Милая девочка

– Не знаю. Очень темно.

– Который час?

– Раннее утро. Солнце только встает.

– Вы видите это в окно?

– Да.

– А звезды вы видите?

– Да.

– А луну?

– Да.

– Она полная?

– Нет. – Качает головой. – Только половинка.

– Вы знаете, где находитесь?

– На трассе. Дорога неширокая. Две полосы. Вокруг лес.

– Вы видите другие машины?

– Нет.

– Видите названия улиц?

– Нет.

– Вы что-то слышите?

– Работает радио. Мужчина что-то говорит. Но я не понимаю что.

Мия лежит на кушетке, скрестив вытянутые ноги. Впервые за последние две недели я вижу дочь в таком расслабленном состоянии. Руки скрещены на голом животе – короткий свитер приподнялся выше пояса. Поза напоминает мне покойника в гробу.

– Вы слышите, что говорит мужчина? – Доктор Родос сидит в кресле рядом с кушеткой. Эта женщина выглядит идеально: ни морщинки на одежде, ни один волос не выбивается из гладкой прически. Голос ее звучит так монотонно, что мне самой хочется спать.

«Температура сорок градусов. Солнечно…»

– Прогноз погоды?

– Диджей на радио. И треск… Один динамик плохо работает. Сзади.

– За вами кто-то сидит, Мия?

– Нет. В машине только мы.

– Мы?

– Я вижу в темноте его руки. Он ведет машину, крепко держась за руль обеими руками.

– Что вы еще можете о нем рассказать?

Мия качает головой.

– Вы видите, во что он одет?

– Нет.

– Но ведь руки вы видите?

– Да.

– Он носит украшения – часы, кольца?

– Не знаю.

– А что вы можете сказать о его руках?

– Они грубые.

– Вы уверены? Считаете, его руки грубые?

Я вздрагиваю, вслушиваясь в каждое сказанное дочерью слово. Я знаю, что Мия – та Мия, какой она была до встречи с Колином, – не хотела бы, чтобы я слышала этот разговор.

Она молчит, не отвечает на последний вопрос.

– Он сделал вам больно, Мия?

Она вздрагивает и отворачивается, но доктор Родос настойчива.

– Он сделал вам больно, Мия? В машине, может, раньше? – Молчание. Доктор Родос продолжает: – Что вы можете рассказать о машине?

Вместо ответа Мия бормочет:

– Этого не… не должно… не должно было случиться.

– Чего, Мия? Чего не должно было случиться?

– Все неправильно. – Слова путаются, сознание выплескивает обрывочные воспоминания.

– Что – неправильно, Мия? – Нет ответа. – Мия, скажите, что неправильно? Что-то с машиной? Все дело в машине?

Мия молчит. Кажется, она больше ничего не скажет. Потом она резко втягивает воздух и произносит:

– Я сама во всем виновата. Сама.

Мне с трудом удается усидеть на месте и не броситься к моей девочке. Мне хочется обнять ее и сказать, что это не так, она ни в чем не виновата. Я вижу, как черты ее лица становятся жестче, пальцы сжимаются в кулаки.

– Я сама все сделала.

– Вашей вины в этом нет, Мия, – вступает врач. Ее голос спокойный и терпеливый, я же сжимаю подлокотники кресла, чтобы не позволить себе встать. – Вы не виноваты.

Позже, когда сеанс уже окончен, доктор объясняет мне, что жертвы преступлений нередко винят в произошедшем себя. Она говорит, что так бывает с жертвами насилия, пятьдесят процентов пострадавших уверены, что во всем виноваты сами. Например, потому, что вызывающе оделись. Мия, по словам врача, столкнулась с явлением, которое много лет изучается психологами и социологами: самообвинение.

– Самообвинение, разумеется, может быть разрушительным, когда достигает высшей степени. – Пока мы разговариваем, Мия ждет меня в приемной. – Но оно также может помогать жертвам стать в будущем менее уязвимыми. – Она говорит так, словно я должна испытать облегчение.

– Мия, что еще вы видите? – продолжает доктор Родос, когда та успокаивается.

Дочь изначально не расположена к общению.

– Мия, что еще вы видите? – повторяет врач.

На этот раз она отвечает:

– Дом.

– Расскажите мне о нем.

– Он маленький.

– Что еще?

– Деревянный настил. По нему можно пройти в лес. Дом прямоугольный. Длинный. Бревенчатый. Из темного дерева. Он почти не виден за деревьями. Очень старый. Все в нем старое – мебель, утварь.

– Опишите мебель.

– Продавленный диван. Синий с белым. В доме все неудобное. Деревянное кресло-качалка. Стол на расшатанных ножках. На нем клеенка, такие берут на пикники. Люстра, которая почти не освещает комнату. Половицы скрипят. Плохо пахнет.

– Чем?

– Нафталином.

Вечером, когда мы сидим в кухне, Джеймс спрашивает, при чем здесь нафталин. Отвечаю, что это прогресс, хоть и маленький. Это начало. Вчера Мия не помнила и этого. Я сама разочарована, полагала, что одного сеанса будет достаточно, чтобы моя дочь выздоровела. Доктор Родос чувствовала мое настроение и, когда я выходила из ее кабинета, сказала, что мы должны быть терпеливы, что спешка в данном случае принесет Мии больше вреда, чем пользы. Джеймс в это не верит, считает лишь поводом выкачать из нас побольше денег. Он достает из холодильника пиво и уходит в кабинет работать, а я начинаю убирать тарелки после ужина, отмечая, не первый раз за неделю, что Мия так и не притронулась к еде. Разглядываю спагетти и думаю о том, что они всегда были ее любимым блюдом.

Составляю список и заношу в него все, сказанное Мией: грубые руки или, например, прогноз погоды. Всю ночь ищу в Интернете любую полезную информацию. В последний раз такая температура была в северной Миннесоте в сороковых годах в последнюю неделю ноября, хотя на День благодарения было около тридцати – сорока градусов. Затем в районе двадцати и вряд ли уже будет сорок. Полумесяц был на небе 30 сентября, 14 октября и 29-го, хотя Мия не уверена, что это был именно полумесяц, поэтому даты могут быть и другими. Лоси часто встречаются в Миннесоте, особенно зимой. Бетховен написал «К Элизе» приблизительно в 1810 году, хотя это должна была быть не Элиза, а Тереза, так звали женщину, на которой он женился в то же время.

Прежде чем лечь, прохожу мимо комнаты дочери. Приоткрываю дверь и смотрю на нее, растянувшуюся по диагонали на кровати, одеяло отброшено в сторону, на самый край, вскоре оно будет одиноко лежать на полу. Меня приветствует луна, пролившая свет на лицо Мии; он растекается ниже, заливая пижаму цвета баклажана, освещая согнутую в колене ногу, подтянутую к груди, и одну из подушек под ней. Пожалуй, это первая ночь, когда Мия спокойно спит. Медленно подхожу и поднимаю край одеяла. Склоняюсь ниже, лицо ее безмятежно, значит, спокойна и душа; моя милая девочка уже давно стала молодой женщиной, но мне она все еще видится маленькой. Видеть Мию в этом доме, рядом со мной так прекрасно, что кажется нереальным. Я могла бы просидеть у ее постели всю ночь и убеждать себя, что это не сон, мираж не рассеется, когда я проснусь утром, Мия – или Хлоя – будет рядом.

Устроившись в постели рядом с потеющим под теплым одеялом Джеймсом, я принимаюсь размышлять, что полезного в этой информации – прогноз погоды и фазы луны. Все же я спрятала распечатанные листы в папку, где хранятся значения имени Хлоя. Сама не знаю почему, но я убеждаю себя, что мне важна любая, даже обрывочная информация, если она поможет мне понять, что произошло с моей дочерью в бревенчатом домике в Миннесоте.

Колин. До

Вокруг одни деревья. Много деревьев. Сосны, ели и мох. Иголки держатся крепко, образуя густую хвою, а рядом дубы и вязы медленно теряют жухлые листья. Сегодня среда. Ночь наступила и прошла. Выезжаем на большую дорогу и несемся вперед. На каждом повороте она держится за сиденье. Конечно, я могу притормозить, но не хочу, надо добраться скорее. Дорога почти пуста. Изредка нам попадается очередная машина с туристами, которые едут значительно медленнее предельной скорости, чтобы полюбоваться окрестностями.

Давно не видно ни заправки, ни «Севен-Элевен». На протяжении многих миль лишь маленькие придорожные магазинчики. Девушка молча смотрит в окно. Наверное, думает, что мы уже в Тимбукту. Меня она ни о чем не спрашивает. Может, представляет, где мы. Может, ей просто все равно.

Мы едем все дальше на север, в самый отдаленный район Миннесоты. Машин становится совсем мало, на дорогах появляются выбоины. Из-за них нас бросает вверх-вниз, и я проклинаю каждую яму. Только не хватало, чтобы спустило колесо.

Я бывал здесь и раньше, знаю владельца домика в центре этой пустыни. Покрытый опавшими листьями и ветками, скрытый кронами деревьев, дом почти неразличим на расстоянии. Деревья сейчас – лишь пучок костлявых веток.

Разглядываю избушку и думаю, что она осталась такой же, какой была во времена моего детства. Длинный дом с видом на озеро. Воды его даже с берега выглядят холодными. На деревянном настиле пластиковые стулья и мангал. Мир замер, мы одни во многих милях от всех.

Именно это нам сейчас и нужно.

Останавливаюсь и выхожу. Вытащив из машины монтировку, направляюсь к дому. Он выглядит заброшенным, но я все же обхожу его и прислушиваюсь, стараясь уловить малейшие звуки, говорящие о присутствии человека. На оконных стеклах темные тени. Никого.

Вернувшись к машине, открываю дверь.

– Пошли, – говорю я девушке. Наконец она выбирается и преодолевает расстояние в дюжину шагов до крыльца. – Шевелись.

Меня не покидает ощущение, что за нами следят. Громко стучу и жестом велю девчонке замолчать. Становится тихо. Решив, что мы все же одни, выламываю монтировкой дверь. На удивленный взгляд девушки отвечаю, что потом ее починю, а пока подпираю доской, чтобы не распахнулась. Девушка вжимается в стену из толстых сосновых бревен и оглядывает комнату. Уродливый старый диван, красный пластмассовый стул – никчемное пятно в центре, – печь, давно не топленная и совершенно холодная. На стене черно-белые фотографии дома, когда он был только построен. Я помню, как хозяин рассказывал мне, что сто лет назад, прежде чем начать строительство, люди выбрали это место вовсе не из-за красивого вида, а по той причине, что густой лес на востоке хорошо защищал от ветра. Он говорил так, будто мог прочитать мысли тех, кто уже давно лежал в могиле. Помню, как тогда смотрел ему в лицо и думал, что он полный идиот.

В кухне глиняного цвета посуда, на полу потертый линолеум, на столе выцветшая клеенка.

По углам развешана паутина, на подоконнике – высохшие трупики жучков и насекомых.

– Привыкай, – говорю я, заметив отвращение и ужас в ее глазах. Конечно, дом судьи никогда так не выглядел.

Щелкаю выключателем и проверяю воду. Ничего. Прежде чем уехать, хозяин утеплил дом и подготовил к зиме. Я давно с ним не общался, но следил, как он живет. Я знаю, что его брак распался, что он был арестован год назад за вождение в нетрезвом виде. Знаю, что пару недель назад собрал свои вещи, как делал каждую осень, и отправился в Уинону, где работал на очистке дорог от снега и льда.

Выдергиваю телефон из розетки и, найдя в кухонном ящике ножницы, перерезаю провод. Девушка по-прежнему стоит у двери, не сводя глаз с клетчатой клеенки. Да, не сказать, что она красивая. Открываю дверь и выхожу на улицу по нужде. Когда я возвращаюсь, нахожу ее в той же позе, она все таращится на стол.

– Может, лучше сделаешь что-нибудь полезное, например огонь разожжешь? – не выдерживаю я.

Она упирается руками в бока и поворачивается ко мне. На нее невозможно смотреть в этой ужасной толстовке с заправки.

– А почему бы тебе самому этим не заняться? – произносит она, но голос ее дрожит, как и руки, и все тело. Она не так бесстрашна, как хочет казаться.

Выхожу и возвращаюсь с тремя поленьями, которые бросаю к ее ногам. От неожиданности она подпрыгивает. Вручаю ей спички, которые она роняет на пол, и они рассыпаются. Велю ей все собрать, но она делает вид, что не слышит меня.

Надо еще раз ей объяснить, что я тот же самый человек, что сидел рядом с ней за рулем. Вытаскиваю пистолет и приставляю ко лбу, глядя прямо в красивые голубые глаза.

– Ты не прав, – шепчет она.

Говорю ей, чтобы собрала спички и разожгла огонь. Может, я действительно поступил неверно? Надо было передать ее Далмару, как и договаривались. О чем я думал? Чего ждал от этого поступка? Глупо полагать, что мне будут благодарны. Девчонка смотрит на меня и не шевелится. В глазах вызов. Решила проверить, убью ли я ее?

Делаю шаг и прижимаю пистолет.

Наконец она сдается. Присев, начинает дрожащими руками подбирать рассыпанные спички – одну за другой, одну за другой – и складывать в картонную коробочку. Я стою рядом, наведя на нее пистолет, когда она чиркает спичками, пытаясь поджечь бумагу. Она опалит все пальцы, прежде чем займется пламя. Время от времени она подносит руки к губам и начинает пробовать снова. Еще раз. И еще. Она знает, что я слежу за ней. Руки трясутся уже так сильно, что спички вот-вот вывалятся.

– Давай я.

Она вздрагивает. Я быстро разжигаю огонь и осматриваю кухню в поисках еды. Ничего. Нет даже открытой пачки засохших крекеров.

– И что теперь? – спрашивает она, но я не отвечаю. – Зачем мы сюда приехали?

Я молча обхожу кухню еще раз. Просто так. Воды нет – отключена на зиму. Конечно, я могу все исправить. Это дает надежду. Хозяин всегда консервирует дом до весны, потом он возвращается и живет здесь полгода, как отшельник.

Она начинает ходить туда-сюда, к входной двери и обратно, словно ждет, что кто-то войдет и убьет ее. Приказываю ей сесть. Она останавливается в нерешительности, но наконец выбирает красный стул и усаживается. Она ждет. В этом есть некая символичность, смотреть, как она сидит, сложив руки на коленях, и ждет, когда закончится ее жизнь.

Наступает ночь, за ней утро. Никто из нас так и не смог уснуть.

Зимой в избушке будет холодно. Она не предназначена для проживания после 1 ноября. Печь – единственный источник тепла в доме. В сортир залита жидкость против замерзания. Электричество было отключено, но вечером я все наладил. Нашел щиток и включил рубильник. Мне кажется, я слышал, как девушка истово благодарит Бога за то, что наконец вспыхнула тусклая лампочка в двадцать пять ватт. Я обошел дом по периметру еще раз, проверил сарай, в котором хранилась куча никому не нужного хлама и несколько вещей, которые еще могут пригодиться. Например, коробка с инструментами.

Вчера я сказал девчонке, чтобы писала на улице, у меня не было сил возиться с туалетом. Теперь я смотрю в окно, как она медленно спускается по лестнице с крыльца, подходит к дереву и снимает брюки. Она думает, что я ее не вижу. Листва в качестве туалетной бумаги ее не устраивает, она решает подождать, пока на ветру все само высохнет. Пописать она выходила лишь раз.

Сегодня я нашел вентиль и открыл воду. Сначала она брызжет во все стороны, потом начинает течь нормально. Отлаживаю туалет. Теперь в доме все работает. Мысленно составляю список необходимых вещей: изоляционная лента, герметик для труб, туалетная бумага, еда.

Эта девушка с претензиями. Чопорная, высокомерная. Прямо примадонна. Она старается держаться от меня подальше не только потому, что напугана, но и потому, что считает меня недостойным ее общества. Она сидит на уродливом красном стуле и смотрит в окно. На что? Ни на что. Просто смотрит перед собой. С самого утра она произнесла не больше пары слов.

– Пошли. – Велю ей садиться в машину. – Мы уезжаем.

– Куда?

У нее нет желания никуда ехать. Она предпочитает остаться здесь, у этого чертова окна, сидеть и считать падающие на землю листья.

– Увидишь.

Ей страшно. Ее пугает неизвестность. Не двинувшись с места, она смотрит на меня, вскинув голову, с напускной смелостью, хотя мы оба знаем, что ей чертовски страшно.

– Ты ведь хочешь есть, правда?

Конечно хочет.

Поэтому мы выходим на улицу, садимся в машину и едем в Гранд-Марей.

Мысленно составляю план действий: надо срочно убираться из страны. Девчонку я оставлю здесь. Она будет только мешать. Куплю билет в Зимбабве, Саудовскую Аравию или в другое место, где меня не выдадут. «Я скоро уеду, – говорю я себе. – Очень скоро. Свяжу ее и помчусь в Миннеаполис, сяду в самолет, прежде чем она успеет все рассказать Интерполу».

Я объясняю ей, что на людях не могу называть ее Мия. Очень скоро все патрульные будут знать о ее исчезновении. Хорошо бы оставить ее в машине, но я не могу. Вдруг сбежит. Надеваю на нее свою бейсболку и велю не поднимать головы и никому не смотреть в глаза. По-моему, это должно быть и так ясно. Теперь она будет большим специалистом по гравию. Спрашиваю, как мне ее называть. Поразмыслив несколько мгновений, она предлагает имя Хлоя.

Меня самого никто не будет искать. Всем наплевать. Если не выйду на работу, решат, что мне лень и я прогуливаю. Друзей у меня нет.

Позволяю ей выбрать суп на обед – куриную лапшу. Ненавижу его, но сейчас мне все равно. Мы покупаем двадцать банок. Куриный суп, томатный, еще мандарины и кукурузу в сливочном соусе. Все, что необходимо для нормального существования. До нее что-то доходит, и она спрашивает:

– Я так понимаю, ты не собираешься меня убивать.

Я киваю, но не сразу, только после того, как доедаю кукурузу.

Днем я решаю вздремнуть. Все эти дни мне не удавалось нормально поспать, лишь ухватить час то там, то тут, а все ночи я лежал без сна, представляя, что буду делать, если в дверях появится Далмар. Все время приходится быть начеку. Проходя мимо окна, я каждый раз проверяю, что происходит на улице. У меня появилась привычка оглядываться. Дверь я забаррикадировал, окна, к моей радости, какой-то идиот так замазал краской, что они не открываются. Мне кажется, девчонка не попытается сбежать. Не похоже, что у нее такие планы. Немного расслабившись, я оставляю ключи от машины на видном месте, ведь, в сущности, ей больше ничего не нужно.

Я крепко сплю на диване, сжимая в руке пистолет, когда хлопает входная дверь. Через минуту я уже на ногах и понимаю, что происходит. Девчонка спускается с нижней ступеньки. С ревом и проклятиями выбегаю на улицу. Хромая, она добегает до машины, забирается в салон, но не может завести двигатель. Я слежу за ней через лобовое стекло. Вижу, как, сжав кулаки, она ударяет по рулю. Подхожу ближе. Она в отчаянии. Теперь переползает на пассажирское сиденье, открывает дверь, решив скрыться в лесу. Она действует быстро, но я проворнее. Сухие ветви царапают ей ноги и руки. Споткнувшись, она падает лицом в листву. Встает и продолжает бежать. Вскоре она устает и переходит на шаг. Все это время она кричит, умоляя меня оставить ее в покое.

Как она меня достала.

Я хватаю ее за волосы. Ноги еще продолжают автоматически двигаться, но голова клонится назад. Наконец она падает на землю, и я накрываю ее своим весом в двести с лишним фунтов. Она рыдает, просит не делать ей больно, но меня уже не остановить. Она плачет, слезы катятся по щекам, смешиваясь с кровью и грязью.

Она просит прощения. Извивается подо мной. Уверен, в одно мгновение у нее перед глазами пронеслась вся жизнь. Говорю ей, что она дура, приставляю дуло к виску и взвожу курок.

Она замирает, словно в одну секунду ее парализовало.

Надавливаю сильнее, и на коже остается вмятина. Я могу закончить все в одну секунду. Ее жизнь может оборваться в любое мгновение по моей воле.

Она точно дура. Мне с большим трудом удается убедить себя не нажимать на спусковой крючок. Я смог. Я сохранил ей жизнь. Кто мог подумать, что эта идиотка соберется бежать? Я изо всех сил давлю на пистолет. Девушка кричит.

– А ты не знала, что будет больно?

– Пожалуйста… – хнычет она, но я не слушаю.

Встаю, удерживая ее за волосы. Она орет во весь голос.

– Заткнись, – приказываю я и тащу ее. – Вставай, – говорю я. Ноги, кажется, ее не слушаются. – Поднимайся.

Можно ли представить, что бы сделал со мной Далмар, если бы нашел? Пуля в лоб – это слишком просто. Меня бы распяли. После страшных пыток, конечно.

Заталкиваю ее в дом и захлопываю за собой дверь. Ударившись о стену, она опять открывается. Закрываю плотнее и приставляю стол. Девчонку я веду в спальню и предупреждаю, что, если услышу от нее звук громче дыхания, она никогда больше не увидит солнечный свет.

Гейб. До

Я опять еду в центр города, четвертый раз за неделю, но надеюсь на этот раз получить компенсацию за все мили, что остались под колесами моей машины. Мне надо проехать всего-то десять миль в одну сторону, но из-за чертовых пробок трачу на это полчаса. По этой причине я и не живу в городе. После того как я дюжину раз проезжаю мимо пересечения Лоуренс и Бродвея, не найдя и свободного ярда, решаю раскошелиться и заплатить пятнадцать долларов за парковку.

Бар будет закрыт еще несколько часов. В надежде, что мне повезет, стучу в окно. Внутри вижу уборщика, который делает вид, будто не замечает меня. Стучу снова и снова, он наконец поворачивается, и я показываю ему талон.

Он открывает дверь.

В баре непривычно тихо. Лишь тусклый свет редких солнечных лучей пробивается сквозь грязные стекла. В помещении пыльно и пахнет застоявшимся табачным дымом. Обычно этого не замечаешь, когда настроение поднимается от джазовой мелодии и интимной атмосферы, созданной волшебным пламенем свечей.

– Мы открываемся в семь, – сообщает парень.

– Кто здесь главный?

– Он перед вами. – Мужчина разворачивается и уходит за стойку.

Я достаю из кармана фотографию Мии Деннет, ту, что предоставила мне на прошлой неделе Ева Деннет.

Я обещал ей, что она останется в целости и сохранности, и сейчас ругаю себя – уголок уже замялся. Для миссис Деннет это фото чрезвычайно ценно. По ее словам, на нем Мия в точности такая, как в жизни, – своевольная молодая женщина с грязными и слишком длинными светлыми волосами, лазоревого цвета глазами и простой открытой улыбкой. За ее спиной Букингемский фонтан. Брызги, разносимые порывистым чикагским ветром, летят на нее, заставляя по-детски веселиться.

– Вы видели раньше эту женщину? – спрашиваю я и кладу фото на стойку.

Он берет его в руки, чтобы лучше разглядеть. Прощу его быть внимательным, хотя вижу, что он сразу ее узнал. Он определенно знает Мию.

– Она часто здесь бывает, почти всегда сидит вот там. – Он кивает на диван за моей спиной.

– Вы с ней разговаривали?

– Да. Когда она заказывала выпивку.

– И все?

– И все. А что случилось?

– Она была здесь в прошлый вторник? Около восьми?

– Какой вторник, друг, я с трудом вспомню, что ел сегодня на завтрак. Точно могу сказать только одно – она часто здесь бывала. – Хозяин возвращает мне фотографию.

Я морщусь, когда он называет меня «друг». Это ведь не так.

– Детектив, – говорю я.

– А?

– Детектив Хоффман. Я тебе не друг. – И затем спрашиваю: – Можешь сказать, кто работал в тот вечер?

– А что случилось? – опять интересуется он.

Прошу его не беспокоиться и ответить на вопрос. На всякий случай повторяю его, но уже более суровым тоном, чтобы до парня точно дошло. Мое поведение ему явно не нравится. Он может выставить меня, если пожелает, проблема лишь в одном: у меня есть пистолет.

Кивнув, парень удаляется в заднюю комнату и отвечает, когда вновь появляется за стойкой:

– Скоро придет Сара.

– Сара?

– Вам надо с ней поговорить. Она обслуживала тот стол во вторник вечером. – Он тычет пальцем в сторону. – Она будет здесь через час.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.