Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)

Наталья Павлищева, Виктор Зименков

Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия

Наталья Павлищева

Юрий Долгорукий

Предисловие

О Георгии (Юрии) Владимировиче Долгоруком в «Историческом словаре» написано:

«…Был честолюбив, завистлив, хитер, храбр, искусный воин и Государь…»

Сын последнего собирателя Киевской Руси Владимира Мономаха при жизни отца не претендовал на Киевский престол, довольствуясь своими ростово-суздальскими землями, впрочем, немалыми и достаточно богатыми. А после смерти много лет и сил положил на то, чтобы сначала проследить законность очередности пребывания на этом престоле дяди, братьев или племянников, а потом и собственное княжение. Все не для себя, все же, когда подошла его очередь, был уже немолод, все для сыновей, для них, кровиночек своих…

Но сыновьям оказалось не нужно. Хотел бы быть Великим князем Киевским старший Ростислав, да умер. А второму сыну – Андрею Георгиевичу, будущему Боголюбскому – Киев был ни к чему, он предпочел Северо-Восточную Русь, свое Ростово-Суздальское, позже ставшее Владимиро-Суздальским, княжество.

Так что же, зря положил столько сил Георгий (Юрий) Владимирович, зря столько лет тянулись его длинные руки к Киеву, столько бессонных ночей думались думы о Великом княжении, столько совершено грехов перед сородичами?

В известной степени – да. И сам спокойно не правил, и киевлянам от его правления радости не было (напротив, ненавидели так, что отравили), и детям престол не оставил, и доброй памяти у потомков в качестве Великого князя не снискал. А все, чем славен Георгий (Юрий) Владимирович Долгорукий, – укрепление Ростово-Суздальского княжества, основание в нем многих городов, в том числе Москвы на месте Кучкова. Если разделение Руси на множество удельных княжеств было предопределено и без него, то именно его стараниями и стараниями его сыновей и внуков встала на ноги Северо-Восточная Русь, та, на основе которой позже окрепла Московия и Россия…

А ведь вполне могли и потерять эти земли, рядом был очень и очень сильный сосед – Волжская Булгария. И кто знает, как повернуло бы, не будь в Ростово-Суздальской земле сильного князя – Юрия Владимировича Долгорукого и его сыновей – Андрея Боголюбского, Всеволода Большое Гнездо… Может, была бы она под властью булгарских ханов…

Первый опыт

На Днепре буйствовала весна, было ей раздольно и широко… Знает весна-красна, что любят ее люди, больше всех других времен года любят за волю, которую с собой несет, за обещание такой воли и в будущем. Весной кажется, что вовсе не будет ни злых метелей, ни морозов, ни холода, ни голода. И хотя все прекрасно понимают, что будут, радуются каждому погожему весеннему деньку и стар, и млад.

В Переяславле творилось что-то необычное – князь Владимир Всеволодович Мономах собрал-таки сородичей для общего похода на половцев, с которыми то воевали, то роднились. Город полон ратников и конных и пешцев, всюду звон оружия, молодецкие выкрики… всеобщее возбуждение…

И только в княжьем тереме неладно – тихо и сумрачно. Умирала княгиня, вторая жена Владимира Мономаха. Нет, она не была ни старой, ни немощной, недуг свалил как-то вдруг. Князю бы в поход, но как бросишь супругу на смертном одре, ждал… Тем более все понимали, что оставшейся ей жизни уже не днями счет вести, а часами.

Видно, чувствуя последние минуточки, мать позвала к себе сыновей. Их двое – Георгий и Андрей. Княгиня была набожной и всегда называла детей их крестильными именами, словно не помня о княжьих. Старший назван в честь знаменитого предка Ярославом и крещен, как он, Георгием. Княжич уже подрос настолько, чтобы ходить с отцом в походы, да и жениться можно. Голос, правда, по-мальчишечьи ломался, оттого княжич старался пока больше молчать, но это временно.

В ложнице почти темно, священник, стоявший у изголовья, монотонным голосом читал молитвы, отчаянно борясь с сонливостью. В углу бестолково топтались княгинина приживалка и пара сенных девок с красными зареванными глазами. Пахло ладаном и смертью. Она еще не забрала женщину, но была уже рядом…

Перед самой дверью к Георгию по-щенячьи прижался хлюпающий носом маленький Андрей. Обычно старший брат не жаловал младшего своим вниманием, тот еще от мамок толком не ушел, где уж тут до старшего, но сейчас вдруг почувствовал щемящую жалость к малышу, придержал у своего бока рукой, так и вошли вместе…

Увидев сыновей, мать сделала слабое движение священнику. Тот замолчал с явным облегчением и даже отодвинулся подальше. Но княгиня снова махнула, чтобы вышли все, оставив ее с сыновьями наедине. Не дожидаясь, пока выполнят, знаком подозвала к себе мальчиков, показала, чтоб наклонились. Поцеловала в лоб сначала младшего, осенила крестом, благословляя, потом старшего, и уже слабеющими губами прошептала последний наказ:

– Двое вас осталось на всем белом свете… только двое… Отец женится снова, крепок еще… какова мачеха будет? А братья вам – не подмога, скорее супротивники на всю жизнь. – Немного помолчала, собираясь с последними силами, и попросила: – Помните о том, поддерживайте друг дружку в горе и радости… Только двое вас…

Хотела, видно, еще что-то сказать, но уже не смогла. Глаза горестно смотрели на сыновей еще несколько мгновений, а потом остановились.

В ложницу спешным шагом вошел князь Владимир, сунулся к ложу, быстро закрестился, шепча молитву. Рядом тут же засуетился священник, разом забегали множество людей, знакомых и незнакомых…

Поняв, что случилось, тихо завыл Андрей, снова уткнувшись лицом в братову руку. В другое время Георгий не стал бы жалеть реву, но сейчас отвел в сторону, присел перед малышом на корточки, вытер ему слезы:

– Не плачь, того, что случилось, не поправить, не плачь…

– Матушку жалко-о-о…

– И мне жалко.

Вокруг уже суетились, готовя умершую княгиню к отпеванию и похоронам, дело не ждало, и князь не мог позволить себе долго горевать из-за смерти жены.

Немного погодя братья уже стояли, слушая, как частит другой священник, отпевая их матушку.

Из старших братьев рядом только Ярополк, смотрел на них с Андреем неприязненно, почти презрительно. Младший от такого взгляда и вовсе сжался, ухватился за рукав Гюрги, вот-вот заревет. Княжич понял такую опасность, зашипел:

– Не смей здесь плакать!

– Мне мату-ушку-у… жалко-о… – все же всхлипнул пятилетний Андрей.

– Мне тоже. Здесь не плачь!

Малыш шмыгнул носом, но реветь действительно не стал.

У князя Владимира Мономаха сыновей много, но все они от первой жены – англичанки Гиты. А Георгий и Андрей – младшие, от второй жены, и словно виноваты в том, что Владимир с первой супругой развелся и бывшая княгиня постриг приняла. Георгий вдруг вспомнил слова матери: «Только двое вас…» Права матушка.

Она лежала такая строгая и незнакомая, сразу отдалившаяся, ушедшая туда, куда за собой не зовут. И даже для своих любимых мальчиков – Гюрги и Андрея – была тоже чужой…

Георгий снова поймал недобрый взгляд Ярополка и ответил таким же. Старший брат даже плечами передернул: «У, как глядит волчонок!» Даже смерть второй жены Мономаха не примирила его сыновей.

Они так до конца жизни и останутся чужими, родство по отцу не станет родством душ и скажется на жизни всей Руси. Не с этим братом, с другими, а вернее, с их сыновьями будет воевать и враждовать Юрий Владимирович, прозванный Долгоруким. А вот Андрея Владимировича за незлобивость и откровенную мягкость характера прозовут Добрым. Но это вовсе не означало доброту нрава, скорее неспособность рвать зубами свое. Не в отца пошел Андрей, Владимир Мономах при всей его разумности и вроде бы готовности поступиться своей выгодой ради общего дела (правда, в результате эти «жертвы» всегда оказывались выгодны именно Мономаху) мог при необходимости перегрызть противнику глотку. Не в отца… а в кого, в мать?

Есть версия, что вторая жена Мономаха (как и третья) была половчанкой, значит, Долгорукий – наполовину степняк?

Недобрый сыновий перегляд заметил и отец, вздохнул. Вот уж этой беды он не хотел бы совсем: свары между сыновьями. Неужто то, что они не единоутробные, может поссорить? Тогда плохо, у Георгия нрав ох какой уже ныне виден, этот спуску никому не даст, и братьям тоже. Владимир Мономах утвердился в своем решении посадить юного Георгия в Ростове. Лучше подальше от Киева и старших братьев, и ростово-суздальские земли старших Мономашичей пока не прельщали, они для себя земель за Смоленском не видели. Только Ростову князь не нужен, там бояре крепки, любого под себя подомнут, это и сам Мономах чувствовал, когда княжил…

Додумать князь не успел, прямо в собор скользнул посланец от воеводы, чуть помялся, но по знаку Мономаха подошел и зашептал на ухо. Видно, случилось что-то важное и недоброе. Владимир Мономах только вскинул глаза на священника, и тот, поняв его без слов, зачастил окончательно. Отпели княгиню быстро и похоронили – тоже.

Торопиться было отчего, словно чувствуя, что князю не до них, половцы не просто появились подле Переяславля, они захватили переяславльские табуны! Хан Боняк постарался.

Вот когда порадовался Мономах, что с ним рядом рати братьев и племянников, даже Олег Святославич, который раньше отговаривался немочью, и тот пришел.

На Руси уже много лет нет покоя и, наверное, не скоро будет. После смерти Ярослава, завещавшего сыновьям жить дружно, прошло не так много времени, когда разгорелась война между Всеславом Полоцким и старшим из Ярославичей Изяславом. И наступили тяжелые времена, которые никак не закончатся. Изяслав призвал на помощь поляков, Всеслав был изгнан, но и самого Изяслава младшие братья Ярославичи Святослав и Всеволод скоро прогнали из Киева, пришлось старшему князю искать доли на чужбине.

Но Святослав правил недолго – умер от неудачно разрезанного нарыва. Всеволод не решился занимать престол, отдав его старшему брату. Изяслав снова вернулся в Киев. Однако теперь племяннички покоя не давали, и через два года после возвращения дядя был в битве убит.

В живых остался только один из Ярославичей – Всеволод. По лествичному праву его Киев и Великое княжение его. Никто не противился. Князь правил пятнадцать лет, и особых потрясений Русь при нем не испытывала, если не считать половецких набегов. Но половцы, они как зеленый лук – стоит снегу сойти, тут как тут. С ними то воевали, то роднились, женясь на половчанках и отдавая своих дочерей ханам.

Старший из Изяславичей, Святополк, был женат на дочери половецкого хана Тугоркана, что не мешало самому хану воевать русские рубежи, и воевать успешно. В народе Святополкова тестюшку Тугарином Змеевичем прозвали. Да и у самого Всеволода старший сын Владимир после Гиты следующей женой половчанку взял…

Почти спокойно княжил Всеволод Ярославич, только в последние годы жизни сильно сокрушался о том, что Русь дальше ждет. Он последний из своего колена Рюриковичей, но потомство Рюрика столь разрослось, что теперь уже трудно понять, чье же право на Киев дальше. По уму отдать бы престол Владимиру Всеволодовичу Мономаху, он соправитель отца и авторитет среди князей имеет немалый, но не его право, Святополк – сын старшего из Ярославичей, Изяслава, Святополку княжить.

Святополка в Киеве не любили за руки загребущие, своекорыстие, прекрасно понимали, что тем же князь будет заниматься, и став Великим. Но по праву его очередь, потому, когда умер Всеволод Ярославич, Владимир Мономах и пытаться не стал отцово наследство оспаривать. Одного только добился разумный Мономах – удалось ему собрать двоюродных братьев на съезд в Любече, урядить споры меж собой – кому какое княжество, чтобы не воевали меж собой, еще и призывая в помощь то половцев, то поляков или угров. Крест целовали, клятвы давали, только не всегда они соблюдались. Уж очень большим было потомство Рюрика в этом колене, а в следующем и того больше. Кому как править?

По-прежнему власть в Киеве, то есть Великое княжение, переходила от брата к брату, а в следующем поколении к старшему сыну старшего из братьев. А дальше как? Кому Святополку ее передавать, когда время придет, – следующему из Изяславичей или старшему из Святославичей? А может, Всеволодовичу или Игоревичу? Все они внуки Ярославовы и каждый к власти рвется.

Особенно Олег Святославич и Давыд Игоревич. Но с Давыдом быстро разобрались, на съезде беспокойного князя, ослепившего родственника Василька Ростиславича, осудили и отправили подальше на Западный Буг. Вроде утихомирился.

А вот Олег Святославич, тот точно боевой конь под седлом, все удила грыз и копытом землю бил, ему тошнехонько спокойно жить, недаром даже прозвище получил – Гориславич, за то что половцев на русские земли водил себе в помощь. И как уж его жизнь ни била – и в Царьграде пленником был, и в Тмутаракани столько лет провел, и у половцев, но надежду на Киевский престол попасть не потерял. И ждет не дождется своей очереди…

А Русь тем временем словно лоскутное одеяло, хоть и есть Великий князь, но каждое княжество все больше само по себе. Князья без конца меняют места княжения, но хитрый Мономах первым понял, что, сидя сегодня здесь, а завтра там, многого не добьешься. На съезде князей закрепил за своими сыновьями ростово-суздальские земли. Сам сидел в Переяславле, а старший его сын – в Новгороде. Мстислава в беспокойном северном городе любили и другого себе не желали. Новгородские земли велики, ростово-суздальские – тоже немалы, да и Переяславль для Руси – не последнее княжество. Вот и получалось, что Мономах с сыновьями половину Руси держал.

В своей жизни Владимир Мономах сменил много уделов, он побывал князем и в Ростово-Суздальской земле, и в Смоленске, и во Владимире-Волынском, и в Чернигове, и теперь вот в Переяславле. Оставался только Киев, но пока Великим князем был Святополк, а за ним еще честолюбивый беспокойный Олег Святославич, и только потом он сам – Владимир Всеволодович Мономах. А Мономаху пятьдесят пять лет, и дождется ли своей очереди, неизвестно.

О том, что будет после, и вообще думать не хотелось, и у Олега, и у Мономаха много сильных сыновей и уже внуков.

Но пока правил Святополк, а остальные ждали свою очередь. И отбивали нападения половцев. После того как четыре года назад русские рати одержали сокрушительную победу над половецкими, одних только ханов уничтожили более двадцати, а Бельдюзя, попавшего в плен, Мономах казнил, отказавшись от выкупа, казалось, половецкие орды были лишены своих голов и можно облегченно вздохнуть. Но ханы появились новые, а старые Боняк и Шарукан оружие складывать и не думали.

И вот теперь они, договорившись меж собой, снова шли на Русь. Первым силы попробовал Боняк, сначала появившись у Заруба, а потом вообще захватив пасущиеся у Переяславля табуны.

Боняк уже стар, ему бы дома сидеть, да только где у степняка тот дом? Есть у них и городки, где иногда зиму пережидают, но не любят ханы на месте подолгу быть, рождены в степи, степью живут, в степи и помирают. А чаще погибают. Редко кто до старости, как Боняк или вон Шарукан, доживает.

А почему хан дожил? Потому что хитер, никогда напролом не пойдет, всегда знает, когда напасть, а когда отступить или вовсе бежать. Налетают ханские орды, как ветер, грабят и так же быстро в степь уходят. А ковыль следы недолго хранит, распрямился после конских копыт, и нет того следа… Поди поищи ветра в поле. Поговаривали, что Боняк и его верный военачальник Алтунопа умели по-волчьи разговаривать, выли так, что не только лошади на дыбы вставали, но и у людей волосы дыбом тоже.

Так и в этот раз – налетели половцы боняковские, захватили табуны, что у Переяславля паслись, и нет их. И снова сидел где-то в своей юрте Боняк на кошме, пил кумыс, охал, губами причмокивал, очередной набег планируя…

Два года назад русские решили уничтожить половецкие орды, по настоянию Переяславльского князя Владимира Мономаха собрались вместе и выступили по Днепру. Зная, что собираются, Алтунопа советовал своему хану ближе к остальным держаться, чтобы вместе и отпор дать. Но Боняк оказался хитрее, его загодя предупредили, посмеялся, поахал и… ушел правобережьем Днепра подальше, пересидел, пока остальных ханов били. Многие тогда погибли, очень многие, но орды Боняка да еще вон старого Шарукана остались целы. Получилось, что русские своими руками место Боняку расчистили. Хан смеялся, трясясь белым, точно у старой бабы, телом:

– Ой, хорошо! Я сам лучше бы и не смог!

Подождал и через два года напал на торков и берендеев – русских данников. Правда, на следующее лето воеводы киевского князя тот полон отбили, но Боняк сговорился с Шаруканом, чтоб в это лето снова на Русь идти.

Много собралось половцев, так много, сколько русские давно не видели. Подошли, встали у Лубна. Можно бы привычно пограбить да уйти, но и Шарукан, и Боняк стары уже, понимали, что вышло их время, а потому решили выманить русских и в одном бою побить, чтобы после можно было несколько лет безнаказанно, не боясь никого, их земли грабить и дань брать. Потому до самого августа, когда трава в степи жухнуть начала, стояли, ждали.

Дождались, донесли Боняку, что русские рати в Переяславле снова собираются.

С этим сообщением к хану пришел Алтунопа.

– Может, не дожидаться, когда все подойдут, сейчас побить, а остальных на подходе?

Хан поскреб через вырез богатого халата волосатую грудь, вздохнул:

– Нет, ждать будем. Пусть все идут. Всех сразу побьем, не надо будет бегать по лесам, вылавливая.

– А если их много придет?

– Сколько – много? А если и много, пока они Сулу перейдут и к бою изготовятся, мы не только кумыс попить успеем, но и с женами поспать…

Щеки Боняка колыхались от смеха, в горле что-то булькало… Алтунопа сокрушенно покачал головой:

– Они побили многих ханов Степи…

– Все потому, что глупы были твои ханы! Киевский князь в своем городе остался, а переяславльский что может? Только ко мне в плен попасть! Иди. Надо за округой внимательно следить, как только на том берегу Сулы покажутся, сообщишь, будем готовиться. Сегодня подойдут, завтра переправляться начнут, мы и будем бить при переправе. Мы хорошо стоим, выгодно. Как они половецких ханов побили, так мы их ныне побьем.

– За ханов мстить будешь?

– За ханов?! – расхохотался Боняк. – И не подумаю! Добычу возьму и данников, а за глупцов мстят только такие же глупцы.

Не до долгой грусти по почившей жене Мономаху, Русь не терпела, беда на пороге. И все же он позвал к себе младших сыновей. Они стояли такие одинаковые и непохожие одновременно, сироты теперь. Гюрги вроде даже князь Ростово-Суздальский, пора его в свои земли отправлять, да только как это сделать? В Суздале и вече сильно, и бояре таковы, что палец в рот не клади, всей руки лишиться можно.

Мономах вздохнул: а делать это придется, не то взбрыкнут, как новгородцы, можно и без удела остаться. А младшего как? Нет, Андрея нужно пока при себе держать, мал еще. По чести, так и Гюрги слишком молод, но выбора не было. Как и в том, что делать ныне. Только спешно собирать братьев и старших сыновей и идти на Боняка. Слышно, с ханом вместе Шарукан решил силу показать, чтоб не забыли.

И еще одна мысль у Владимира Мономаха появилась, но высказывать ее пока не стал. Половецких ханов сколько ни бей, у них, как у змея лютого, по две головы вместо одной вырастают. Пользуются и всегда будут пользоваться, что русские князья врозь, и нападать тоже будут. Святополк через себя переступил и на Тугоркановой дочери женился. Как самому сильному половцу супротив собственного дитя идти? Но степнякам законы не писаны, в тот год, как Гюрги родился, Тугоркан на Киев пришел и на Переяславль. Боняк в мае в Берестовом княжой дом пожег, Куря вокруг Переяславля все попалил, а потом и Тугоркан подступил. Смогли Мономах со Святополком одолеть половцев, и Тугоркана убили, пришлось Святополку тестя своего хоронить.

А сколько раз после того Боняк окрестности Киева разорял, монастырь печерский жег? Что ни весна да лето, то набег. Скоро опустеют земли киевские да переяславльские. А Олег, видно, за черниговские откупается, потому и в походы против половцев вместе с остальными ходить не желает.

Но ныне и Олег, укоряемый дружиной да черниговцами, тоже пришел.

Интересно, просто деньгами откупается или обещает что? Переяславльские земли к Степи ближние, им первым достается от нападений. Вот и задумался Мономах о том, что и самому бы пора с половецкими ханами родниться, да так, чтоб этим родством посреди них раздор посеять. Только как и с кем? Тут ошибиться нельзя…

Сам он уже ошибся, женился на половчанке, сыновей добрых родила, да только отец ее слабым оказался, погиб, и пользы от той женитьбы… только вон двое сыновей, что перед отцом стояли.

Ничего пока сыновьям не сказал отец, только посетовал на материнскую смерть да про поход скорый упомянул, мол, доля княжья такая: одной рукой слезу вытирай, а другой меч из ножен тяни. Что поделать?

Гюрги отец с собой в поход взял, пора уж, пусть привыкает к седлу не только на охоте, но и в сечи, хотя очень надеялся, что крепко биться не придется. Андрей брату завидовал до слез, но он был слишком мал, чтобы и себе на сечу ехать. Княжичей с семи лет от мамок в дружину забирали, чтобы ратному делу учились, и грамоте обучать тогда же начинали. Совсем стало обидно пятилетнему малышу.

Дружины собрались в Переяславль быстро, даже Олег Святославич пришел из Чернигова не последним. Они о чем-то долго говорили с Владимиром Мономахом, о чем, не знал никто, только заметно стало, что согласия достигли, а ведь раньше были точно кошка с собакой. Гюрги не знал, что речь шла в том числе и о нем, юному князю не до того, он впервые шел в настоящий поход.

Подпругу да стремена у коня проверял так, словно тотчас в седло, хотя выступать решено через несколько дней. Андрей крутился рядом, больше мешая, чем помогая. Хотелось его прогнать, но, глянув на брата, Гюрги вдруг отчетливо услышал материнский последний наказ: «Двое вас осталось… поддерживайте друг дружку…» – и стало даже стыдно, об Андрее он чуть не забыл. Решение пришло неожиданно, потянул за собой подальше от всех.

– Мы с тобой два брата, помнишь, как матушка говорила, что остальные братья – не подмога.

Андрей только кивнул, не понимая, чего ожидать от такого начала.

– Мы должны быть всегда вместе…

– Меня не беру-ут…

– Я не о том! Давай клятву друг дружке принесем, что помогать будем, что едины будем.

– Давай!

Они поклялись, что будут едины во всем, о помощи и поддержке, о том, что всем другим станут предпочитать верность друг дружке.

Андрей станет со временем достаточно спокойным и даже бесцветным князем, получив прозвище Добрый (зря такое не дадут), а Гюрги… сколько раз русские князья клялись и кресты целовали, а потом свои клятвы нарушали! И Юрий Долгорукий тоже. Но брата Андрея никогда не предавал и по возможности защищал, хотя возможностей таких просто не было, судьба (или отцовская воля) развела их надолго по разным сторонам большой Руси. Но тогда в Переяславле они еще были вместе, хотя один собирался на рать, а второй пока пережидал дома.

Лето явно шло на убыль, все же август. Золотисто отсвечивали поля, а в степи, напротив, зрелые метелки ковыля стали серебряными.

Но всадникам не до того, вышли быстро и шли так же, прекрасно понимая, что разведка половцев уже углядела движение русской рати и ханы готовятся. Теперь дело в скорости и неожиданном нападении. К берегу Сулы подошли к вечеру в шестом часу. Тут и встать бы на ночевку, но Мономах вдруг потребовал переправляться немедля и атаковать тоже:

– Ноне они нас как раз и не ждут, тоже думают, что мы ночевать встанем.

Мало того, он приказал и другое: шуметь как можно больше, чтоб казалось, что рать велика.

Все удалось, не ожидавшие срочной переправы половцы, к тому же сбитые с толку поднятым русскими ором и шумом, удирали, кто как мог – кто успел разрезать путы у стреноженных коней, тот скакал, но много было и таких, кто бежал пешим.

Гюрги было велено в первых рядах не лезть, но и в последних не держаться. Легко сказать, когда ты далеко от битвы, но когда все с гиканьем и воплями бросились в воду Сулы, князь забыл все отцовские наставления и пришпорил своего коня так, словно намеревался обогнать рать и побить половцев в одиночку. Если честно, то он мало что запомнил и даже понял в битве, только орал вместе со всеми, рубил мечом, стараясь догнать убегавших половцев. На его счастье, у тех не было ни времени, ни возможности схватиться за луки, потому что юный князь представлял собой отличную мишень.

Пронесло беду мимо, даже царапины не получил сын Владимира Мономаха в первом своем бою, зато и половцев порубил, и какого-никакого боевого опыта набрался. После Мономах выговаривал сыну, что это малый опыт, потому как сечи настоящей не было, половцы так не бегут, они наступают сами, а если и отступают, то лишь ложно, чтобы в ловушку заманить.