Монахи войны. История военно-монашеских орденов от возникновения до XVIII века

Когда в 1130 году Гуго вернулся в Палестину, он принялся создавать систему прецепторий или командорий. Она развивалась медленно, ибо в конечном счете зависела от наличия храмов в приграничных областях, в Иерусалиме, Антиохии, Триполи, Кастилии-Леоне, Арагоне и Португалии, которыми руководили магистры, подчинявшиеся Великому магистру в Иерусалиме. Однако централизация была закончена лишь в следующем веке. Храмы с прецепториями также появились во Франции, Англии (включая Шотландию и Ирландию), Сицилии (включая Апулию и Грецию) и Германии. Из них управляли владениями, в них набирали и обучали новичков и селили престарелых братьев. Все это очень отличалось от тех дней, когда тамплиеры получали лишь скудные средства из епископской десятины.

В середине XIII века иерархия будет включать в себя магистра; его заместителя сенешаля; маршала – главного военачальника; командора королевства Иерусалимского, который одновременно был казначеем, заведовал флотом и распоряжался имениями; командора города Иерусалима, который занимался странноприимными и больничными вопросами; и, наконец, ризничего – что-то вроде главного квартирмейстера или интенданта. Выборы магистра сочетали в себе голосование и жеребьевку с целью обеспечения беспристрастности; такой порядок напоминал избрание венецианского дожа. Несмотря на полномочия магистра, важные решения принимал генеральный капитул. Магистры провинций обладали всеми правами Великого магистра на своих территориях, за исключением случаев его личного присутствия. Маршал был третьим по важности лицом ордена, и ему подчинялись маршалы провинций. На становление этой организации ушло много лет, но ее важность все более возрастала в связи с большим количеством новобранцев. Их число росло за счет рыцарей-собратьев, которые служили лишь временно, пожертвовав половину своего имущества, и имели право жениться. Образцом для этого разряда были цистерцианские собратья-миряне (confratres)[3].

Орден обладал огромными церковными привилегиями, поскольку подчинялся одному папе и не должен был принимать инспектирующих епископов, хотя вскоре у ордена появился собственный клир; булла Omne datum optimum[4] позволяла братьям-капелланам служить мессу и раздавать Святые Дары даже во время интердикта. Как духовных лиц, братьев мог судить только церковный суд: об ордене говорили, что это одновременно и церковь в церкви, и государство в государстве.

Новые братья вступали в орден не только для того, чтобы сражаться, но и для того, чтобы молиться. Они не видели в этом никаких противоречий. По словам святого Бернара, «убивать ради Христа» – это злоубийство, а не человекоубийство, это уничтожение несправедливости, а не несправедливого, и потому желательно; в самом деле, «убить язычника значит приобрести славу, ибо это прославляет Христа». Задолго до Крестовых походов папы Лев IV и Иоанн VIII говорили, что чистые сердцем воины, погибшие в сражениях за церковь, наследуют Царство Божие. Смерть в бою – мученичество, и этим путем в следующие два столетия прошли 20 тысяч тамплиеров.

Однако в корне их идеалы были идеалами созерцательного монашества. Монах отказывается от собственной воли и желаний ради поиска Бога; монашескую жизнь часто называют мученичеством, в котором монах должен умереть, чтобы воскреснуть. Многие из первых братьев-тамплиеров в конце концов оказались в монастырях, и не будет преувеличением назвать их цистерцианцами. Действительная служба – обычно проходившая в духе пожарной бригады, которая несется по первому зову разбираться с тюркскими захватчиками, – была лишь перерывом в аскетической жизни. Самая большая трудность для монаха – не самоотречение или целибат, а подчинение малейшему приказу командира; тамплиеру не дозволялось без разрешения даже поправить стремя. В бою они не давали и не просили пощады, не имели права требовать выкупа. «Они пренебрегали жизнью, но были готовы умереть на службе Христа», исполненные того священного умоисступления, в котором, по Эккехарду, находились первые крестоносцы. Этих солдат с обрезанными волосами, в белых плащах с капюшонами, невозможно было спутать ни с кем. В случае пленения им грозила смерть; после битвы на Кровавом поле в 1119 году атабек Тогтекин отдавал французских пленников своим солдатам в качестве мишеней для стрельбы или отрубал им ноги и руки и бросал на улицах Алеппо, где их приканчивали горожане, хотя это происходило еще до появления тамплиеров, чья участь была куда горше. Если брат терял свой черно-серебряный Гонфалон-Босеан (Beau Seant), его изгоняли из ордена. Это была высшая кара, которая также полагалась за переход к сарацинам, ересь или убийство христианина.

Папы и богословы часто напоминали им, что священная война – не цель сама по себе и что кровопролитие изначально зло. С первых дней ордена некоторые западные христиане не верили в его идеалы. Английский мистик, цистерцианский аббат Исаак Этуальский написал при жизни Бернара Клервоского: «…этот ужасный новый военный орден, который кто-то весьма лестно окрестил Орденом пятого Евангелия, основан для того, чтобы принуждать неверных принять Христа силой меча. Его члены считают, что имеют право нападать на всех, не исповедующих имя Христово, оставляя его в нищете, если же они сами гибнут, таким образом несправедливо нападая на язычников, их зовут мучениками за веру… Мы не утверждаем, что все их дела неправедны, но мы настаиваем, что их дела могут стать образцом для множества будущих зол».

Однако большинство современников восхищались новой общиной, и, когда Гуго де Пейн умер в 1136 году в собственной постели, у рыцарей Храма уже были соперники – Иерусалимский странноприимный орден Святого Иоанна Крестителя. Жерара на посту магистра в 1120 году сменил брат Раймон де Пюи, гениальный организатор. Благодаря своим трудам орден уже стал богатым и популярным, он принимал в Иерусалиме более тысячи паломников в год, а его больницы и странноприимные дома распространились по всему королевству. Он получил пожертвование в виде земли от Готфрида Бульонского, а также приобрел в собственность имения во Франции, Италии, Испании и Англии. Раймон был прекрасным специалистом по управлению этими европейскими владениями, обустраивал дома, доходы от которых шли на доставку еды, вина, одежды и одеял для больниц; некоторые были обязаны снабжать больных дорогостоящими продуктами, например белым хлебом. Папы дали госпитальерам множество привилегий: Иннокентий II запретил епископам налагать интердикт на часовни госпитальеров, Анастасий IV позволил им иметь собственных священников, а англичанин Адриан IV – собственные церкви. В 1126 году упоминается констебль ордена, что предполагает некую военную организацию, но самый ранний год, о котором точно можно говорить, что орден тогда уже вел военные действия, – это 1136 год, когда король Фульк дал им участок земли в Бейт-Джибрин, в ключевой точке на дороге из Газы в Хеврон. Там выросла первая из огромных крепостей госпитальеров – замок Ибелин. Этим они обязаны святому Бернару, который дал им возможность взять в руки оружие. Христианская война не только стала почетным духовным делом, но и способом обрести святость. Без великого цистерцианца братья-иоанниты никогда бы не превратились в военный орден. К 1187 году они контролировали уже более двадцати великих твердынь Утремера.

Их устав развивался очень медленно. Христианин должен любить Христа в других христианах – эта заповедь была основой странноприимной и больничной деятельности госпитальеров. В уставе тамплиеров говорилось, что брата надлежит исключить из ордена за убийство христианина, но за убийство сарацина-раба полагался только выговор; они не видели Христа в сарацинах. Служение госпитальеров сделало их более человечными, да и присутствие женщин в ордене тоже не могло не оказать смягчающего влияния. Брат Раймон, по-видимому, взял за основу августинский устав и затем опробовал разные идеи из устава ордена Бедных Рыцарей. Братья давали обеты бедности, целомудрия и послушания; они должны были питаться только водой и хлебом и исполнять требования больных, которых посещали ежедневно. Отдельно оговаривалось положение хирургов, которые обедали вместе с рыцарями-монахами, большое внимание уделялось управлению больницей. Как и у тамплиеров, члены ордена разделялись на четыре разряда: рыцари, сержанты, братья-служители и капелланы. Также была оговорка и о рыцарях-собратьях из мирян. Булла Александра III от 1178 года гласит, что «по обычаю Раймона» братья могли брать оружие, только когда выносилось знамя креста, – чтобы защищать королевство или напасть на языческий город. Их одеяние состояло из черной мантии с белым крестом на груди, она имела форму круглой палатки и была очень неудобна во время боя, и черной скуфьи (хотя вне обители братья иногда надевали белые тюрбаны)[5]. Кроме того, к каждой больнице были прикреплены сестры милосердия. В двадцати странах военные действия были лишь дополнительным занятием госпитальеров (оно даже не упоминалось в уставе ордена до 1182 года), и его милитаризация была долгим и медленным процессом.

В конце концов его структура стала похожа на устройство ордена тамплиеров, и главными в братстве стали рыцари. Бейлифы, так называли старших офицеров, включали магистра, выбираемого тем же порядком, что и магистр ордена тамплиеров, также он был единственным бейлифом, занимавшим свой пост пожизненно; далее великого прецептора (иногда называвшегося великим командором) Иерусалима, заместителя магистра; казначея; маршала; ризничего, или главного интенданта; странноприимника и, наконец, туркопольера, который командовал туркополами – легкой конницей из местных. Командории представляли собой небольшие подразделения рыцарей и сержантов, которые управляли группами примыкающих друг к другу владений. В Сирии командоры подчинялись непосредственно магистру, но в других местах структура была сложнее, и европейские командории объединялись в приории, а приории в провинции, соответствующие странам. Как и у тамплиеров, высшей властью обладал генеральный капитул. Менее многочисленное собрание – ординарный капитул, напоминающий кабинет министров, – помогал магистру и действовал в качестве тайного совета по государственным делам и публичного совета по рассмотрению ходатайств. Его кворум составлял «почтенную палату казначейства». Каждая провинция, приория и командория имела собственный капитул[6].

Их повседневная жизнь была не менее монашеской, чем у тамплиеров. Служились малые часы. Само собой, псалмы, читавшиеся в поминовение усопших, имели большое значение для воинов, которые часто бились против численно превосходящего врага, которые ожидали смерти так же часто, как и встречались с ней. Поэтому псалом 26 Dominus illuminatio mea: «…кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?.. Если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду надеяться», или псалом 17 Diligam te, Domine: «ибо Ты препоясал меня силою для войны и низложил под ноги мои восставших на меня; Ты обратил ко мне тыл врагов моих, и я истребляю ненавидящих меня: они вопиют, но нет спасающего… я рассеваю их, как прах пред лицем ветра, как уличную грязь попираю их», с горячностью повторяли маленькие конные отряды, выходившие против превосходящих сил врага, и крохотные гарнизоны в осажденных крепостях с недостающим количеством защитников.

Будучи невоенной религиозной общиной, орден принимал причастие чаще мирян – говорили, что после причастия братья бились, словно черти. Однако преданный уход за больными делал духовную жизнь госпитальеров более глубокой, ведь повсюду в своих владениях они устраивали больницы и странноприимные дома. И тогда, и сейчас паломникам было трудно найти пристанище, и потому они имели все причины испытывать благодарность. Госпитальеры регулярно сопровождали караваны, идущие с побережья в Иерусалим. Здесь была больница на 1000 больных для родившихся в Сирии франков и приезжих, которые часто страдали от отравления птомаином, нашествия насекомых, лихорадки паппатачи, офтальмита, пустынных язв и септической лихорадки. Сначала считалось, что крупнейшие больницы братьев были организованы по византийскому образцу, но их историк более позднего времени высказывает мысль, что братья больше полагались на арабскую медицину. Они, можно сказать, заняли место полевой медицинской службы, ибо после боя, помимо раненых, всегда оставались и другие жертвы с ужасными синяками под кольчугами, контузией и тепловыми ударами. Это двойное призвание – уход и война – позволило госпитальерам сыграть огромную роль в жизни латинской Сирии. Как и тамплиеры, они были освобождены от епископского контроля.

Как войска на передовой, братья несли большие финансовые расходы. Им приходилось покупать вооружение и провиант, обеспечивать и ремонтировать крепости и пополнять запасы провизии. Вследствие этого многие члены ордена вынуждены были жить в Европе, чтобы управлять тамошними имениями, которые передали им благочестивые дарители, и посылать доходы в Утремер. Такими владениями распоряжались приоры и командоры, обычно рыцари, реже капелланы и сержанты, которых прислали из Палестины в зрелом возрасте.

Госпитальер в облачении

В уставе тамплиеров подчеркивается, что рыцарь, заразившийся проказой, должен покинуть орден и присоединиться к братьям святого «Ладра» (Лазаря). Проказа, к которой относили все виды кожных заболеваний, была очень распространена в Сирии. Военный и Госпитальерский орден Святого Лазаря Иерусалимского был первым военно-монашеским орденом, который появился после тамплиеров и госпитальеров-иоаннитов. Вероятно, еще до завоевания в Иерусалиме была больница для прокаженных, носившая имя святого Лазаря, которой управляли монахи-греки или армяне из василиан, восточного эквивалента бенедиктинцев. В начале XII века она перешла к франкам-госпитальерам августинского обряда[7]. По преданию, первым магистром ордена Святого Лазаря был Жерар, первый магистр иоаннитов, и это может означать, что он отрядил нескольких братьев для основания специализированного госпитальерского ордена; госпитальерские правила говорят, что заразившиеся проказой должны покинуть орден, и они вполне могли вступить в орден Святого Лазаря, как и прокаженные тамплиеры. Известна также странная легенда, что все первые магистры были прокаженными. Орден управлял сетью «лазаретов» в Сирии и Европе, организованной на основе командорий, аналогичных командориям ордена Святого Иоанна. После Второго крестового похода Людовик VII учредил дом лазаритов в Буаньи, недалеко от Орлеана, а Роджер де Моубрэй основал еще один в Бертон-Лазарсе в Лестершире; множество лепрозориев во Франции и Англии получали средства от этих командорий, которые, в свою очередь, зависели от крупнейшего заведения ордена в Иерусалиме. Сам по себе он владел значительными материальными средствами, и его собратом-мирянином был Раймунд III, граф Триполи. Вероятно, они носили черное одеяние, напоминавшее госпитальерское; зеленый крест на нем появился только в XVI веке. Рыцари-лазариты всегда были малочисленными, и для защиты у них была лишь горстка непрокаженных братьев, хотя в тяжелые времена за оружие брались конечно же и больные. Орден всегда оставался прежде всего благотворительным, даже если и принимал участие в некоторых битвах.

Еще одной военно-монашеской общиной в Утремере XII века был орден Монтегаудио. Булла Александра III от 1180 года признала его орденом цистерцианского устава, который, помимо выкупа пленных, давал клятву бить сарацин и откладывал на эти цели четверть своих доходов. Монтегаудио – это замок на холме, который получил имя от радостного возгласа паломников (Монте-Гаудио – гора радости), которые впервые видели Святой град с вершины. Основал орден испанец, граф Родриго, бывший рыцарь ордена Сантьяго, который дал новым братьям земли в Кастилии и Арагоне, а король Балдуин IV препоручил им несколько башен в Аскалоне. Они облачались в белую одежду с красно-белым крестом. Сам Родриго, человек непостоянный, стал первым магистром. Орден не добился процветания. Ему было трудно находить новобранцев, так как большинство испанцев предпочитало вступать в великие ордена своей страны. После 1187 года остатки ордена удалились в Арагон, где стали орденом госпиталя Святого Искупителя, а их кастильские командории перешли к тамплиерам.

Глава 3

Иерусалимский оплот

Графство Эдесса было самой незащищенной из франкских территорий. Оно располагалось на двух берегах Евфрата и было скорее месопотамской пограничной областью, чем сирийским государством. Несмотря на богатые сельскохозяйственные угодья, там было мало замков, а имевшиеся были не доукомплектованы незаменимыми франкскими рыцарями. Все зависело от графа. Жослен I был блестящим полководцем героического склада, само его присутствие отгоняло разбойников. Однако его сын, наполовину армянин, сменивший его в 1129 году, оказался труслив и нерешителен. Жослен II предпочитал жить в приятном замке Турбессель на западном берегу Евфрата, а не в опасной столице своих владений, чью защиту он предоставил чему-то вроде городской стражи, набранной из армянских и сирийских наемников. И вдруг в ноябре 1144 года «голубоглазый дьявол» из Алеппо, ужасный атабек Занги, осадил и взял Эдессу в канун сочельника.

Западное христианство ужаснулось. Бернар Клервоский все оставшиеся силы бросил на призыв к Второму крестовому походу, и осенью 1147 года две армии достигли Анатолии: одну возглавлял император Конрад III, другую – французский король Людовик VII. В октябре немцы потерпели разгром при Дорилее, когда их осадили сельджуки, и бежали в Никею, где к ним присоединились французы. К январю боевой дух воинов, измученных зимними бурями и нехваткой еды, упал. После особенно яростной атаки, в которой противник едва не захватил королеву Элеонору и чуть не убил Людовика, король потерял всякую уверенность в своих полководческих способностях и передал все командование магистру тамплиеров.

Эврар де Бар был идеальным Бедным Рыцарем, наполовину фанатично верующий, наполовину опытный солдат. Он присоединился к Людовику во Франции с отрядом из 300 испанских тамплиеров, многие из которых, вероятно, вступили в орден только на время Крестового похода, за что им пришлось заплатить некоторую сумму. Впервые тамплиеры надели плащи с красными крестами. Короля впечатлили и дипломатические таланты Эврара, когда тот договаривался с византийцами, и его братья-рыцари, которые одни в войске сохранили дисциплину. Магистр восстановил порядок, вывел разбитую армию к берегу моря, где Людовик сел на корабль со своей конницей, а пехоту оставил биться дальше.

Хотя погибли тысячи, Конрад воссоединился со своими людьми, и в июне 1148 года в Акре собралась объединенная армия – французская, немецкая и сирийская. Раймона де Пюи позвали на военный совет, чем признали военное значение его ордена. Совет принял гибельное решение – напасть на дамасского эмира Унура, сарацинского владыку, который очень хотел заключить союз с франками. Эта ошибка в конечном счете привела к объединению мусульманской Сирии. Дело окончилось провалом, который вызвал взаимные упреки; крестоносцы считали баронов Утремера – пуленов полутурками, а латинские сирийцы своих северных кузенов – опасными немытыми фанатиками. В 1149 году Второй крестовый поход сошел на нет, нанеся невосполнимый урон престижу франков.

Иерусалим устоял в основном благодаря талантам Балдуина III (1143–1162) и его вспыльчивого брата Амальрика I (1162–1174). Они родились в Сирии, в их жилах текла доля армянской крови, они были женаты на византийских принцессах и полностью осознавали растущую опасность, грозившую их родине. Будучи энергичными воителями, они надеялись расширить свою территорию. Франкские замки уже строились в заливе Акаба на караванном пути из Багдада в Каир. Когда в 1153 году король Балдуин захватил Аскалон, это был странный случай недостойного поведения со стороны магистра тамплиеров Бернара де Трембле. Отряд «мстителя на службе у Христа, освободителя христианского народа» пробил городскую стену, где брат Бернар поставил охрану, чтобы туда не вошли другие франки, и с сорока избранными братьями проник в город. Они погибли все до единого, но безрассудство магистра приписывали не доблести, а жадности. Вместе с тем именно Раймон де Пюи убедил короля продолжать осаду. Госпитальеры тоже постепенно становились солдатами.

Теперь ордена совместно могли выставить на поле боя почти 600 рыцарей, половину от общего числа рыцарей королевства, а их владения неуклонно расширялись. Граф Триполи Раймунд II (1137–1152) был собратом госпитальеров и в 1142 году доверил своим товарищам по вере ключевую твердыню своего графства – огромную крепость Калат-аль-Хосн, которую они перестроили и назвали Крак-де-Шевалье. Раймунд III (1152–1187) тоже был собратом госпитальеров, и за время его долгого плена они приобрели крепости в Арке и Аккаре и многие другие. Так госпитальеры стали крупнейшими землевладельцами государства, хотя с ними и соперничали тамплиеры, имевшие большие владения на севере. В Антиохии имело место аналогичное разделение территории, и они получили в свои руки многие замки королевства. Соответственно возрастало и общее значение орденов, оба магистра были членами Высшего совета государства, а командоры Антиохии и Триполи входили в высшие советы своих областей. Патриарху и магистрам Храма и Госпиталя были вверены три ключа от королевской сокровищницы, где хранилась корона, – подходящий символ их власти. Князья продолжали даровать им земельные угодья. Многие сеньоры предпочитали удалиться в какую-нибудь роскошную виллу на берегу моря, а у братьев были и люди, и деньги, чтобы управлять сирийскими крепостями и, кроме того, решать такие проблемы, как поиск супругов богатым наследницам и опекунов детям. Пожертвования и новобранцы шли из Европы постоянным потоком.

Их главным критиком было местное духовенство. Военные ордена фактически превратились в церковь внутри церкви, и их священники не только не отвечали перед инспектирующими епископами, но и были освобождены от всех финансовых обязательств. Братья пререкались с церковными сановниками из-за сборов, десятины и полномочий, их обвиняли в том, что они допускают к своим службам отлученных. Когда в 1154 году патриарх Иерусалимский приказал им прекратить подобные дела, госпитальеры прервали проповедь, перекричали его и стали стрелять из луков по его пастве. Тамплиеры удовольствовались тем, что постреляли в дверь его храма. В 1155 году патриарх поехал в Рим, чтобы просить папу отдать военные ордена ему в подчинение, но брат Раймон последовал за ним и получил у папы подтверждение всех привилегий госпитальеров. Духовенство Утремера неохотно признало независимость братьев, но их хронисты всегда отзывались о них нелестно.

Братья умели легко приспосабливаться и приобретали разные умения. Некоторые учили арабский (высшие офицеры держали сарацинских секретарей), а их шпионская служба не имела себе равных. Им пришлось заполнить такой институциональный вакуум, как банковское дело, ибо только они обладали необходимыми помещениями, организацией и честностью. Тамплиеры стали профессиональными финансистами; деньги, собранные для Святой земли, передавались со всех европейских прецепторий в Иерусалимский Храм, а паломники и даже мусульманские купцы держали деньги в местных храмах. Братьям нужны были средства на закупку оружия и снаряжения, на строительство крепостей, вербовку наемников и подкуп врагов, так что деньги в их укрепленных подвалах вряд ли лежали без дела; церковный запрет на ростовщичество они обошли тем, что добавили проценты к сумме, которую следовало уплатить, и наняли арабских специалистов, чтобы вести дела на финансовых рынках Багдада и Каира, а также предоставляли превосходные услуги по переводу векселей. Во многих отношениях воины-монахи стали предтечами великих банкирских домов Италии.

И тамплиеры, и госпитальеры обнаружили, что транспортировка войск на собственных кораблях обходится им дешевле, и для паломников поездка была доступной; в определенный период времени тамплиеры доставляли по 6 тысяч паломников в год[8]. Их корабли пользовались популярностью, потому что они держали целую флотилию сопровождения, и можно было рассчитывать, что они не продадут своих пассажиров в рабство в мусульманском порту, как делали иногда итальянские купцы. А незанятое место было естественно отдать под товары, поэтому они экспортировали пряности, крашеный шелк, фарфор и стекло, на сто процентов используя свои преимущества, поскольку были освобождены от уплаты таможенных сборов, и вскоре стали соперниками своих деловых партнеров – левантийских купцов.

Вся эта деятельность едва ли сочетается с именем «Бедные Рыцари». Как указывал Жак де Витри, тамплиеры не владели личной собственностью, но при этом казалось, что как единое целое они хотели владеть всем. Тем не менее их жизнь была столь же аскетичной, чем прежде. К тому моменту чисто созерцательные монашеские ордена, безусловно, уже не были новичками в высоких финансовых сферах; цистерцианские способы ведения сельского хозяйства принесли белым монахам громадное состояние – многие английские аббатства на годы вперед продавали свою продукцию – изделия из шерсти. Хотя конкуренция за прибыль мало способствовала любви между тамплиерами и иоаннитами, все же перед лицом настоящей опасности оба ордена объединялись.