другие меня за бабу Пашу осуждают. А она же фотографическая копия королевы Великобритании.

– Да. Точно. Баба Паша на Елизавету похожа, – засмеялся Мартышкин. – Пока английская тема не возникла, я даже как-то и не сравнивал. А сейчас припоминаю, – один в один, сестра-близнец королевы.

– Подотри слюни.

– Я не претендую, – сказал Валентин Валентинович, продолжая вспоминать образ бабы Паши и сладострастно улыбаться.

– Хватит. Кому говорю? Кстати, что с дверью входной? Не мог попасть к тебе в кабинет.

– А всё потому, что раму дверную, вместе с дверью, установили кверх ногами. И теперь, чтобы дверь открыть, ручку приходится не вниз опускать, а вверх поднимать.

Снаружи стали ломиться в кабинет.

– Вверх! Ручку вверх! – закричал Мартышкин и, не выдержав, поднялся со стула, подошёл и сам открыл дверь.

В кабинет протиснулся пациент с насмешливым выражением лица и руками, поднятыми над головой.

– Вот, все так. Как военнопленные заходят. Думают, командую «руки вверх», – пояснил Мартышкин. – Кричу, ругаюсь, а ведь мечтал лечить как доктор Галли Матье – смехом и шутками.

Выпроводив пациента и объявив десятиминутный перерыв, Валентин Валентинович стал было вспоминать свою врачебную практику. Но в кабинет, как к себе домой, протиснулся Никандр. А следом за ним вошла пожилая женщина-врач, работавшая в поликлинике. Ей было за семьдесят, полная, с одышкой.

– Ну вот. Не ломятся же, – похвалил вошедших Мартышкин и, обращаясь к женщине-врачу, бесцеремонно спросил, – чего тебе?

Видимо, не желая при посторонних говорить о щекотливом деле, она голосом диктора начала с сообщения:

– О Мессалине слышали?

– Вас, врачей, не разберёшь. Вы вот говорите «шалашовка», то есть «Мессалина», он только что называл её фригидной, мужеподобной. А хоронить, наверняка, будут как святую.

– Это же Англия. У них и пьеса есть «Много шума из ничего». На это они мастера, – комментировала слова Василия женщина-врач.

– Видимо, залетела и об этом пронюхали во дворце, – сделал вывод руководитель медцентра.

– Своевременные средства позволяют выявлять беременность уже через несколько дней. А у нас как? Забеременела и ходит пять-шесть месяцев, не зная, что беременна, – поддержала Мартышкина женщина в белом халате.

Никандр окинул взглядом её округлые формы и серьёзно спросил:

– О себе говоришь? Конечно, с таким брюхом не сразу сообразишь, что беременна.

Вася и Валентин Валентинович засмеялись. Оказалось, и Никандр, и женщина-врач, обидевшаяся на слова Уздечкина, пришли к Мартышкину за спиртом. Получив желаемое, они ушли.

Хлебнули спирта и Грешнов с хозяином кабинета, и Василий стал рассказывать об отсутствующей жене:

– Наташка сначала была замужем за сыном высокопоставленного чиновника из Госплана. Но он не жил с ней как с женой. Странноватый был паренёк. Родители им на свадьбу однокомнатную квартиру подарили. Купили освободившуюся по соседству с нашей. Так вот этот муж ей всё врал, что служил в спецназе. А Наташка на какие только ухищрения не шла, чтобы привлечь к себе внимание супруга. И нагишом перед ним ходила, и массаж просила сделать – не замечал. Сама будучи медиком, записалась на приём к врачу. Опасалась, не случилось ли с ней чего худого. Врач попросил её привести с собой мужа. Тот к врачу отказался идти, и вскоре они развелись. С собакой пуделем гуляла, на собачьей площадке с ней и познакомились. Через год записались. Дочь Олесю родила, успокоилась и следить за собой перестала. «Я тебе такую дочку родила, что теперь на всё имею право». Думаю: «Ты на всё имеешь право, а я только на одно – пойти налево». И пошёл.

Приятели выпили ещё, Василий захмелел и продолжил:

– И вот, когда в тесном общении с Начинкиной я достиг кульминации чувств. То есть того самого момента, что предшествует развязке. Так сказать, сексуальной судороги перед последней точкой соития… Момента наивысшего эмоционального напряжения и величайшей ответственности мужчины перед женщиной. В этот самый момент получаю по потной спине удар солдатским ремнем. Наотмашь! Причем пряжка пришлась аккурат промеж лопаток. Мелькнула мысль: «Не покойный ли Юрок с того света вернулся?».

– От кого пострадал?

– От Доминика. Её сыночек таким образом меня поприветствовал.

– Ему же хочется братика или сестрёнку.

– Не смешно.

– А если серьёзно, то так и рассудка недолго лишиться, – согласился Мартышкин. – Давно это было?

– Да говорю же, вчера. Слушай дальше, еще не всё. Получил я ремнём, впопыхах оделся и убежал. Оказывается, Нинкины трусы на себя напялил. А дома разделся, ничего не подозревая, и хожу. Наташка стала нервно смеяться. Спрашивать, не собираюсь ли я сменить ориентацию. Но я её намёков не понял. И только сегодня обнаружил на себе трусы «неделька». Они и сейчас на мне. Хочешь посмотреть?

Мартышкин отказался.

Выпили ещё спирта и сильно захмелели.

– Бандиты пришлые объявились, – сказал Василий, – хотели меня избить, да номер у них не удался.

– Жаль, – сказал очнувшийся от пьяной дрёмы Мартышкин.

– Чего тебе жаль?

– Что номер не удался.

– А я думал, что меня не избили.

– А почему тебя не избили?

– Потому что руки коротки и ростом не вышли. Дети ещё, разборки со мной устраивать.

– Почему дети хотели тебя избить? Ты их, наверное, обидел как-нибудь?

– Если бы я их обидел, они бы в канаве валялись. А они ходят, улыбаются. Должно быть, уже винище пьют.

– А кто им вина купил?

– Сами купили.

– Зачем же детям продали вино?

– Сейчас кому угодно продают.

– Какие хорошие времена. А нам не продавали. Мы взрослых просили купить.

4

Находясь в подвале, на своём рабочем месте, Никандр Уздечкин беседовал с Владом Сморкачёвым.

– Василь Данилыч – наш начальник, – говорил цыган, – и мы должны ему поклоняться… Поклониться… Преклониться?

– Подчиняться, – подсказал дезертир.

– Да. Подчиняться. Благодарить Бога и Судьбу, что они послали нам такого руководителя. Ты бы, Владик, спал сейчас на канализационном люке у Казанского вокзала, а я бы жил в образе борща, обманывая старика и старуху. Он нас людьми сделал, своими компаньонами.

Когда Василий спустился в подвал, компаньоны дрались.

Разняв дерущихся, Грешнов спросил:

– Из-за чего на этот раз?

– Этот Цепеш-Дракула спросил, каким пальцем я зад подтираю, – серьезно ответил Никандр и, подумав, с еще большей серьезностью добавил, – то есть какой рукой.

– Ну? – не найдя в вопросе криминала, настаивал Василий.

– Я ответил. А он усмехнулся и говорит: «А я пользуюсь туалетной бумагой».

– Как дети малые, ни на минуту оставить нельзя. Сморкачёв, на, деньги, иди в магазин, купишь хлеба и продуктов. Но не транжирь зря.

Когда Влад ушел, Грешнов повернулся к Никандру и, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, спросил:

– Так, говоришь, какой рукой?

И, прежде чем Уздечкин успел разобрать его вопрос, захохотал безумным смехом на весь подвал.

Когда Сморкачёв вернулся с покупками, то стал свидетелем истошного вопля. Василий ругал Никандра.

– Что ты за человек? – кричал Грешнов, – то семь, то девять носков у тебя сушится. Почему это так?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.