Путь Проклятого

Валентин кивнул.

– Ну, и хорошо, – сказал дядя Рувим. – Значит, так… Вариантов у нас два, детки… Первый – затаиться и ждать, пока нас найдут. Или не найдут…

– Найдут, – невесело улыбнулась Арин.

– Согласен, – кивнул профессор. – Вариант номер два… Принимаем бой, но не в лоб, а по-партизански! Ну, не может же у них быть здесь полк! И роты быть не может… Для засад тут идеальное место. Ужалили – спрятались. Еще ужалили – спрятались. Сколько б мы не убили или не покалечили – все нам легче. Задача не перебить их всех, а прорваться на запад…

– Почему не на север? – спросила Арин.

– Через горы? – осведомился дядя. – Ты карту на навигаторе смотрела?

– Да.

– До приморской дороги по прямой – не более 10 километров. Южнее, но значительно дальше – дорога на Арад. Оттуда – трасса на Бэер-шеву. Но нам туда, как до Киева, да на четвереньках! Мы вот тут, – Рувим ткнул пальцем в экран. – Считай, что сидим в глубине горного массива. От дороги 3199 нас отогнали еще ночью – ну, не было времени вокруг Мецады бегать! Вот мы и нырнули сюда… А потом ушли сюда. Видишь эти скалы? Тут сходятся в одно три ущелья… Здесь мы вчера немножко пропололи наших незваных гостей. Дальше у нас одна дорога. – Рувим прокрутил картинку навигатора. – Пока мы шли четко на восток, они могли двигаться по следу, как по рельсам. Но после этого разветвления картина поменялась. В основном, скалы тут не такие высокие, зато проходов между ними много. Сразу найти, в какой именно коридор мы нырнули, ну очень сложно! Все ущелья идут с востока на запад – так же, как потоки воды в сезон дождей. С запада они нас и теснят… Если бы я умел летать или лазить по отвесным скалам, я бы выбрал направление на север или на юг. А так… Мы или отступаем на восток, сдерживая их огнем, или пытаемся прорвать сеть и выйти на Эйн-Бокек. Я уж не знаю, с кем наверху они решали вопросы, но то, что местные полицейские не в курсе всех этих интриг, и реакция на мужиков с автоматами у них будет не простая, а очень простая – это, как говорит мой русский друг Беня Борухидершмоер – как два пальца об асфальт…

– Не поняла? – переспросила Арин. – Зачем бить пальцами об асфальт?

– Идиома, – пояснил Валентин.

– Точно, – подтвердил профессор. – У нас половина языка – идиомы. Объяснить нельзя, только запомнить. Особенности менталитета. Ты привыкай, девочка моя, еще не то узнаешь. Мужчины на войне везде одинаковые, только слова звучат по-разному….

Он прислушался.

– Уже ближе…. Ну, что, ребята? Начнем, помолясь? Арин, ты остаешься здесь! Ты у нас снайпер, так что бьешь все, что левее во-о-о-т той скалы. Никого близко не подпускай. Вот это тебе…

Кац положил перед девушкой две гранаты.

– Валентин, ты со мной.

Солнце уже успело разогреть и воздух и скалы. Несмотря на возраст, профессор резво сбежал по тропе и оседлал трофейный квадроцикл, забросив автомат за спину. Мотор внедорожника завелся с полпинка, зарычал, словно выражая недовольство тем, что ему на спину прыгнули двое чужаков.

Проехали они недалеко, буквально пару сотен метров, аккурат до того места, где скалы сошлись, образуя горловину – Валентин с трудом вспомнил, как они протискивались в узкий проход прошедшей ночью. Дядя провел квадроцикл между массивными камнями и затормозил на широкой площадке, засыпанной мелким гравием.

– Годится, – сказал профессор, осмотревшись. – Самое то…. А ну-ка, племянничек, подсоби.

Моторы преследователей уже гремели за ближайшим за поворотом. Времени практически не оставалось.

Не без труда они вкатили внедорожник двумя колесами на крупный валун, так, что машина стала боком, и дядя, выдернув чеку из гранаты, закрепил металлическое яйцо за задним колесом, так чтобы при попытке сдвинуть квадроцикл хоть на сантиметр прижимная планка оказалась свободной.

– Сюрприз, – сказал он, вставая с колена, – а теперь – за мной, бегом!

Они добежали до скал, перекрывающих проход в их ущелье, и заняли позиции с двух сторон, взяв на прицел квадроцикл и открытую площадку перед ним.

– Не старайся попасть в голову, бей в корпус, одиночными, – приказал профессор Кац. – После взрыва стреляй во все, что шевелится, и сразу же бегом к Арин. Как добежишь к месту нашей стоянки, в пещеру не суйся, прячься за валунами слева. Я займу позицию справа. Наша задача не победить, а как можно большее количество народу вывести из строя. Поэтому не играйся в Вильгельма Теля! Пуля в ногу – это, конечно, хуже, чем в голову, но для нас сойдет! Важно сковать их передвижение, а раненый связывает противнику руки лучше, чем мертвый.

Свой первый в жизни бой – вернее, ночной побег в никуда с вершины горы – Шагровский помнил плохо. Он и убитых им парашютистов практически не видел. Просто в какой-то момент он столкнулся с темной массой, которая, гремя, покатилась вниз по камням, а в руках у него вдруг оказался «узи», и на уровне инстинкта пришло понимание, что для того, чтобы выжить, надо стрелять. Палец нажал на спусковой крючок, «узи» задергался, и пламя, вырвавшееся из ствола, озарило силуэты перед ним. Он качнул оружие слева направо, потом справа налево, поливая противников свинцом, увидел вспышки ответных выстрелов, и чужая пуля продрала ему бок, заставив завалиться навзничь. Но путь уже был свободен, и Шагровский побежал вниз, опасаясь, что они с Арин не удержаться на тропе, и полетят кубарем по крутому склону, чтобы разбиться о камни по дороге и….

Но «и» не последовало. Последовало тяжелое, суматошное бегство под палящими лучами здешнего безжалостного солнца. И некогда было думать об убитых, некогда было даже осознать, что он стрелял не на охоте, не в зверя, а в людей. Да, они были врагами априори, какие уж тут нужны доказательства? Но…. Потом бойня в ущелье, где все решило уже не везение, а отчаянная храбрость и меткость этой странной девушки да своевременное появление дяди, внезапно сменившего личину пожилого профессора археологии на образ израильского Борна. И снова некогда было думать, что спущенный именно им валун расплющил одного из преследователей в блин. Только сейчас, на третьи сутки этого странного приключения, приключения, которое в любой момент могло закончиться смертью каждого из них, лежа на горячих камнях с трофейным автоматом в руках, Валентин с удивительной ясностью представил себе, что вот прямо сейчас, через несколько минут, начнет убивать ОСОЗНАННО. Не в панике во время бегства, а хладнокровно выцелив жертву. Ухватить автомат поудобнее, попытаться совместить мушку с целиком (это не знакомый со школы «калаш», а новомодная игрушка, вся, нахрен, интегрированная, так что сразу не поймешь, с какой стороны у нее подобие приклада, а с какой ствол!), навести на корпус противника и короткой очередью послать пули в цель.

Шагровский сглотнул. Рокот моторов бил по ушам, мощные машины были в нескольких десятках метров…. Некогда, некогда думать! Вот и профессор приник к прикладу, готовый открыть огонь. Ему хорошо, ему не впервой…. Шагровского прошиб холодный пот, и он понял, что никогда в жизни еще так не боялся. Даже тогда, когда ночью то ли бежал, то ли катился с Мецады кубарем, или когда прыгал на поднимавшего автомат ликвидатора прошедшей ночью. Он боялся так, что под враждебным, как ХАМАСовский боевик, пустынным солнцем, способным высушить тело досуха за считанные часы, ему стало холодно, и сгоревшая кожа на шее вдруг покрылась мурашками. Мурашки побежали по спине, юркнули под мышки и между ягодиц, заставив анус сжаться до боли, и мочевой пузырь Шагровского, удачно опустошенный с утра, вдруг начал стремительно наполняться мочой, адреналином и страхом.

А еще через секунду в ущелье въехал первый квадроцикл, и страх разлетелся на части разбитым зеркалом. Валентин едва не нажал триггер, но вовремя вспомнил приказ дяди и уже скрюченный усилием палец все-таки не дожал курок до конца.

Первым шел большой внедорожник, черный, с красными узорами на корпусе, и массивные пружины подвески тяжело сжимались, когда колеса переваливали через камни. В седле сидел одетый в пустынный «хаки» человек в шлеме, бронежилете со спецназовским «H&K»[8] на груди. Увидев «броник» Рувим выругался про себя: стрелять в корпус обычными пулями мелкого калибра, когда на противнике жилет такой степени защиты, равносильно попыткам защекотать врага до смерти! А он-то приказал племяннику бить именно в туловище!

Водитель в шлеме явно был разведчиком, другие ликвидаторы в ущелье пока не сунулись – остались под прикрытием скал, и профессор Кац отметил про себя, что это разумная осторожность. Он и сам бы поступил похож им образом – зачем рисковать, особенно после того, они нашли то, что осталось лежать в нескольких километрах отсюда. В том, что вторая группа ликвидаторов нашла тела товарищей, можно было не сомневаться.

Увидев полуопрокинутый квадроцикл стоящий в каком-то десятке метров от проезда, человек в хаки затормозил машину, но не резко, а просто сбросив газ при выжатом сцеплении, готовый бросить вездеход в сторону при первых же признаках опасности. Притаившийся в густой тени Рувим держал его на прицеле, усиленно кося вторым глазом в сторону племянника. Повлиять на события профессор уже не мог, оставалось надеяться, что Валентин не сорвется раньше времени и сообразит, что стрелять надо по конечностям или в голову. Хотя, тут надо умудриться еще и попасть хоть во что-то, а попадет ли по движущейся мишени человек без военного опыта и из непривычного оружия, можно было только предполагать и то с изрядной долей оптимизма.

Звук работающего движка глушил голоса – человек в хаки сказал что-то в уоки-токи и, скорее всего, ему ответили. Он закрутил головой, безглазое забрало из зеркального стекла отразило солнечные лучи. Зайчики запрыгали по камням и Шагровский с Кацом вжались в камни, словно под градом пуль. Но, к счастью, ликвидатор ничего не заметил.

Двигатель вездехода умолк на полутакте – словно громадному клекочущему индюку скрутили шею. Моторы остальных квадроциклов продолжали монотонно бубнить за скалами.

Ну же, мысленно торопил противника Кац, ну же! Давай, зови остальных! Граната, взорвавшаяся в толпе – об этом можно только мечтать!

Но планы профессора явно не учитывали опыта противостоящих им вояк. Шарить по небольшому ущелью в одиночку не входило в первоочередные намерения человека в хаки, но и подставлять под выстрелы весь отряд никто не хотел. Из-за валунов выехала вторая четырехколесная машина с наездником – тот же бронежилет, шлем, только автомат был другой – винтовка М-16. Рувим невольно облизнул губы. Вот от такой пушки жилет не спасает!

Пока первый водитель не торопясь шел к заминированному квадроциклу, второй держал местность под прицелом, усиленно водя стволом по сторонам. Профессор замер в напряжении, наведя прицел на зеркальное забрало стрелка. Для точного выстрела расстояние было вполне – чуть больше двадцатипятиметровой дистанции обычного стрелкового тира. До заминированного наспех квадроцикла оставалось пять шагов… три… два… Граната ждала своего часа, зажатая между небольшим камнем и колесом, а сама машина находилась в шатком равновесии – любая попытка повернуть руль или сдвинуть вездеход с места освобождала осколочный сюрприз. Только бы второй паскудник подошел чуть ближе! Хотя бы на пару метров ближе, чтобы наверняка достало!

Но второй водитель никуда подходить не собирался. Зато первый, обнаружив окровавленный кусок ткани, который Кац оставил как приманку под задним колесом, опустился на колено и ….

Вездеход качнулся, но остался на месте.

Профессор, не сводя ствола со стрелка, покрутил затекшей от напряжения шеей и почувствовал, как потную ладонь сводит судорога. Он едва не потянул за курок. Это было бы самым худшим решением, так как тот, второй, сейчас был в секторе обстрела Шагровского, а гарантировать эффективную стрельбу малоопытного племянника, автомат которого смотрел между лопаток невольного минера, Рувим при всем желании не мог.

Человек в хаки снова качнул квадроцикл, и Рувим скорее ощутил, чем услышал, как отскочила прижимная планка.

«Вот, черт, – подумал он, выбирая слабину спуска, – сколько же горит запал у этой…»

Шагровский увидел, как яйцо гранаты выкатилось из-под шасси правее ликвидатора, проследил поворот его головы….

Только в кино от взрыва гранаты люди летят, как с батута и крутят сальто в воздухе. В жизни все выглядит гораздо менее красочно, можно сказать – прозаично. Хлопок! Взрывная волна вместе с сотнями осколков хлестнула по квадроциклу и по не успевшему понять, что происходит человеку.

Пробивной силы кусков стальной оболочки не хватило, чтобы проникнуть сквозь керамическую начинку бронежилета, но оказалось вполне достаточно, чтобы прошить забрало, пластик шлема и нашпиговать железом незащищенные ноги и пах ликвидатора. Конечно, взрывная волна подняла человека в хаки и отшвырнула прочь, но не высоко и не далеко: на какие-нибудь полметра.

Со стороны это выглядело, как неуклюжее падение на спину, только упавший был мертв еще до того, как шлем ударился о валуны. Тело убитого защитило от взрыва его осторожного напарника, и во второго ликвидатора попало всего два мелких осколка, не способных нанести хоть сколько-нибудь значительный вред. А вот пуля, выпущенная профессором археологии, несмотря на небольшой калибр, непоправимый вред организму второго стрелка нанесла – просверлила в его голове дыру, расплющилась и вылетела через затылок, вынеся с собой кусок шлема и значительную часть мозга.

Шагровский выстрелить не успел, но зачем-то встал в полный рост, прижимая к плечу автомат.

– Отходим! – скомандовал Кац негромко, и тут же продублировал команду действием, на бегу ухватив племянника под локоть.

Сто метров – небольшое расстояние, но от усталости после двух дней погони и с дыркой от пули в заднице оно показалось профессору марафонской дистанцией. Уже ныряя на заранее присмотренные позиции, Рувим услышал, как по камням за их спиной зацокали гранаты – группа, оставшаяся за пределами ущелья, начала артподготовку подручными средствами.

Захлопали взрывы. На таком расстоянии осколков можно было не опасаться, но Кац на всякий пожарный прижал голову племянника к земле и прошипел:

– Ниже глобус держи, ниже!

Шагровский посмотрел на родственника безумными глазами, но кивнул: мол, все понял, не волнуйся.

Волноваться было от чего.

Боеприпасов у противника оказалось вдосталь, и на месте недавнего столкновения разорвались с десяток гранат подряд. Несколько из них рванули прямо рядом с неподвижными телами мертвых ликвидаторов, калеча бездыханные трупы еще больше. Осколки исхлестали и квадроциклы – запах вытекающего бензина, смешанный с вонью взрывчатки, был слышен даже на солидном расстоянии.

Дым и пыль рассеялись, и почти сразу загорелся красный светодиод на трофейном уоки-токи, который молчал с ночи – тогда пропавший передатчик предусмотрительно выключили из общей сети.

Валентин и Кац переглянулись.

Рация снова зажужжала, огонек замигал.

– С нами хотят поговорить, – сказал профессор, осклабившись. – Кажется, они восприняли нас серьезно, племянничек! Слушаю, – произнес он в микрофон, не сводя глаз и ствола с прохода между скалами.

– Здравствуйте, профессор!

Голос был тот же, что слышался из динамика в предрассветные часы. Тогда говоривший представился, как Вотчер – трудно было не вспомнить тембр и интонации. Даже уверенности в голосе не убавилось, хотя любой командир, потерявший уже семерых из двенадцати подчиненных, должен был чувствовать себя не совсем уютно.

– Здравствуй, Вальтер, – сказал Кац в ответ, стараясь, чтобы в голосе не была слышна отдышка. Все-таки возраст давал о себе знать, удержать дыхание после стометрового спурта на жаре Рувим уже не мог. – Ты, наверное, рад меня слышать?

Некоторое время рация шипела вхолостую – с той стороны переваривали информацию, размышляли, как себя вести.

– Конечно рад, профессор! – отозвался наконец голос Вотчера. – Хоть знаю я вас недолго, но такое знакомство со столь известным человеком всегда приятно. Заранее сожалею, что будет оно недолгим….

– Мне тоже жаль, – поддержал насмешливый тон собеседника дядя, и легкая ирония, слышавшаяся в его голосе, настолько контрастировала с напряженным выражением вспотевшего лица, что Шагровский в очередной раз подивился тому, как владеет собой этот близкий ему, но совершенно незнакомый человек. – Но что поделаешь? Я понимаю, что в итоге один из нас должен будет уступить позицию другому…. Кстати, Вальтер, хочу вас спросить: что же вы так жестоко обращаетесь с телами погибших товарищей? Просто страшно смотреть….

Вальтер хмыкнул.

– Странный вопрос. Я полагал, что мы оба прагматики. Они же мертвы, не так ли? А мне нужно достать вас…. Что поделать, профессор Кац? Чисто деловой подход.

– Смотри за верхушками скал, Валек, – произнес дядя негромко, отпустив клавишу передатчика уоки-токи. – Если что – стреляй. Он заговаривает нам зубы….

– Не хотите ли послушать мои предложения? – спросил немец тем же дружелюбным тоном. – Ведь нельзя вечно тянуть партию? Ясно, что ваша позиция проигрышна…

– Будете предлагать сдаться?

– Буду.

– Не тратьте время, Вотчер.

– Вы же понимаете, что ваше поражение – вопрос нескольких часов.

– Спешите? – спросил Рувим. – Конечно же, спешите…. Вы, наверное, и два дня назад думали, что справитесь за несколько часов? И как? Получилось?

– Практически – да.

– Не думаю. Практически у вас получилось убить безоружных ребят из моей экспедиции. И больше ничего.

– Странно, – Вальтер превосходно владел собой. Интонации его оставались неизменны, разве что в плавной английской речи вдруг проявился небольшой немецкий акцент. – Это у меня ничего не получилось? Вы, господин Кац, отрезаны от людных мест. С вами ваш племянник, к которому у меня теперь свой личный счет, и ваша ассистентка. Я видел использованные шприцы, ватные тампоны с кровью, значит, кто-то из вас ранен. Вам временно повезло, не более того. Но везение потому и называют везением, что оно заканчивается. А после него наступает суровая реальность. И эта реальность такова: через час, два или три я вас достану. Вы убили моих людей, но не всех, Кац, далеко не всех. Вы и не понимаете, какие силы за вас взялись. У мертвой селедки в бочке с солью шансов выжить больше, чем у вас…

– И поэтому я должен сдаться? – спросил Рувим.

– Я не могу предложить вам жизнь, – сказал Вотчер. – У меня нет на это права. Звучит банально, но ничего личного, профессор. Есть приказ. Он будет выполнен. Но я могу предложить мгновенную смерть. Если же мне придется за вами побегать, смерть будет очень нехорошей….

Шагровский увидел шевеление на скале, закрывавшей ущелье слева. Она была значительно ниже той, что справа. Он бы и сам выбрал для подъема именно ее. Валентин располагался в густой, почти непроницаемой тени отбрасываемой крупным валуном, и рассмотреть его можно было только через мощную оптику, и то, если знать, хоть приблизительно, местоположение.

Разогретый пластик приклада коснулся щеки – Шагровский взял замеченное шевеление на прицел, еще не решив, будет ли стрелять.

– Я вот все думаю, – дядя уловил движение Валентина и медленно кивнул головой. – Сколько времени у тебя еще осталось, Вальтер? Ну, не могут здешние власти долго ничего не предпринимать в такой ситуации – с кем бы твои хозяева не договорились. День, два, от силы три – и все. Это уже предел лояльности – потом тут начнутся такие пляски с бубнами, что я бы даже врагу не посоветовал дожидаться их результата. Это моя страна, моя армия. Пока они молчат по приказу, поверь, молчат с недоумением, но потом…. Особенно, когда узнают за кем ты бегаешь, а мое имя в войсках знают очень хорошо! Да у Бен-Ладена в центре Иерусалима будет больше шансов выжить, чем у тебя, в какую бы щель ты не забился. Тебя даже не разорвут, тебя разнесут на молекулы….

Рувим взглянул на часы.

– Так что, Вальтер, спасибо за предложение, но мы еще побегаем. Все по-честному – успеешь ты, повезло. Не сумеешь – не обессудь. Странно, что ты не пообещал нам жизни за рукопись. Ведь мог пообещать….

– Ты бы поверил? – спросил Вотчер.

– Конечно же – нет…

Теперь Шагровский был уверен, что уловил движение. Наверху скалы, прячась за невысоким гребнем из красного здешнего камня, крался человек. Задержав дыхание, как когда-то учил его проводник-якут в Хабаровском крае, Валентин совместил целик, мушку и силуэт, а потом плавно потянул за спуск.

Раз-два-три!

Автомат, поставленный на стрельбу короткими очередями, дернулся в руках, выплюнув три пули подряд. Отдача была невелика, Шагровский легко вернул ствол на исходную прямую прицеливания и снова нажал на триггер.

Раз-два-три!

Расстояние для прицельного огня из короткоствольного оружия было почти предельным: сто шагов – это та дистанция, на которой автомат, спроектированный для ближнего боя становится неэффективным, пригодным только для стрельбы по площадям. Но внешность трофейного бельгийского чуда, случайно попавшего в руки Шагровского этой ночью, была обманчива.

Походивший на фантастический бластер из дешевого телесериала пистолет-пулемет, был создан как оружие, способное поражать противника в бронежилете на расстоянии двух сотен метров, изготовлен на заводе фирмы FM Herstal неподалеку от Брюгге, куплен полицией Саудовской Аравии шесть лет назад для экипировки отряда специального назначения, и благополучно передан подразделению под командованием Вальтера перед самым началом операции.

Высокоскоростные пули прошили сухой воздух пустыни, как по линейке – отклонившись на несколько миллиметров от заданной траектории. Четыре из шести прошли мимо, но одна из пуль первой очереди ударила в камень и бросила мелкую крошку в лицо поднявшемуся на скалу стрелку.

Осколок гранита рассек ликвидатору бровь, тот выругался, зажимая рану рукой, склонил голову, и последняя, шестая пуля попала ему в плечо – между шеей и ключицей, в самый край жилета. Заостренный стальной наконечник прошил кевлар, словно нейлоновую ночную рубашку. Потеряв только часть своей сумасшедшей скорости, убойный снаряд прошил тела стрелка сверху донизу, и уже на излете застрял в позвоночнике.

Слово «fuck» было последним, которое произнес при жизни двадцатисемилетний уроженец ЮАР, а с такими словами, как известно, в рай не пускают.

Ни профессор, ни Валентин не были уверены в попадании – просто шевеление на вершине скалы прекратилось.

– В кого стреляешь? – спросил Вальтер насмешливо.

– Вот уж не знал, что у тебя в команде есть скалолазы…. Не бережешь ты людей, Вотчер, не бережешь…. Так скоро один останешься.

– Вотчер я для коллег, – поправил дядю невидимый собеседник. – Для тебя я Вальтер, раз уж ты решил, что знаешь, как меня называть. Не путай. О моей команде не волнуйся. Каждый из них знает, на что и за что идет. И людей у нас больше, чем ты можешь предположить.

– Он тянет время, – сказал Шагровский одними губами. – Он хочет, чтобы мы оставались здесь. Ждет чего-то….

Кац кивнул.

– Лучше бы ты нанял настоящих профи, – произнес он в микрофон рации, – а не брал тех, кто подешевле. Ты потерял двоих в ночь нападения на мою экспедицию, еще четверых мы прикончили вчера в пустыне. Трупы еще двоих я с удовольствием разглядываю сейчас без бинокля, а еще один твой профессионал, тот который вообразил себя скалолазом, начал вялиться на солнышке минуту назад. Итого – восемь ноль в нашу пользу. Тех, кого ты убил из-за угла, я тебе не зачитываю! Хорошая арифметика, как ты полагаешь? Нравится? Вас же всегда двенадцать, Вальтер? И ты – тринадцатый? Символично…. Тринадцать – чертова дюжина. За пределами добра и зла. Но тринадцать минус восемь будет пять. Всего пять. Мне кажется, ты ошибся с выбором объекта. И с профессией тоже. Тебе, Вальтер, надо было бы быть парикмахером….

– Почему парикмахером? – спросил немец, и в его интонации наряду с удивлением уже сквозило нешуточное раздражение, чтобы не сказать злость.

Валентин понял, что дядюшка старается выбить противника из колеи, вынудить на слова и действия, которые были бы невозможны в трезвом уме и рассудке. И задумка могла оказаться успешной.

– Потому что только будучи парикмахером, ты сможешь кому-нибудь безнаказанно перерезать горло. По другому ты просто не умеешь! Ты просто еще не сталкивался с настоящим противником – потому до сих пор жив. Вы – банда дилетантов, способная только расстреливать безоружных….

Профессор взмахнул автоматом, приказывая Шагровскому начать отход и сам с неожиданной ловкостью выскользнул из своего тесного убежища между валунами, продолжая говорить в микрофон уоки-токи:

– Ты, наверное, считаешь себя военным, элитой, а на деле – ты простое пушечное мясо, не способное справится со стариком и двумя любителями. Да в моем дерьме больше мужества и профессионализма, чем в тебе и твоем сброде….

Он таки довел Вальтера до бешенства.

Валентин с дядей едва успели шагнуть за скалу, как по камням хлестнуло свинцовой плетью. Откуда стреляли, было не рассмотреть – да они и не смотрели: уже неслись во весь дух к своей пещере, под прикрытие автомата Арин. Та, завидев своих, выскочила на каменный карниз, неловко поддерживая оружие за ствол раненой рукой.