Сквозь оттенки серого… Невыдуманные истории

Нежная, покорная, она будет служить ему до конца дней своих, опекать, заботиться и любить. Любить! Да, уже не такой страстной любовью, как в начале их знакомства, а более спокойной, мудрой и предсказуемой.

Ева смотрела на обожаемого мужчину, нежно проводя пальцами по крепкой мускулистой руке. Он был задумчив. Она никогда не расспрашивала, принимая его таким, как есть. Они были свободными людьми без обязательств, принуждения или каких-либо отчётов друг перед другом. Никаких претензий. Им было хорошо вместе.

Но в это хорошее вкрадывалось его беспокойство. С тех пор как Адам познакомился с Лилит, он понял, что покой потерян. С ним рядом была Ева, а он стремился к Лилит…

Лилит… непостижимая, завораживающая, непредсказуемая… И земная Ева – живая, тёплая, охраняющая семейный очаг… С ней хорошо, уютно, но… пресно. С Лилит же можно забыть обо всём, погружаясь в страсть и неукротимость. Однако её не приручить, не удержать. Слишком своевольна и свободна.

Ах, если бы всё сочеталось в одной женщине… А была же Ева когда-то такой, как Лилит сейчас …Такая же неукротимая, сотканная из огня и воздуха…

Нетерпеливый звонок в дверь поднимает Адама с места. Ева провожает его взглядом, внимательным и сосредоточенным. Через минуту, когда она слышит звук прикрывшейся двери и разговор, ею овладевает страх. Она прислушивается… Страх сменяется яростью. Ева пытается открыть дверь, но её усилий явно недостаточно. За дверью слышится воркующий молодой голос. Ева теряет рассудок, мечется по квартире.

Адам просит Лилит подождать его на улице. Он входит в квартиру, и Лилит слышит крик отчаяния. Бросается вслед за ним.

Окровавленная Ева с перерезанными венами лежит на полу. Красные капельки крови на светлых стенах, на полу, на ноже… Потрясённый Адам просит Лилит вызвать «Скорую».

Вдвоём они стоят перед операционной, за дверью которой врачи борются за жизнь Евы. Они молчат. Лилит осознаёт, что она замкнула вечный треугольник, известный своим коварством со дня сотворения мира. Адам вдруг понимает, что Евой ничего не потеряно – нежность и страсть, покой и необузданность двигали ею.

Выходит врач. По его лицу видно, что всё закончилось благополучно. Оба облегчённо вздыхают. Им разрешают взглянуть на больную.

Лилит медленно подходит к Еве, слегка касается её волос, целует Адама и внезапно растворяется в воздухе.

Ева открывает глаза, полные любви, обожания и страсти. Страсти, которую вдохнула Лилит. Адам смотрит на неё с изумлением. Перед ним истинная женщина по имени Ева, в которой всегда присутствует Лилит. Она знает волшебную тайну жизни и не выдаст её, оставаясь неразрешимой загадкой.

Все оттенки серого

Анастасия попала в больницу вчера вечером.

Тупая боль в области пупка разрасталась на протяжении нескольких часов, и к вечеру, несмотря на наплевательское отношение молодой женщины к боли вообще, попросила родных отвезти её в больницу. И вовремя. Срочные анализы, диагноз – она на операционном столе, а через час – в реанимации без гнойного аппендикса.

На следующий день, находясь уже в больничной палате хирургического отделения, с запоздалым страхом думала о своем пофигизме и возможных неприятных последствиях. О них ей рассказали, когда она пришла в себя после местного наркоза.

Сейчас же она лежала недвижимо, и обозревала пространство вокруг. Вот так нежданно-негаданно изменился на время ритм её жизни, и она осваивала новые для себя обстоятельства.

Лечебная клиника была не из бедных – это чувствовалось по интерьеру, персоналу и оплате их услуг. Уютная палата с двумя современными функциональными кроватями и своим санузлом в отсеке была окрашена в неподдающийся на первый взгляд оценке цвет.

У основания стены он был густо стальным, скорее серым, а по мере подъёма по ней, ближе к середине переходил в голубиный, трансформируясь в серебряный, затем во французско-серый и наверху, у потолка, разливался в циркон – едва различимый серебристо-голубой. «Вся палитра серого, – подумала девушка, – но как благородно и легко, со вкусом»…

Она осторожно повернула голову, чтобы увидеть ту, которая занимала кровать напротив и… замерла. Не мигая, прямо и открыто её изучала пара серебристо-серых глаз.

Невзирая на стальной блеск, взгляд излучал доброту и любопытство. Несоответствие цвета с мягкой улыбкой придавало ему неземное очарование.

Глядя в эти огромные глаза, Настя завороженно кивнула.

– Вы давно здесь? – её голос звучал хрипло.

– Два дня, – откликнулась незнакомка.

– Тоже аппендицит? – Настя откашлялась, устраняя хриплость.

– Нет, я по другой причине, ещё день-другой и выпишут.

То ли от боли, то ли от голоса незнакомки Настя внутренне съёжилась. Он показался ей слишком низким, грубоватым…

Большеглазая соседка сползла с кровати и засеменила к туалету. Икры её голых ног – толстые, покрытые тонкой сеточкой голубоватых вен – неприятно поразили Настю. Может, танцовщица…

Непонятное беспокойство, появившееся с самого начала при виде молодой женщины, не отпускало её. Она не могла понять, что именно напрягает, что не стыкуется… И вдруг её осенило – глаза! Эти глаза знакомы ей, она их видела… Но где и когда!

Настя старалась вспомнить – увы! Ничего не получалось, неужели так подействовал наркоз… Она самым внимательным взглядом окинула возвращающуюся из туалетной комнаты незнакомку, нет, она её не знает – угловатые движения, чужое лицо, хоть и красивое – никто не вырисовывался в её памяти, ни в близкой, ни в далёкой. Только глаза, эти знакомые глаза… Откуда они? Чьи?

– Простите, – Настя решилась прекратить свои мучения – у Вас есть брат? Выразительный взгляд и неожидаемый ответ ещё больше встревожил её.

– Нет. Ни родного, ни двоюродного. А что?

– Я вас не знаю – это ясно, но Ваши глаза…

– Мои глаза и… меня Вы очень хорошо знаете, – улыбнулась, помедлила и представилась – Женя. Настя в замешательстве смотрела на неё. Смутилась, задумчиво, словно не решаясь, произнесла – нет, не знаю, простите…

– Вспомните школу, мы учились в параллельных классах…

Настя попыталась присесть, боль в месте разреза не позволила сделать это, она побледнела и не сводила взгляда с Жени. Её сознание переметнулось в прошлое, погрузилось в школьный шум, выхватывая лица ребят и девчонок. Боль, недоумение, сомнение, невероятность того, с чем она сейчас столкнулась – все перемешалось на изумлённом лице.

– Да, учились, – пролепетала она, но, но… Этого не может быть… Вы, Вы были… парнем…

– Уф, наконец-то, – выдохнула Женя, – раз ты признала меня, не буду скрывать, была Евгением – стала Евгенией.

– Как это? всё еще ошеломлённая Настя не сводила с неё глаз.

– Просто, сменила пол. – Настя не верила ушам своим – просто? так взяла и сменила?

– Нет, конечно, были долгие раздумья, подготовка… я с детства ощущала себя девочкой, куклы, дочки-матери, ну знаешь, всякие девчачьи игры. По мере взросления стала понимать, что природа совершила ошибку – в мужскую оболочку втиснула хрупкую женскую сущность. Одним словом, не в своём теле, понимаешь… Эта мысль не давала мне покоя, я поняла, что должна исправить. Стала собирать информацию и, получив поддержку родителей, после школы уехала в Таиланд.

Краем уха Настя слушала невероятный рассказ, а глазами вспоминала симпатичного Женьку в коридорах школы на переменках, мысленно видела его ладную юношескую фигуру; вот он переходит от одной стайки девочек к другой, шутит, смеётся, подходит к другой группе, оставляя и там какие-то смешные историйки и своё обаяние… а ведь совсем недавно было, несколько лет прошло… Как влюблялись в него девчонки! как страдали, а он оказывается испытывал ни с чем не сравнимые муки… Чувствовали его непохожесть, некую странность, но никому и в голову не приходило, что за этим могло скрываться…

… – В Таиланде операции по смене пола делают виртуозно. Стала работать там гидом и целый год готовилась к ней. Сложный процесс, но игра стоит свеч. Проходишь несколько этапов – психологическая подготовка, гормональная, затем сама операция, потом пластическая… Путь не из лёгких – обрела своё тело, пришёл и душевный покой, – она вздохнула и улыбнулась своей серебряной улыбкой.

– А ты меня сразу узнала? – спросила Настя.

– Узнала, не хотела вводить тебя в шок. А как увидела твоё смятение, решила рассказать.

– А здесь по какому поводу? – Настя всё еще не пришла в себя от услышанного.

– Время от времени профилактически ложусь на осмотр, Таиланд не близок… Эта палата мне нравится, она одна окрашена в серые тона. Необычные сочетания. Вопреки общепринятому мнению не всё серое безнадёжно, в нём целая палитра чистоты и свежести…

– И твои глаза тому подтверждение, – рассмеялась Настя, – более лучистых и ярких, чем они не доводилось видеть. Женя благодарно кивнула, оценив поддержку бывшей соученицы.

– Завтра меня выписывают, я постараюсь сделать подтверждение более зримым, – пообещала новоиспечённая подруга.

Засыпая Настя про себя отметила, что избавление от гнойного аппендикса привнесло в её жизнь нечто такое, что раньше ни при каких условиях она не смогла бы ни понять, ни принять.

Жизнь человека полна неожиданностей, и никто не знает, на каком из её поворотов обретёшь новые оттенки и по-другому посмотришь на то, мимо чего проходила раньше не задумываясь.

Утром, когда её привезли в палату из процедурной и уложили на кровать, перед ней предстала Евгения в женском великолепии.

Одетая в изысканно серый, переходящий из одного оттенка в другой, наряд создавал образ стильной, яркой женщины, уверенной в своём выборе и неотразимости. Шёлковая ткань мягко облегала её невысокую грудь, плавно спускалась по бёдрам, подчёркивая их округлость, и в то же время придавала лёгкость фигурке фосфоресцирующей голубоватой структурой. Женя улыбалась. И улыбка так шла ей, женщине обретшей себя.

В порыве передавшегося ей счастья Настя, забыв о боли, впервые присела, подозвав Женю к себе, обняла прошептав: – Ты и парнем была отличным, но в образе женщины – бесподобна!»

– Будем дружить в моём новом качестве, хотя должна признаться, что в той жизни ты мне очень нравилась, – рассмеялась Евгения и добавила, – кто старое помянет…

Встреча

Посвящаю дочери

Прижимая к уху мобильник и улыбаясь кокетливо, зашла в уютное кафе, взглядом выбрала столик в углу, прошептала:

– Села.

– Хорошо, приятно там находиться?

– Да.

– Закажи что-нибудь…

Она взглядом позвала девушку, попросила: – «Мартини, пожалуйста»…

– «А кофе?» – прозвучал голос из мобильника.

Она велела девушке принести чашечку кофе.

Голос из мобильника поинтересовался:

– Люди есть в зале?

– Зал для некурящих. Кроме меня – никого.

– Отлично. Я хочу тебя видеть… сделай фотку… Она на расстоянии вытянутой руки сделала снимок, и легким нажатием пальчика по клавише айфона отправила его адресату.

– Ты прекрасно выглядишь! Но кое-чего не хватает…

В проеме арки показалась менеджер с букетом её любимых роз, и заговорщически улыбаясь, протянула ей цветы.

Она в замешательстве, удивляясь, вымолвила: «Спасибо, но как?!»…

Мужской голос из телефона: – «Понравились?»

– Да, очень… мои любимые, бледно-желтые… В больших глазах изумление и восторг…

– Давай выпьем, – предложил он, – момент, налью себе, вместе поднимаем фужеры…

Она с удовольствием отпила, разглядывая бокал.

– Ну, что взгрустнула? – бархатный баритон, словно лаская, проникал в самое сердце.

– Ты все чувствуешь, видишь, слышишь, но так далеко от меня…

– Чего бы ты хотела сейчас больше всего на свете?

– Чтобы ты был рядом…

– Не грусти, мы скоро встретимся, скоро… слышишь?!

– Да – она вздохнула, – я жду этого… два месяца… мне кажется, мы никогда…

– Ничего не говори, – голос прервал ее, – смотри… В пространстве вокруг внезапно что-то изменилось.

Она подняла голову, не отрывая мобильник от лица. В зал входил тот, с кем она познакомилась два месяца назад в сети, тот, с кем она переписывалась ежечасно, тот, о ком она мечтала последнее время. Они жили в разных государствах и представить, что именно сейчас произойдет их встреча, и виртуальное знакомство, начавшееся внезапно, станет реальностью – было невозможно.

Лицо, которое она изучала эти два месяца с экрана телефона, склонилось перед ней. Он взял ее руку в свою, поцеловал и произнес:

«Вот и встретились. А ты не верила».

– Но, но… – девушка задохнулась от неожиданности, от чувств, охвативших её с ног до головы. Она приподнялась, пытаясь что-то сказать, и очутилась в его объятиях, сильных и нежных. Об этом она грезила почти шестьдесят дней не веря, что когда-нибудь увидит его.

Свершилось! Не чудо ли?

Дорога от храма

…Мерцающие звёздочки… Нет, скорее пляшущие огоньки… Где я? Церковь? Запах ладана… Точно, церковь… Глаза втянулись в полумрак. Ах, это свечи горят… Со всех сторон склонились лики святых. Внимательно смотрят.

…Чего хотят? У меня уже больше нет ничего… Посочувствовать? Разве это возможно? Посочувствовать тому, чего нет…

Боль… Боль пронзает… Боль всего тела. Сердца? Нет, оно превратилось в камень. Камень не может дышать, жить… Нет сердца. Может, боль головы? Её тоже нет, как может болеть то, чего нет? Не может быть головы без разума. Пропал разум.

Чувствую только боль тела. Не могу не чувствовать, швырнули безжалостно, как… как что, не знаю, не могу подобрать слов, мысли путаются… А вот, нашла – как мусор… ненужный мусор. Помню асфальт, об который швырнули… Почему-то красный, наверно, должен быть таким… в таком важном месте… Для красоты? Или специально?

До удара о землю стояла, вцепившись одной рукой в железную решётку президентского забора, а другой держала древко, на котором портрет моего мальчика. Рядом ещё женщины, в траурных одеждах, как и я. И все с портретами своих сыновей.

За спиной – одна из центральных улиц. Машины мчатся потоком, сверкая стёклами и грудой железа под солнцем. Почему-то солнце всегда светит для них, владельцев ультрасовременных машин, а незрячая, безгласная луна ночью освящает их преступные мысли…

Ни одна не остановилась, ни из одной не вышли люди, когда меня волоком тащили через широкий проспект к противоположному тротуару. Притормозили, чтобы пропустить… Как ни в чём не бывало, продолжили путь… Ослеплённые солнцем, властью, достатком. Ведь пока их не коснулось… Подумаешь, волочат какую-то сумасшедшую (это меня) … Удобно так думать, оправдываешь сразу всех – себя и тех, кто тащит.

За коваными решётками – зелёное безмолвие рая. Лениво-спокойное… В этой тиши решаются государственной важности дела. Мы, несколько женщин, злостные нарушительницы безмятежности аркадской идиллии… Кричим, требуем, плачем, умоляем… Уже который день! Нет ответа.

Как и не было три месяца назад, когда случайно, из бегущей строки какой-то передачи прочитала о гибели моего сыночка. Не поверила! Ему оставалось всего полгода до конца службы. Бросилась по инстанциям… Подтвердилось. Не поверила, что самострел… Не поверила… Мы оба ждали конца срока, он знал, что я дни считаю. Один офицер из части сжалился, видя, что убиваюсь. Шепнул: ходят слухи – убили. Убили, у-би-ли сына… Пытаются скрыть. Посоветовал обратиться в прокуратуру.

Обратилась! Написала заявление. Три месяца обиваю пороги. Ни одна тварь не открыла высокую дверь, чтобы взглянуть на горем убитую мать. Ни словом, ни жестом, ни взглядом… Пришла к президентскому дворцу. Нашла здесь таких же страдалиц, как я. Оказывается, нас немало. И всё, чего мы хотим – законного расследования причины. Глухая стена… Кусочек их рая, лишивший обитателей зрения и слуха. Кучка слепых и немых…

Рассевшихся в роскошных кабинетах, катающихся по миру, жрущих за счёт нас и наших детей, посылающих их на заклание за свои грехи, убивающих без суда и следствия…

Я не выдержала. Не до приличий. Стала кричать, ударила портретом сына полицейского, пытавшегося отцепить мои пальцы от решётки. Это взбесило их ещё больше – проклятия посыпались из меня. Поддержали женщины рядом… Набежал целый отряд защитников власти… От женщин, отдавших на служение Родине своих детей… Четверо – двое за ноги, двое за руки – тащили меня визжащую, отбивающуюся от цепких рук на противоположный асфальт, подальше от дворца, чтобы не дай Бог, за закрытые окна не пробрались наши вопли.

Поток машин так и двигался, как прежде, продолжая свой путь в никуда. Хотя и видели из своих окон всё.

А казалось всегда, что солнце светит для всех, и луна ночью освещает всю землю. Землю ставшую для меня и этих женщин адом… Землю, на которой вырождается человеческое, уступая место зверью… Кто меня поднял с асфальта и привёл сюда – не знаю. Может, сама. Не помню.

И почему я в церкви? Она способна разъяснить, утешить, защитить? Всё равно моего мальчика нет. Нет, и никогда не будет… Я иду к тебе, сынок. Нет мне места на земле глухих, слепых, бездушных…

Но сначала я поборюсь… До последнего вздоха. До последнего слова. Я достану это царство теней криком, стоном, проклятием…

Это лживое, дрожащее за своё благополучие, безразлично – молчаливое кладбище живых людей убивает… Осталась одна дорога – к мёртвым. Они не лгут…

Но сначала поборюсь. Присоединяйтесь матери, потерявшие сыновей! Нам нечего терять…

Животворящая

Я была в шоке от действий этого человека. Но начну с самого начала.

В одну из ночей, как это иногда бывало, мне не спалось – мучила бессонница. Я поворачивалась и на правый, и на левый бок, ложилась на живот – моё излюбленное положение – потом на спину – безрезультатно. Ни в одном глазу!

На кровати рядом муж похрапывал, дразня отменным сном. С завистью повернулась, надеясь, что моим страданиям придёт конец, и я усну. Поправляя перекрутившуюся ночнушку на животе, наткнулась на что-то твёрдое. Я остолбенела.

Запустив пальцы под рубашку, стала медленно ощупывать живот. Что-то эллипсообразное, с твёрдо-очерченным контуром, жило во мне. Ужас обуял… только этого не хватало! Откуда взялось… Ведь не было… Жила-не тужила сорок девять лет без особых проблем со здоровьем, и пожалуйста, получай подарок на пятидесятом году жизни в виде опухоли. РАК!? Страх извиваясь, как мерзкая гадюка, вполз в сердце, зацементировал его так, что дыхание отключилось… Покрываясь холодным потом, оцепенев, поняла, что пришёл конец моей развесёлой жизни. Единственный орган моего тела – мозг, несмотря на ступор в эту минуту, трезво твердил:

– Успокойся, ещё ничего не известно, возьми себя в руки…

Повинуясь, собралась с силами… Выдохнула. Смутно уловила неровное биение движка. Завёлся…

Встала. Пройдя в другую комнату и задрав сорочку, стала рассматривать живот в зеркале, пытаясь найти какие-то внешние признаки проклятой опухоли. То, что она была, я не сомневалась, но в каком статусе обитала во мне – не знала. Пока я крутилась с голым животом перед зеркалом, поворачиваясь то одним боком, то другим, почувствовала, что руки высохли и перестали дрожать, сердце нашло свой ритм и бьётся почти в обычном такте. И, к моей большой радости, никаких выпираний живота не обнаружила. Напротив, двадцатилетняя сейчас бы обзавидовалась при виде моей стройной фигурки. Я решила не паниковать и, вполголоса прошептав любимую пословицу «утро вечера мудренее», отправилась спать. Легла и… уснула.

Мудрое утро было воскресным. Открыла глаза – рядом никого. Из ванной доносился звук льющейся воды, муж принимал душ.. Дети еще спали. Решила никому ничего не говорить, не будоражить раньше времени.

Через минут двадцать, когда ароматы помидоров, залитые взбитыми в воздушную пену яйцами, сдобренные душистым перцем, поползли из кухни в уголки квартиры, семья как по команде, собралась в кухне. Дочь, уплетая за обе щеки, спросила:

– Мам, плохо спала? Глаза опухшие…

Муж и сын, наконец оторвавшись от тарелок, взглянули на меня.

– Мало спала, книга интересная попалась, – сказала я, разливая чай.

– А-а-а… – протянула дочь, – дашь почитать?

– Чейз. Ты лучше свои книги читай… – Дочь училась в медицинском.

– Любят женщины детективы, – заключил муж.

– А что делать, когда остроты в жизни не хватает, – сказала, а сама подумала: – «Знали бы, что на острие оказалась».

Еле дождавшись окончания завтрака и сославшись на то, что мне необходимо кое-что узнать у соседки, я поднялась на пятый этаж, где жила Зоя Георгиевна, опытный гинеколог, заведующая отделением в акушерско-гинекологической клинике, и рассказала ей о своём ночном открытии.

Эта женщина была не только умница, но и красавица. При виде её, больные на время забывали о своих недугах. Вот и сейчас, выслушав внимательно, улыбнувшись очаровательной улыбкой, предложила мне прийти в клинику, чтобы произвести полный осмотр.

– Не нервничай, Жанна, – успокаивала она меня, – я думаю, это миома. Каждая вторая женщина в твоём возрасте обзаводится ею. Жду тебя завтра.

Утром следующего дня я стояла в её кабинете, просвещённая знаниями о миоме всем, что могла вычитать в интернете. Зоя Георгиевна в сверкающе-белом халате указала на кресло, которого избегают все женщины мира.

– Сейчас узнаем… – натянув тонкие медицинские перчатки, принялась за осмотр. «Какая всё-таки красивая», – в очередной раз любуясь ею подумала, что красота врача – прекрасный отвлекающий и в то же время обнадёживающий фактор. Вообще от неё веяло спокойствием и уверенностью. Осмотрев тщательнейшим образом мою матку, она голосом врача, а вы знаете, каким он бывает, сказала, что у меня хо-ро-шая миома…

– Что значит хорошая? – поинтересовалась я.

– Хорошая – значит большая, не меньше тринадцати недель. Необходимо хирургическое вмешательство, ты запустила болезнь.

– Не было никаких симптомов, – возразила виновато я.

– Хорошо, будем думать о том, что нам делать. А делать надо вот что… Она села писать направления на сдачу анализов в лабораторию.

– Обязательно УЗИ, тогда окончательно установим диагноз, хотя, – она взглянула на меня своими чудесными серо-зелёными на пол-лица глазами, – никакого сомнения нет. И обязательно скажи Павлу, скрывать от него нет смысла.

– Не хотела волновать… – Ничего, ты же волнуешься, давай, не дрейфь. – Ох, как же ей шел белый халат, – с такими мыслями я покинула кабинет и занялась своими анализами.

Два дня беготни по кабинетам и лабораториям полностью убедили меня в неотвратимости операции. До этого как-то не верилось, что лягу под нож. Думала обойдётся, но осмотр, результаты анализов, УЗИ подтвердили диагноз: необходима субтотальная гистерэктомия.

Вечером, когда дети и муж были дома, сказала бодрым, почти весёлым голосом: «Ну, ребята, везите меня завтра на операцию.» – Что? – в один голос воскликнула семья, – какая операция? Пришлось рассказать всё с самого начала. Они обступили меня, стали обнимать, целовать, успокаивать. Я заверила их, что спокойна и мне даже самой интересно пережить операцию и набраться опыта. Чему быть – того не миновать! Надо так надо!

– Всё пройдёт хорошо, – убеждал Паша, но я понимала, что мы стараемся держаться. И та гадюка, вползшая в меня, извивом страха напомнила о себе…

Ночь перед госпитализацией была тревожной. Боялась ли я? Однозначно – да. Но не долго. Другие вопросы вытеснили страх. Для женщины очень важные. Если останусь жива, а скорее всего останусь, какой буду без одного органа, самого главного, отличающего женщину от мужчины.

У врачей всё просто, нет органа – нет проблемы. А каково женщине, лишённой матки… Я отдавала себе отчёт в том, что репродуктивная функция для меня давно позади: у меня двое взрослых детей, рожать я не могу, да и не собираюсь, в сорок девять на нашей планете рожают единицы в исключительных случаях, так в чём же дело?

И тут меня осенило – исчезнет сакральность женского естества, моё божественное начало. Ох… До сих пор оно одаривало меня мудростью и пониманием, женственностью и спокойствием. Это давало мне могущественность и практичность, раскрывая бездонное море любви, которое наполняло мой мир теплом, уютом, радостью… Не помню, чтобы когда-нибудь я сожалела о том, что родилась женщиной. Гордилась!

Именно матка является подсознательным элементом женственности, причастности к женскому полу. Кроме этого, матка поддерживает естественное физиологическое равновесие организма женщины. Лишившись её, какими болезнями обзаведусь? До сих пор считала себя здоровым человеком… Но что будет через некоторое время – я не знала. Да и кто знал? Будет ли у меня интимная жизнь, изменится ли спектр сексуальных чувств и желаний? На все эти вопросы у меня не было ответов.