Между белыми и красными. Русская интеллигенция 1920-1930 годов в поисках Третьего Пути

Необходимо поэтому лишний раз в прямом обращении от имени политических и общественных групп решительно подчеркнуть, что не может быть примиренчества с большевизмом и что борьба будет продолжаться до конца. Нужно, чтобы такое обращение было сделано и от имени комитета»[62]. В этом духе был предложен проект «Записки». На данный проект Ю. В. Ключников реагирует следующим образом: «В «Записке» злоба дня слишком затемняет наши планы на будущее. На ней основывается поворот нашей тактики, но мы не спрашиваем себя, что выйдет из такого поворота в дальнейшем. Нам нужно тверже выяснить, что принесет нам намеченная нами тактика в будущем»[63]. Данная короткая реплика Ключникова достаточно ясно показывает, что он не намерен осуждать примиренческие настроения в среде эмигрантов, ибо через данные настроения пытается осмыслить новую тактику российских либералов.

Снова вопрос о выработке новой тактики кадетами Ключников достаточно жестко ставит на заседании парижского комитета партии народной свободы 4 января 1921 г. Выступавший на этом заседании И. П. Демидов заявил: «Мы говорим о Нац[иональном] Ком[итете] и смотрели на Совещание членов Уч[редительного] Собр[ания] – как на платформу для встречи и разговоров. Я продолжаю оставаться на этой же позиции, и, каково бы ни было название создающегося органа, за ним не могут быть сохранены рамки Уч[редительного] Собр[ания]. Антураж же Совещания подводится к воскрешению Уч[редительного] Собр[ания], как такового в наличных его представителях. Если вопрос об организации встает в такой постановке – здесь конечный пункт и Комитет не может дальше идти. Во всяком случае, не спросив Группу»[64].

Ю. В. Ключников согласен с И. П. Демидовым, и считает, что «мы стоим накануне новой неудачи. Крах Нац[ионального] К[омите]та неизбежен. Но мы не только потому не должны <…> в намечаемую комбинацию, а потому, что мы должны стремиться, чтобы самая идея Уч[редительного] Собр[ания] не была окончательно скомпрометирована комической сущностью подготовляемого факта. Встает новая опасность для кадетизма. Надо всячески сохранить свое лицо и поскорее развязаться с этой историей»[65]. По сути дела, Ключников призывает коллег по партии отказаться от прежних, скомпрометированных идей и перейти к поиску новых продуктивных решений на основе исторических реалий.

Ю. В. Ключников проводит эту мысль и на заседании парижского комитета партии народной свободы 6 января 1921 г.: «Соглашение с с[оциалистами]-р[еволюционерами] есть не «лево», а топтание на месте. «Лево» и «право» есть понятия относительные, и ныне весьма перемещены, а потому из этой плоскости надо перенести в деловую плоскость. В лице с[оциалистов]-р[еволюционеров] мы никого не приобретаем, и есть ли достаточно оснований безоговорочно протягивать им руку. Вопрос о представительном органе изменился чрезвычайно, – мы отказываемся уже и от Н[ационального] К[омитета], и от коалиции. Эсерам это дает очень много, а мы теряем свое лицо»[66]. Ключников был уверен, что объединение эсеров и кадетов на старых позициях не даст продуктивных результатов, а только ослабит кадетизм. Потеря русскими либералами своего собственного лица, по мнению Ключникова, представляет угрозу. А потому необходимо отказаться от данной пустой затеи объединения с эсерами на старых позициях времен Гражданской войны и перейти к конструктивной идее работы в самой России с обновленной либеральной программой с учетом объективных изменений.

Позже, на заседании парижского комитета партии народной свободы 20 января 1921 г., Ю. В. Ключников снова подчеркивает, что «партия делает ошибку за ошибкой. Нам надо смотреть не на с[оциалистов] – р[еволюционеров], а на Россию. Готовящееся нами единство мертвенно и не может иметь будущего. Нам нужно в нашем собственном лице устремиться в Россию и там работать»[67]. Таким образом, Ключников совершенно четко зафиксировал альтернативу развития кадетской партии: или с эсерами и другими эмигрантскими организациями на старых гибельных позициях, или в России при совместной работе с советской властью для трансформации ее на основе новых либеральных представлений.

Следующее заседание 9 февраля 1921 г. проходило без участия Ю. В. Ключникова, но именно в это время в Праге вышел сборник статей «Смена вех», а поэтому сменовеховцы незримо присутствовали на заседании. Примечательно, что даже в тех выступлениях, где прямо не упоминались авторы сборника «Смена вех», шел скрытый или открытый диалог с его идеями. Так, А. В. Карташев подчеркнул, что «переход от вооруженной борьбы к идейной борьбе с большевиками… логически… приведет к тому соглашательству с ними (не идейному, понятно), глашатаями и инициаторами которого являются Ключников, Устрялов и другие»[68]. В заключительном слове на этом заседании П. Н. Милюков возражал А. В. Карташеву, указывая на то, что карташевская конструкция, представляющая «всю русскую интеллигенцию безгосударственной и только на короткий, якобы, срок вставшей на почву государственности, неправильна в своей основе, ибо не обняла все эпохи русской государственной мысли – либерального направления. Между тем либеральная интеллигенция уже давно начала проникаться элементами государственности, в течение ряда поколений вела борьбу с безгосударственным самодержавием (с его вотчинным – антигосударственным пониманием) и являлась не только носительницей подлинных государственных идей, но и уже давно воплощала их в жизнь (реформы Александра II). Сама революция есть такое торжество русской государственности, и лишь дальнейший ненормальный ее ход выдвинул негосударственные элементы. От белых же генералов отталкиваемся мы вовсе не потому, что, как думает А. В. Карташев, душа наша возмутилась и не принимает их, ибо мы готовы были поддерживать и реакционных генералов и допускали временную реакцию, а потому, что ряд уже проделанных с ними опытов ясно показал, что этим способом по существу нельзя восстановить государства. Все эти опыты, происходившие в наиболее благоприятной обстановке, оказались неудачными, и возобновлять теперь опыт из Константинополя есть детская забава, ибо это заведомо проигранное дело – безнадежное и бесполезное. Неслучайны же, в самом деле, были все эти уроки краха, и уже достаточно ясно выявилась неприемлемость этих попыток для народа. Три года провалов показали, что и революция произошла неслучайно, что выдвинулся вперед русский народ, который молчал и не помогал ни тем, ни другим, ибо за годы революции он страшно вырос и теперь уже не тот, каким был раньше. Большевики живут уже 3 года, когда мы думали, что они просуществуют лишь недели и месяцы»[69]. По сути дела, Милюков защищал не столько позицию сменовеховцев, сколько пытался обосновать необходимость поддержки сдвига кадетской партии в сторону его «новой тактики». Но одновременно он невольно был вынужден сопоставлять свой политический «сдвиг» с политическими пересмотрами позиций у сменовеховцев: «У Устрялова мысли не случайные, но наш сдвиг не так далек, как его, и наши союзники – эсеры объявили упорную борьбу с большевиками. Прогноз с[оциалистов] – р[еволюционеров] оказался вернее нашего, и они правильнее учитывали настроение масс. Жизнь сожгла многое, что уже не возобновится, и кто знает, что, наоборот, было бы, если бы в самом начале генералы усмирили большевиков – не ушли бы мы тогда далеко назад? Может быть, и наша революция, как и французская, должна сама себя изжить. Не приняв наших попыток освобождения, русский народ показал, что не мы, а он сам сделал революцию. Этим и объясняется наш поворот: мы с почтением отступаем перед этим потоком – перед этим историческим процессом. Да, говорим мы, мы ошиблись, когда думали освободить его белыми фронтами»[70]. Анализ данного небольшого выступления дает возможность увидеть много общего в позиции П. Н. Милюкова и авторов сборника «Смена вех», особенно Н. В. Устрялова: отказ от гражданской войны как способа решения общественно-политических проблем, надежда на то, что русская большевистская революция изживет себя, признание необходимости изменения в тактике партии с учетом настроений русского народа, но при этом сохранялась оговорка о том, что сдвиг кадетов не должен быть таким глубоким, как у «сменовеховцев».

17 февраля 1921 г. на заседании парижского комитета партии народной свободы был заслушан доклад Ю. В. Ключникова «Новые задачи кадетизма». К протоколу приложены тезисы доклада, написанные рукой автора. В тексте выделены следующие положения:

«1. Мы слишком заняты очередными делами и не делаем общей оценки общей политической ситуации.

2. Только такая оценка укажет, каково теперь должно быть социальное место кадетизма. А не зная своего нового социального места, к[онституционные] д[емократы] не могут принимать правильных тактических решений.

3. «Новое социальное место» кадетизма отнюдь не есть отказ от кадетизма. Напротив, вопрос таков: чего требует от к[онституционных] д[емократов] политическая сущность кадетизма в современной обстановке.

4. Кадетизм как либерализм.

5. Либерализм как один из общих типов политического творчества (служение политическому прогрессу – без разрыва с прошлым; эволюционные методы: правовой идеал).

6. Либерализм во время революций (все зависит от идеалов и от достижений революций).

7. Значит, все дело в вопросе: к чему пришла русская революция и каковы окончательные изменения, внесенные ею в русскую жизнь.

Одно, – если мы считаем, что русская революция ничего особенного не сделала – тогда можно не искать новых путей. Другое, – если мы признаем, что коренные изменения в русской жизни произошли. Третье, – если изменения произошли и в мировой жизни.

8. Русская революция не только 27-го февраля 1917, но и окт[ября] 1918 г. и особенно ноябрь 1920 г. Итак, требуется серьезная оценка большевизма.

9. Корни и сила большевизма: а.) в русском прошлом, б.) в истории русской революционной мысли, в.) в ошибках революций до октября 1918 г., г.) в свойствах антибольшевизма, д.) в мировой войне и е.) в современной мировой обстановке.

10. Политическая и социальная программы большевизма; условия их торжества и провала. Торжество – при условии мировой революции; провал, – если удается немедленное «восстановление» России в антибольшевистском стиле; эволюция большевизма при постепенном улучшении мирового положения – в контакте с большевизмом в стиле Ллойда Джорджа.

11. Борясь с большевизмом без малейших данных, мы лишь усиливали бы большевизм.

12. Необходим отказ от вооруженной борьбы.

13. Сила кадетизма – сила русской интеллигенции. Она достаточно велика при условии умения сказать самостоятельное слово: признание факта большевистской России и не препятствование большевикам при известных условиях»[71].

Принципиальное значение данного доклада на заседании парижского комитета партии народной свободы 17 февраля 1921 г. и его обсуждение требуют их полного воспроизведения по протоколу[72]: «Докладчик начинает с заявления, что он хотел бы сделать свой доклад в Группе и потому ограничивается сейчас лишь изложением своих основных положений. Опыт революции, говорит он, показал нам, что к[онституционно]-д[емократическая] партия в течение последних лет стояла на неверном пути, и если она пойдет по нему далее, то и впредь неизбежны те ошибки и неудачи, какие имели место в прошлом, чтобы избежать их, необходимо вернуть партию к ее прежней исходной психологии. Эти ошибки следующие: в начале революции мы не поняли, не оценили того обстоятельства, что воевать больше Россия не в состоянии, не сделали из этого своевременно соответствующих выводов и дали этот козырь в руки большевиков; далее, мы упорно стояли за интервенцию, которая не могла осуществиться, за военную диктатуру, не оправдавшую возлагавшихся на нее надежд, и, наконец, сейчас хватаемся за коалицию с социалистами, которая даже в лучшем случае не приведет также ни к каким положительным результатам. Мы ведь всегда думали, делая новый опыт, что впредь ошибаться не будем, и каждый раз, однако, приходили к неудаче. Причины этих неудач в прошлом кроются в том, что, во-первых, мы исходили в своих тактических построениях из злобы дня, т. е. из предпосылок, слишком малых по сравнению с мировыми событиями, а во-вторых, обычно шли по линии наименьшего сопротивления, сильных шагов избегали и всегда проявляли максимум осторожности, подсказываемой данным моментом, в результате оказываясь самой неосторожной партией. Большевики действовали совершенно иначе, все время базируясь на новых международных условиях – на новой мировой конъюнктуре – и учитывая, как преходящие детали, явления сегодняшнего дня, и потому оказались победителями в борьбе. В будущем нас, благодаря нашей неверной тактике, ждет новая неудача: намечается раскол партии, уход вправо и влево, далеко от центра, обоих ее флангов, что приведет к распылению интеллигентских сил. Между тем сейчас в мире все так перепутано и перетасовано, что даже сравнительно малые, но организованные силы торжествуют, как это мы видим на примере большевиков, и силы кадетизма, если бы он шел правильно, было бы достаточно для оказания большого исторического действия. Мы же теперь тратим массу энергии и нервов на преходящие явления, изнашиваемся и теряем силы, необходимые для будущего творчества. Мы до сего времени сосредоточивали всю свою волю, все внимание на борьбе с большевизмом и брали последний в каком-то упрощенном виде, говоря, что это кучка бандитов, разбойников, негодяев и ничего больше. В действительности же большевизм оказался гораздо сильнее и по существу, и по форме, чем мы его себе представляли, и живет вот уже три года.

Далее, в своей тактике мы постепенно усваивали все отрицательные стороны большевизма. Большевики начали как, в самом деле, кучка бандитов, сами не веря в свой успех, и пришли к очень большим результатам; мы же начали с широких горизонтов и постепенно сходили к узким элементам – к оправданию насилия, миру с неправдой и т. д. Вначале мы легкомысленно думали, что большевики просуществуют всего 2 недели, ошиблись в этом, начали с ними воевать и, не имея данных для победы, продолжали войну, даже тогда, когда сами не верили в успех, содействуя этим только разрушению России. Большевики разрушали ее, но достигли со своей точки зрения огромных результатов – в смысле подготовки мировой революции, и последняя не произойдет лишь в том случае, если мир пойдет им на уступки. Большевики начали свой страшный социальный эксперимент (имеющий, однако, корни в будущем), правильно учтя, что, когда нарушено (войной) равновесие, создается благоприятная предпосылка для такого эксперимента, и поэтому их программа стала исторической реальностью. В то время как мы не оценивали мировых условий жизни, они правильно уловили смысл мировой конъюнктуры. Их программа есть одна из трех основных мировых программ: консервативной, либерально-демократической и революционной. Первая из них, наиболее яркой выразительницей которой была довоенная Германия, сильная, желавшая подчинить себе другие государства, стремилась к разрешению международных противоречий и приведению мира в порядок путем империализма, основанного на господстве над другими народами. Эта программа потерпела поражение в войне, которую выиграла другая сила, вторая – основная программа – программа либерально-демократическая, выразителем которой являлся Вильсон и которая, отрицая насилие в международных отношениях, стремилась урегулировать их путем свободного соглашения, но оказалась не в состоянии разрешить этой мировой проблемы. И тогда на мировую арену выступила третья программа – революционно-коммунистическая, носителем которой является преемник марксизма и бакунизма – большевизм, выдвинувший принцип единства и основывающийся на международной силе – силе мировой социал-демократии рабочего класса. Эта объединенная даже небольшая сила оказалась способной овладеть положением, ибо условия проявления и торжества любой из трех перечисленных программ вытекают из известной обстановки, своеобразной для каждой из них. Для торжества консервативной программы нужно, чтобы все было благополучно, война же нарушила это благополучие. Для успеха второй – либеральной программы необходим тот избыток материальных благ и душевного богатства, какой был в Америке, дающий возможность шиковать, но война вызвала такие потрясения в этой области, что все государства и народы оказались в положении близком к краху, и в результате ее неудача. Наконец, для торжества третьей – революционной программы требуется удовлетворенное состояние, вызывающее всеобщее брожение и недовольство, что как раз случилось в итоге войны, почему большевизм и оказался самым реальным в данной исторической обстановке. Далее Ключников пытался доказать, что резкая конфронтация партийно-политических лагерей в конечном итоге только способствовала усилению советской власти и ослаблению ее противников: «Чем дольше разрушения и драки с ним, тем лучше для него» и борьба антибольшевиков лишь усиливала его: слабый и разваливающийся в первый период своего существования, большевизм окреп как раз тогда, когда, окруженный со всех сторон силами Колчака, Деникина, Юденича и Миллера, казался многим окончательно гибнущим. В этот критический для него момент создался своеобразный большевистский национализм, давший ему силу для сопротивления и победы, ибо народная психология была скорее за него, чем за белых генералов. В силу всего сказанного, нам надо перестать исходить из малых предпосылок, делая ставку то на Врангеля, который сегодня падает, то на комбинацию с эсерами, которая завтра неизбежно лопнет, ибо в мировой обстановке нет условий, благоприятных для успеха коалиции двух таких течений.

При этом Ключников высказал предположение: «После свержения большевиков от такой коалиции ничего не останется, и на другой же день начнется новая страшная драка между 3-мя течениями: эсерами, кадетами и более правыми, худшая, чем сам большевизм, и при таких условиях восстановлять и спасать Россию будет нельзя. На почве этой анархии и драки большевизм, павший как режим, будет психологически и принципиально усиливаться и, может быть, впервые действительно идейно восторжествует и в России, и в других странах. Такую опасность нам необходимо заранее учесть и постараться найти свое определенное место в данной исторической обстановке». Для того чтобы избежать прежних ошибок, Ключников предлагает руководству кадетской партии «в своей тактике исходить из духа кадетизма, а не из своих прежних догматов, ибо легко может оказаться, что вся старая наша программа (и политическая, и социальная) уже устарела, если к ней подходить с точки зрения буквы. При царизме, например, наше заявление о республике было бы стремлением к прогрессу, а теперь оно уже регресс. Поэтому мы должны исходить сейчас не из отстаивания старой буквы – старой догмы, а из осознания себя, как силы прогресса, ибо сущность кадетизма есть служение прогрессу в условиях данного момента. Мое отношение к большевизму и исходит из духа, а не буквы кадетизма».

Ключевым положением доклада стал призыв к возвращению в Россию, совместной работе с большевиками для их идейного перерождения: «Я ясно вижу, что наиболее реальное будущее как раз у большевизма и хотя он в России, вероятно, распадется, но в мире будет духовно торжествовать. Необходимо поэтому добиваться <…> исторически мирного сосуществования либерализма с революционным большевизмом и, вместо борьбы с ним, которая только его усиливала, взять из него все хорошее в порядке эволюционного творчества. Отказ от борьбы с ним одного П. Н. Милюкова несравненно важнее и полезнее для России, чем вся работа Комиссии Уч[редительного] Собр[ания]. Нам надо омолодиться душой и, как ни противен, ни гнусен подчас большевизм, надо идти туда – в Россию, как идут на чуму и холеру, а не бежать от него. Все равно к этому, т. е. к возвращению в Россию и к борьбе с ним в политических формах, вместо попыток вооруженной борьбы и взрыва его, мы рано или поздно придем. И лучше сделать это раньше – теперь же, поддержав, например, Красина, вместо того чтобы мешать ему, ибо сейчас мы будем иметь несомненный успех. Россия не умрет, но где будем мы, если этого не сделаем. В подтверждение своих мнений докладчик цитирует затем полученные им в разное время письма от нескольких молодых (в возрасте от 30 до 35 лет) кадетов – Устрялова, Потехина и своего брата, а также ссылается на публичные выступления Коровина и Лукьянова. Все эти лица, говорит он, разбросанные по разным местам, пишут и высказывают те же мысли, что и я; и вместо новых попыток бесплодного минимального творчества, вроде Комиссии Уч[редительного] Собр[ания], необходимо идти к ним, ругающим большевиков, но желающих работать политически внутри России. Надо исходить в своей тактике из факта существования большевизма – из признания его»[73].

После такого доклада началась бурная дискуссия. Ее открыл Л. Е. Эльяшев, который, искажая реальные факты, находил «ссылку докладчика на Потехина, например, совсем неудовлетворительной, ибо он – бывший чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе – вступил в партию лишь в 1917 г. и почти не считался за кадета, да и сам позднее в Киеве отрекся от кадетизма и считал, что ему по пути с Кривошеиным»[74]. К переносу обсуждения сути доклада Ключникова в плоскость характеристики отдельных представителей сменовеховства присоединился П. Я. Рысс, который также считал «ссылку на авторов писем неубедительной и не вытекающей из их содержания, из самого же доклада усматривает, что докладчик в нем ушел от здешней партийной позиции не влево, а вправо. Эта правизна есть следствие того, что им не было обращено должного внимания на социологию. Приглашая партию встать на новый путь, порвать со всем старым и говоря об изнашиваемости понапрасну ее морального творчества, докладчик упускает из виду, что у к-д. никогда не было социального базиса, ибо это партия внеклассовая, тогда как социальный базис может быть только классовый – правый или левый. С классовой же точки зрения партия всегда боролась, ибо стоит на почве примирения классовых интересов. При царизме мы боролись против правого базиса и теперь, когда большевики взяли другой социальный базис, мы не можем с этим не бороться. В России большевистская революция основана, в сущности, на теории избранного народа, ведущей свое начало еще от иудаизма и позднее, через протестантизм, превращающейся в теорию избранного класса. Это чисто религиозная теория, и Ленин с его диктатурой пролетариата – религиозный фанатик, глубоко верящий в свою идею. Либерализм же отрицает этот религиозный принцип и стоит за свободу общества, построенного на широком социологическом базисе. Докладчик, очевидно, это не продумал, предлагая свое примирение с большевизмом»[75]. Таким образом, критика большевизма, в трактовке П. Я. Рысса, заменила реальное обсуждение основополагающих идей доклада Ключникова.

По сути дела, обсуждения доклада не получилось. Поэтому все присутствующие с особым вниманием отнеслись к выступлению кадетского лидера – П. Н. Милюкова. Однако его выступление было во многом сумбурным, ибо приходилось не только оправдывать прежнюю тактику, но и защищать свою «новую тактику». Он начал с заявления, «что доклад Ю. В. Ключникова трудно понять и трудно на него возражать, ибо в нем содержатся утверждения, отчасти верные, отчасти нет, в целом же он представляет собой только общие места, довольно к тому же банальные, ибо нового как будто в нем ничего нет. Тема о хождении в Россию понятна, но она не вытекает из содержания доклада. Интересные письма надо понять, ибо это куски жизни из разных времен и обстановок, и в них авторы говорят о своих переживаниях. Но на переживаниях также, на наших прежних ошибках, на которых мы учились, основана и наша новая тактика. Новаторства в докладе никакого нет. Так, докладчик предлагает нам, оставаясь либералами, взять из экстремистских течений все хорошее, но не говорит, что именно в них есть хорошего, ибо ведь и он сам не считает же, вероятно, хорошими те разлад и разрушение, на которых основаны и успех, и опасность этих течений. Далее, призывая нас исходить в нашей тактике из духа кадетизма, а не из буквы его, докладчик не указывает более определенно, что он под этим разумеет? Ибо ведь и мы, обосновывая свою новую тактику, думали не о букве, а прежде всего об идеологии партии. Утверждая затем, что мировая опасность большевизма может быть устранена лишь уступками ему, докладчик совсем не говорит о том, каковы же должны быть эти уступки. В Англии, например, сейчас на очереди гильдейский социализм, его, что ли, разумеет докладчик? Критика трудна, пока Ю. В. Ключников не разовьет более полно и определенно своих положений»[76].

Выступавший затем В. А. Оболенский также заявил, вслед за П. Н. Милюковым, о том, что «не понимает доклада и ценит его лишь как известное настроение, как ощущение неудовлетворенности в эмигрантской обстановке – вне большой России. Мы все, несомненно, чувствуем происходящие там огромные процессы, но представить их себе ясно не можем. Докладчик делает попытку понять и осознать эти процессы, но и негодными средствами, и вместо того, чтобы ошибки внятно осознать и учесть их, он лишь предлагает подойти к психологии Ленина и Троцкого, ничего общего с настроениями в России не имеющей. Польза же доклада в том, что он все-таки будит наши мысли в этом направлении»[77].