Архитектура города

Таким образом, в своей книге я ссылаюсь на исследователей разных школ и пытаюсь рассмотреть некоторые тезисы, которые считаю основополагающими, независимо от воззрений их авторов. Трудов, на которые я опираюсь, не так уж много, если учитывать все, что написано по теме; но, не забывая о том, что любая упомянутая книга или автор должны вносить конкретный вклад в конкретное исследование, иначе цитировать их совершенно бессмысленно, я все же решил указать те работы, которые считаю основополагающими. Некоторые изложенные в них теории были сформулированы учеными, чьи воззрения мне крайне близки, и являются рабочими гипотезами моего исследования. С чего бы мы ни начали разговор об отдельной теории города, их идеи невозможно обойти стороной.

За пределами нашей дискуссии остаются, разумеется, отдельные труды, которые имеют основополагающее значение и, несомненно, будут продолжены: например, прозрения Фюстель де Куланжа, Моммзена и др.

Что касается первого из этих авторов, я говорю прежде всего о той огромной роли, которую он отводил социальным институтам как постоянному элементу исторической жизни, и о связи между мифом и социальным институтом. Мифы приходят и уходят, путешествуя с места на место. Каждое поколение рассказывает их по-разному, добавляя новое к полученному от отцов наследию. Но за этой реальностью, меняющейся от эпохи к эпохе, стоит иная, стабильная реальность, в значительной степени неподвластная времени. Она и является истинным стержнем религиозной традиции. Отношение человека и богов в древнем городе, культ, который он им посвящает, имена, которыми он их называет, дары и жертвы, которые он им приносит, – все это подчинено нерушимым законам. Отдельный человек перед ними бессилен.

Я считаю, что важность ритуала и его коллективная природа, его ключевая роль как хранителя мифа – это ключ к пониманию значения памятников и, что для нас особенно важно, к значению основания города и передачи идей в городском пространстве.

В своей попытке наметить теорию города я уделяю большое внимание памятникам и нередко размышляю об их роли в динамике развития города, не предлагая окончательных выводов. Эта работа должна быть продолжена, и я уверен, что для этого нужно глубже проанализировать отношения между памятником, ритуалом и мифологическим элементом в духе Фюстель де Куланжа.

Ведь если ритуал является постоянным и неизменным элементом мифа, то такую же роль играет и памятник, который свидетельствует о мифе и именно поэтому делает возможным существование ритуальных форм.

Это исследование стоило бы начать с греческого города: это позволило бы нам существенно углубить понимание городской структуры, которая изначально была неразрывно связана с образом жизни и поведением людей.

Открытия современной антропологии в области социальной структуры первобытных поселений ставят новые вопросы перед исследователями планировки городов, заставляя рассматривать факты городской среды в свете главных причин их возникновения и развития.

Главные причины я намереваюсь использовать как основу изучения фактов городской реальности, исследования все большего числа фактов и вписывания этих фактов в пространственно-временной контекст.

То есть изучение постоянных и универсальных сил, воздействующих на все факты городской среды.

Возьмем отношение между отдельными фактами городской жизни и городскими утопиями; обычно это отношение изучается и считается проясненным в рамках определенного периода, с привлечением довольно скромного контекста и с крайне скудными результатами. До какой степени мы можем вписывать подобный частный анализ в контекст постоянных и универсальных сил, действующих в городе?

Я не сомневаюсь, что полемика между утопическим и научным социализмом во второй половине XIX века – это важный материал для изучения, но мы не можем рассматривать ее в чисто политическом аспекте: необходимо соотнести ее с реальными фактами городской среды, иначе картина получится сильно искаженной. И так нужно работать со всем массивом фактов городской среды. А на деле мы наблюдаем экстраполяцию частных результатов на всю историю города.

В целом описания истории города решают самые серьезные проблемы, отрывая один период от другого, и в результате забывают или не замечают среди разных результатов, которые, впрочем, и обусловливают значимость компаративного метода, постоянного и универсального характера сил, определяющих развитие города.

Исследователи-урбанисты, увлеченные социологическими характеристиками индустриальных городов, обошли вниманием целый ряд крайне значимых фактов, которые могут внести в урбанистику оригинальный и необходимый вклад.

Я имею в виду колониальные поселения и города, основанные европейцами, в основном после открытия Америки. По этому вопросу материала очень мало; например, Фрейре пишет о роли определенных типов строительства и городского планирования, принесенных португальцами в Бразилию, и о том, как они были структурно связаны со сформировавшимся в Бразилии типом общества. Отношения между деревенской и латифундистской семьей в период португальского освоения Бразилии, которое, в свою очередь, было связано с иезуитской, а также с испанской и французской колонизацией, играют огромную роль в формировании южноамериканских городов.

Я пришел к выводу, что исследования вроде работы Фрейре могут внести неоценимый вклад в изучение городских утопий и устройства города, но материал, которым мы располагаем, все еще слишком фрагментарен.

С другой стороны, политические изменения в современных государствах показали, как медленно меняется устройство города при переходе от капиталистического города к социалистическому, и нам трудно даже оценить масштаб этих изменений. Здесь тоже работает аналогия с лингвистическими фактами.

Я разделил эту книгу на четыре части: первая часть посвящена проблемам описания и классификации, то есть типологическим вопросам, вторая – структуре города и его частей, третья – архитектуре города и локусам, в которых она располагается, а значит, городской истории, и, наконец, в четвертой части я говорю об основных вопросах развития города и о политике как выборе.

Все эти вопросы связаны с проблемой образа города, его архитектуры; образ определяет восприятие всей территории, обжитой и обустроенной человеком. Эта тема всегда возникает в наших исследованиях, настолько тесно она сопряжена с проблемами человека. Видаль де ла Блаш писал: «Пустоши, леса, возделанные поля, необработанные земли образуют неразрывное единство, воспоминание о котором носит в себе человек». Это неразрывное единство и есть одновременно природная и рукотворная родина человека. Это понятие природного применимо и к архитектуре. Мне приходят на ум слова, которыми Милициа описывает сущность архитектуры как подражания природе: «На самом деле у архитектуры нет образца, созданного природой, зато у нее есть образец, созданный человеком в соответствии с природным умением строить себе жилища».

И наконец, я уверен, что развитие теории города, намеченной в этой книге, может идти разными путями и в неожиданных направлениях. Но я также уверен, что дальнейшее познание города будет реальным и плодотворным, только если мы не будем пытаться свести город к какой-то одной частности и забывать о его значении как целого.

А еще я уверен в том, что необходимо заниматься урбанистикой, как исследованиями, так и преподаванием, тем самым утверждая столь необходимую ей самостоятельность и независимость.

Этот набросок фундаментальной теории города, как бы вы ни отнеслись к его форме и содержанию, является этапом продолжительной работы, и его задача – не столько изложить полученные результаты, сколько открыть дискуссию о возможном развитии уже проведенного исследования.

Глава первая

Структура фактов городской среды

Индивидуальность фактов городской среды

Описывая город, мы описываем в первую очередь его форму. Эта форма – конкретный факт, связанный с конкретным опытом: Афины, Рим, Париж. Выражением этой формы служит городская архитектура, от которой я и буду отталкиваться в обсуждении проблем города. Городскую архитектуру сегодня можно рассматривать с двух разных сторон; в первом случае мы можем уподобить город масштабной конструкции, инженерному или архитектурному сооружению, более или менее крупному, более или менее сложному, растущему во времени; во втором случае мы исследуем более отдельные объекты, факты городской среды, обладающие собственной архитектурой и собственной формой. И в первом, и во втором случае мы осознаем, что архитектура – это лишь один аспект более сложной реальности, особой структуры, но в то же время она является конечным, доступным для изучения фактом этой реальности, а значит, обеспечивает наиболее конкретный подход к проблеме.

При исследовании определенного факта городской среды нам становится проще понять это, и в результате этого исследования перед нами выстраивается целый ряд проблем; кроме того, начинают просматриваться и менее ясные вопросы, связанные с качеством и особой природой каждого факта городской среды.

Во всех европейских городах существуют большие дворцы, или архитектурные комплексы, или ансамбли, которые являются составными частями города и редко сохраняют свою первоначальную функцию. Сейчас мне на ум приходит Палаццо делла Раджоне (здание городского суда) в Падуе. При посещении памятника этого типа возникает целый ряд вопросов, напрямую связанных с ним; более всего поражает множество функций, которые способен выполнять такой дворец, и то, что эти функции, можно сказать, совершенно не зависят от его формы, однако же именно эту форму мы рассматриваем и запоминаем, и именно она, в свою очередь, участвует в структурировании города.

Где начинается индивидуальность этого дворца и чем она определяется? Конечно, индивидуальность определяется скорее его формой, а не материей, хотя и материя здесь тоже играет важную роль; но она определяется также и сложностью формы и ее организованностью в пространстве и времени. Так, мы осознаем, что если бы факт городской среды, который мы рассматриваем, был создан недавно, он не имел бы такой ценности; в этом случае, может быть, мы могли бы оценивать его архитектуру саму по себе, говорить о его стиле и форме, но в нашем распоряжении не было бы того богатства мотивов, благодаря которым мы выделяем определенный факт городской среды.

Некоторые первоначальные свойства и функции сохранились, некоторые совершенно поменялись, некоторые аспекты формы обладают вполне определенной стилистической принадлежностью, другие говорят о позднейших добавлениях и трансформациях; думая о сохранившихся свойствах, мы вынуждены признать, что, хотя эти свойства отчасти связаны с материей (и это единственный доступный нам эмпирический факт), нас интересуют также и духовные ценности.

Здесь нам стоило бы поговорить об идее этого здания, о памяти, которую несет это здание как продукт некой общности, и о связи, которую оно устанавливает между нами и этой общностью.

Однако случается, что, посещая этот дворец и осматривая город, мы получаем разный опыт и разные впечатления. Некоторые люди ненавидят то или иное место, потому что оно связано с неприятными событиями в их жизни, иные же, напротив, считают какое-то место счастливым; эти впечатления и совокупность этих впечатлений – тоже часть города. Тогда, хоть это и крайне трудно при нашем современном образовании, мы должны признать, что пространство обладает качественными свойствами. Именно в этом смысле наши предки признавали священный характер того или иного места, и это требует анализа гораздо более глубокого, чем тот, что предлагают нам некоторые психологические тесты, оценивающие исключительно ясность, «читаемость» форм.

Мы остановились всего на одном факте городской среды, и вот перед нами уже возник целый ряд вопросов; в основном они связаны с такими обширными темами, как индивидуальность, локус, структура, память. В них прослеживается возможность гораздо более полного познания фактов городской среды, отличного от того, к чему мы привыкли, и теперь нам следует определить, насколько это соответствует действительности.

Повторю, здесь я собираюсь рассматривать эту конкретику через архитектуру города, через форму, поскольку, как мне кажется, именно в ней выражаются все стороны фактов городской среды, в том числе и их происхождение. С другой стороны, описание формы представляет собой совокупность эмпирических данных нашего исследования и может производиться с помощью методов наблюдения; описание формы отдельных фактов городской среды – это часть морфологии города, но не более чем ее отдельный элемент или инструмент. Такое описание сближается с изучением структуры, но не совпадает с ним. Все исследователи городов останавливались перед структурой фактов городской среды, заявляя, впрочем, что за перечисленными элементами стоит l’âme de la cité [душа города], иными словами – качество фактов городской среды. В результате французские географы разработали важную систему описания, но не стали даже пытаться взять последний рубеж своих исследований: отметив, что город выстраивает себя в своей целостности, которая и составляет его la raison d’être [смысл существования], они оставили неизученным значение выявленной структуры. Да они и не могли поступить иначе, учитывая предпосылки, от которых они отталкивались; все эти исследователи откладывали на потом анализ конкретики, присутствующей в отдельных фактах городской среды.

Палаццо делла Раджоне. Падуя, 1219–1309

Факт городской среды как произведение искусства

Позже я попытаюсь рассмотреть основные положения этих исследований; а сейчас пора высказать одно крайне важное соображение и назвать некоторых авторов, работающих в этом направлении.

В некоторых трудах, касающихся индивидуальности и структуры отдельных фактов городской среды, был поставлен ряд вопросов, совокупность которых, как мне кажется, составляет систему, подходящую для анализа произведений искусства. Хотя целью этого исследования является определение природы и характеристик фактов городской среды, уже сейчас можно сказать следующее: мы признаем, что в природе фактов городской среды есть нечто, что делает их очень похожими – и не только в метафорическом смысле – на произведения искусства; они представляют собой структурированную материю, однако же не сводятся к одной лишь материи: они играют не только пассивную, но и активную роль.[2]

Художественность фактов городской среды тесно связана с их качеством, с их исключительностью; а значит, с их анализом и определением. Это очень сложная тема. Сейчас, не обращая внимания на психологические стороны вопроса, я утверждаю, что факты городской среды сложны сами по себе, их можно анализировать, но они с трудом поддаются определению. Природа этой проблемы всегда вызывала у меня особый интерес, и я уверен, что она непосредственно относится к городской архитектуре.

Возьмите любой факт городской среды, дворец, улицу, квартал, и опишите его; у вас возникнут те же самые сложности, с которыми мы столкнулись на предыдущих страницах, когда говорили о Палаццо делла Раджоне в Падуе. Часть этих сложностей обусловлена несовершенством нашего языка, и некоторые из них можно преодолеть, но обязательно останется некий опыт, доступный только тому, кто лично посетил этот дворец, улицу, квартал.

Теоретическое представление о факте городской среды всегда будет несколько отличаться от знания того, кто «проживает» этот факт. Это может ограничить нашу задачу; возможно, она состоит, главным образом, в том, чтобы описать тот или иной факт городской среды как сооружение, как конструкцию. Иными словами, определить и классифицировать улицу, город, улицу в городе; местоположение этой улицы, ее функцию, ее архитектуру, а впоследствии – возможные системы улиц в городе и многое другое.

Итак, нам придется заниматься географией города, топографией города, архитектурой и другими дисциплинами. Теперь задача кажется непростой, но выполнимой, и ниже мы попытаемся провести подобный анализ. Это означает, что в самых общих терминах мы сможем составить логическую географию города; эта логическая география будет заниматься, главным образом, проблемами языка, описаниями и классификациями. Таким фундаментальным вопросам, как, например, типология, до сих пор не посвящено ни одной серьезной систематической работы в области урбанистики. Существующие классификации порождают слишком много непроверенных гипотез, а значит, и бессмысленных обобщений.

Но в рамках наук, к которым я обратился, мы можем наблюдать более широкий, более масштабный и полный анализ фактов городской среды; он рассматривает город как «человеческий феномен par excellence» и, вероятно, затрагивает и те аспекты, которые можно познать, только непосредственно «прожив» тот или иной факт городской среды. Это понимание города – точнее, фактов городской среды – как произведения искусства присутствует в урбанистических исследованиях. В виде разнообразных догадок и описаний мы можем обнаружить его у художников разных эпох и во многих явлениях общественной и религиозной жизни: и в этом смысле оно всегда связано с определенным местом, событием и формой в пространстве города.

Однако проблема города как произведения искусства была открыто поставлена и рассмотрена в научном ключе, прежде всего в рамках исследования природы фактов коллективной жизни, и я считаю, что ни одна работа по урбанистике не может игнорировать эту сторону проблемы. Как связаны факты городской среды с произведениями искусства? Все значимые явления общественной жизни похожи на произведения искусства тем, что они являются порождениями жизни бессознательной. В первом случае речь идет о коллективном уровне, во втором – об индивидуальном; но это не так уж важно, поскольку первые создаются публикой, а вторые – для публики, и именно публика является для них общим знаменателем.

Исходя из этих предпосылок, Леви-Стросс вернул город в сферу тематики, полной неожиданных поворотов. Он же заметил, что еще в большей степени, чем другие произведения искусства, город находится между естественным и искусственным, являясь одновременно объектом природы и субъектом культуры.[3] Этот анализ продолжил Морис Хальбвакс, обнаружив в свойствах воображения и коллективной памяти типичные характеристики фактов городской среды.

У этих исследователей города в его структурной сложности есть неожиданный малоизвестный предшественник – Карло Каттанео. Каттанео никогда напрямую не задавался вопросом о художественном характере фактов городской среды, но его представление о тесной связи наук и искусств как конкретных аспектов развития человеческого разума делает такое сближение возможным. Позже я обращусь к его пониманию города как идеального принципа истории, к связи города и деревни и другим его идеям, касающимся городской среды. Здесь нам интересно рассмотреть его подход к городу. Каттанео не разделяет город и деревню, поскольку любое поселение является делом рук человека. «Любая обжитая область отличается от диких мест именно тем, что в нее вложено огромное количество труда. <…> Таким образом, эта земля на девять десятых не является творением природы; это творение наших рук; это рукотворная родина».[4]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Rojas J. A., Moreno Rexach L. J. Urbanismo español en América. Madrid: Editora Nacional, 1973.

2

Во вступлении к своей лучшей книге Мамфорд выражает все эти идеи в самых сложных и вдохновляющих урбанистических терминах. И прежде всего – в терминах англосаксонской литературы (в том числе и викторианского эстетизма). Я приведу цитату из итальянского перевода: «Город – это явление природы, как пещера, гнездо или муравейник. Но это еще и осмысленное произведение искусства, которое включает в свою коллективную структуру множество более простых и индивидуальных форм искусства. Мысль обретает форму в городе и, в свою очередь, определяется городом. Ведь пространство в не меньшей степени, чем время, причудливо реорганизуется в городе, в линиях и контурах стен, в сочетании горизонтальных плоскостей и вертикальных линий, в использовании природных структур или в борьбе с ними <…>. Город – это одновременно и материальный инструмент коллективной жизни, и символ той общности целей и взглядов, которая рождается в столь благоприятных условиях. Наряду с языком город остается, возможно, величайшим произведением искусства, когда-либо созданным человеком» (Mumford L. The Culture of Cities. New York: Harcourt, 1938). Город как произведение искусства нередко становится содержанием и незаменимым опытом в творчестве многих художников: часто их имя оказывается связанным с определенным городом. В качестве примера, имеющего особое значение для исследования связей города и литературного творчества (и города как произведения искусства), приведем речь Томаса Манна о Любеке (Mann Th. Lübeck als geistige Lebensform // Idem. Zwei Festreden. Leipzig: Reclam, 1945 [Манн Т. Любек как форма духовной жизни // Он же. Собр. соч.: В 10 т. М.: ГИХЛ, 1960. Т. 9]. Сложность анализа структуры города проявляется уже в современной форме в путевых заметках Монтеня и развивается в работах ученых, путешественников и художников эпохи Просвещения (Montaigne M. Journal de voyage de Michel de Montaigne en Italie par la Suisse et l’Allemagne en 1580 et 1581. Paris, 1774).

3

«La ville… la chose humaine par excellence» [«Город… творение человека в самом утонченном понимании этого слова»] (Lévi-Strauss C. Tristes Tropiques. Paris: Plon, 1955. P. 122 [Леви-Стросс К. Печальные тропики. М.; Львов: АСТ; Инициатива, 1999. С. 155]). Автор высказывает первые соображения о качестве пространства и загадочном характере развития города. Поведение отдельных индивидов совершенно рационально, но не поэтому невозможно выделить бессознательные моменты жизни города; поэтому в городе возникает странное противоречие в отношениях индивида и коллектива. «…Ce n’est donc pas de façon métaphorique qu’on a le droit de comparer – comme on l’a si souvent fait – une ville à un symphonie ou à un poème; ce sont des objets de même nature. Plus précieuse peut-étre encore, la ville se situe au confluent de la nature et de l’artifice» [«Можно с полным правом сравнивать – и вовсе не метафизически, как это часто делается, – города с симфониями или поэмами; это вещи одной и той же природы»] (Ibid. P. 122 [Там же. С. 155]). В своих рассуждениях на эту тему автор объединяет исследования экологического характера, отношения между человеком и окружающей средой и искусственное изменение окружающей среды. Постичь город в его конкретной реальности означает понять индивидуальность его жителей; индивидуальность, которая лежит в основе архитектурных памятников: «Comprendre une ville, c’est, par delà ses monuments, par delà l’histoire inscrite dans ses pierres, retrouver la manière d’être particulière de ses habitants» [«Понять город вне его памятников, вне истории можно, открыв, что значит быть жителями этого города»].

4

Карло Каттанео, «Земледелие и мораль» (впервые опубликовано в «Atti della Società d’incoraggiamento d’arti e mestieri» [«Акты Общества содействия искусствам и ремеслам»], 1845). На этих страницах автор приводит полный обзор своей концепции «природных фактов» в анализе, где лингвистика, экономика, история, география, право, геология, социология, политика участвуют в определении структуры фактов. Его позитивизм, унаследованный от Просвещения, особенно ярко проявляется по отношению к конкретным вопросам. «Немецкий язык называет одним и тем же словом “ремесло” строителя и ремесло земледельца; слово “земледелие” (Ackerbau) звучанием напоминает не о возделывании земли, а о возведении зданий; крестьянин – это строитель (Bauer). Когда невежественные германские племена увидели, как под сенью римских орлов строятся мосты, дороги, стены и с таким же трудом превращаются в виноградники нетронутые берега Рейна и Мозеля, они назвали все эти деяния единым словом. Да, народ должен строить свои поля так же, как и свои города» (с. 4) (позже опубликовано в книге: Cattaneo C. Scritti economici / A cura di A. Bertolino. Firenze: Le Monnier, 1956. Vol. III. P. 5). Мосты, дороги и стены – это начало трансформации, которая изменяет среду существования человека и сама становится историей. Ясность этого тезиса делает Каттанео одним из первых урбанистов в современном смысле слова, когда речь идет о вопросах, связанных с территорией; см. его выступление по поводу проблем, возникающих при прокладке новых железных дорог. Габриэле Роза, автор биографии Карло Каттанео, пишет: «Нужно было проложить транспортную артерию между Миланом и Венецией. Математики тщательно изучали географические вопросы, не принимая во внимание население, историю, местную экономику – элементы, не вписывающиеся в математические линии. Потребовался глубокий и разносторонний ум Каттанео, чтобы пролить ясный свет на этот новый и сложный вопрос <…>. Он выяснил, какой маршрут обещает большую частную выгоду и общественную пользу. Он заявил, что строительство не обязано подчиняться тирании ландшафта; что цель работы – не столько обеспечить быстрый проезд, сколько извлечь выгоду из скорости; что пассажиропоток больше на небольших расстояниях; что самая высокая нагрузка должна быть на линиях, соединяющих значимые и древние города и что в Италии у того, кто забывает о любви к малым родинам, зерна всегда будут падать на бесплодный песок» (Rosa G. Carlo Cattaneo: Commemorazione // Cattaneo C. Scritti politici ed epistolario. Firenze: G. Barbera, 1892–1901. Vol. 1. P. 20–21).