Месть вогулов

– Стой! Стой, Килим! Помоги… Помоги мне!!!

Глава III

Ранним утром князь в сопровождении десятка дружинников отправился в тайгу. По приказу Михаила все надели тяжёлые кольчуги и шлемы, на поясах блестели рукояти мечей. Опасная жизнь в северных лесах приучила князя не рисковать понапрасну и беречь каждого воина. Килим бежал впереди отряда, указывая дорогу. Идти вместе со здоровенными ратниками в полном вооружении охотнику было непривычно, поэтому он рыскал впереди, забегая то влево, то вправо, внимательно прислушиваясь. Молодой вогул знал, что русские не умеют слышать лес, как его народ, и он раньше других способен заметить опасность. К тому же хотелось показать, какой он хороший охотник и воин. Доброе слово старшего друга была для парнишки дороже всего на свете. Случись Михаилу похвалить вогула, тот всегда улыбался, краснел и скромно опускал взор к земле.

Князь любил бывать в лесу. Хотя в Чердыни он жил с детства, тайга до сих пор казалась ему сказочным местом. Она была тем самым лесом, где живёт Баба-Яга в домике на курьих ножках, где в чаще можно встретить лешего, а на ветвях деревьев лежат прекрасные русалки… Здесь даже дышалось иначе, чем в городе. Чувствовалось, что это совсем другой мир со своими законами, своей древней силой. А человек был здесь только гостем, за которым внимательно наблюдали хозяева – не замыслил ли чего недоброго? Но всё же лес был хорошим местом. Михаил до сих пор помнил свою первую прогулку здесь в одиночестве. Как он останавливался, слушая непривычные звуки: шелест листвы, свист ветер в древесных кронах, пение птиц… Этот мир был древним и вечно юным, он не знал перемен, был таким всегда. Князь помнил, как вышел к древнему, заросшему мхом пню, стоящему тут с незапамятных времён. И что-то в глубине души подсказало Михаилу обнять его, прилечь и отпустить мысли. Неизвестно, сколько он пролежал так, но вдруг почувствовал себя удивительно хорошо. Он был на своём месте, дома. Лес понял, что это за человек, принял его, позволил напитаться своей древней силой. Усталость, дурные мысли ушли без следа. И всю следующую неделю Михаил чувствовал себя как заново родившимся, очищенным от всего плохого. С тех пор он часто уходил в лес под любым предлогом, стараясь никого не брать с собой. Оно и верно, не поняли бы храбрые дружинники, для чего князь стоит, обнявшись со старым, поросшим мхом ясенем. Стоит подолгу, не спеша никуда уходить. А то и просто лежит, раскинув руки, в мягком лесном мху и наслаждается неведомо чем. Верно, решили бы, что умом скорбен князюшка. Это было его тайной, в которую Михаил никого не спешил посвящать, кроме друга Килима. Странно, но тот сразу всё понял, сказал:

– Хорошо это, княже… Значит, принял тебя лес. Теперь всегда силой напитает, укроет, защитит. Наш ты человек, лесной. Хоть и русский.

Небо быстро затягивалось тяжёлыми свинцовыми тучами. Ратники удивлялись местной погоде: только что сияло солнце, на небе не было ни облачка. А сейчас, похоже, надвигалась буря…

– Далеко ещё идти, Климка? – спросил князь, увидев мелькнувшую в лесу куртку из волчьего меха.

– Не близко, княже. – ответил охотник. – Ночевать придётся. А завтра дойдём.

Оно и верно, подумал Михаил, пора на привал. Вон какие тучи ходят, аж темно стало. Того и гляди, ливень начнётся.

Вскоре отряд остановился, воины скинули мешки и начали разводить костёр. Килим подошёл к князю, вид у него был встревоженный.

– Что-то недоброе чую, княже. Не замечаешь? Тихо уж очень…

На душе у Михаила тоже было неспокойно. Лес и правда как будто замолчал и смотрел на них в ожидании: что же будет дальше? Лишь изредка тишину нарушали протяжные стоны гагар, то и дело доносившиеся из самой чащи. Эти звуки всегда пугали вогулов: ведь стоило завыть одной, как её крик подхватывали другие и жуткое пение навевало ощущение близкой беды. Суеверные лесные жители считали, что в образе этих птиц являются злобные шайтаны, пришедшие чтобы забрать человеческую душу. Дружинникам сегодня тоже было не по себе. Они угрюмо переглядывались, лица заливала смертельная бледность. Некоторые незаметно крестились, шепча молитвы.

Между тем, начал подниматься ветер. Закачались, протяжно скрипя стволы высоких деревьев. Раздались первые раскаты грома, они становились всё ближе и сильнее. Но дождя всё не было. Странная это была буря, русским ратникам никогда раньше не случалось видеть такой. Раскаты грома оглушали, заставляли в страхе пригнуться. Уж не древние ли боги гневались на них? Невыносимо яркие молнии били так часто, что казалось, будто всё небо пылает в огне. Ветер пронзительно завывал в верхушках деревьев, и в шуме его дружинникам чудились нечеловеческие крики. Самым удивительным и пугающим было то, что с неба не упало ни единой капли дождя. Михаил заметил, что некоторые из его людей тихо молятся, держа в ладонях нательные кресты, а иные достают языческие обереги. Князю это было знакомо. Нередко русские люди, селясь в здешних местах, незаметно отходили от православной веры. Видимо, чувствовали в глубине души, что тайга это совсем иной мир и законы у него другие. И приходили в голову крамольные мысли: „А сможет ли привычный русский крест защитить их в местах, где с древних времён укоренились лесные боги и демоны?“ Конечно, князю следовало бы пресекать подобные вещи, грозить карами за отступничество. Но Михаил закрывал на это глаза: пускай хоть пням лесным молятся, лишь бы жили по правде. Чувствовал он, что нельзя неволить людей, заставлять в Бога верить. Просвещать, рассказывать – хорошо, но приходить к Богу человек должен сам, когда душа попросит. Из-за подобных мыслей Михаила здорово недолюбливал чердынский архимандрит Амвросий. Тот был настоящим фанатиком, не привыкшим думать в вопросах веры. За него давно уже всё решили отцы церкви. Не раз священник с князем, будучи наедине, вступали в богословские споры. Так было до тех пор, пока Михаил не приметил, что часто стали приходить гневные письма грозного царя. Тогда князь махнул рукой на Амвросия и молча остался при своём мнении.

К утру буря начала стихать. Дружина забылась тяжёлым, неспокойным сном. Михаил тоже спал плохо, мерещилась жуть, нечисть лесная. Кто-то преследовал князя во сне, гнался за ним, ломая кусты и сворачивая деревья на пути. Дикие крики раздавались на странно знакомом языке, но разобрать ничего было нельзя. И не было сил обернуться, встретить опасность с мечом в руке. Слишком велик был ужас, исходящий от преследователя.

Проснувшиеся воины были бледными, ели в молчании, каждый был погружён в свои невесёлые мысли. А может вспоминал то, что привиделось этой странной ночью… Даже Килим, против обыкновения, был тих, не смеялся, не лез к князю с вопросами.

Наконец, отряд молча тронулся в путь. Молодой вогул по-прежнему бежал впереди, но Михаил заметил, что он старался не отрываться, всегда держался на виду. После полудня Килим пошёл шагом, часто прислушиваясь, нюхая воздух. Его напряжение незаметно передалось остальным ратникам, руки их то и дело ложились на рукояти мечей. Внезапно вогул встал как вкопанный и взмахнул рукой, призывая всех остановиться. Минуту они стояли молча, стараясь понять, что же насторожило молодого охотника?

Как вдруг что-то просвистело в воздухе и с тяжёлым гулом воткнулось в дерево, в двух шагах от Михаила. Это была знакомая всем стрела с железным наконечником и опереньем из перьев лесных птиц. Ратники замерли. Все знали, что означает этот воинский знак вогулов: „Ни шагу больше! Иначе – смерть.“

Кто-то медленно потянул меч из ножен, Михаил дал знак остановиться. Неясно было, сколько лесных жителей их окружает, и какие у них намерения. Князь хорошо знал здешние земли и понимал, что они не могли забрести в места запретные для русских. Те самые, где проводились важнейшие обряды, и таинственные лесные шаманы общались с богами, узнавали их волю. Молодой вогул никогда не повёл бы их в такое место, зная, что иноземца там ждёт смерть.

Килим что-то прокричал на своём языке. Михаил понимал с трудом. Кажется, говорил, что они пришли с миром и просил дать дорогу. Через некоторое время из чащи послышался резкий голос. Самих вогулов по-прежнему не было видно. Килим обернулся к князю, лицо его было бледным.

– Здесь шаман Сотамын с лучшими воинами. Они пришли чтобы провести обряд и говорят, чтобы русские уходили.

– Сотамын? Я знаю его. Скажи, что князь Михаил пришёл говорить с ним о погибших русских людях.

Килим прокричал ответ. Минуту стояла тишина, наконец тот же голос ответил из леса, уже спокойнее.

– Они говорят, что в лесу поселилась смерть. Боги защитят лесной народ, но русские погибнут, если не уйдут.

– Скажи, что князь не уйдёт, пока не увидит убитых. И это его последнее слово.

Килим прокричал и снова повисла тишина. Михаил думал о шамане Сотамыне. Да, они были знакомы. Старик уважал прямого и честного князя, желающего жить в мире с лесным народом. Михаилу даже случалось бывать в его жилище и подолгу разговаривать. Шаман хорошо знал русский язык и был умён, не боялся всего чужеземного. С интересом разглядывал оружие и доспехи князя, расспрашивал о том, как это сделано. Интересовался, как живут на Руси и почему царь Иван сам не приедет поговорить с вогульскими князьями. Глядишь и договорились бы, перестали проливать друг другу кровь. Шаман не понимал, зачем русские притесняют его народ. Места в лесу всем достаточно, пушного зверя, если он так нужен чужеземцам, на всех хватит. Хотят добывать жёлтый металл, пускай добывают, кто ж против? Но зачем прогонять вогулов из мест, где всегда жили их предки. Как будто места им для жилья не хватает. Тяжело было Михаилу объяснять вещи, понятные всякому русскому. И стыдно говорить, что царю нужны богатства, и не сколько-то, а все, что есть в здешних землях. Казалось, что шаман и сам всё понимал, неодобрительно качал головой и начинал говорить о другом.

Князь, в свою очередь, расспрашивал о лесном народе. Кто они такие? Откуда пришли в здешние земли? Сотамын передавал слова старых людей, ничего не скрывая. В истории вогулов было много белых пятен – лесные жители не имели летописей, легенды передавались на словах от отца к сыну. Но всё же старики помнили о своих корнях. Со слов шамана выходило, что прежде они были могучим племенем, живущим на юге, далеко отсюда. В те времена вогулы много воевали и вели торговлю со всем светом. Чтобы развеять недоверие Михаила, лесной колдун показывал ему древние чаши и блюдца искусной работы, сделанные из чистого серебра. На них были изображены неведомые звери, воины на колесницах, облачённые в необычные доспехи… Что за мастера создавали такую красоту? Подобное князь видел лишь в Москве, среди царских сокровищ, привезённых из далёких восточных стран. С интересом разглядывая дивные вещи, он просил говорить ещё. Сотамын поведал, как однажды другой народ нанёс им тяжёлое поражение, едва не истребив всё племя. Тогда уцелевшим пришлось уходить в тёмные леса и идти очень долго, дабы оторваться от преследователей. Спасшись, вогулы решили переждать время, пока не минует опасность. Построили жилища, научились приручать диких оленей, стали охотиться. Чувствуя себя в безопасности, так и остались в лесу насовсем. Михаил, затаив дыхание, слушал эту невероятную историю. Едва ли кто-то из русских ранее знал о подобном.

– Только, думаю, напрасно наши предки здесь остались. – с грустью закончил Сотамын. – Люди быстро всё забывают. Не помнят старых ремёсел, разучились делать крепкое оружие и доспехи. Живут, как лесные звери. Чует моё сердце, добром это не кончится.

Расстались они если не друзьями, то не врагами точно. Михаил даже пригласил старика побывать в Чердыни. Тот кивнул с еле заметной усмешкой, и понял князь, что Сотамын оценил его добрую волю. Но не бывать тому.

После долгого ожидания, из леса снова раздался голос и лицо Килима посветлело.

– Всё хорошо, князь. Можем идти. Шаман будет говорить с тобой.

Дружинники незаметно вздыхали с облегчением. Понимали, что случись вогулам напасть, едва ли помогут крепкие доспехи. Давно прошло то время, когда лесные воины в страхе отступали перед неуязвимыми русскими, которых не брали стрелы, копья и топоры. Вогулы хорошо изучили вражеские доспехи. Поняли, что хотя кольчугу пробить и сложно, но если бить в лицо и шею, русский ратник так же уязвим, как любой из них. Стальные шлемы пусть и хороши от стрел, но от мощного удара топором не защитят. Да и вообще, если знать уязвимые места и бить в них – не так уж страшен таинственный русский, как казалось вначале.

Отряд двинулся дальше, и вскоре все увидели притаившихся среди деревьев людей в звериных шкурах. Их было не больше дюжины, но Михаил понимал, что ещё столько же скрывается в кустах и на деревьях, держат их на прицеле, опасаясь предательства. Лица вогулов выражали предельное напряжение, казалось, один неловкий шаг, и острые стрелы сорвутся с тетивы, пронзая храбрых дружинников.

Глава IV

Чопырр сладко потянулась, кутаясь в тёплую оленью шкуру. Чувал давно уже погас, в юрте повеяло осенним холодком. Вставать не хотелось. Не хотелось тревожить пушистого белого кота, с царственным видом возлежавшего у неё в ногах. Одним богам ведомо, что заставило такого красавца сбежать из русского селения и прийти к ней, лесной ведьме. Сперва Чопырр шикнула было на него, чтобы убирался подальше вместе со своими хозяевами. Но кот только взглянул на неё с гневным изумлением: „Как, ты посмела сказать это мне?“ – и важно прошествовал в юрту. С тех пор он так и поселился у ведьмы. Приходил и уходил, когда вздумается, иногда позволял себя погладить, если было настроение. Когда было скучно или хотелось есть, требовательно царапал Чопырр когтистой лапой, обращая на себя внимание. Словом, чувствовал себя полноправным хозяином в доме. Колдунья очень полюбила нового друга. Какое, оказывается, это было наслаждение, заботиться о ком-то и знать, что дома тебя ждут.

В свои тридцать лет Чопырр выглядела юной девушкой и была по-своему красива. Её длинные волосы были чернее вороньего крыла, стройная фигура оставалась предметом зависти более юных красоток. А яркие, строгие глаза нельзя было забыть никому, кто хоть раз взглянул в них. Говорили, что в её глазах живёт колдовство, способное приворожить и свести с ума любого. Несмотря на это, лесная шаманка так и не обзавелась спутником жизни, как остальные девушки в её возрасте. Хотя не раз Чопырр ловила восхищённые взгляды молодых охотников-вогулов, стоило ей ответить пронзительным взглядом сверкающих синих глаз, как те роняли взор и вспоминали, что у них много срочных, неотложных дел.

Причина крылась в том, что лесная красавица была ведьмой. И не просто ведьмой, а сильнейшей колдуньей своего народа. Даже опытные, битые жизнью шаманы старались без нужды не переходить ей дорогу. Чопырр нравилось жить одной. Сперва её жилище стояло на окраине пауля, а потом ведьма и вовсе попросила охотников построить ей новую юрту, в стороне от посёлка. Надоело каждый день видеть испуганные глаза и, против воли, читать немудрёные мысли лесных жителей.

Вогулы были не нужны колдунье, ведь у неё был собственный удивительный мир, наполненный магией и чудесами. Чего только не видела шаманка, уносясь в иные места под стук бубна! Лесные духи говорили с ней, рассказывали о себе, открывали будущее, предупреждали об опасностях. Души ушедших колдунов и героев вещали о былых временах, великих победах и невиданных горестях. Мудрость многих поколений предков перетекала к молодой колдунье, а вместе с тем и великие знания, делавшие её сильнее с каждым днём. Чопырр знала, как использовать энергию стихий, как призывать на помощь лесных духов, умела создавать амулеты невиданной силы, способные защитить человека от многих напастей. Вогулы часто обращались к ведьме с просьбами: просили помощи на охоте, защиты от лютых зверей и не менее лютых иноземцев. Она никому не отказывала. Платы за чудеса не просила – ей ничего не было нужно. Принимала только свежую дичь к своему столу, да редкие травы, когда самой было недосуг их собирать. Лесные люди ценили и уважали ведьму, хотя и опасались её растущей силы. Увиденные чудеса вызывали у вогулов священный трепет, какой они испытывали лишь перед своими богами. Колдунья умела прогонять неведомые болезни, исцелять тяжело раненых, направлять лесного зверя в охотничьи ловушки. А когда с севера явились неведомые чудовища, похожие на крупных белых волков с длинными когтистыми лапами, ведьме хватило одного заклинания, чтобы навсегда изгнать их. Этим она окончательно заслужила славу сильнейшей колдуньи лесного народа.

Сегодня шаманку ждал непростой день. Чопырр долго гадала вчера, прося богов приоткрыть завесу над будущим, и могучие владыки леса дали свой ответ. Предстояли две встречи, и обе были не очень приятными. Первая должна была случиться совсем скоро. Колдунья вышла из чума, едва не запнувшись за кота, по привычке растянувшегося на пороге. Он всегда делал так, когда не хотел отпускать хозяйку. Выйдя наружу, Чопырр не спеша начала разводить костёр, не зная, чем ещё скоротать время. Она чувствовала, что незваные гости уже близко.

„Гости“ и впрямь были неподалёку. Полдюжины крепких, бородатых мужиков в стёганных тегиляях[3] крались по кустам, приближаясь к жилищу ведьмы. Старшего из них, здоровенного рыжебородого детину с пудовыми кулачищами и опухшей от пьянства рожей, звали Евдокимом. Удачливый разбойник с большой дороги много лет бродил по Руси, творя свой недобрый промысел там, где придётся. Подолгу старался нигде не задерживаться: уходил до того, как местные стражники начинали на него охоту. Как многие другие, Евдоким наслушался историй о богатых северных землях и непуганом лесном народе. Подумав, он собрал небольшую ватагу из такого же отребья и отправился в тайгу за золотом. Ходили слухи, что в лесах это золото валялось прямо на земле, да и намыть его в северных реках ничего не стоило. А повезёт, можно у местного народа отобрать или украсть. Благо те не шибко берегут золото, не понимая его цены. Но вместо богатства Евдоким нашёл голодную жизнь, тучи комаров и зуботычины от чердынской стражи. Попытка ограбить местных дикарей и вовсе обернулась катастрофой: лесные воины не думали боятся лихих людей, а попросту расстреляли всю ватагу, попытавшую напасть на небольшой пауль. Сам атаман чудом скрылся, спасли быстрые ноги и разбойничье чутьё на опасность. Отсидевшись в Чердыни и потратив в кабаке последние гроши, мужик вконец закручинился. Начал было собираться обратно на Русь, да вот улыбнулось под конец счастье! Обмолвился на проповеди отец Амвросий, что живёт в лесу богомерзкая ведьма, пакость рода человеческого. И хранит та ведьма невиданные сокровища, веками накопленные лесным народом. Поговорив с отцом с глазу на глаз, Евдоким решил собрать новую ватагу и любой ценой добыть богатства. А добыв, отдать их в церковь, на божьи нужды. Конечно, после того, как получит от Амвросия столько денег, чтобы до конца жизни пить-гулять хватило. Достал для них Амвросий одежду крепкую и оружие, стал ждать-поджидать добрых вестей. Был у преподобного свой расчёт: сокровища разбойники, конечно, не добудут. А вот ведьму, нечисть безбожную, изведут непременно.

Когда ватага выпита из леса, ведьма, против ожидания, даже не вздрогнула. С недоброй усмешкой смотрела она в скалящиеся рожи.

– Ну здравствуй, красна девица! – начал Евдоким. – Принимай добрых молодцев. Будем любить тебя, холить и лелеять. Только сперва ты нам тайну одну откроешь.

Разбойники довольно ухмылялись. Красивая девушка одна в глухом лесу – такой удачи им давно не подворачивалось. Глаза негодяев разгорались при мыслях о том, что они собирались с ней сделать.

– Здравия вам не пожелаю, добрые молодцы. Всё одно не поможет уже. Стоило ли за смертью так далеко ходить? Она бы и дома вас нашла. – не отрывая глаз от лица атамана, ответила Чопырр.

– Ишь какая! – усмехнулся Евдоким. – Пугать нас вздумала, ворона лесная. А ну живо рассказывай, где ваше золото спрятано! А не то мы из тебя всю душу вытрясем!

– Вам бы о своих душах подумать, глупцы. – беззлобно промолвила Чопырр. – А впрочем, поздно уже. Пора в дорогу.

– Ты что несёшь, ведьма проклятая! – прорычал было Евдоким. Закончить он не смог – что-то с воем пронеслось по воздуху и вонзилось ему прямо в глотку, выбив передние зубы. Остальные разбойники выхватили сабли и бросились врассыпную. На лицах их было недоумение и страх. Откуда взялись враги? Только что вокруг было тихо, как в могиле. Ватага попыталась рассеяться в лесу, но было уже поздно – стрелы летели со всех сторон, укрыться от них было негде. На поляну вылетали разъярённые вогулы с дико оскаленными зубами, рубили опешивших разбойников топорами, как будто разделывали звериные туши. Двое уцелевших русских отчаянно сражались спиной к спине. Их сабли быстро мелькали в воздухе, не давая лесным воинам приблизиться. Наконец, одна из сабель переломилась от удара топора и разбойник остался без оружия. Через минуту всё было кончено.

– Ты не ранена, всевидящая? – с беспокойством спросил крупный воин с жутким шрамом на лице, явно оставленным медвежьей лапой.

– Конечно, нет. Разве могло быть иначе? – широко улыбнулась ведьма.

– Ну… Мы пойдём тогда? Скоро охота… – Неловко спросил молодой вогул.

– Ступайте. За амулетом придёшь, как взойдёт новая луна. – сказала Чопырр и ушла, не оборачиваясь.

Вернувшись домой, шаманка легла на шкуры, взяла на руки кота и постаралась расслабиться. Нужно было успеть отдохнуть и собраться с мыслями – предстоящая встреча тревожила её куда больше первой.

Шаман Сотамын, как всегда, подошёл незаметно. Не мог старик побороть охотничью привычку ходить так, чтобы ни люди, ни звери его не слышали. Хотя теперь и не было в этом нужды: на охоте Сотамын не был уже два десятка лет. Вежливо постучавшись, он не спеша вошёл в юрту.

– Здравствуй, Чопырр. – сказал шаман, поклонившись.

Позволишь ли старику обогреться у твоего чувала[4]?

– Я всегда рада тебе, Сотамын. – с улыбкой ответила ведьма. – И не зови себя стариком. Я то знаю, что ты ещё куда крепче молодых.

– Так ли уж важна сила? – спросил шаман, присаживаясь.

Пopой нам не хватает не силы, а мудрости, чтобы не совершить непоправимого.

Чопырр промолчала, понимая, куда тот клонит. Кот с любопытством обнюхивал одежду старика. Решив, что ничего дурного в госте нет, он начал тереться об одежду шамана, прося погладить.

– Я знаю, зачем ты пришёл, Сотамын. Но ничего не изменится. Русские должны уйти с наших земель, им здесь не место. Я видела будущее. Если их не остановить, нам самим со временем придётся уходить.

– Но не все русские так плохи, Чопырр. Я говорил с ними. Некоторые из них мудры и ищут мира с нашим народом. Мы можем жить рядом и учиться друг у друга. Они пришли из другого мира и знают такое, о чём не ведали даже наши предки! Нам нужны их знания, чтобы выжить. Никто об этом не говорит, но ты знаешь, что лесных людей становится меньше с каждым годом.

– Эти знания чужие нам, Сотамын. Они не сделают лесной народ лучше. Я видела будущее. Мы познаем не мудрость русских, а их пороки. Их болезни будут выкашивать наш род. Их слабости перейдут к нам, и станут нашей погибелью. Нет, шаман! Всё уже решено. Последнее Оружие явилось миру. Русские умрут. Скоро Чердынь падёт и их не останется совсем.

– А что будет потом с нами? Сможешь ли ты остановить Охоту, или её добычей станут все вогулы?

– Охота забирает только недостойных, Сотамын.

– Но губит всех, кто встанет у неё на пути. Тебя, меня, весь наш род.

– Мои силы растут, шаман. Когда придёт время, я смогу это остановить.

– А если нет? Если будет уже поздно? Мы слишком мало знаем об этой древней силе, чтобы решиться на такое…

– Довольно, старик! – глаза шаманки сверкнули гневом. – Я устала от твоей трусости и мягкосердечия! Охота начата и закончится лишь тогда, когда я повелю!

– Тогда я сам её остановлю! – в голосе шамана прорезался металл. – Ты безумна и не ведаешь, что творишь! Вместо спасения, ты принесёшь смерть лесному народу!

– Что ж, попробуй остановить. Пусть боги нас рассудят. А теперь уходи, Сотамын. Я не хочу, чтобы мы расстались врагами.

– Прощай, Чопырр. Я тоже иногда вижу будущее. Ты видела всего тридцать лет, а уже научилась ненавидеть. Придёт время, ты научишься и любить. И тогда сама пожалеешь о содеянном. Лишь бы не было слишком поздно…

Шаман ушёл, поклонившись на прощание. Чопырр легла, закутавшись в шкуры и обняла кота. Губы её дрожали, на глазах блестели слёзы. Сейчас, когда никто не видел, она была больше похожа не на могучую лесную ведьму, а на простую девчонку, которую незаслуженно обидели. Шаман был не прав, она умеет любить. Любит Сотамына как родного отца: на всю жизнь запомнились ведьме доброе лицо и крепкие руки окровавленного воина, уносившего плачущую малютку из охваченного огнём пауля…

Глава V

Русские, опасливо оглядываясь, вошли в небольшой лагерь вогулов, состоящий из нескольких чумов, едва заметных среди пожелтевшей листвы. На поляне виднелись следы недавно горевшего костра, трава вблизи пепелища была красной от крови. Дружинники невольно вздрагивали, видя следы жертвоприношения. Чья жизнь оборвалась недавно в лесной чаще? Уж не человеческая ли? Им не суждено было узнать об этом.