Вытрезвитель

«Ну что ж, выхода нет», – глаза Светланы сверкнули из-под темноты обернутого вокруг шеи шарфа и надвинутого на лоб капюшона. В ее словах была ирония, и суеверная мысль мелькнула: «Ведьма! Она и вьюгу наколдовала!»

Отступать было поздно.

Развели варенье водой, и пили морс при свечах.

«Выпить у тебя есть?» Тогда именно так и говорили, не «Вино у тебя есть?», а именно «Выпить», потому как популярнее спирта в нашем городе в тот год напитка не было.

Первый раз по-настоящему я напьюсь только спустя полгода, а в ту ночь меня качало и без алкоголя, в такт пламени свечи, которое танцевало, когда мы перемещались в комнату посмотреть мои рисунки, плясало от перекладываемых листов, трепетало от дыхания. Наши лица невольно сближались, чтобы лучше было видно, чтобы слышен был тот шепот, на который мы перешли.

Не помню поцелуя. Да он и не был первым в моей жизни. Зато помню, как коснулся губами груди. И удивился – вокруг соска росли волосы. Я замер. А Светлана засмеялась: «Ну, смелей». Снизу шел отчетливый запах испорченной рыбы. Неужели так пахнут все девушки? Меня туда не влекло, я не хотел. То есть хотел, но не туда. Я так хотел кого-то, но чтобы пахло вкусно, чтобы не встречались жестки волосы, а ноги не царапали щетиной… А сам-то ты кто? Успевал вести внутренний диалог я. Лицо в прыщах, а мозг отравлен беспрестанным желанием. Но что это за желание, если в натуральном виде оно не проявлялось? Я упал рядом.

Дребезжало стекло, порывы ветра кричали как стаи чаек, поскрипывала кровать. Её рука схватила мой ненавидимый мною отросток, и я почувствовал агрессивную нежность женских пальцев. Тянем-потянем вытянуть не можем…

И тут я подумал: «Это же мой первый раз» И в сознании поплыли обрывки ночных поллюций, калейдоскоп фрагментов женских тел, скульптур, картин, фотографий, фильмов, воспоминаний. «Она ввела меня в себя. Ого, выраженьице!» – последняя мысль. И я поплыл, теряя сознание.

Светлана стояла надо мной со стаканом воды. Я видел силуэт ее тела и вот это было прекрасно. Глоток, и снова рыбий запах. Тени и блики проплывали по стене. Подводное царство. А Светлана – утопленница. Она давно утонула, и вот сейчас вышла, чтобы и меня утопить. И все повторилось. Поцелуи, руки. И я соскользнул в прорубь снова. Но там была не ледяная вода, а горячее масло. Я чувствовал себя бутоном, готовым раскрыться. Обман, это мой облитиратуренный мозг думал, что я бутон. А тело чувствовало, что его прямо сейчас стошнит, только рвота пойдет не через рот, а через место, посредством которого я обычно мочился. Там, ниже живота меня стошнило. Я убедился, что прав, после слов моей первой любовницы: «Ай, ай, ай, какой несдержанный мальчик! Теперь придется идти подмываться. Нехорошего мальчика придется вымывать из себя». Да уж, настолько я плох, что недостоин быть в ком-то. Я лежал неподвижно, тело немело и холодело. Не хотелось даже накрыть себя одеялом.

Потом была еще одна попытка. Я продержался дольше, но все время думал: «Теперь мы поженимся, и мне всю жизнь придется целовать эту волосатую грудь, а постель будет пахнуть трюмом рыболовного траулера».

Однако я уже понял, что ничего не умею. А мой учитель хихикал – все еще впереди! Она была довольна, говорила, ей достались сливки. Рассказала про свой первый раз. В 12 лет ее изнасиловал родной дядя на чердаке. Зажимал ей рот, и сказал, что если проболтается, убьет. А потом у нее появился Олег. Сильный, смелый. Она заявила дяде, что если еще раз он заставит ее идти на чердак, то она расскажет Олегу. И дядя отступился. С Олегом она вытворяла такое, «о чем ты даже мечтать не смеешь», говорила Светлана. Если бы она меня любила, то сделала бы так, что я бы сошел с ума от нее, получил бы неземное наслаждение. Но она не может, такие ласки от нее получит только Олег.

«Тогда зачем же ты со мной?»

«Олег в армии. Ему еще год служить. Но он уже разбудил во мне женщину. Жить без этого дела невыносимо. А ты – чистый мальчик, ты трепаться не станешь. Зато я останусь у тебя первой. Это навсегда, запомни». Стало грустно оттого, что я чего-то никогда не узнаю в постели, но одновременно возникло и облегчение «Этот роман не навсегда».

«Мы должны быть осторожны. Если мой брат узнает, он тебя убьет. Они с Олегом друзья. Мой брат поклялся беречь меня, пока Олег в армии».

Может быть, у меня все получилось бы как надо, если бы Светлана была терпеливой и ласковой. Я думал, что после первой ночи она больше не придёт, слишком разочарованна.

Но она приходила почти каждый день, после работы. Мама деликатно шла в гости. А Светлана раздевала меня.

«Маленький стесняется? Нечего стеснятся. Я же вижу тебя насквозь. Ты же хочешь снова в мою дырочку? Сучёнок ты, маленький, вижу, хочешь. Не жмись, тварь. Ну-ка убери руки. Стой, смирно. Светочка-конфеточка тебя разденет». Она вталкивала меня в себя, ведь моя гиперсексуальность не проходила, белая рвота моего члена не приносила мне облегчения. Давай, мальчик, глубже пронзи мне, насади меня, проколи насквозь… Быстрее!.. Медленнее!..» Я терялся, все путал, делал невпопад. «Ах ты, сучонок, опять в меня кончил! Опять придется всякую дрянь глотать». Я чувствовал себя виноватым, грязным. Снег, выпавший в первую ночь перестал быть белым, копоть котельных покрыла его. Каждый раз я надеялся, что она больше не придет.

Но она приходила. Если не было секса, она рассказывала про Олега. В ее историях он все время совершал героические поступки: отбивал ее у местного авторитета, крал на несколько часов машины, чтобы покатать Свету, отрывал зубами голову курице, чтобы повеселить местную шпану, пьяную уносил ее на плече с гулянки, и так трахал, что «сердце поднималось к горлу, а ноги несходились неделями». «Кулак у него вот такой, четыре моих, а он брал и в меня его полностью вталкивал, представляешь? А потом на этом кулаке поднимал над собой. И как гирю поднимал, опускал…»

Она рассказывала, как ездила к Олегу в армию в Подмосковье. Три с половиной тысячи километров автостопом в один конец. Как на обратной дороге у нее где-то на Волге закончились деньги и ей пришлось работать. «А кем, тебе знать не нужно».

Я решил обрил голову. Так я, наивный, хотел ее отпугнуть. Непривычные ощущения. Будто я в какой-то клетке гладкой, а череп это что-то инородное, чужое. А я маленький, сижу внутри, и очень хочется из кости вылезти, холодок такой вдоль позвоночника пробегает: «Так в этой тюрьме и помру. Жалко себя до слез». Не успел я кровоподтеки от порезов смыть, звонок в дверь. Она. Долго пытала меня: зачем я это сделал. Я сказал, что не хочу, чтобы она со мной встречалась: любовник я никакой, а она должна быть верна своему Олегу.

И вдруг она расплакалась. «Ты меня не любишь? Я тебе надоела? Я ради тебя верность своему парню нарушила, каждый день рискую, что меня брат прибьет, а ты?» Я опять чувствовал себя виноватым, теперь еще и за то, что не оценил преподнесенного мне дара.

Я оправдывался и утешал.

«Ты обещал меня нарисовать».

«Нужно время, а у нас его нет…»

«В субботу поедем на пасеку».

«Поедем» – сильно сказано для пешей загородной прогулки. Это сейчас у людей «Бураны» и прочие снегоходы, а раньше тройки и верные иноходцы. В те же дни громыхал жестяной автобус полчаса до окраины. А потом мы часа четыре шли пешком. И слово «шли» тоже не совсем подходит, ползли по сугробам. Закончились лыжные трассы урочища Еланда и мы буквально поплыли по снегу, то по пояс, то по грудь. Ломали корку наста, взбираясь на взгорки. Сыпалась ледяная серая крошка. А внизу снег был рыхлый, белый. Небо загустело плотной синевой. Взошла луна. Какой волшебный горшок наварил столько манной каши? Деревья в ложбинах казались притаившимися людьми.

Я устал, вспотел, ноги были мокрыми. Я проклинал эту «поездку», себя самого, Свету и всех женщин, природу, подарившую мне адские желания и наделившую, одновременно, стыдом, разумом и моралью. Зачем? Сколько бреду я по этой бриллиантовой пустыне? Космические холмы покрытые снегом, по которому можно плыть. И других людей, наверное, не осталось, а мы, последние, обречены совокупляться и продолжать свой род. Я молчал и с остервенением шел вперед. Когда я оглядывался, Светлана улыбалась. Кроличья шапка-ушанка, ватник, толстые спортивные штаны, одетые поверх валенок, все это ей шло. Она казалась совершенно неуставшей, подскочила ко мне, повалила снег.

Мы боролись, брызгались ледяной крошкой. Целовались, повалились в снег, закапывали друг друга в сугробы. Я чувствовал себя счастливым. Я увидел хохочущую девчонку, открытую, радующуюся моей усталости, угрюмости, миру в желтом свете, колючему насту, запахам талой воды, моим губам. Ощущал это пылающими щеками, мокрой одеждой, холодом за шиворотом, горячим дыханием прерывистым и глубоким, как снег.

Дальше дорога шла веселей, вернее бездорожье. Мы скатывались в овражки, врывались в кусты ломая тонкие ветви, казалось, без цели, без времени. От луны было очень светло.

Показалась пасека. Несколько строений, точно придавленных к земле снегом, ни следов, ни огней. Ульи сравнялись с сугробами. В потайном месте нашли ключ. Ворвались в помещение с маленькими окошками. Затеплилась керосиновая лампа. Стол, самодельные стулья, двухъярусные нары, крохотные окошки, железная печка. Ломом раздолбив обледеневшую поленницу, я занес дрова в дом, запахло сосновой сыростью. Расщеплял дрова топором прямо в доме. Печка радостно затрещала. Светлана накрывала на стол. Я чувствовал себя настоящим мужчиной. Представлял, что Света моя жена. И эта мысль уже не виделась такой уж дикой. Мы развесили мокрую одежду, расставили обувь возле печки. Сели за скромный стол. Хлеб, лук, сыр. Чай решили заварить прямо в зеленом железном чайнике. С этого напитка и решили начать трапезу. Обжигаясь, я сделал несколько глотков и выплеснул все на пол. Во рту был совершенно непривычный вкус. Всё, что угодно, но это – не чай!

А Света уже упала грудью на стол от хохота. В полутьме кубик индийского чая совершенно неотличим от брикета махорки. Чая в избушке вообще не было. Тогда мы оделись, и Светлана повела меня в ложок к роднику.

Незамерзающий ключ окружен совершенно космическими наплывами льда, ветви низких ив обледенели, кое-где срослись затвердевшей водой в прозрачные пластины, а в глубокой чаше источника стояла фляга, наполненная морсом из клюквы.

Ягоды плотные, как соски Светланы, кислое холодное питьё, жар и треск печи, полутьма. Запах сырого белья, меда, пота, махорки и женщины. Мы ложимся на тулупы, матрасы, разбросанные на полатях, и разговариваем. Рука находит мех межножия, но я не могу даже коснуться ее лона. Для меня это немыслимо, невозможно. И снова она снимает с меня штаны, выпускает наружу все мои помыслы и вталкивает меня в себя. Неужели так натопили, я мокрый, меня стягивает, сдерживает одежда. Я снова иду на штурм, не понимая, что эта крепость требует не натиска и бури, а ритма и чувства. Светлана смеется подо мной, ей весело. Ну, научи же меня, научи, как сделать тебя счастливой? Почему ты не хочешь мне помочь, почему бросила меня одного наедине с собой? Мне и хорошо и плохо. Мне – животному – хорошо, но то, что я чувствую себя животным, мне, человеку, мне книжнику, ботанику, плохо. Ах, как неприятно быть отстающим. Но как приятно быть и быть в женщине, с женщиной. Я чувствовал это во второй раз в жизни, но было, как в первый. Еще одно открытие: секс не запоминается во всем богатстве, во время – не до этого, после – всё блекнет.

«Я плохой любовник?»

«Конечно, но ты хороший мальчик».

О, время, без сотовых телефонов, без спутниковых антенн, без «Буранов» и джипов, без точки G и Интернета! Познал ли я женщину? Нет, я почувствовал, но не познал. Я подумал, что познать женщину, значит уметь жестом, словом, прикосновением сделать ее счастливой. Я же не мог сделать ее счастливой, а только стыдился собственной радости – я стал мужчиной. Впрочем, неужели это и делает мужчину – мужчиной?

Зато мне хватало десяти минут, чтобы восстановить силы и снова идти в бой. В голове всплывали картины: Света-подросток, я – ее дядя, я насилую ее на чердаке, антураж вокруг был вполне подходящий. Я зажимаю ей рот и мучаю до бесчувствия. Становилось сладко и страшно. Неужели я такой, как Светин дядя? Попадись мне в руки вожделенное беззащитное существо, неужели я откажусь от того, чтобы им обладать, чтобы обезволить его, убить, унизить, запереть, неужели мне хватит воли подавить свои желания? Где тот мальчик-рыцарь, воспитанный положительными примерами. И еще более кощунственная мысль: и писатели, и государственные мужи, и отцы, и матери, все этим занимались. Что же они чувствовали, неужели только вожделение, вину, отвращение и страх, что каждый из нас – животное? Нет, наверное, я один такая ненормальная ворона.

«Ты – чудо».

«А ты – ласка».

Показалось, или это правда она сказала. «Солнышко мое».

«Скажи, мы ведь всегда будем хотя бы друзьями?»

«Друзьями? А ты знаешь, какие бывают друзья?»

И Светлана рассказала. Она шла поздно вечером по дороге от города до Поселка. Автобусы уже не ходили, вот и пришлось на своих двоих добираться домой. С одной стороны высокая крутая скала, с другой не менее крутой спуск к реке. Остановилась машина «Девушка, покатаемся?» Света была не в настроении. Она отшутилась и пошла дальше. Из машины вышли двое. Один схватил сзади за талию, другой нанес удар кулаком в челюсть. Челюсть сломалась, Света не могла больше рта раскрыть. Но она боднула державшего сзади головой, разбив ему нос, а того, что впереди, толкнула двумя ногами. Сзади хватка ослабла и Светлана прыгнула вниз, к реке. Скатилась кубарем, побрела по воде. От удара и волнения заложило уши. Шумела река, голова кружилась, челюсть болела нестерпимо. Добрела до противоположного берега. Частный сектор. Куда теперь? Вспомнила, что рядом живет друг. Мало что друг Светы – большой друг ее парня. Добрела до его дома, постучалась в окно. Зажегся свет. Парень вышел на крыльцо. Еле смогла ему объяснить, что произошло. Друг дал ей сухие вещи, пообещал сходить к соседям, позвонить и вызвать скорую. Родителей друга, кстати, не было дома. Светлана стягивала с себя мокрое белье, а друг стоял рядом и смотрел. Ей, в таком состоянии, как-то было все равно. А ему, видимо, нет, он вдруг подошел и стал гладить Светлану по голове. Девушка приникла к другу. А друг вдруг стал снимать с нее только что надетую рубашку, взял груди и стал их больно мять. Она попыталась оттолкнуть друга. Пыталась закричать, но такая боль пронзила, что стала терять сознание, обмякла. А друг подхватил, взял на руки и понес на диван. Он шептал ей нежные слова вперемешку с ругательствами, угрозы с утешением, а она думала только об одном, чтобы во время телодвижений голова была в таком положении, чтобы не слишком было больно. А потом, конечно, всё как положено, скорая помощь, больница, скобы, уколы, соки и пюре через трубочку. И даже друг приходил с соками, ничего – взяла, надо же как-то жить и чтобы твой парень ничего не узнал.

«Ты хочешь быть другом?»

«Нет, не хочу, лучше уж быть сволочью»

«Ну, так будь. Раздень меня. Возьми голую и вынеси на мороз. Брось в снег»

«Не могу, ты замерзнешь»

«Я так хочу. Я такая грязная, я хочу быть чистой. Я хочу искупаться в снегу»

Я раздел ее, поднял на руки и понес к двери. Возле входа пришлось поставить Свету на пол, чтобы открыть дверь. Ночь была не такой уж морозной. Луна по-прежнему заливала окрестности, но уже пробиваясь сквозь ветви леска. Я осторожно положил Светлану в сугроб. Пятки жгло холодом. А Светлана даже не попыталась встать. Я медленно отступал к двери. А Света стала кататься по снегу и выть. Она загребала пригоршнями снег к себе, она кричала и билась, потом вскочила и побежала ко мне, я забежал в дом и закрылся. Она стала колотить в дверь. И тут я понял, что боюсь ее, и хочу ее и могу ее убить, и все это одновременно.

«Пусти, миленький, я сделаю, что ты хочешь… Открой, сволочь, открой, гад!»

Я открыл. Она вошла дрожа. Я накинул на нее теплые вещи, повел к печи. Хотел приобнять, но она сбросила мою руку с плеча. И именно в этот момент во мне такая пронзительная жалость скрутила все желания и мысли. Жалость, так похожая на любовь. И тут я понял, что я сильнее. Пусть плохой любовник, младше, не красавиц и ни в какое сравнение не иду с её избранником, но я сильнее, потому что мужчина, потому что быть мужчиной это отвечать и за себя и за женщину. И вообще за всех. За тех, кого любишь. За тех, кого надо любить, а ты не можешь. Быть мужчиной – это просто значит – перестать думать о себе, это перстать ставить свои проблемы в центр мироздания.

Приключения Мухина

Надо ли поддаваться соблазнам? Собственно этот вопрос можно сформулировать и шире: как надо жить? Стоит ли всё время следовать здравому смыслу, вариативным нормам морали, либо избирать всегда свой путь, который во многом путь инстинкта и сиюминутных желаний?

Выбирал ли я, Антон Мухин, себе такую простецкую судьбу, такую очень незатейливую фамилию, и такой маленький городок, чтобы родится в нём, жить и умереть? Естественно, я выбрал бы судьбу более высокую, счастливую, взял бы псевдоним Сергей, допустим, Решетнев, и жил бы в столице.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.