Творения. Том 1: Нравственно-аскетические творения

Глава первая

Юность преподобного Феодора и первоначальная его деятельность в Саккудионском монастыре

Преп. Феодор Студит родился в 759 году в Константинополе, в богатой и знатной семье. Его отец Фотин занимал должность царского казначея при дворе византийского императора Константина V Копронима (741–775[47]). Фотин находился в родстве и дружбе со многими членами столичной аристократии и пользовался всеобщим уважением за добросовестное исполнение обязанностей, за просвещенность и твердость религиозных убеждений[48]. Мать преп. Феодора, Феоктиста, также происходившая из видной византийской фамилии, была сестрой известного византийского подвижника Платона, игумена обители Символов на вифино-мизийской (в Малой Азии) горе Олимпе. Искренняя вера и горячая любовь к Богу, безукоризненная чистота нравов, наклонность к аскетизму, строгое и ревностное исполнение религиозных обязанностей, любовь к своим и чужим, добросовестное следование долгу – вот некоторые из свойств Феоктисты, выделявшие ее среди женщин современной ей Византии. В своей семье Феоктиста пользовалась большим авторитетом и оказала в высшей степени благотворное влияние на старшего своего сына Феодора. Признательный сын по смерти Феоктисты произнес в честь ее красноречивое, проникнутое искренней любовью похвальное слово, в котором ярко охарактеризовал нравственный облик матери и ее выдающуюся моральную деятельность[49].

До семилетнего возраста преп. Феодор воспитывался в семье под руководством своих родителей, особенно благочестивой и разумной матери, которая и внушила ему страх Божий, это основное начало византийского семейного воспитания. Затем он был передан для обучения учителю элементарной грамоты (γραμματιστεῖ), от которого воспринял вступительные и начальные сведения[50]. Когда Феодор подрос и приобрел большее разумение, он приступил к изучению наук «внешнего» образования (παιδεία ή θύραθεν). Со свойственным ему усердием, равным дарованию, он изучил греческую грамматику, очень скоро обратился к чтению поэм и познакомился с риторикой. Дальнейшее его образование состояло в изучении философии, в частности этики, метафизики (или догматики), диалектики и теории доказательств. Завершением образования было трудолюбивое изучение Священного Писания и творений святых отцов Церкви[51]. Таким образом, преп. Феодор получил блестящее образование, как литературное и философское, так и богословское, и закончил полную систему современного византийского обучения. Несомненно, только его дарования и придворное звание отца дали ему возможность с успехом пройти полный цикл современных словесных, философских и богословских наук, так как воздвигнутая императором Константином Копронимом иконоборческая смута (754 г.) нанесла сильный удар византийскому просвещению, особенно богословскому, вызвав изгнание из столицы главных его руководителей – монахов и разрушение наиболее крепких его очагов – византийских монастырей. История не сохранила имен учителей преп. Феодора, но они принадлежали к строгим ревнителям православной веры и внушили своему ученику всецелую преданность Святой Церкви. В житиях преп. Феодора отмечается, что он уклонялся от общения с теми лицами, которые путем софистических доводов колебали и извращали православную веру, сам он тоже избегал риторических и философских пустословий и словопрений, которые могли расположить его молодой и неокрепший ум к лживым приемам мышления[52]. Под влиянием семейных традиций, проникнутых истинными религиозно-нравственными началами, под руководством своей любвеобильной матери и просвещенных учителей преп. Феодор получил и прекрасное моральное воспитание. Его отличительными чертами были скромность, серьезность и забота о своем нравственном преуспеянии. Устремляясь мыслью в горняя, он придавал речам и всему прочему второстепенное значение, а все свои помыслы обратил на приобретение добродетелей – развивал в себе целомудрие и мужество, благоразумие и правдивость, кротость и воздержание. Он часто посещал храмы, чтобы присутствовать на богослужениях, изнурял плоть постом, бодрствованием и трудами, укреплял душу всенощным бдением, усердно читал и изучал жития святых подвижников[53]. Вообще в религиозно-нравственном отношении преп. Феодор уже и в пору юности шел по прямому и правому царскому пути (βασιλικήν διώδευσε τρίβον)[54] и был наилучшим образом подготовлен к предстоявшей ему выдающейся церковно-общественной деятельности.

Между тем Византийская Церковь переживала смутную эпоху иконоборчества. Представители так называемого политически вольнодумного иконоборчества, исходя из ложного принципиального воззрения, будто Церковь своим учением о Царстве Небесном, будущей блаженной жизни и нравственном совершенстве тормозит прогресс государства и парализует его культурную деятельность, воздвигли гонения на монахов как носителей аскетических идеалов святости, стали поносить и самые идеалы христианского церковного самосознания, «реабилитировали» человеческую плоть посредством утверждения ценности земных удовольствий и успехов, стремились удалить от глаз и сознания народа его небесных защитников и покровителей, а потому активно отвергали иконопочитание. Типичным представителем светско-вольнодумного, или политического, иконоборчества был император Константин Копроним. Молодость преп. Феодора и совпала с годами злейшей иконоборческой деятельности Константина Копронима. По требованию императора из храмов удаляли святые иконы, мощи и религиозные реликвии, фресковые и рельефные изображения уничтожались и заменялись рисунками нецерковного характера и содержания, православным запрещалось поклоняться иконам под страхом жестокого наказания. Одновременно подверглись кровавым гонениям византийские монахи, горячие и убежденные защитники иконопочитания, монастыри закрывались и разорялись, имущество монастырей конфисковывалось. Преп. Феодор был непосредственным свидетелем систематической и продолжительной борьбы Константина Копронима с представителями византийской ортодоксии, и на его юную душу жестокие расправы с монахами произвели неизгладимое впечатление. Бедствия византийских монахов-иконопочитателей несколько ослабели в царствование Льва IV Хазара (775–780 гг.), который хотя и унаследовал иконоборческое мировоззрение своего отца Константина Копронима, но по самому свойству своего непостоянного характера не мог проводить его в жизнь и осуществлять в государственной политике с прежней настойчивостью и последовательностью. В судьбе Православия наступила благоприятная пора лишь с утверждением во власти супруги Льва IV императрицы Ирины; из-за малолетства Константина VI (сына Ирины) она была в 781 году объявлена правительницей государства. Ревностная почитательница икон и монашеского чина, императрица Ирина круто изменила политику своего предшественника, удалила иконоборческую партию от управления государственными и церковными делами и постепенно подготовила торжество Православия, завершившееся Седьмым Вселенским Собором (787 г.)[55].

К этому времени и в судьбе преп. Феодора произошла большая перемена. Еще во вторую половину царствования Льва IV Хазара, когда в преследовании монахов наступило непродолжительное затишье, в Константинополь прибыл с вифино-мизийского Олимпа игумен Платон, дядя Феодора по матери, знаменитый византийский подвижник, ревностный поборник иконопочитания, сиявший всеми добродетелями, пользовавшийся в Византии громадным нравственным авторитетом. Ближайшая задача его пребывания в Константинополе состояла в защите Православия и низложении иконоборческой ереси. Будучи носителем и выразителем византийских иноческих идеалов, Платон оказывал сильнейшее моральное воздействие на окружавшую среду и являлся красноречивым проповедником и апологетом монашеского любомудрия (φιλοσοφία). В результате он весьма многих расположил к монашеской жизни. Во главе новых приверженцев иноческой «философии» оказались квестор Фотин, его жена Феоктиста, три сына – Феодор, Иосиф и Евфимий и дочь, неизвестная по имени. В 781 году Фотин роздал свое имущество и деньги бедным, даровал свободу рабам, отказался от придворной должности и удалился со всем семейством из Константинополя в Вифинию, чтобы начать здесь новую жизнь[56]. Вместе со всеми охотно расстался с миром и его прелестями и преп. Феодор.

Преп. Феодору было 22 года, когда он решился посвятить себя служению Богу в монашеском чине. Несомненно, это произошло под воздействием различных причин. Основной нужно признать внутреннее аскетическое самоопределение великого подвижника, с детства пламеневшего любовью к небесной жизни. Эта любовь была возжжена в нем аскетически настроенной матерью его Феоктистой, питалась серьезным и строгим религиозно-нравственным воспитанием как в семье, так и в школе и окрепла во время жестоких и несправедливых иконоборческих преследований монахов. Затем много содействовал аскетическому настроению Феодора и игумен Платон, но его проповедь о тленности земных благ пала уже на готовую почву и лишь ускорила решение вопроса о жизненном пути. Наконец, господствовавшая в Византии духовная атмосфера, насыщенная монашескими идеями и традициями, неудержимо влекла византийцев, без различия звания и состояния, в монастыри и скиты и создавала вполне благоприятные условия и для личного почина, и для коллективного решения в пользу аскетического принципа. Во всяком случае, о какой-либо принудительности к пострижению преп. Феодора и речи быть не может, так как и сам он неоднократно в своих оглашениях свидетельствует о добровольном и свободном избрании монашеской жизни[57], и древние биографы устанавливают факт его изначальной склонности к любомудрию, прежде и помимо всякого постороннего влияния[58].

Местом первоначальных аскетических подвигов преп. Феодора было родовое имение Фотина Воскитион, расположенное в пределах вифино-мизийской горы Олимп, по соседству с местностью Саккудион, близ города Прусты Из житий преп. Феодора видно, что Воскитион предоставлял все условия для подвижнической жизни. Имение занимало обширную равнину, окруженную небольшой возвышенностью, которая с трех сторон была окаймлена лесом из деревьев различных пород; равнину прорезывал ручей с чистой водой. Местность была совершенно изолирована от мирского жилья, доступна для прибывающих сюда лишь с одной, свободной от леса стороны и в общем представляла собой тихий и уединенный уголок, как бы самой природой предназначенный для аскетических подвигов[59]. Здесь преп. Феодор и водворился вместе с игуменом Платоном, своим отцом и братьями, а мать его Феоктиста с сестрой и родственницами поселилась в особой келлии на европейском берегу Босфора. В Воскитионе была устроена обитель, названная Саккудионской и подчиненная власти игумена Платона. Спустя некоторое время после водворения в обители преп. Феодор был облечен игуменом Платоном в «полное вооружение святой схимы» (ή του άγίου σχήματος παντευχία)[60]. Вслед за тем молодой инок со всем пылом идеально настроенной души предался аскетическим подвигам. В основу их он положил послушание, смирение и исповедание пред отцом своим Платоном всех своих помыслов. Руководствуясь этими принципами, он и построил всю свою жизнь. Преп. Феодор изнурял плоть постом и трудами, не пренебрегая и самой черной работой, охотно помогал в делах больным и неискусным из среды братства, был постоянно проникнут сокрушением о своих немощах и глубокой сердечной скорбью о грехах мира, горел ко всем истинной христианской любовью, неопустительно посещал церковные богослужения и часто молился в своей келлии. Одновременно преп. Феодор обогащал себя новыми богословскими познаниями, тщательно изучая книги Священного Писания и творения божественных отцов. С особою любовью и усердием он изучал творения св. Василия Великого, преимущественно аскетические его труды, которыми и старался руководствоваться в своей личной подвижнической жизни. Постепенно совершенствуясь в добродетели, преп. Феодор стал выделяться среди других подвижников Саккудиона и мало-помалу сделался как бы законом (ώς νόμος) для них. Игумен Платон скоро оценил выдающийся ум, редкое смиренномудрие и силу аскетического духа молодого инока и сделал его своим помощником в управлении делами обители. Между прочим, по полномочию игумена Платона преп. Феодор построил в Саккудионе великолепный храм во имя святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова. В житиях преподобного Феодора отмечается, что этот храм отличался изяществом стиля, напольной мозаикой и живописными изображениями на куполе и сводах[61]. Затем при содействии св. Феодора в Саккудионе был введен общежительный монастырский устав. Руководствуясь в своей личной подвижнической жизни правилами св. Василия Великого, преп. Феодор неодобрительно относился к тем из своих сподвижников, которые уклонялись от принципов киновии – послушания и нестяжательности. По воззрению преп. Феодора, тем лицам, которые были проникнуты мирскими интересами и не хотели всецело отрешиться от любви к миру и его прелестям, не следовало связывать себя иноческими обетами и заключаться в монастырское уединение. Для монахов является предосудительным и самое малое уклонение от правил св. Василия. Между тем некоторые из монахов Саккудиона занимались торговыми делами, приобретали домашний скот и даже рабов. Для преп. Феодора такая стяжательность представлялась громадным препятствием на пути иноков к небу. Надлежало с корнем вырвать из монастырской жизни это крупное зло. И вот, со свойственной преп. Феодору стремительностью, он отправился к игумену Платону, указал ему на неизлечимую болезнь многих и горячо убеждал немедленно уничтожить «нововведение» (καινοτομία), возникшее вследствие неверия и любви к миру, так как святым непристойно искать выгод, к которым стремятся живущие в миру, и заниматься деятельностью, не совсем святою[62]. Игумен Платон вполне одобрил священную ревность преп. Феодора, и тот с пламенным воодушевлением поспешил исполнить свой преобразовательный почин. Рабам, жившим в Саккудионе, были вручены отпускные грамоты, животные и излишние стяжания отданы бедным. Не всем обитателям Саккудионской киновии пришлось по душе установленное преп. Феодором монашеское благочиние. В обители раздавались и злословия против преп. Феодора, но потом его распоряжение было признано не человеческим, а Божественным, жизнь монахов получила правильное киновиальное устройство и Саккудионский монастырь сделался очагом высоких созерцательных подвигов[63]. А когда Платон отправился в Никею для участия в Седьмом Вселенском Соборе (787 г.), то временное управление Саккудионской обителью он вверил преп. Феодору, как более других иноков компетентному в этом деле; по возвращении в Саккудион Платон вновь принял предстоятельство[64].

Вскоре преп. Феодор был посвящен в сан пресвитера. Почин в этом деле принадлежал игумену Платону. Наблюдая подвижническую жизнь преп. Феодора во всех ее частностях, игумен Платон признал его достойным предстоятельства, так как он сиял всеми иноческими добродетелями, сделался посредством совершенного умерщвления своей плоти чистейшим храмом непорочности и всего себя посвятил служению Пресвятой Троице. Но, кроме соображений морального характера, игумен Платон руководствовался мотивами и дисциплинарно-административного свойства. Дело в том, что братство Саккудионского монастыря постепенно умножалось, его деятельность расширялась[65], а вместе с тем увеличивались и труды игумена Платона, объединявшего в своей власти все функции многотрудного монастырского предстоятельства. Значит, явилась неотложная потребность в помощи для успешного управления Саккудионом. Правда, преп. Феодор уже разделял, с одобрения Платона, его административные труды, но это участие юного инока в игуменской власти являлось актом частным и временным. Надлежало придать этой деятельности инока более авторитетный характер. Священство преп. Феодора явилось, таким образом, не только достойной наградой за его аскетические доблести, но и свидетельством его дисциплинарных полномочий; оно возвышало его в ряду других членов Саккудионского братства, ставило его в число официальных должностных лиц монастыря. Впрочем, сам преп. Феодор не разделял воззрений своего духовного отца и весьма скромно оценивал и свои аскетические труды, и свое положение в монастыре. Когда игумен Платон сообщил ему о священстве, преп. Феодор попытался уклониться от этой высокой чести. Чувства страха и скорби волновали его при одной мысли о пастырстве, поэтому на первых порах он решительно отказался. А затем иноческое послушание, покорность воле игумена, смирение и присущая преп. Феодору идея о Божественном Промысле заставили его подчиниться намерению игумена Платона. В конце 789 года преп. Феодор отправился вместе с игуменом Платоном в столицу.

Современный константинопольский патриарх Тарасий «с великою радостью» приветствовал желание преп. Феодора принять священство. Эта радость будет вполне понятна, если иметь в виду, во-первых, личные доблести преп. Феодора и, во-вторых, его отношение к иконоборчеству (о котором патриарх Тарасий мог узнать от игумена Платона, участника Седьмого Вселенского Собора). Известно, что в составе византийского духовенства того времени было немало лиц, разделявших иконоборческие воззрения. В связи с существованием иконоборческой партии в иерархии возник вопрос о направлении высшей церковной политики в Византии, то или иное колебание которой могло отразиться и на всем положении Византийской Церкви. Значит, для византийской патриархии в высшей степени было важно усилить партию иконопочитателей и дать церковно-общественной жизни в Византии течение, согласное с постановлениями Седьмого Вселенского Собора. Преп. Феодор, ученик авторитетного участника этого Собора, игумена Платона, являлся весьма желательным для православной партии членом, поэтому патриарх и принял его как «вожделенное сокровище». Он возложил на него свою святительскую руку и совершил над ним таинство священства, начав с низшего иподиаконского чина и окончив чином пресвитера[66].

Принятие священного сана стало для преп. Феодора могучим стимулом в деле нравственного совершенства. Проникнутый идеями о величии, непостижимости и необъятности священства, признавая его величайшей наградой за прежние свои труды и усматривая в нем побуждение к новому моральному восхождению, преп. Феодор всецело посвятил себя подвигам созерцания. Он истощал плоть трудами, постом и почти непрерывным бодрствованием, отвлекал чувства от мирских и плотских восприятий, постоянно молился, слагал священные песнопения и не переставал воспевать гимны в прославление и хвалу Господа, часто читал книги Священного Писания, сосредоточивал ум на предметах Божественных, был всецело проникнут любовью к Богу и, живя одной только душою, проводил время в духовной беседе и непосредственном общении с Господом. Достигнув высокой степени морально-созерцательной жизни, преп. Феодор хотя и находился на земле, но был вне помыслов, стремлений и интересов телесного бытия[67].

Между тем братство Саккудионского монастыря возросло до ста человек. Игумен Платон, достигший уже почтенного возраста, был утомлен трудами предстоятельства и желал передать управление обителью другому деятелю. Самым достойным преемником был преп. Феодор. К нему игумен Платон и обратился со словами увещания и просьбы. Он указал, с одной стороны, на нравственную высоту Феодора, его энергию и молодость, а с другой – на свою старость и утомление от трудов.

Но преп. Феодор и слышать не хотел о предстоятельстве в Саккудионе. К категорическому отказу побудили его чувства глубокого смирения и скромности, а также понимание важности и трудности настоятельства в монастыре. Преп. Феодор, несмотря на постоянное восхождение в добродетели, избегал всякой чести и желал оставаться на последнем месте в Саккудионском братстве; игуменская власть представлялась ему тяжелым бременем, превосходящим его слабые духовные силы. В оценке значения игуменства преп. Феодор опирался на авторитет св. Григория Богослова, который признавал науку управления людьми более трудной, чем умение подчиняться[68]. К тому же власть игумена должна проявляться относительно мужей, постепенно усовершающихся в добродетели, она простирается не только на их дела и речи, но и сокровенные помыслы и тайные душевные состояния. А руководительство и врачевание в этом направлении требуют большого знания души человеческой, опыта, самого тщательного наблюдения за монастырской дисциплиной, ума, достигшего отрешенности от земли и плоти. Не признавая за собой таких духовных достоинств, преп. Феодор умолял дядю не облекать его высокими полномочиями игуменства и поставить его смиренномудрие выше обычной покорности. Игумен Платон уступил просьбе преп. Феодора, но затем благодать Божия промыслительно привела святого подвижника к пастырскому возвышению, дабы он светом своих блистательных дел сиял всему Саккудионскому монастырю и даже далеко за пределами его[69].

В 794 году игумен Платон опасно заболел. Предчувствуя кончину, он устроил собор (σύνοδον) всех своих духовных сынов, сказал им о своей серьезной болезни, дал несколько наставлений относительно монастырской жизни и просил избрать нового предстоятеля священной обители. Совещание братства было непродолжительно. Иноки в один голос (μια φωνή) назвали своим игуменом Феодора. Тогда Платон вызвал его на средину собрания и постарался склонить к принятию власти. Он дал понять, что болезнь его смертельна, указал на то, что в игуменство преп. Феодора избрали единогласно всем духовным собором (πνευματικός σύλλογος) братьев во Христе, отметил, что в этом выразилось общее желание и воля братства. Преп. Феодор был в затруднении, болезнь его духовного отца Платона, уставное избрание всем Саккудионским братством с игуменом во главе убедили преп. Феодора подчиниться общему единодушному решению, и он вопреки своей воле принял игуменскую власть. Однако сознание собственного недостоинства, страх за свою немощь и трепет от предстоящей ответственности были присущи преп. Феодору в течение всего его игуменства сперва в Саккудионе, потом в Студийском монастыре и составляли характерный мотив его огласительных поучений. Любопытно отметить, что избрание преп. Феодора в игуменское звание произошло в соответствии с господствовавшим в Византии порядком избрания настоятелей – путем решения вопроса на собрании всего монастырского братства. Этой чести преп. Феодор был удостоен на тридцать пятом году своей жизни, после тринадцатилетнего пребывания в монастыре[70].

Став во главе Саккудионского монастыря, преп. Феодор энергично приступил к его благоустройству. С особенной любовью и рвением он занялся руководительством в деле религиозно-нравственного совершенства монастырского братства. Все иноки монастыря обязаны были открывать игумену свои помыслы, исповедовать пред ним чувства и стремления и указывать препятствия на пути внутреннего роста. Преп. Феодор проявил себя как мудрый и опытный духовный врач. В соответствии с духовным состоянием каждого инока он предлагал различные врачевания, гася пламя страстей, устраняя дурные помыслы; он действовал то словом кротким, то могучим и сильным. Преп. Феодор внушал инокам долг борьбы с врагом нашего спасения, увещевал быть бдительными, зоркими и внимательными, отклонять даже и помыслы о зле и усовершенствовать себя в систематическом делании добра. Наставления, предназначенные для всех монахов, преп. Феодор предлагал в форме особых катехизических поучений, которые произносил три раза в неделю. Эти оглашения, проникнутые горячей любовью к иночеству, его идеалам и подвигам, могли бы тронуть даже каменное сердце; они приносили инокам большую пользу и доставляли им много умиления и утешения. Одновременно преп. Феодор учил братство своей личной жизнью, исполненною по-прежнему многих добродетелей и являвшеюся образцом для подражания[71]. Так и словом и делом св. Феодор возводил Саккудионское братство к моральному совершенству и постепенно подготовил его к великой борьбе за Евангелие, Церковь и каноны, в которую монахам во главе со своим игуменом пришлось вступить на второй год пребывания св. Феодора в звании предстоятеля Саккудионской обители.

Глава вторая

Михианские споры в Византии и участие в них преподобного Феодора

В конце 794 года Византия была смущена странными известиями, пришедшими из царского дворца. Молодой византийский император Константин VI, благополучно проживший в браке со своей супругой Марией[72] в течение семи лет, задумал развестись с ней и жениться на ее кубикуларии (фрейлине) Феодоте[73]. За императрицей Марией не было никакой вины, которая могла бы послужить законным основанием к формальному разводу, тем не менее Константин VI настойчиво стремился осуществить свой план. Под тем предлогом, что императрица Мария будто бы злоумышляла на жизнь супруга, император в январе 795 года распорядился заключить ее в один из византийских монастырей. Вслед за тем Константин VI возбудил перед константинопольским патриархом Тарасием дело о формальном разводе с Марией и о разрешении повенчаться с Феодотой. Но для патриарха Тарасия были вполне ясны тайные мотивы беззаконного поступка василевса, он глубоко скорбел о прелюбодеянии императора, навлекшего на него тягчайший позор не только в Византии, но и за ее пределами, среди варварских народов. Благочестивый патриарх не сомневался в искусственности и фальши возведенного на императрицу Марию обвинения, которое лишь компроментировало василевса, поэтому он в ответ на все ходатайства Константина о признании за ним права на вступление во второй брак категорически отрицал это право, отказывался подчиниться непохвальному решению императора, предпочитая скорее перенести тяжелые наказания и даже смерть, чем исполнить его волю о заключении брака с Феодотой. Когда увещания патриарха не достигли цели и император продолжил настаивать на втором браке, патриарх Тарасий пригрозил ему отлучением от Святого Причастия. Встретив достойное противодействие со стороны патриарха, Константин VI в гневе заявил, что, если патриарх не подчинится его воле, он восстановит в Церкви иконоборческую смуту и вновь начнет гонения на святые иконы[74]. Однако патриарх опять отказал императору в церковном благословении его брака. Тогда император Константин VI обратился к помощи рядового византийского духовенства. И вот иеромонах Иосиф, эконом Великой константинопольской церкви (Святой Софии), вопреки распоряжению патриарха Тарасия, но по воле василевса 4 сентября 796 года в придворном храме св. Маманта[75] совершил брак Константина VI с Феодотой.