Хроники Герода

– Даже полторы сотни. Остальные пусть отдыхают и учатся воевать. Потом меняются. Бранн, – обратился он к галлу. – Пусть твои люди тоже ходят в дозоры. В каждой группе пусть будет по одному твоему воину.

– Сделаем, Герод.

– Тогда за дела! Только уважаемый Барух пусть задержится.

Старый чиновник поклонился и остался стоять. Остальные вышли.

– Почтенный Барух, я доволен тобой. Именно поэтому хочу, чтобы ты меня выслушал и дал ответ. Мы начинаем трудное дело, которое может кончиться совсем не на радость нашим родным. Я готов заплатить тебе, чтобы твоя старость протекала в покое и достатке, и отпустить из Галилеи. Завтра уже может быть поздно.

– Тетрарх Герод, сын Антипатра, сильный и достойный продолжатель своего отца! – начал речь Барух. – Ты еще только собирался в Галилею, а здесь уже ждали тебя. Я – немолодой человек, и серебра в волосах у меня больше, чем в мошне. И всю жизнь я прожил на этой земле. Я хочу умереть на ней. Но хочу умереть в спокойном мире, где путник не жмется к краю домов, где караваны ходят без сопровождения армии. Когда ты выехал из ворот славного города Ерушалаима, нас было пятнадцать человек. Когда ты въехал в Сепфорис, нас осталось шесть. Я остался. Я боялся тебя. Боялся, что ты будешь слабым или, напротив, слишком яростным. Теперь не боюсь.

Герод обнял его:

– Я оценю это, Барух! Но пока нам нужно спешить. В этой игре выигрывает тот, кто бьет первым. Завтра объяви на площади, что царь Иудеи Гиркан, да будет благословенно его имя, и тетрарх Герод даруют в этом году крестьянам Галилеи освобождение от всех податей. Ремесленники пусть платят двадцатую часть, а не десятину.

– Зачем это, господин?! Налогов и так очень мало…. Нам же нужны средства.

– Ты прав. Деньги нужны. Но дом Антипатра может вынести такие траты. Когда отец посылал меня сюда – ты понимаешь, что посылал меня отец, а не царь, – он не думал здесь найти богатства. Важнее обеспечить безопасность караванам. А еще важнее честь и слава дома Антипатра.

– Я понял, господин! Люди должны славить тетрарха и проклинать разбойников.

– Да. Это и будет началом конца Хезкияху.

***

Уже вскоре ситуация в городе изменилась полностью. На площадях было объявлено, что вход в город с оружием без разрешения на оное запрещен. Все оружие, которое есть у местных жителей, надлежит зарегистрировать в канцелярии тетрарха. Любое оружие без разрешения будет изыматься, а его владелец – подвергаться бичеванию на площади. То же наказание будет для тех, кто без распоряжения тетрарха будет изымать что-либо у жителей.

Стража у ворот (а других способов проникнуть в город не осталось) стала другой. Стражники спокойно и внимательно осматривали все и всех, проникающих в город.

– Что везете, почтенный? – приветствовал начальник дозора очередного путника.

– Зерно для Авдея-хлебопека.

– Дозволь осмотреть телегу.

Возница побледнел.

– Почтенный стражник… э… я хотел бы помочь твоей семье. Здесь шесть серебряных динариев…

Стражник, не говоря ни слова, схватил дарителя за ворот плаща и сдернул на землю. Другие стражники вмиг разворошили телегу, где под зерном оказались кинжалы, палицы и еще один «усталый путник», видимо, хорошо известный местным жителям.

– А, Савва-конокрад пожаловал в гости! – обрадовался высокий страж-галилеянин. Путников схватили и отправили в городскую тюрьму. Впереди их ждало мучительное и позорное наказание.

Такие сцены в первые дни часто наблюдались возле городских ворот. Герод, разбирая дела, четко различал подозрительных людей – скорее всего, членов шайки или их агентов – и крестьян, которые везли кинжал или топор для самообороны в дороге. Последние немедленно освобождались со всеми возможными извинениями. Но оружие им возвращалось только на выезде из города. Приметы подозрительных людей записывали при свидетелях, составляя список таких «непонятных» галилеян. Очень скоро правила стали известны всем. Даже караванщики, следующие в Иудею, Дамаск или Сирию, спокойно оставляли свое оружие на хранение стражам.

Намного больше стражи стало и на улицах города. При этом стражники перестали отворачиваться, увидев нечто подозрительное. За это тетрарх не миловал. Десятки желающих собрать «подать на освобождение Иудеи» пополнили число сидельцев тюрьмы. Городские палачи впервые за долгие месяцы получили регулярную работу. Плети в их руках не останавливались, особенно в первое время, а клеймо делало преступника легко узнаваемым. Даже ночами отряды стражников патрулировали городские улицы и стены.

За месяц Героду удалось очистить город от разбойников и их присных. Их не казнили, но постепенно отрезали от возможности обирать горожан. Если ловили, то били плетьми до полусмерти, клеймили. Город ожил. Постепенно под контроль были взяты все крупные города Галилеи. Но дальше дело продвигалось с трудом. Гоняться по округе в сотни стадиев, по горам за летучими отрядами разбойников было делом бесполезным. Да и какой смысл в этой погоне, если на смерть их может осудить лишь Синедрион, а он этого не сделает. Уже и так в Ерушалаим посыпались жалобы на «самоуправство и невиданную жестокость» тетрарха. Нужно было что-то придумывать.

Оставалось медленно выдавливать разбойников из Галилеи, лишая их поддержки местного населения, отрезая от источников пищи и золота. Гарнизон города возрос до тысячи человек. Хоть это и ложилось тяжким бременем на казну Антипатра и Герода, но давало свободу маневра. Впрочем, это же дало еще один неожиданный эффект. Жалование, которое Герод платил воинам, тратилось в городе. В Галилее появились люди, в поясах которых позвякивало серебро. Ремесленники, содержатели харчевен, мелкие торговцы получили покупателей, а Герод – рост налогов.

Следующая проблема была связана с безопасностью караванной торговли. Грабеж караванов, проходивших через Галилею, был едва ли не основным подспорьем разбойничьей армии Хезкияху. То, что караванов становилось все меньше, а значит, меньше дохода для самих же разбойников, ими не осознавалось. Зато это прекрасно понимал Герод. Для него это было постоянной головной болью. Ведь большая часть из этих караванов так или иначе принадлежала его семье, а подати от караванов должны были пополнять казну тетрарха Галилеи. Да и подати римлянам уходили регулярно.

В большом зале у стола Герод и его военачальники склонились над картой Галилей и сопредельных областей с отмеченными на ней караванными путями и главными городами. Докладывал начальник тайной стражи, недавно появившейся у Герода:

– Как сообщают лазутчики, главный лагерь разбойников расположен в горах на границе между Финикией, входящей в состав римской провинции Сирия, и Иудеей. Мы можем их просто зажать в горах, поставив усиленные посты здесь, здесь и вот здесь, – тыкал он в карту.

– Конечно, – иронично вскинул брови Герод. – И Хезкияху будет сидеть и ждать голодной смерти. Лагерь разбойников – это не Ерушалаим, который веками стоит на одном месте и будет стоять вечно. Они перевалили через горы здесь или здесь, и вышли нам в тыл. Или вообще ушли порезвиться в Сирию, пощипать тамошних крестьян.

– Господин! – заговорил новый начальник стражи Сепфориса Сысой бен Гедеон. – Их не намного больше, чем нас. Наши воины гораздо сильнее. Может быть, просто навалиться на их лагерь, окружить со всех сторон, да и пообрубать им их дурные головы?

– Да, – протянул Герод, – Мне тоже этот вариант очень нравится. Но на это мы пойдем в самом крайнем случае. Не стоит забывать, что перед Всевышним и царем они – только подданные, и к казни приговорить их может лишь Великий Синедрион. А там… сами знаете. Есть и другое обстоятельство. Не только толстые хозяева полей и пастбищ, грезящие о безраздельной власти, но и многие крестьяне верят, что Хезкияху – это новый Маккавей, царь-освободитель. Нам не нужна война со своими крестьянами.

– Господин тетрарх! – вмешался единственный «гражданский» участник военного совета, управляющий канцелярией, Барух. – Ремесленники и торговцы уже на нашей стороне. Они видят, что при твоем правлении их жизнь становится лучше. Да и освобождение от подати на год для крестьян сделало свое дело. Горожане богатеют, покупают дары земли. А с них живут крестьяне. Думаю, что сегодня Хезкияху не сможет поднять войну, даже если очень захочет.

– Это хорошо, – ответил Герод, – но главной проблемы не решает. Как нам уберечь караванные дороги от разбойников, уничтожая только тех, кто уже сам напал первым? Кстати, передайте всем воинам: пленные нам не нужны. Казнить мы их не можем, а кормить их бесплатно у меня нет никакого желания.

Наступали сумерки. Слуги внесли в комнату светильники. Несколько светильников Герод повелел установить на столе, вокруг карты. Взгляды собравшихся опять склонились к исчерченному пергаменту. Герод же сел в кресло перед столом и уставился на светильники. Круги света скрещивались на столе, покрывая собой всю карту. Какая-то заноза воткнулась в память. Что-то из детства. Что? Герод вскочил. Присутствующие подняли головы.

– Костры! – почти крикнул Герод. – Набатеи, чтобы передать известие, зажигают сигнальные костры. У нас есть две тысячи воинов. Сколько нам нужно, чтобы контролировать города?

– Думаю, сотен семь-восемь, – ответил начальник стражи.

– Хорошо. Пусть еще триста воинов составят гарнизоны крепостей на границах. Остается тысяча. Вдоль всех караванных путей мы устанавливаем вышки или посты на вершинах скал так, чтобы они находились на расстоянии видимости. Сколько таких вышек понадобится?

– Сотни, господин! – растерянно бросил командир лучников.

– Может быть. Но думаю, что меньше. Ведь и разбойники нападают не везде. Есть места, где это происходит регулярно. Есть такие места?

Все опять склонились над картой.

– Вот она, самая опасная территория. – Герод очертил стилом круг. – Еще вот здесь. Вышек с кострами понадобится десятка два-три. По три воина на каждом посту. Итого – сотня. В округе создаем три укрепленных лагеря по римскому образцу. В каждом – по триста воинов. И главное – по шесть сотен коней.

– Господин! Где взять столько коней? – с некоторым испугом спросил глава канцелярии.

– Купить, – бросил Герод. – Так вот. Как только возникает угроза нападения, зажигается костер. В лагере, на сторожевой вышке, его видят. И сотня всадников выезжает и уничтожает всех нападающих.

– А если нападающих много? – спросил начальник всадников.

– Тогда… – Герод задумался. – Тогда в кострище подсыпается порошок из страны Серес за Парфией, и костер горит с разноцветными сполохами. Тогда выезжают две сотни. Да. Пусть еще в лагере тогда зажигают сигнал для других лагерей. Порошок я прикажу привести из Дамаска.

Лагеря и сигнальные посты построили менее, чем за месяц. И… начались трудные времена. Первое время костры загорались едва ли не каждый день. Боевой отряд выезжал. Успевал не всегда. Но постепенно сигнальные огни работали все лучше, а воины научились действовать быстро и… абсолютно беспощадно. Отряды разбойников не отбивали, как было прежде, а просто уничтожали на месте.

Нападения стали реже. Потом – намного реже. В Сепфорис потянулись караваны из ближайшей округи и более отдаленных областей. По древним караванным дорогам пошли уже не бесшабашные единицы, а большие караваны и просто группы торговцев. Область на севере начала приходить в себя, люди богатеть, а казна тетрарха наполняться. Героду уже не приходилось платить воинам, каждый раз развязывая собственную мошну. Чтобы торговцы могли дать отдых усталым ногам, Герод стал устраивать в городах и близь лагерей укрепленные и охраняемые места остановок с горячей пищей и циновками для сна. Это тоже оказалось доходным делом. Постепенно ему удалось отдать все долги дому отца, полностью покрыть подати дому царя и римлянам. Да и казна тетрарха начала наполняться. Незаменимым помощником здесь стал Барух. Он понял и принял идею о том, что стричь барана стоит тогда, когда шерсть длиннее, а резать, когда жир нагуляет. Потому и делал все, чтобы богатели и жители, и тетрарх, да и сам управляющий. Не без того.

Но враг не исчез. После того, как разбойников и их присных изгнали из городов, в дом тетрарха наведался важный и мрачный галилеянин. Уединившись с Геродом, он представился посланником властителя Хезкияху. Предложение было простым и понятным: сколько нужно Героду, чтобы он прекратил лезть в чужие дела, не мешая настоящим патриотам Иудеи, чьи предки воевали вместе с Хасмонеями? Получив же предложение осмотреть дом с внешней стороны, а проще говоря, проваливать, посланец заявил, что и сам Герод, и его семья заплатят за этот выбор своей жизнью.

Угрозы не особенно испугали тетрарха. Причин тут было множество: и воспитание в доме отца, где цель всегда ставилась выше личного блага да и самой жизни; и уверенность, что он сильнее и умнее своих врагов. Но было еще одно, в чем он боялся признаться даже самому себе: он был несчастлив в семье. Потому и не испытывал страх ни за нее, ни за себя. Сначала эта мысль просто не приходила ему в голову. Женившись по воле отца на дочери важного союзника из влиятельной идумейской семьи, Герод не питал к супруге ни малейшей симпатии. Впрочем, как и она к нему. Это был долг. Он честно исполнял его. Заботился о жене, воспитывал сына. Но не любил ни ее, ни его. Теперь же он старательно гнал эту мысль от себя. Но она возвращалась снова и снова. Когда нет радости в доме, то нет радости и на душе.

Только в миг, когда вокруг все висело на волоске, сплеталось в невероятные узлы, он ощущал не страх, но радость, полноту жизни. В этот миг в ушах пел не ветер, но Его Песня! Несясь по дороге в погоне за врагами, отбиваясь от разящего меча, он жил; лаская жену или вкушая мир в семье, он только существовал. Он с тоской вспоминал долгие вечера и беседы с отцом, сказки и предания, рассказанные матерью. Радость, жившую под крышей дома Антипатра.

Но безрассудным он не был. Меры предосторожности были приняты. Дом-резиденцию обнесли стеной, на которой установили несколько сюрпризов для особо любопытных. Десяток телохранителей постоянно находился с его женой и сыном. Другой десяток путешествовал с ним по стране. И не зря. Покушения следовали одно за другим. То он едва успевал увернуться от брошенного с крыши камня, то в вовремя подставленный щит телохранителя впивалась стрела с отравленным наконечником, то в корзине с фруктами, купленной слугой на рынке, обнаруживалась змея.

Но, как и отец, Герод отличался терпением и упрямством. Он старательно выжимал врагов в горы, отрезая им один источник добычи за другим. По слухам, среди «армии» Хезкияху начался голод и разброд. «Соратники» разбегались. Идея борьбы с «чужаками» без добычи оказывалась гораздо менее привлекательной.

Хезкияху метался по Галилее и Келесирии, чувствуя, как стягивается вокруг него кольцо. Он ненавидел идумейца. Ненавидел всех, кто с ним связан. Ненавидел уже и саму Галилею, продавшую свое первородство за чечевичную похлебку, за серебро чужака. Неужели они не понимают, что только он, Хезкияху, из рода изначальных правителей, мудрецов и воинов, имеет от Всевышнего власть над Галилеей! Всякий чужак, а тем более посягающий на его власть, является врагом Галилеи и должен быть предан смерти. Едва чадящее в Ерушалаиме, пламя войны за свободу должно возгореться именно здесь, в Галилее. Смерть чужакам, смерть всем, кто общается с ними, помогает им, изучает их язык, платит им подати, радуется празднествам, устроенным ими.

Его нападения становились все более кровавыми. Он убивал крестьян, заподозренных в том, что они торговали с проклятым идумейцем. Его воины-повстанцы насиловали их жен и дочерей, жгли дома. За его спиной оставались разоренные жилища; там, где прежде звучал детский смех – изуродованные трупы и еще живые, но искалеченные и все более ненавидящие его люди. Хезкияху понимал, что это – отчаяние и конец. Идумеец перехитрил его. Он, Герод, будь проклято его имя, стал защитником и спасителем галилеян. Его имя славят на улицах и в домах. Лишь несколько почтенных семей во всей области, издавна связанных с ним, сохраняют верность правде.

Римляне, которым до колик в печени надоели разбойники из Иудеи, подвели войска к границе. Повстанцы из Галилеи натыкались не на ленивых и испуганных крестьян, а на легионеров, да еще огромных псов, которые загоняли людей Хезкияху, как диких зверей. Пойманных разбойников не просто бросали в тюрьму, а распинали на крестах, установленных вдоль дороги в Иудею. И тут сторонники из Синедриона уже ничем не могли помочь. Римлян они боялись. Да и здесь, дома, с каждым днем становилось все хуже. Неужели бесславный конец?

Нет! Он обязательно что-нибудь придумает. Не случайно из его предков вышло немало мудрых толкователей Священной Книги, софосов, как их называли эллинские собаки. Хезкияху решил избавиться от идумейца другим путем. Десять женщин, чьи сыновья были в числе воинов-повстанцев и погибли при налетах на деревни и военные лагеря, расставленные проклятым тетрархом в самых неудобных для них, настоящих хозяев этой земли, местах, отбыли в Ерушалаим с жалобой царю Гиркану на жестокость тетрарха, приведшую к гибели их чад.

Антипатр прислал тогда с доверенным человеком Героду длинное письмо, описывая сколь сложно сейчас отводить такие удары от сына. Писал, что при дворе появился и вошел в силу дальний родственник жены Антипатра и матери Герода, Малих, ставший главным противником их дома и союзником Синедриона. Герод обещал быть осторожнее. Но события развивались иначе.

Они не успели. Когда Герод и его воины увидели сигнал и подскакали к поселению, разбойники уже вовсю развлекались. На дороге перед домами лежали трупы мужчин и женщин со вспоротыми животами, отрубленными конечностями, выколотыми глазами. Герод не просто впал в ярость. Он почти забыл себя. Он резал и убивал всех, кто участвовал в налете. Потом, стянув к горам всех своих воинов, навалился на лагерь разбойников. Не ожидавшие прямого нападения, привыкшие к безнаказанности в Иудее, они не были готовы к схватке и почти не оказали сопротивления. Он убил всех. Помня о том, что Хезкияху принадлежит к одной из наиболее уважаемых семей, он поначалу хотел оставить тому жизнь, отведя на суд Синедриона. Но и это не вышло.

Глава разбойников выкрикивал проклятия в адрес тетрарха, его отца, римлян, греков, иудеев и всего мира, не оценившего величие Хезкияху. Герод спокойно, с некоторой брезгливостью смотрел на беснующегося «владыку Галилеи». Один из воинов подошел к нему и коснулся руки: посмотри, господин!

Герод видел много. Видел смерть, видел боль. Но такого он не видел. Еще живые люди сидели и лежали на земле. У крестьянина были отрублены руки. Рядом с ним лежали горожанин с выколотыми глазами, женщина с отрезанной грудью. Этих людей было много. Вокруг них, еще живых, кружились жирные мухи. В глазах Герода потемнело. Он выхватил меч и рванулся к Хезкияху. Разбойник испуганно замолчал. Почти не осознавая себя, Герод поднял оружие. Голова разбойника скатилась на пол, руки в агонии заскребли землю.

***

За этот случай ухватились все враги дома Антипатра. Ну, и что, что Хезкияху убивал и грабил. Герод не имел право его убивать. Он – убийца. Теперь, сидя в кресле в своей резиденции в Сепфорисе, тетрарх держал в руках свиток с вызовом на суд Великого Синедриона в Ерушалаим. Рядом лежало письмо отца. До получения послания от Антипатра Герод проигрывал два варианта действий. Первый – самый простой: бежать в Сирию. Там наместником сидит двоюродный брат Цезаря, Секст Цезарь. Он лично выразил благодарность за разгром разбойников и восстановление порядка в Галилее, за возобновление безопасного сообщения между Ерушалаимом и Антиохией. Он же приглашал Герода быть его префектом в Келесирии, граничащей с Галилеей, и Самарии, отторгнутой от Иудеи. Второй вариант – стянуть к себе всех друзей и союзников и пойти войной на Ерушалаим, отомстив трусливому Гиркану и ненавистному Синедриону.

Честно сказать, оба варианта были плохими. Точнее, не хорошими. В Сирии сидел не только римский наместник, но и Антигон, сын Аристобула, злейший враг Гиркана и Антипатра. И хотя дети его покойного брата Александра воспитывались при дворе «дедушки Гиркана», обеспечивая лояльное поведение Антигона, надеяться на столь же лояльное поведение в отношении Герода не приходилось. Да и сама идея требовала более тщательной проработки, согласования с сами Секстом.

Второй вариант еще хуже. Не потому, что Герод мог не победить (эту мысль он даже не рассматривал); просто даже в случае победы рушилась его главная мечта, главная цель – обеспечить будущее Иудеи в новом и прекрасном римском мире. Великий Синедрион был одной из немногих цепочек, связывающих разделенных границами людей, живущих по Закону, данному Всевышним праотцу Моше. Его решения принимают иудеи во всех странах обитаемого мира. Герод мог победить, но стать врагом Иудеи.

В письме отца и было решение задачи. Да, нужно на время уехать. Но уехать победителем, а не беглецом. Правда, для этого нужно было ехать на суд Синедриона, в Ерушалаим.

Часть вторая. Отец и сын

Глава первая. Суд Синедриона

Синедрион заседал во дворе священников, отделенном от двора Израиля (туда мог войти любой иудей) колонной из тесаных камней – одном из самых величественных мест Храма, хотя сам Храм был лишь бледным подобием огромного комплекса древнего царя Шломо. Когда-то Хасмонеи дали клятву восстановить древний Храм во всем его великолепии. Но не вышло: в годы могущества они воевали, тратя деньги на оружие и наемников, а в последующие годы денег попросту не было. Впрочем, именно здесь хранилось все золото, которое они добыли в войнах и походах, выставлялись диковины из далеких стран. В случае нужды Первосвященник мог брать отсюда драгоценности для спасения народа. Правда, этот клад уже однажды ограбил римский полководец Красс – перед тем, как сгинуть в Парфии. Но запасы оставались.

В Совет входили мудрецы из наиболее уважаемых семей, наиболее влиятельных колен Израилевых – всего семьдесят один человек. Стать членом Синедриона мог только ученик члена Синедриона со столь же древней родословной, знающий Святую Книгу, предания народа, язык эллинов, арамейскую речь. Он должен быть полностью здоров и лишен увечий. Он должен безукоризненно соблюдать Закон и чураться всего «нечистого». Больные, увечные и «грязные» в высший Совет государства войти не могли, как не могли стать Первосвященниками.

В прежние эпохи в Синедрионе властвовал Первосвященник, но времена изменились. Сегодня в Высоком кресле наси (председателя) перед полукругом посвященных судей и их учеников сидел Иеуда бен Таббай. Большая часть Синедриона, сорок пять человек, состояла из князей земли, именовавшихся саддукеями. Их и возглавлял бен Таббай.

Иначе смотрели на мир их противники, фарисеи: перед лицом Всевышнего они не видели различий между князьями и землепашцами. Фарисеи призывали жить в мире, принять мир, созданный Им, ибо только Он – Владыка и Царь народа. Остальные были лишь местоблюстителями; недолго. До прихода Мошиаха, свидетельствующего о царствии Его. Но фарисеев было меньшинство. Их голос, чтимый народом полей, здесь был едва слышен.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.