Морок пробуждается

Александр Варго

Морок пробуждается

Пролог

Филипп Силин не был готов умереть в сорок три года. Наверное, и в восемьдесят три не будет готов, но сейчас это как-то особенно тяготило. Вначале он не смог определиться со временем суток. Гребаная «машина времени» всегда подлавливала его на полпути к дому. Только Филька стоит с корешами, самогонку хлещет, и – бац! – уже утро, а Филька у собственной калитки просыпается. А может, он и вовсе в другое измерение попал? Был у них один случай. Семен Плотников выпил с мужиками и сгинул. Кто говорит, что его Иные забрали, а кто – в болоте утоп. Только Филька знал – Плотников в другом измерении. Да и огни над деревней – никакие не инопланетяне. Огни – разведчики из параллельного мира.

Когда это началось? Трудно сказать, тем более в том состоянии, в котором зачастую пребывал Силин, но в дни просветления он осознавал, что все началось с кодировки у доктора Соколова. Точнее, со срыва Фильки. Да, так и есть, за ним начали следить сразу же после того, как он раскодировался, так сказать, расторгнул договор в одностороннем порядке.

Филька сел и схватился за голову. Головная боль могла быть результатом какого-нибудь эксперимента. Он вспомнил вывеску в кабинете Соколова. «Ночной эксперимент» поможет вам сохранить семью», – гласила надпись на плакате.

Силин ощупал себя, потом то, на чем сидел. С правой стороны оказалась трава, а с левой… Черт! Рука залезла во что-то теплое и вязкое. Он поднял ее и понюхал ладонь. Черт! Чья-то блевотина! Не трудно догадаться чья. «Конечно, они влезли мне в голову, поэтому я и облевался», – подумал Силин, развернулся и выставил перед собой руку. Забор. Очень хорошо. Наверняка в другом мире еще не научились делать такие добротные заборы, как в Першине.

Он поднялся по эволюционному прорыву в першинском заборостроении и посмотрел вверх – над лесом появились огни. Сначала один, едва заметный, потом еще, еще и еще… Филипп насчитал семнадцать. Огни становились все ярче и увеличивались в диаметре. В деревне посветлело, как днем.

«Следите, суки!»

Теперь Силин был уверен на сто процентов – его похищали и, возможно, даже вживили в него какой-нибудь чип. Он не знал толком, что такое чип, но считал, пока эта херня будет в нем, они не отстанут. Большинство огней постепенно погасло, а оставшиеся тускло освещали крыши домов и одинокого путника – Фильку Силина.

«Ночнички, бляха! Надо к Сычихе сбегать, самогоночки взять и мозги промыть. Чего вражеские чипы могут бояться, так это нашей родной самогоночки».

Освещенный призрачным светом оккупантов из параллельного мира, Филька вприпрыжку потрусил на другой край деревни, к Клавдии Афанасьевне Сычевой. Он передвигался осторожно, стараясь на всякий случай быть все время в тени строений. Филипп прекрасно понимал, что, пока не выпьет самогонки, чип будет выдавать его. Последние пять метров до избы Сычихи Силин пробежал, низко пригнувшись, прижался к стене дома и выпрямился в полный рост. Теперь дело за Сычихой. А если она заартачится и не даст самогонки? Тогда все – пиши пропало!

«Я ее убью! Убью и возьму столько самогонки, сколько смогу унести».

Сычиха закрыла даже ставни. Боится, наверное, что пришельцы ее для опытов заберут и выведают рецепт самогонки. Филька постучал по расписной ставне, и каждый удар мгновенно отдался колокольным звоном в голове. Вдруг он заметил, что ставни просто прикрыты. Раздвинул одну и постучал в темное окно. Сначала тихо, затем сильнее, настойчивее.

– Сука старая, не торопится, – буркнул себе под нос Силин. – А куда ей торопиться?

Из темноты выплыло бледное лицо старухи и так неожиданно, что Филька даже отшатнулся. А что, если Сычиху уже завербовали? И она его отравит?

– Чего тебе? – открыла окно Сычиха, и на Фильку сразу пахнуло первачом.

Нет, не завербовали.

– Слушай, Сычиха, опохмели, – попросил Силин.

– Много вас таких! Долг вернешь, тогда и приходи. – Старуха потянула створку окна на себя, но Филька изо всех сил уперся в оконную раму. – А ну убери руки, пьянчуга проклятый!

– Сычиха, я ведь по-хорошему прошу.

– Я тебя, козлина, пока тоже по-хорошему прошу! Щас Федьку кликну, он тебе морду твою наглую враз подправит.

Федька жил с ней по соседству, через три дома. Значит, ее сынок в городе.

– Сука, дай самогонки! – крикнул Филипп.

– Помогите! Убивают! – завопила старуха, но резкий удар отбросил ее в глубь комнаты.

Филя быстро перемахнул через подоконник, переступил через лежавшую на полу хозяйку и подошел к облезшему буфету. От огней «разведчиков» в комнате было очень светло. Точно, следят! Он открыл дверцу буфета и увидел на полках бутылки с мутной жидкостью, стоявшие в несколько рядов. Схватил одну, вытащил пробку, скрученную из газеты, и сделал пару глотков. Свет за окном начал меркнуть, и в комнате слегка потемнело.

Вот так-то!

Вдруг Филька услышал шевеление за спиной и резко обернулся. Что-то маленькое пробежало по Сычихе. Может, кошка? Все еще крепко сжимая бутылку в руках, он приблизился к старухе.

– Помогите! – раздался сдавленный крик, и Силин едва не выронил бутылку, увидев, что старуха начала подниматься.

– Уби… – И вопль оборвался под звон разбитого стекла.

Филя отбросил горлышко в темный угол. Ему снова показалось, что оттуда кто-то прошмыгнул под кровать. Надо побыстрее убираться отсюда! Он начал вытаскивать бутылки из буфета. Несколько упало на пол, и запах спиртного разлился по комнате, дразня Силина. Схватив шесть пол-литровых бутылок – больше не смог, – Филя выбежал на улицу, завернул за дом и огляделся – за огородом Сычихи начинался лес, где он и решил укрыться. Перебежками добежав до лесного пруда, Силин сел под ивой и еще раз посмотрел на огни. Они то гасли, то вспыхивали вновь, вызывая ощущение тревоги. Филе казалось, что за ним бегут какие-то маленькие существа. Он глотнул самогонки, отрыгнул и вдруг услышал, как в метре от него зашуршал камыш. Что-то плюхнулось в воду, и в камышах снова зашуршало, вроде справа прошмыгнул кто-то. А потом все стихло. Силин начал успокаиваться и уже собирался сесть, как шорох возобновился и стал приближаться к нему со всех сторон.

Их было множество. Берег буквально кишел маленькими черненькими существами, бегавшими на двух ножках. Большеголовые твари походили на зародышей, умеющих ходить (насколько, конечно, об этом мог судить Силин). Они надвигались прямо на Филиппа, и он, выпрямившись во весь рост, уже приготовился дать тварям достойный отпор. Но существа не остановились при виде огромного человека, а продолжали нестись на него, не прекращая издавать звук, похожий на стрекот кузнечика, только громче. Намного громче. От этого стрекотания, заполнявшего все окружающее пространство, можно было сойти с ума.

Первая тварь прыгнула на лицо Фили, но он не растерялся и ударил по ней бутылкой. Существо, вереща, отлетело к воде, но другие не отступали. Они прыгали, отлетали и снова прыгали на него. Он отбивался изо всех сил, пока не почувствовал острую боль в левой ноге, будто кто ножом полоснул, и машинально присел на корточки. Черные твари воспользовались моментом и тут же набросились на Филиппа. Вспыхивающие в небе огни всполохами освещали борющегося с таинственными существами человека.

«Они заманили меня, – билось в захмелевшем мозгу Силина. – Они меня сюда заманили».

Один уродец попытался добраться до горла Фили, но он успел его перехватить. Тварь замахала лапками, царапая ему руки. Филипп еще сильнее сдавил горло большеголового и заорал:

– Сука!

Все происходило быстро, неожиданно и совсем не так, как ему хотелось. Он чувствовал, что его буквально пожирают живьем эти… даже невозможно подобрать им название. Филипп всмотрелся в того, которого пытался задушить: черная лысая голова, на морде, кроме больших глаз и широкого рта, ничего не было. Ни складочки. Тварь открыла рот, обнажив сотни иголок-зубов, и застрекотала, как кузнечик. Филя на мгновение ослабил хватку, и тварь тут же вонзила свои иглы в его шейную артерию. Кровь фонтаном брызнула в морды монстрам. Твари кинулись к образовавшейся луже и, отпихивая друг друга, начали слизывать ее.

Сознание Филиппа Силина затуманилось, продолжая, словно издалека, улавливать чавканье и стрекот. Он умер, так и не поняв, кто эти твари.

* * *

– Хер вам, суки гнилые!

Миша налил в стакан водки и выпил. Встал, качнулся, размахивая руками в поисках опоры. Вращение мебели и стен постепенно прекратилось, и Миша пошел к двери. Остановился и, еще раз сказав: «Хер вам!», вернулся к столу. Взял бутылку и снова двинулся к выходу. На пороге глотнул из горла, громко отрыгнул, обтер тыльной стороной ладони рот и усы и пошел через двор к сараю. Будулай, огромная черная дворняга, забился в будку и жалобно поскуливал.

«Он тоже их видит! Или чувствует…»

Миша снова глотнул водки и посмотрел на запад, где за будкой Будулая был огород, подготовленный к уборке. Солнце уже село, окрасив небо в оранжевый цвет, но до темноты у Мишки время еще оставалось.

Он подошел к сараю. Покосившаяся деревянная постройка теперь использовалась только как склад чего-то ненужного и забытого. Но об одной вещице Мишка сегодня вспомнил. Открыв скрипучую дверь и переложив бутылку в левую руку, Миша нащупал справа от себя выключатель. Тусклый свет попытался выгнать тьму, становящуюся почти осязаемой, но она не уходила, только спряталась поглубже в ожидании своего законного времени.

Михаил осмотрелся. Слева в углу аккуратно сложены дрова. Чуть дальше стояли пустые клетки для кроликов – хобби деда. Мишка вспомнил, что тот так и не дал съесть ни одного своего подопечного. Кролики умирали естественной смертью от болезней и старости, как впоследствии и их хозяин. Хотя неизвестно, что лучше – быть съеденным и тем самым принести пользу или умереть от чумки, унося с собой немаленькие суммы, истраченные на корм и прививки. Нет, польза от них, конечно, была. Деду – уж точно. Он, подобно герою фильма «Любовь и голуби», сидел у клеток и ворковал со своими питомцами. Брал с собой пол-литра и все вечера напролет просиживал в сарае.

Мишка посмотрел на остатки водки, поднес бутылку к губам и в два глотка осушил посудину. Пустую бутылку положил в одну из клеток – никому уже не помешает.

Справа у стенки возвышались стеллажи, скрученные из уголка, и два зеленых пенала. Он подошел к одному из стеллажей и громко чихнул. На всем лежал толстый слой пыли. На стеллажных полках стояли коробки с ржавыми гвоздями и болтами и куча барахла. Между стеллажами была воткнута ножовка по дереву без ручки. Ржавый топор, служивший и молотком, и зубилом, висел на гвозде над полками. Как-то Мишка, отломив окончательно топорище, отнес инструмент для колки дров на завод и приварил вместо ручки кусок трубы. Потом, подумав немного, решил просверлить в новенькой ручке отверстие, чтоб топор под ногами не валялся.

Он еще раз глянул на грозное орудие дровосеков и мотнул головой. Нет, топор ему не помощник. Миша знал, что ему делать и что ему поможет.

Он подошел к зеленому пеналу, смахнул паутину и открыл дверцу. Обвел взглядом каждую полку. Старые журналы «Здоровье» – еще одно хобби деда. Он собирался их подшить и пролистывать перед сном как книгу. Ниже лежала кипа старых газет. Либо «Ленинское знамя», либо «Городской вестник» – других-то в Салимове и не водилось. Мишка посмотрел на нижнюю полку, где стояла коробка с выжигателем. Вытащил ее и поставил на стеллаж. Затем присел на корточки и просунул руку вглубь. Нащупав какую-то бутылку, отодвинул ее. Она покачнулась, вывернулась из рук и упала. Резко запахло соляркой. И тут рука наткнулась на то, что он искал, – на пожелтевшую от времени капроновую ленту. Миша покрутил ее в руке, взял за один конец и дернул. Удовлетворенно хмыкнул и пошел к выходу.

Там его уже ждали: на пороге, преграждая путь, стоял мертвец. Половина лица у него отсутствовала, одежда вся в запекшейся крови.

– А вот хер вам, – пробубнил Мишка и прошел сквозь субстанцию угрожающего вида. Призрак исчез. Но Мишка знал – ненадолго. С наступлением темноты их станет больше. Намного больше.

Его будто подгоняли. Потеряв ощущение времени, Миша не понимал, какой сегодня день недели, какое число. Месяц? Нет, не так уж все и плохо. Конец августа сейчас. И путем нехитрого подсчета он вывел в уме число восемнадцать. То есть Михаил пил уже почти три недели. Три недели, изо дня в день. Все бы ничего, да вот последнюю неделю или около того (потерялся во времени Мишаня) гости у него особенные. Они приходили по ночам. Твари! Да Мишка чуть в штаны не наложил, когда увидел мертвяка рядом с собой в кровати.

Сегодня он проснулся оттого, что в его комнате стояли люди. Мертвые. Те, из фильма. Самоубийцы. Они стояли и смотрели на Мишку. Их взгляды, их опухшие синие лица выражали недовольство. Мол, что это ты, Мишка, развалился? Не пора ли тебе к нам?

Пора!

До сегодняшнего утра твари приходили только с наступлением темноты. Болезнь прогрессирует! Скоро все закончится. Миша посмотрел на моток ленты в руке и улыбнулся. Выход прост, как дважды два. Он должен стать таким же, как эти твари.

Михаил шел к калитке по бетонной дорожке и чувствовал, что мертвецы следят за ним. Они не покидали его ни на минуту. Исчезал один – на его месте появлялись трое других. Они словно боялись, что он передумает и сбежит. Если бы можно было удрать! Впервые за эту злополучную неделю у него появилась цель.

Мишка прошел мимо песочницы, сооруженной собственными руками для сынишки. Она была пуста. В углу он заметил желтый совочек и отвернулся. По щекам потекли слезы. Вот кто его сдерживал. Его Антошка. Он и закодировался только из-за него. Пять лет назад это было. А теперь вот…

«У меня нет другого выхода. Я должен уйти, и тогда все будет хорошо».

Краем глаза Миша заметил какое-то движение и повернул голову. За эти семь дней он насмотрелся всякого, но это уже слишком. В ящике-песочнице сидел мальчишка, судя по телосложению, лет десяти. Голова отсутствовала. Она лежала у мальчика на коленях и смотрела на Мишку.

«Что-то не похож он на самоубийцу. Хотя, может, под поезд лег?» – подумал Миша и пошел дальше. От дома до калитки было около тридцати метров. Секунд сорок ходьбы, а ему показалось, что он идет часа два.

Подойдя к калитке, он взялся за ручку, и калитка тут же открылась. За ней, пропуская Михаила, стояла обнаженная старуха.

«Ну, эта уж точно своей смертью умерла. Сука похотливая!» – подумал Мишка и невольно взглянул на низ живота женщины. Лысый лобок походил на сморщенный высушенный фрукт. Старуха увидела, куда он смотрит, и демонстративно раздвинула ноги. Миша в ужасе отшатнулся. Женщина засунула одну руку между ног, а другой схватила себя за обвисший мешочек кожи и попыталась лизнуть сосок черным языком. Она играла своим телом до тех пор, пока у нее не начался оргазм. Мишка зажмурился. Подобные действия, производимые красивой девушкой в нормальной обстановке, кроме возбуждения, ничего бы не вызвали, но сейчас в помутненном сознании мужчины боролись два чувства – ужас и отвращение. Старуха начала содрогаться и кричать. А когда она достигла оргазма, кожа от лобка до пупка лопнула, и по руке и ногам полилась кровь – черная и густая.

Мишку вырвало. Он обтерся рукавом, не глядя на старуху, вышел из калитки и направился к парку.

* * *

Конец августа выдался холодным, что для города Салимова большая редкость. Дождь, начавшийся еще ночью, часам к десяти закончился, но свинцовые тучи, давящие своей тяжестью на настроение людей, продолжали скрывать солнце. Все казалось пасмурным и серым.

Вася и Жанна шли к Юльке с надеждой на то, что, несмотря на погоду, настроение все-таки удастся поднять. Все, что нужно для этого, у них было с собой. Вася нес три пакета с продуктами и выпивкой. Жанна все время озиралась.

– Что ты маскируешься! Суженого ждешь? – усмехнулся Вася.

– Да ну его! Если этот мудак сейчас увяжется – все, пропали праздник и хорошее настроение. – Жанна смачно сплюнула под ноги.

– У тебя что, праздник какой сегодня? – Вася даже остановился. Пить, конечно, все равно за что, но когда праздник, оно в два раза приятней.

– А у меня каждый день праздник. Может быть, и тебе сегодня перепадет, – вкрадчиво проговорила Жанна и прильнула к Васе.

– Ладно тебе! Сейчас налопочешь, а потом придет Федос и…

– А ты что, сегодня на работу опять забил? – вдруг спросила Жанна и подмигнула уже начавшим желтеть подбитым глазом.

– Работа не волк, в лес не убежит, – без тени улыбки ответил Вася.

До подъезда они дошли молча. Уже поднимаясь по лестнице, парень повернулся к Жанне.

– А твой боксер этот, – он неловко улыбнулся и показал на подбитый глаз девушки, – ему ничего не мерещится? Он же у тебя со стажем.

Жанна посмотрела ему в глаза.

– Что, допился?

Вася замялся, но промолчал. А Жанна, не дождавшись ответа, продолжала:

– Кто его знает, что этот козел там видит? Так, разговаривает с кем-то, орет… Я в такие моменты стараюсь к Юльке соскочить. Вон последний раз не успела. – И улыбнулась, подняв руку к подбитому глазу.

Они подошли к двери Юлиной квартиры. Хозяйка уже ждала их, стоя в дверном проеме в засаленном халате.

– Что так долго?

– А что? Трубы горят? – усмехнулась Жанна.

Они прошли в узкий коридор, заваленный хламом, а потом в кухню. Стол был завален грязными тарелками и консервными банками, посуда и жестянки заполнены окурками. Запах в помещении напомнил о помойке, на которой Василий с ребятами в детстве из рогатки отстреливал крыс. Он поставил сумки на табуретку и взмолился:

– Жан, открой окно!

– Щас! Я вам открою! – Возмущенная Юлька подскочила к окну и встала перед ним, преграждая путь.

– Дело твое, но ароматы здесь… Не «Шанель». – Жанна повернулась к Васе и подмигнула.

– Знаю. Но если окно открыть, больше его не закроешь. Вы вот пришли, пожрали водки – и по норам, а мне здесь в холоде сиди. Не май месяц, чай!

Решили пойти в комнату, где не так воняло. Придвинули журнальный столик к дивану и расселись. Выпили по первой.

Вдруг от входной двери донесся какой-то слабый звук.

Вася поднял голову и удивленно посмотрел на девушек, встретившись с их такими же удивленными взглядами.

– Ты что замер? – спросила Юля.

– У тебя кошка есть?

– Кролика в сметанном соусе захотел? – засмеялась Жанна.

Вася поднялся, прислушиваясь. Похоже, тот, кто копошился в прихожей, упал. Судя по звуку, этот кто-то был намного крупнее кошки. Женщины тоже встали.

– Какого хрена? – вырвалось у Юли.

– Я… это… Ек-макарек!

– Федька это, – выдохнула Жанна и снова села. – Приперся, сука!

И действительно, в комнату вошел ухмыляющийся Федор. В руках у него были две бутылки водки.

– Тебя кто сюда звал?! – Жанна опять поднялась и подошла к мужчине.

Не переставая ухмыляться, он пытался разглядеть ее через узкие щелочки глаз.

– Жанет, ты че, не рада своему любимому? Иди ко мне. Му-у-у-у… – Федька вытянул слюнявые губы.

Жанна отпихнула его и вышла в коридор. Юлька поспешила следом. А улыбка с опухшего Федькиного лица так и не сошла.

«Счастливчик, – подумал Вася. – Его сейчас даже весть о собственной смерти не заставит стереть с морды эту мерзкую ухмылку». Он забрал бутылки и поставил их на вздутую поверхность стола.

– Видишь, я литруху принес, – сел рядом Федька. Сел – это мягко сказано. Он просто подошел к дивану и упал, по воле случая, приземлившись на провалившееся сиденье, а не на пол. – Я говорю, литру притаранил.

Вася повернулся к нему и, увидев перед собой лицо-тыкву с глазами-щелками, подумал: «Надо же, до чего довел себя», – а вслух сказал:

– Рад за тебя.

– За себя я и сам порадуюсь. Ты лучше за меня налей, а то видишь… – И Федька вытянул вперед руки, на которых пальцы буквально плясали. – Ох, как трубы горят!

Вася посмотрел на бутылки на столе и перевел взгляд на полторы опустошенных под столом, вспомнив, что еще две стоят в раковине. Их неправильное похмелье плавно переходило в пьянку. Сделав глубокий вдох, он разлил водку по рюмкам и крикнул:

– Жанна! Юля! Где вы там? Рюмки захватите!

– Щас, – гаркнула откуда-то из глубины коридора Юля. Мужчины растолковали это как отказ и решили не дожидаться. Выпили без них.

Федька что-то гнусавил о работе, о вреде алкоголя, но Вася его не слушал.

«Что-то слишком уж спокойно. Не к добру, – думал он. – Что-то сегодня я ни одного урода не наблюдаю. Кроме Федьки, разумеется. Наверное, кого-то другого достают. Или это затишье перед бурей?»

А Федор, загибая пальцы, рассказывал, как «дал по морде мусору».

«Сидел бы ты сейчас здесь! Тебя бы так обработали, что ты неделю кровью мочился бы. Геракл, блин!»

Васька таких людей терпеть не мог. Храбрость из них так и прет, а как до дела, забьются в дальний угол – и молчок.

Устал он от пьянок, разборок после пьянок да случайного секса после тех же пьянок. А в последнюю неделю еще и эти «гости»… Кто его знает, может, и впрямь допился? Галлюцинации просто доконали.

Василий снова наполнил рюмки и протянул одну Федору. Тот крепко обхватил ее рукой и засмеялся чему-то, только ему одному известному. Вася улыбнулся в ответ и поднял свою. И тут появилась она. Голая старуха. Просто вышла из стены и села в кресло напротив Васи. Туда, где десять минут назад сидела Жанна. Она улыбнулась ему, как старому знакомому, и широко раздвинула ноги.

Вася уставился старухе в промежность.

– Эй, клоун! – раздался требовательный Юлькин голос, и она дернула его за руку. – Нам нальешь?

Василий вздрогнул и словно бы очнулся, увидев, что на месте старухи сидит Жанна.

– Да-да. Сейчас, – торопливо буркнул он.

– Да-да. Сейчас, – передразнила его Юлька, а Федя и Жанна засмеялись.

Вася взял бутылку и разлил всем по рюмкам. Но старуха не выходила у него из головы. Он поднял свою рюмку, залпом осушил ее и посмотрел на дверь. В проеме стоял мужчина. Половина лица у трупа – а то, что это труп, у Василия не было никаких сомнений – отсутствовала. Мертвец подмигнул парню единственным глазом.

«Что ж вы все мне сегодня подмигиваете?» – привстал с дивана Вася, понимая, что призраки пришли за ним.

– Эй, шальной! Чего подскочил? – У Жанны округлились глаза. Она проследила за взглядом Василия и тоже вскочила. На мгновение ей показалось, что в дверях стоит ее мертвый отчим со сплющенной башкой. Она мотнула головой, и видение исчезло.

– Вот придурки! Скачут как угорелые. Садитесь, выпьем лучше, – сказал Федор и взял со стола бутылку.

Если для Жанны видение закончилось приветом от отчима, то для Василия они, эти видения, набирали новый оборот. К одноглазому присоединился другой, с перерезанным горлом. Из стены вышел мальчишка лет четырнадцати с петлей на шее. На синюшном лице появилась ухмылка.

Вася понимал, что его собутыльники не видят «гостей», но все-таки заорал:

– Что, твари?! Моя очередь?

– О-о-о, Сириусу не наливать!

Вася повернул голову в сторону Юли. Мертвецы были везде, но за Юлей стоял самый страшный. Лицо опухшее, а через весь лоб и левую щеку проходил глубокий рубец. Он тоже улыбался.

Призраки подходили к нему со всех сторон. Вася вцепился в столик, приподнял его и со всей силой швырнул в стену. Федор едва успел подхватить со стола вторую бутылку водки.

Хозяйка квартиры и Жанна испуганно смотрели на Василия. Один только Федор выглядел довольным собственной ловкостью и с улыбкой поглядывал на спасенную бутылку.

Вася уже не соображал, что делает. Он начал метаться по комнате, размахивая руками, потом выбежал в коридор, перевернул вешалку, залетел в туалет и там затих.

Сидя на унитазе и глядя на дверь, Вася понимал, чем вся эта беготня закончится. Ведь именно к этому они его и готовили. Всю эту проклятую неделю.

Он знал, что это конец.

Сквозь дверь просунулась морда твари с глубоким рубцом поперек лба и щеки. Мертвец пробежался взглядом по Василию, усмехнулся и исчез. Васю трясло, он пытался чуть ли не вжаться в стену. Из комнаты слышались голоса женщин и Федора. Перебивая друг друга, они о чем-то спорили.

На том месте, где минуту назад была голова мертвеца, появилось другое, не менее устрашающее лицо. Призрак снял со своей шеи петлю и протянул ее Василию. После некоторого раздумья тот взял веревку. Мертвец удовлетворенно кивнул и скрылся за дверью.

Вася встал, осмотрелся, словно примеряясь, поднял руку с петлей и тут увидел, что держит в руках собственный ремень.

«А какая, к хренам, разница? Все одно!»

Он затянул один конец ремня на вентиле под потолком и надел петлю на шею. В дверь постучали. Слегка.

– Васька, открывай! – потребовала Юля.

Потом раздались сильные удары.

«Шпингалет не выдержит, – подумал Василий. – Все одно!» И начал медленно оседать. Странно, но боли он почти не чувствовал. Водка – хорошее обезболивающее. В глазах еще больше потемнело, и, перед тем как полностью отключиться, Вася услышал на фоне истерического крика Жанны голос Юльки: