Числовой код бессмертия

Надежда и Николай Зорины

Числовой код бессмертия

© Зорина Н., Зорин Н., 2017

© Оформление. «Издательство «Э», 2017

Пролог

Полумрак быстро сменяется темнотой. Ступаю осторожно, боюсь оступиться. Если оглянуться, то еще можно увидеть проблески света, но с каждым шагом они становятся все неразличимей. Длинный узкий коридор старой гостиницы. Я ищу свою комнату. Но в кромешной темноте найти ее очень трудно. Вытягиваю руки, пытаясь на ощупь определить нужную дверь, но пальцы упираются в шершавую стену. Тревожно и жутко. Я словно попал в кошмар и не могу проснуться. Страх нарастает, но я не даю ему завладеть мной полностью, подчинить меня своей власти. Вспоминаю, что оказался в этом темном коридоре не вдруг, не сразу, как это происходит в кошмарах, – темнота нарастала постепенно. Там, внизу, в холле гостиницы, было светло и уютно. Усталый сонный портье выдал мне ключ на деревянной груше и назвал номер комнаты. Какой он номер назвал? Триста какая-то. Но какая? Я совершенно забыл! Страх снова подступает к горлу, как тошнота. Мне никогда не найти своей комнаты! Я обречен вечно бродить в темноте.

Пытаюсь вспомнить, но ничего не получается. Цифры и числа вихрятся в голове, кривляются и смеются. Абсолютная бесконечность перевернутой восьмерки задевает крылом меня по лицу, я вздрагиваю. В панике мечусь по коридору, натыкаясь на стены. Но вот – наконец-то! – ладонь ощущает холодную ручку двери. Я поворачиваю ее – и оказываюсь в комнате.

Голубовато-серый ночник создает ощущение морозного раннего утра. Цифры снова приходят в движение, черные хищные цифры. Я понимаю, что эта комната – не моя. На кровати лежит человек, приговоренный к смерти. Ему осталось всего три часа. Как только раннее утро перейдет в морозный сумрачный день, приговор будет приведен в исполнение. А пока человек спит. Лицо его искажено страданием. На тумбочке возле кровати лежит пистолет. Еще не разряженный. Еще! Воздух пахнет отчаяньем. В этой комнате комбинация цифр сложилась в число смерти.

Прочь! Обратно в коридор! Недопустимо смотреть на спящего за три часа до его смерти.

Делаю шаг назад из предсмертного утра в мирную, живую, желанную теперь темноту коридора. Точно слепой, вытянув руки, боком ступаю и натыкаюсь на следующую дверь. Останавливаюсь, перевожу дыхание. Зайти или не зайти? Как узнать, моя это комната или чужой кошмар? Цифры и числа… А вдруг повезет, и я попаду к себе? Какой это номер? Не разглядеть, да и все равно, я так и не вспомнил, какая комната моя. Старомодная груша ключа топорщит карман. Достать и попытаться на ощупь определить цифры и числа. Достаю и пытаюсь. Ничего не выходит! Цифры издевательски смеются. Прислушиваюсь к их смеху, прижимаясь к двери. Моей? Чужой? Смех меняет окраску – смех льется, как радостная, жизнеутверждающая музыка: безнадежный кошмар разрешился беспредельным счастьем. Толкаю дверь и вхожу. Точно такая же комната, точно так же горит ночник, на кровати лежит человек. Тот самый, которого я оставил мгновенье назад – приговоренный. Вот только на тумбочке нет пистолета, вместо него безобидная курительная трубка. А на полу бутылка из-под шампанского. Я случайно задеваю ее ногой, она, пустая, катится по полу с легким позвякиванием, словно заливается смехом. Человек на кровати отвечает ей, смеется во сне.

Но как же так? Может, я ошибся, и это не он? Вернуться в прежнюю комнату и проверить?

Пячусь, пячусь и выпадаю в коридор. Куда идти: направо или налево? Где та комната с приговоренным к смерти? Никак не могу сориентироваться. По правую или по левую руку была дверь? Не помню. Где конец, где начало у этого коридора?

Иду наугад, так и не вспомнив. Новая дверь. Осторожно, словно боясь спугнуть робкую галлюцинацию, приоткрываю чуть-чуть, на маленькую щелочку. Никакого серо-голубого свечения – красновато-коричневый полумрак. Значит, ошибся, повернул не туда. Припадаю к щели. Двое мужчин о чем-то возбужденно спорят. Придвигаюсь ближе, чтобы услышать их разговор. Речь идет о какой-то необыкновенной удаче. Они говорят всего-навсего о выгодной сделке. Реальная обыденность их разговора меня успокаивает. Гостиница, в которой я не один, больше не пугает. Успокоенный, примиренный с реальностью, отхожу от двери.

Иду вперед, дальше, дальше по коридору. Темнота мне больше не помеха, безошибочно определяю дверь следующей комнаты, бесцеремонно толкаю. На полу сидит девушка. Раскачивается, словно в трансе, лицо совершенно несчастное. Красная комната. Цифры и числа замерли скорбно. Жизнь и счастье здесь тоже проиграны. Эту девушку обвинили в убийстве.

Быстро иду, почти бегу по коридору. Очередная дверь. Те же двое, в том же красновато-коричневом полумраке. Но запах удачи испарился совершенно. В комнате пахнет опасностью. Один из мужчин что-то прячет за спиной. Нож? Пистолет? Мне не видно. А он с ненавистью и страхом смотрит на другого в упор. И тот от ужаса не может пошевелиться. Не может отвести взгляд, но с какой-то маниакальной настойчивостью повторяет цифры, складывая их в число. Словно молитву перед смертью. Словно заклинание. Трехзначное число или три цифры.

Я убегаю, бегу. Распахиваю подряд все двери. Я уже не верю, что найду свою комнату. Девушка, будто одержимая, пишет на белом листе черным маркером в столбик числа. Мужчина в голубоватом свечении сосредоточенно раскладывает карты. Двое партнеров по странному бизнесу играют в шахматы. Мужчина пьет в одиночку шампанское. Девушка делает цветы из шелка. Выигрыш. Проигрыш. Смерть.

Я бегу, коридор бесконечен, комнаты, комнаты – варианты судеб. Бегу, задыхаюсь от быстрого бега. Двери, двери и числа… Мне не найти своей комнаты.

Усилием воли заставляю себя проснуться.

Утро. Сквозь шторы пробивается яркое солнце. Вокруг привычные вещи. Кошмар закончился. До следующей ночи.

Часть 1. Неоконченный роман

Глава 1

«…Это как перепутать шляпу и прожить чужую жизнь. Я где-то читал эту фразу, но не помню где. Сегодня весь день не идет из головы эта шляпа, все кажется, что я занял место другого и не имею права быть здесь. Странные, чужие мысли, никогда раньше ни о чем подобном не думал. Почему именно сегодня они возникают, ведь все хорошо? И почему мне с самого утра как-то не по себе? Надо отвлечься, вытряхнуть из головы эти глупости. Выпить коньяка и успокоиться. И снова стать другим человеком. То есть нет! Стать собой, прежним. Я всегда был везунчиком по жизни, пронесет и сейчас, разве можно в этом сомневаться?

Коньяк не помог, стало только хуже. Мой компаньон Вячеслав задерживается уже почти на час.

Ну и что? Придет, никуда не денется. Удача, которая несла меня всю жизнь, не может вдруг взбрыкнуть и выбросить из седла. Есть люди счастливые, а есть несчастливые. Я отношусь к первым. С такими, как я, никогда ничего плохого не случается. Так чего раскисать? Придет Вячеслав, мы отправимся в банк, откроем сейф, возьмем рукопись, а завтра выгодно ее продадим. Дело, которое так удачно началось, не может окончиться неудачей.

Этот дом мы купили по случаю, за смехотворную цену. Он сильно пострадал от пожара. Бывший хозяин погиб в огне. Поговаривали, что под конец жизни он окончательно спятил. Поговаривали, что он сам этот пожар и устроил. Этакое феерическое самоубийство. От которого выиграли мы с компаньоном. Ох, как выиграли! Приобретая дом – вернее, руины – и радуясь, что совершаем выгодную сделку, мы представить себе не могли, насколько эта сделка окажется выгодной. И даже когда в подвале нашли этот железный ящик, еще до конца не поняли. Стояли, тупо уставившись в исписанные листки, не осознавая, какого золотого тельца заполучили. Впрочем, и тогда о чем-то таком догадывались. В этот же день мы сняли в местном банке сейф и, чтобы не искушать судьбу и друг друга, разделили шифр на двоих: половину шифра придумал и запомнил я, половину – он. Вячеслав не может открыть сейф без меня, а я без него. Он не знает мою половину шифра, а я не знаю его цифры.

Покупателя мы нашли на удивление быстро. Завтра должна состояться самая счастливая в нашей жизни сделка.

Если только… Да нет, нет, все будет хорошо. Странно, мне кажется, что до сих пор в комнате пахнет гарью. Этого быть не может, после такого капитального ремонта. Мы же буквально все отстроили заново, только внешний каркас оставили. Стены отделали дубом. Получилось очень стильно, хоть и мрачновато. И пахнуть должно свежим деревом, а никакой не гарью.

Мы собирались выставить дом на продажу, после того как продадим рукопись, но, может быть, и не станем выставлять, может, я оставлю дом за собой. Мне здесь нравится. И само старинное здание, и узость улочки, и даже цветочная мастерская напротив. Говорят, эта мастерская была на этой улочке всегда. Здорово, когда можно, открыв окно, упереться взглядом в вечность.

Девушка в бледно-зеленом платье на балконе в доме напротив делает цветы. Так же, как делала ее мать, как ее бабушка, прабабушка, пра-пра… как вечность их делали поколения женщин ее семьи. Одни уходили, на смену приходили другие и садились на этом балконе. С ума сойти можно, как представишь!

Я часто смотрю на эту цветочницу, стою у окна и смотрю. Благодаря узости улочки мне видна почти каждая деталь нарождающегося цветка. Я и сейчас стою. Легкий ветерок выхватил из руки девушки розовый шелковый лепесток и понес куда-то по улице. Она с сожалением посмотрела ему вслед, встала, перегнулась через перила, бросила быстрый взгляд на меня.

Сердце кольнуло, ладони вспотели, подступила тревога. Зачем она на меня посмотрела? Или мне показалось, а посмотрела она вовсе не на меня? Снова уселась как ни в чем не бывало, взяла с небольшого столика кусок шелка, принялась вырезать новые лепестки.

Не знаю, почему сегодня мне так тревожно. Сейчас вдруг представилось, что эта девушка за мной следит. Делает вид, что погружена в работу, а сама украдкой наблюдает за моим окном. И опять глупые мысли полезли в голову, будто я – это вовсе не я, и девушка следит не за мною, а за тем, кто должен быть на моем месте. Все дело в этой дурацкой шляпе, которая навязчиво вспоминается. Где же я об этом читал? Я уже сто лет ничего не читаю.

Отошел от окна, но не выдержал и вернулся. Лучше уж видеть ее, знать, что она делает. Прятаться в глубине комнаты – глупо. Так можно пропустить момент опасности.

Да нет никакой опасности! О чем я вообще говорю? Я знаю Вячеслава много лет, доверяю ему, он не может меня подвести. Он обязательно придет, мы отправимся в банк, откроем сейф…

Боже мой! Кажется, я забыл свою половину шифра! Три, восемь… Пять! Нет, не забыл, показалось! Иногда на меня находит – цифры ускользают. Вот опять. Три… Восемь? Пять? Нет, не забыл! Помню. И никогда не забуду!

Но девушка на балконе все-таки тревожит. Розовый шелк она отложила в сторону, взяла желтый и опять на меня посмотрела. Или мне вновь показалось? Три, восемь, пять. Почему же он опаздывает, мой компаньон? Уже почти полтора часа прошло. Он всегда приходил вовремя!

Три, восемь, пять. Три, восемь… Три… Три дня назад был мой день рождения. Легкое сладкое вино оказалось отчего-то тягучим и крепким. Может, тогда он выведал у меня мою половину шифра? И теперь вообще не придет, откроет сейф один? Конечно! Но нет… Нет! Он бы не оставил меня в живых, если бы выведал.

Шляпа… Нет, не то! Три, восемь, пять. Запах гари становится все навязчивее, все невыносимее. И эта девушка. Ее балкон – отличный наблюдательный пункт. Она явно за мной следит. Я не знаю, что там у нее под куском желтого шелка. Может, мобильник, и она украдкой звонит и докладывает, когда я на нее не смотрю. Я не мог проговориться, даже в самом невменяемом состоянии. Значит, они… Значит, Вячеслав сегодня придет обязательно. Но не обязательно за тем, чтобы мы вместе пошли в банк, совсем не обязательно! Он придет затем…

Девушка смотрит на меня в упор, уже не стесняясь. Смотрит и улыбается. Не мне, своим мыслям: ей тоже перепадет что-то от моей смерти, ее шпионские услуги будут щедро оплачены.

Звонок. Громко и резко. Зачем же я так долго ждал? Зачем тратил бесценное время? Теперь не убежать – он стоит за дверью, мой компаньон, убийца. Теперь не спастись.

Рывком распахиваю раму окна. Девушка стоит, вцепившись руками в перила, и смотрит на меня, не отрываясь. Все равно! Перебираюсь с подоконника на карниз и прыгаю на землю. Резкая боль в левой ноге. Цифры в голове съеживаются от боли. Мне не убежать, не спастись. Три, пять… Восемь? Или девять? Не помню, забыл! Девушка сверху, с балкона…»

На этом мой роман обрывается. Сюжет застрял и не идет дальше. Я не знаю, что стало с моим героем. Почему опоздал его компаньон? Подготавливался к убийству? Или его задержала какая-нибудь вполне невинная причина: остановились часы, на дороге возникли пробки…

Нет, вряд ли. Его швейцарские часы не могли остановиться просто так, а пробок в городке, в котором они купили этот дом, никогда не бывает. Значит, все же убийство? Я могу об этом только гадать, вот уже полгода я вязну в этой оборванной строчке: «Девушка сверху, с балкона…» – и не могу двинуться дальше. Я злюсь на своих героев и ненавижу свой неоконченный роман.

Дело в том, что я никогда ничего не придумываю, как это делает нормальный писатель. Все мои герои – реальные люди, но которых я никогда не встречал. Все мои сюжеты – жизни этих реальных людей. Меня называют писателем-пророком, потому что сюжеты моих романов всегда происходят на самом деле, сбываются. Или при определенных обстоятельствах могли бы сбыться. Я вижу этих людей во сне, переживаю их жизни.

Но теперь сны изменились.

Вот уже полгода я брожу по коридору старой гостиницы, ищу свою комнату и не могу найти. Этот кошмар повторяется из ночи в ночь, совсем не меняясь. И герои мои, населяющие другие комнаты, совсем не меняются, застыли, стали статичными. Никакого развития!

Но есть и еще одна причина, почему мне не пишется. Алина. Прототип моей девушки-цветочницы. Материализация мысли. Та самая девушка из ночного кошмара, которую обвинили в убийстве.

Она приходит каждый день к моему дому, стоит под окном и чего-то ждет. Алина, чужая. Откуда я знаю ее имя? Просто знаю. Как всегда знал имена и судьбы своих персонажей – настоящих людей, с которыми никогда не был знаком. Но ведь раньше я их не встречал в реальной жизни. А эта девушка…

Иногда мне кажется, что ее тоже нет, и это особенно мучительно. Но я ни разу не спустился вниз, не подошел к ней, чтобы проверить. Хотя, казалось бы, что может быть проще? Не знаю, что меня останавливает. Возможно, я просто боюсь, что Алина действительно всего лишь плод моего воображения. Но, как бы то ни было, после часа бесплодных попыток работы над моим застопорившимся романом я неизменно подхожу к окну. Я жду, когда можно будет подойти, только делаю вид, что работаю, а сам… Поэтому-то, наверное, и не могу сосредоточиться, поэтому-то и не могу сдвинуться с мертвой точки.

Я ее ненавижу, эту девушку, стоящую под моим окном! Но даже не представляю, что буду делать, если однажды ее не окажется.

Ну, вот, час прошел. Можно уже подойти.

А вдруг сегодня что-то изменится? Вдруг ее там не будет?

Задержав дыхание, ужасно волнуясь, я подхожу к окну. С облегчением и разочарованием выдыхаю – стоит и смотрит. Ничего не изменилось. Что ей от меня нужно? Чего она хочет?

Стоит и смотрит. Видит она меня или нет? Взгляд отрешенный, но в то же время невыносимо пристальный. Хочет сказать, что я ошибся, сделав ее прототипом цветочницы? Ей предназначена совсем другая роль, и потому Алина мешает дописать роман?

А вот нет же! Допишу! Ей назло! И не буду ничего менять.

Я отошел от окна, грубо прервав сеанс гипнотических взглядов, сел за компьютер, взялся перечитывать неоконченную главу с твердым намерением продолжить работу во что бы то ни стало. Но как только дошел до слов: «Звонок. Громко и резко», – как действительно услышал звонок в дверь. И обрадовался: ну вот, наконец-то! Все возвращается, действие обрело звуки – мой герой и я слились воедино. И стал читать дальше, предвкушая работу, но звонок не умолкал, хотя герой мой уже спрыгнул с балкона на улицу и, по идее, никаких звонков больше слышать не мог. И тогда я понял, что звонят в мою дверь. Это ко мне, а не к нему пришли. И, конечно, это она пришла, девушка Алина. Обиделась, что я не досмотрел представление, и решила нанести новый удар: явиться с визитом. Ну, что ж, когда-нибудь это должно было произойти – разговор с фантомом рано или поздно должен был состояться. В сущности, ничего страшного, случаются вещи и похуже.

Я не боялся, когда шел открывать, честное слово. Я даже почти не волновался, проигрывая в голове сцену нашей встречи. И руки мои почти не дрожали и довольно быстро справились с замком. Я был готов ко всему, но меня все же перехитрили. На пороге стоял молодой человек. Абсолютно незнакомый. Такого обмана я не ожидал. Потому что этот молодой человек ни в один мой сюжет, ни в прошлый, ни в настоящий, не вписывался. Назвавшись курьером, он протянул маленький яркий сверток.

– Вы – Иван Молчанов? – запоздало спросил он – сверток был уже у меня в руках.

– Да, – неуверенно сказал я, словно сомневаясь в своем имени.

– Подарок от вашего поклонника! – проговорил он, как мне показалось, насмешливо, дал расписаться в квитанции и исчез.

Сверток, яркий, как куски шелка моей цветочницы на балконе, обжигал руки. Я явственно ощущал, как ладони покрываются волдырями. Отшвырнуть этот дьявольский подарок и уйти в комнату, сбежать, сесть за компьютер и попытаться продолжить работу… Все очень просто. От него так легко избавиться обычными, реальными действиями. Когда я вернусь, сверток исчезнет. Потому что, конечно же, никакого курьера не было. Все очень просто…

Но я не ушел в комнату – любопытство пересилило. Осторожно, чтобы не измять, открепил бант, аккуратно, чтобы не порвать бумагу, отлепил скотч. Под оберткой оказалась оклеенная черным бархатом коробочка, нечто вроде футляра для ювелирных изделий. Странно! Я открыл коробочку – на красной шелковой подкладке лежала какая-то карточка. Подарочный сертификат, вот что это такое. Сертификат на приобретение товаров в магазине итальянской одежды «Si o no»[1].

Но что это может означать? Мне назначили встречу? Или это обыкновенный подарок?

Узнать я смогу, только если посещу магазин. Все действительно очень просто. Вот только одна загвоздка: этот магазин – итальянский.

* * *

С Италией меня связывали давние, необычные, почти интимные отношения. Это было похоже на постыдную любовную связь, которую хочешь забыть, изжить навсегда.

Забыть и изжить я пытался. На протяжении своей жизни несколько раз. Но она, как отвергнутая навязчивая любовница, снова и снова возвращалась. И был момент, когда я махнул рукой, решив, что, значит, предназначена она мне судьбой. Но она слишком быстро и беспардонно расположилась в моей жизни, заняла ее целиком, повсюду разбросала свои вещи.

Это было давно, лет восемь назад. Произошло случайно: я шел по улице и уперся взглядом в рекламный щит: «Итальянский язык за три месяца. Новейшая совершенная методика обучения». На курсы я поступил в тот же день, а через три месяца… Как и было обещано, итальянским я овладел, методика действительно оказалась совершенной. Или сказалась та самая странная связь с этой страной? Не знаю. Во всяком случае, теперь я мог бы с легкостью объясниться с любым итальянцем в любой ситуации. Да что там! Я несколько раз ловил себя на том, что думаю по-итальянски и даже двигаюсь по-итальянски, жесты у меня стали итальянскими. И внешность моя изменилась. Я купил себе черную широкополую шляпу… И пристрастился к «Барбареско»[2]. Тогда-то я и начал писать свой первый роман – по-итальянски начал, совершенно неосознанно. И испугался, поскорей закрыл итальянскую тему. Не знаю, чего, собственно, я так испугался. Впрочем, мне ведь все время было как-то не по себе, все три месяца посещения курсов и потом, когда я вживался в этот итальянский образ. Начало романа я переписал по-русски и больше никогда не возвращался к итальянскому. Не знаю, помню ли хоть слово. Не хочу проверять.

Долгое время Италия никак о себе не напоминала, и вот, кажется, опять началось. Магазин итальянской одежды…

Я вернулся в комнату, подошел к окну. Девушка Алина шла по дорожке, уходила прочь от моего дома все дальше и дальше. Мне стало грустно, захотелось ее догнать. Я представил, как иду за ней следом, и вдруг совершенно отчетливо увидел, что так уже было когда-то. Она шла впереди, я – за ней. За ней, но все же впереди нее. И числа из ночного кошмара тяжело заворочались у меня в голове. А в следующий момент я понял: и числа, и эта девушка связаны с Италией.

Идти ли в этот магазин или не стоит? Мне и выбрать там нечего. Костюм? Галстук? Пальто? Я не ношу такой тип одежды, а широкополая черная шляпа у меня уже есть. Да разве дело в этом? Разве в магазин мне нужно пойти, чтобы там что-то купить?

Я отошел от окна, проводив Алину взглядом. Открыл ноутбук. На странице недописанного романа оставил записку: Ушел в «Si o no». Не знаю для кого, живу я один, – и стал собираться.

* * *

На улице шел дождь, а когда я смотрел из окна, небо казалось безоблачным. Дворовая дорожка опустела: девушки там больше не было. Я сразу же промок насквозь, потому что не захватил зонтик. Брел, втянув голову в плечи, мерз и отчего-то жутко тосковал. Мне хотелось плакать, мне хотелось умереть, а вернее, просто перестать жить, перестать двигаться, перестать мерзнуть. Я не знал, где находится этот итальянский магазин «Si o no». В сертификате был указан адрес, но название улицы мне ни о чем не говорило.

Так я и шел наугад, растерянный и подавленный, представляя, что нахожусь вовсе не на улице, а в темном, душном, бесконечном коридоре, из которого вряд ли удастся выбраться. Числа, как черные мушки, плясали перед глазами, предвещая несчастья. Я встряхнулся, прогоняя наваждение, и тут увидел, что навстречу мне идет человек, которого я хорошо знаю. А в следующий момент понял, что одно наваждение сменилось другим: этот человек – мужчина из голубовато-серого сумрака, обитатель гостиницы моих ночных кошмаров.

– Здравствуйте! – радостно проговорил он и рассмеялся счастливым смехом. – Вы ведь Иван Молчанов?

– Да, – ответил я и вздохнул с облегчением: от этого персонажа не исходило никакой опасности, наоборот, он просто лучился доброжелательностью. И мне вдруг представилось, что он мой спаситель. Я протянул ему руку, чтобы он меня отсюда вывел. Но он мою руку просто пожал и отпустил – она, обманутая, рухнула вниз.

– Вы не представляете, как долго я вас искал! – снова счастливо рассмеявшись, сообщил мой самый удачный персонаж. – Даже обращался в детективное агентство, все без толку. А тут вдруг встретил на улице. Это такая удача! Я – Артур Климов. Вы меня, конечно, не знаете, но я…

– Знаю, – уверенно сказал я. Как только он назвал свое имя, все окончательно встало на свои места. Я стал к нему испытывать прямо-таки родственные чувства и понял, что сюжет сдвинулся с мертвой точки. Знаю ли я его? О, конечно, знаю! Мне хорошо знакома его улыбка, его счастливый смех. Я знал его в самый счастливый момент его жизни. И знал за несколько часов до самоубийства.

– Какой же я дурак! – Артур хлопнул себя по макушке и рассмеялся над своим жестом. – Конечно, вы меня знаете! По-другому и быть не могло. Ведь это вы меня спасли, когда я хотел застрелиться. Я был в полном отчаянии, представляете? Ну, разумеется, представляете. – Он обнял меня за плечи и ласково сжал. – Я так счастлив. И очень хотел бы вас как-нибудь отблагодарить. Хотя за спасенную жизнь отблагодарить трудно.

– Магазин «Si o no», – сказал я первое, что пришло мне в голову, – вы можете помочь добраться мне до «Si o no»?

Артур на секунду задумался.

– Итальянская одежда? – обрадовался он, сообразив, о чем идет речь. – Знаю, знаю. Недавно купил там себе костюм. Незадолго до того, как… все проиграть. Ну, да… В общем, если бы не вы, моим родственникам пришлось бы покупать похоронный наряд, в этом костюме меня бы и похоронили. Пойдемте, у меня тут машина. Кстати, помогу выбрать, я в этом неплохо разбираюсь. А потом поедем в ресторан, отпразднуем мое воскрешение и нашу счастливую встречу.

– Да, это было бы прекрасно! – Я опять протянул ему руку, а он опять просто пожал ее, не желая замечать моей беспомощности – пожал и отпустил.

Теперь не только моя рука рухнула вниз, я сам еле устоял на ногах. Но Артур ничего не заметил, пошел вперед – я поплелся за ним: поводырь и слепой.

В салоне машины было тепло и уютно. С моих волос капала вода, испаряясь, стекла запотели от влаги, и улиц, по которым мы проезжали, не было видно. Но это меня совсем не тревожило. Я откинулся на спинку сиденья, машина плавно покачивалась, убаюкивая и успокаивая: все плохое, все страшное закончилось. Мне захотелось, чтобы эта поездка продолжалась вечно, но мы вдруг приехали. Артур распахнул дверцу в холод и дождь и с улыбкой выдворил меня из этого надежного, утробного тепла.