Держи это в тайне

«Ты знаешь, «Ветер в ивах» – является еще одной причиной, почему я сейчас здесь, мне так кажется. Хотя это, в основном, из-за Джека. Я ненавидел эту книгу. До сих пор ненавижу. Сколько мне было, когда я впервые прочитал ее? Восемь? Девять? Неважно. Мне нравились Мышка и Кротик и Барсучёк. Я обожал там эпизод о том, как ласки и горностаи захватили Лягушиный Зал. Это просто лучшее, из того, что я когда-либо читал. Ласки и горностаи были такими крутыми. Круче некуда. Крутизна. Вершина крутизны. Пик крутизны. Очуметь, я бы сказал. Я провел несколько дней, гуляя по Олд-Кент-роуд, создавая в голове, как мне казалось, мое лучшее перевоплощение в ласку. Я представлял себе целую банду из нас, ласок, и то, как мы приходим на стадион посмотреть, как с Канониров набивают чучела. Мы бы отобрали у них Хайбери – теперь это Эмирейтс, конечно. Видите, как все меняется.

Но ты же знаешь, чем это закончилось. Ласок и горностаев выгнали, и Жаба забрала свое родовое гнездо обратно. Это действительно расстроило меня. В моей ранней юности, это меня возмутило. Это меня рассердило. Оно меня разозлило, вывело из себя, привело в бешенство; пока, наконец, я не выучил несколько новых слов – оно ранило мои эстетические чувства. И ранит до сих пор. Жаба-коряба. Жаба-сучка. Таких не показывают в документальных фильмах о природе.

Слова, слова, слова. Истории. Все же, «Ветер в ивах» научила меня не верить таким историям. Меня это по-прежнему раздражает, но теперь я знаю, что это все аллегория. А ласки – это рабочий класс и его поражение неизбежно, потому что Кеннет Грэм был скрытым фашистом, чьи вымышленные рассказы служили для укрепления значимости буржуазии. Или элиты. Выбирай сам, солнышко. Сделай, этот чертов выбор. Вот так, большинство вещей меняется – Хайбери стал Эмирэйтс. А «Ветер в ивах» имеет неизменный дар раздражать меня. Отвращение к отродью порожденное жабой – корябой остается со мной.

Единственное, что было у дяди Джека – это книги. Тысячи книг. Как и в фильме «Зулус» – там кто-то подбегает к Майклу Кейну и говорит:

– Зулусы, сэр.

– Сколько их?

– Тысячи, сэр.

Истории. Слова. Без них не обойтись. Но, на самом деле, если ты хочешь поумнеть, а я почти всегда хочу поумнеть, мой дорогой, – увы, никакой фильм этому не поможет. Это просто слова, приятель.

И, как бы ни парадоксально это звучало, ты, все же, можешь обойтись без книг. Истории бывают разными. Нам всем нужны истории. Истории, среди которых мы живем. Истории, которые мы рассказываем. Истории о нас.

Только дядя Джек не мог бы обойтись без книг, у него их было несчетное количество. А для меня это было еще одной причиной околачиваться все выходные в его квартире.

Кажется, я не могу точно сказать, в какой именно момент Шерлок Холмс уступил место Гамлету, а Доктор Ватсон – Уинстону Смиту, но это случилось где-то там, в квартире вниз по улице. Это там Филипп Пиррип сменил Бигглса, Иван Денисович – Джинжера, а Гумберт Гумберт пришел на смену Кротику и Мышке.

Конечно же, я сознавал – дядя Джек приложил к этому свою большую руку мясника, каким-то образом. Я помню, потому что на мое тринадцатилетние, он подарил мне книгу «Скотный двор». Она и сейчас со мной, в отеле, в моем чемодане.

– Хочешь почитать о животных? Стоящая вещь, сынок. По любому лучше, чем то, что ты читал о Жабе.

И это было только начало. Прочитал всего Оруэлла. Всего. На полке у дяди Джека я обнаружил экземпляр «Памяти Каталонии». Прочитал за день. Прочитал Солженицына, а потом – безгранично ироничную «Лолиту». Я брал ее в местной библиотеке в Гринвиче. Зная о моем интересе к Солженицыну – библиотекарь, поинтересовался: хотел бы я, еще кого-то почитать из российских эмигрантов? Замечательно, чертовски замечательно.

Тебе нравится Гиннес и Риверданс – ты полюбишь и «Поминки по Финнигану»! Давай – прочти! Ты будешь в восторге! Видел фильм?

Имей в виду – у тебя потом не получится глотать Диснеевскую дрянь.

Слова. Они действительно могут задеть за живое. Очень даже. «Доктор Живаго» лежит сейчас в моем кармане. В моем планшете. Разве можно было раньше себе такое представить? Электронные книги? Когда я был маленьким, нам говорили о том, что скоро мы будем жить в колониях на Луне, заниматься лунным фермерством, использовать энергию особого лунного минерала для выращивания хлеба, чтобы прокормить нашу планету. Об этом писали газеты. Вот такая ерунда, мой друг. Подобные истории нам внушали, напуская туман и искажая реальность только, чтобы скрыть правду и превратить ложь в истину.

Джон Бакстер и походы на стадион, чем дольше жизненный путь – тем больше книг.

Со спортом было не так все просто. Легко заниматься – трудно осмыслить. Я помню, как моя мама разбудила меня ночью в 1963-м, что бы шепнуть мне на ухо, что она только что услышала по радио, – «Шпоры» выиграли Кубок обладателей кубков! Играли против Атлетико Мадрид. 5–1. Легко. И я помню, что почти не смотрел Кубок Мира в 66-м, потому что Альф Рэмзи не взял в сборную Джимми Гривза, а так как наша семья, в первую очередь, болела за «Шпоры», а потом уже за всех остальных; Гривз был нашим идолом. Из такой обиды, мой папа практически желал, что бы ФРГ утерло нос нашей сборной. К тому же, нам не нравилось, как играла Англия – уж слишком это напоминало Арсенал. Моя мама, отправляясь в обед за покупками на Лэвишем-Хай-стрит – не знала результат очередного матча, пока не придет домой. Ей не хотелось оставаться дома, потому что мой папа обычно орал и ругался в телик. Ей-богу, я уверен, что они слышали его там, в Уэмбли. Мама купила мне книгу, одну из серии Дженнингс – меня опять направили по ложному пути. Я все еще находился во власти Бигглса, Ласточек и Амазонок, упорно разыскивая слова к своей мечте. Христос! Бигглс! Ласточки и амазонки! Дженнингс! Жаба! Придурки. Словоблуды. Словоблуды с куриными мозгами.

Истории, истории – просто слова. До тех пор пока ты не осознаешь, что ты сам живешь в этой истории. И ты рассказываешь свою историю. Но ее содержание от тебя не зависит. Цель. Результат. Развязка. Финал. Как забавно!

А хуже всего – тебе надо найти эти слова. Я имею в виду, что бы рассказать свою историю. Насмешка судьбы.

Все знают о 1966-м. Вспомни, это же не трудно? Конечно, третий гол так никогда и не пересек линию ворот – я не верил в это тогда, и сейчас не верю. Но представь: если ты – Англия и играешь против ФРГ в финале Кубка мира, всего лишь двадцать один год спустя, после окончания Второй мировой войны, то из какой страны, если не из Советского Союза, ты бы хотел видеть судью и боковых арбитров? Судье и боковым арбитрам было за сорок.

Помнишь политруков, которых, когда брали в плен, просто обливали бензином, развлечения ради и наблюдали, как они горят заживо? Помнишь, Сталинград, мой друг? А блокадный Ленинград помнишь, мой приятель? Помнишь, красноармейцев, которых посылали вперед, перед евреями, в газовые камеры Освенцима, чтобы проверить, как они работают, мой товарищ? Двадцать семь миллионов советских граждан было убито.

Конечно, мяч был явно на линии. Утром, 27 января 1945 года ты бы сказал, что он точно и неизбежно будет за той линией – за двадцать один год до того, как Джефф Хёрст пнул ногой эту чертову штуковину.

Слова, слова, слова. Истории.

Слова – тебе нужно быть осторожным с ними. И с женщинами. Я это уже знаю. И дядя Джек тоже знал. Слова и люди – могут поддержать или сломать тебя, мой дорогой.

Так много всего непонятного в этом мире, когда ты маленький. Почему фаны другой команды «шипели» на болельщиков «Шпор», как только те приглушали, или прекращали свое пение? Теперь я знаю, почему так – это был звук оглушительного потока токсичных газов. Это мне напомнило о том парне, которому казалось, что это так смешно – «пополнить» мою коллекцию марок.

Я говорил, что в двенадцать, появился интерес к женщинам, но, знаешь, я солгал. Я так часто делаю. Увидишь еще. Я помню, Дебби Чапман рассказала мне на переменке в начальной школе, как сделать ребенка. Услышанное показалось крайне странным, вызывавшим отвращение, но, не к Джанет Тейлор конечно. Одна из близняшек, сказала мне, что Дебби все напутала. Я испытал облегчение. Как-то так. Близняшки Тейлор были исключительно привлекательными – живые лакомства, мороженое на ножках, украшенное лентами клубничного джема. Даже восьмилетними, мы могли «как бы случайно» ронять ручку на пол, и пока, копошились на полу в ее поисках, украдкой заглядывали под их юбки; блуждая глазами по идеальным юным ножкам вверх, к темно-синему треугольнику их школьных трусиков. Они были очаровательны. Близняшки Тейлор, а не трусики, конечно. Джанет и Карен Тейлор – какие воздушные, мелодичные и легонько щекочущие кончик языка, звуки, какая идеальная симфония благозвучия. Часто думаю, где они сейчас. Не трусики – близняшки Тейлор. Надеюсь, они счастливы. И любимы. Также надеюсь, что у них есть хорошая история, что бы рассказать нам.

Ивонн Аткинс. Я никогда не забуду ее. Я полагаю, ее можно назвать моей первой любовью. Мы провели с ней весь последний год в начальной школе, гоняясь друг за другом в «догонялках на поцелуй» на детской площадке. Я провожал ее домой и изо всех сил тащил на себе ее портфель. У нее были: темно-каштановые волосы; огромные глаза, в которых я – мальчишка, мог утонуть; широкий, выразительный рот. Я умел ее рассмешить. Я использовал слова, чтобы заставить ее смеяться. И сумасшедшие танцы.

– Глянь, Ивонн, посмотри! Только я умею ходить задом наперёд – при этом говорить, танцевать, одновременно цепляться за землю своей секретной сверхъестественной силой, несмотря на мои антигравитационные брюки.

Ивонн хохотала, хотя я не думаю, что она в это полностью верила. Я всегда умел рассказывать белиберду с серьезным лицом.

А потом – наша последняя четверть перед старшей школой – должно быть, тогда стоял июль – было жарко парно, влажно, липко – эта мокрая-с-прилипающей-к-телу-одеждой жара, привычная в Лондоне. Когда ты точно знаешь, что день закончится впечатляющей грозой и проливным ливнем. В один из таких дней, Глория Смит подошла ко мне на детской площадке, сразу же после начала обеда, и сказала:

– Пойдем со мной. Ивонн хочет что-то показать тебе.

И я пошел. В здание. Вверх по лестнице. Меня втолкнули в девчачий сортир. Она лежала – Ивонн – голая. Я уставился, как на неизведанную область на карте мира, пронзенный темнотой треугольника, там, где сходились ее бедра; там, где белизна ее ног была размыта темными тонами. Неизведанный остров. Неведомый край. Гиндукуш моего созревания. Я понятия не имел об этом. Не знал, как подобрать нужные слова.

– Прикоснись ко мне, если хочешь, Томми – тебе должно понравиться.

В тот вечер, провожая ее домой, мы поцеловались. Мне показалось, как будто ангел обнял меня и приоткрыл мне вкус рая – у этого ангела не было крыльев, и трусиков тоже. Ах, молодо-зелено. Это я о себе, а не о Ивонн.

Это случилось в четверг. А в пятницу Ивонн ушла домой из школы в первой половине дня. У нее сильно болела голова. К утру воскресенья – она умерла. Кровоизлияние в мозг. Я узнал об этом только утром в понедельник. Школьные сборы. Все мы в слезах. Глория воет, как загнанный дикий зверь. Я стою в оцепенении. Нет слов.

Не целуй слишком много ангелов, Томми. Они умирают.

Глава вторая: Джек I

Всю ночь им приходилось терпеливо слушать стоны, крики, агонию невыносимой боли солдат, захваченных в плен, в тот утренний бой. Отдельные голоса, мольбы о жалости и милосердии, сливались в один первобытный рев мучительной боли, и Джек, находясь на посту в ту ночь, не мог заглушить эти звуки в своей голове. Со всех сил он старался отвлечься от мысленных попыток прислушиваться то к одному душераздирающему всхлипыванию, то к другому – еще более страшному гортанному клокотанию. А может это Боб из Ливерпуля, тот, который еще вчера вечером рассказывал байки о своей работе в доках? Или это там – Джейми из Глазго, который каждый вечер писал письма своей девушке? Или, может, это холодящие кровь стоны того шахтера из Ноттингемшира. Парня, что сторонился других и все свое свободное время в окопах, там, в лесу, посвящал резьбе шахматных фигурок из заранее припасенных деревянных обрезков?

Захватчики отняли также двух псов, что жили у нас в расположении – Лупитто и Бандитто, так их мы называли. Холодный ночной воздух все еще был пронзен диким и безумным ревом медленно умирающих животных. Джек старался не думать о том, что они сейчас чувствуют. В любом случае, и вскоре это будет известно – на завтра планировалась контратака – конечно, если получится удержать позиции в этих окопах.

Джек медленно потягивал сигаретный дым, запивая крепким черным чаем. Как-то странно, но вкус этого чая был похож на тот, к которому он привык у себя дома, в Англии. Хотя местный кофе ему так и не пришелся по душе, но вот, чай – это был просто нектар. Во всем остальном, Джек улыбнулся про себя, он стал довольно быстро настоящим солдатом. Он научился спать, как только выдавалась любая свободная минута; в присутствии командиров, научился делать вид, что занят чем-то важным; научился кушать, все что попадалось и пить, все что предлагают. Конечно, от собак был толк в окопах: благодаря их обонянию и слуху, он чувствовал, что именно в эту ночь надо быть более внимательным к угрозе вторжения. Имейте в виду, маскируя свои звуки посторонним шумом, враг может легко подкрасться к вашим окопам, не будучи прежде замеченным.

Он закурил еще одну сигарету, его пальцы все еще дрожали. Это его первый вкус войны. Его тело бил нервный тик. Атака началась ближе к полудню, двенадцати часов тому назад, но до сих пор его тело и ум не пришли в норму. В голове медленно проплывали картины пережитого в мельчайших деталях. На самом деле, атака длилась часа два не больше, но сейчас, воспроизводя все в своей голове, Джеку казалось, как будто прошло несколько дней от первого налета бомбардировщиков. «Пикировщики», как их называл Робби – пронзающих небо резким звуком прямо над головой и поливающих дождем снарядов из своих минометов. До штурма вражеской пехоты и, наконец, до рукопашного боя – не на жизнь, а на смерть, в этих окопах.

Легче всего в бою было тогда, когда он мог вскарабкаться на край окопа, прицелиться и выстрелить из своей винтовки; в этот момент он точно знал – его пуля достигла цели. Новые русские винтовки, которые мы получили неделю назад, выглядели угловато, но были удобны в стрельбе. Штык легко и быстро снимался при необходимости. Джек не ждал приказов – он ясно и четко знал, что делать. Поначалу он боялся, очень страшился, что не справиться со своим кишечником, как только начнется авианалет и минометный обстрел. Но враг подошел вплотную, и ему стало не до боязни – он был слишком занят тем, как остаться в живых, чтобы помнить о страхах и чтобы бояться быть убитым. Все его тело сотрясало и руки дрожали, но он знал, что снова все сделает точно так – как будет нужно. Кому-то же надо это делать. Он и Робби для этого были здесь и сейчас. Если не они, то кто?

Он услышал, как кто-то, шаркая ногами, шел к нему вдоль траншеи. Джек опустил винтовку и крикнул:

– Стоять!

– Спокойно, старина. Это я – Робби.

Джек почувствовал, что Робби присел рядом с ним.

– Есть у тебя закурить?

– Конечно, Робби. Вот, бери. Я думал, ты не куришь. Опять начал?

– Есть такое, дорогой. Это же согласно последней директиве Партии – чем больше ты куришь, тем меньше боишься атаки фашистов. Ты что, не слышал? Джек, твоя большая проблема, в том, что ты идеалист. Твое сердце бьется в правильном ритме, но у тебя нет времени изучить партийную доктрину. Вот, почему я комиссар, а ты, дорогой мой, всего лишь прилежный, толстозадый пехотинец, армии пролетариата.

– Отвали. Я защитник пролетариата. Преданный Отец бездомным и отважный Страж для детей-сирот из многострадального рабочего класса. Или ты не согласен?

Робби усмехнулся. Из него получился хороший комбат, подумал Джек. Серьезный и преданный, но не чересчур серьезный, в отличие от того немецкого коммуниста, который читал нам лекции во время чертовски трудных дней в окрестностях Мадрида, до этого похода за Эбро.

– Извини меня, Джек. То есть я хотел сказать: «Извините меня, Верный Защитник Черти-знает-чего».

Наши плечи синхронно содрогнулись от смеха.

– Джек. Я испугался сегодня. Я чертовски был напуган.

– Я тоже. Еще больше был напуган, чем тот трусишка Элджернон из книги «Страх», как мистер Боюсь из небольшой деревушки Ужас, что недалеко от города Паника, Соединенного Трусливого Королевства. Но поверь, Робби, те звуки, что мы слышали, заставили меня бояться и самого себя. Я боюсь того, что могу сделать с этими ублюдками, когда мы пойдем в наступление.

Он затих на нескольких секунд. Джек догадался, что Робби тихо плачет. Он слышал его порывистое дыхание; почувствовал, как незаметно вздрагивают его плечи.

– Джек, я больше за врага, боялся показать свой страх. Неожиданно для себя заметил, что молюсь Богу, хотя я и не верю в него, что бы в меня не попали, а если и попадут – что бы я не заплакал и выдал свою боль. А еще, я испугался что, когда придется убить – я струшу. Но, ты знаешь, убив в первый раз, я увлекся этим. И тогда еще больше испугался тому. А как ты себя чувствовал в бою?

– Так же, как и ты. Паршивая ситуация, как мне видится, что скажешь? Мы все боимся больше выдать свой страх и свою боязнь убивать. Но, поверь, Робби, тот парень, который напоролся на мой штык – это ж было как: он или я. А я хочу жить, – Джек замолчал. – И я тогда подумал: «Черт побери все это! Ты же сюда не в отпуск приехал, Джек Уилкинсон, ты приехал сюда убивать фашистов и, боже мой, там прямо перед тобой и был фашист». Так что, я убил его … Робби, хотя мне это не по душе, но я не собираюсь домой. У нас есть работа, и мы будем выполнять ее. Мы ведь одни здесь – больше нет никого?

– Я знаю. У нас все получится. Слушай, я обхожу парней, ну, кто не спит, что бы рассказать, что завтра мы получим много патронов, несколько пулеметов и нам пришлют два снайпера. Русских, по-видимому.

– Русских? Снайперов?

– Они, как и мы, – добровольцы. Все они, просто отличные парни. Хорошие стрелки, как мне говорили.

– Бог мой! До сих пор не могу в это поверить. Подумай только, Робби, шесть месяцев назад, мы были в Южном Лондоне. Жили в нашем маленьком мире. И кто бы мне сказал раньше, что, скоро, я буду в Испании, сражаться бок о бок с людьми со всего мира – я бы никогда не поверил. Ни за что не поверил, что мы будем воевать за наши убеждения, а не за наше правительство, и не за нашу страну – а, именно, за свои принципы. Я никогда не был так счастлив, несмотря на пережитый сегодня страх.

– Я тоже счастлив. Мне кажется, этим я хотел заниматься всю свою жизнь, но до сегодняшнего дня не осознавал своего желания. Представь себе на минуту тех, кто сейчас там, дома. Наши сверстники, должно быть, вот в этот момент, неспешно выходят из паба или из харчевни, думая о том, что завтра им снова идти на ненавистную работу.

– Да уж, а нам завтра надо ожидать контратаку. Я убил бы сейчас за тарелку жареного картофеля и за несколько пинт грога.

– Ну да, но, именно сейчас я чувствую себя живым. И, впервые в моей жизни, востребованным. Я понимаю всю важность моей работы. Признаю, это звучит глупо, Джек, но я надеюсь выжить, чтобы рассказать историю этой войны. Надеюсь, что и ты будешь жить дальше, что бы рассказать людям свою историю о том чувстве солидарности, что побеждает все страхи.

– Робби, мне даже стало нравиться служить в армии. Именно здесь. Понятно, есть здесь и рутинные обязанности – строевая подготовка; пост дневального, где отсчитываешь каждую минуту до увольнения. Но мне нравится порядок, атмосфера и дух товарищества. Может, это будет хорошей идеей снова вступить в армию, когда мы закончим воевать здесь. Мы будем обязаны кинуть вызов Гитлеру в определенный момент.

– Ммм, я бы не был так уверен в этом. Многие из наших политиков, мне кажется, обожают его дар управления государством. Но, большинству из этих политиков я, конечно, не стал бы доверять, и ты, наверное, прав. Думаю, что войне все равно быть, рано или поздно. Ладно, Джек – есть у меня еще работа. Как долго ты еще будешь на посту?

– Еще час, потом попробую немного поспать, если только смогу себя успокоить, и эти звуки, из вражеских окопов, утихнут.

– Ясно. Увидимся утром, дорогой друг.

– Пока, Робби.

И Джек остался снова один, считая минуты до окончания своей вахты. Но так и не было, ни минуты покоя из-за постоянных криков и диких воплей, что доносились с противоположной стороны. Джека охватило чувство безграничного страха и отвращения к тому, что он слышал. Казалось там, в четырехстах ярдах от него, практикуют ужасные, изощренные пытки.

В следующее утро, Джек проснулся от своего чуткого, прерывистого, наполненного разными кошмарами, сна, и сразу заметил продолжающуюся какофонию ужасного шума со стороны линии окопов врага. Его внимание привлекло полное отсутствие звуков пения птиц. Чудовищные вопли доминировали в прохладном, мрачном и бодрящем утреннем воздухе.

Вместе с рассветом пришел обычный суетливый день, со своим неторопливым и заурядным солдатским ритуалом возвращения к жизни. Завтрак был очищен от грязи и проглочен с поспешностью отчаянного человека, который не мог хорошо выспаться. Оружие было проверено. Сигарета выкурена. Ленивые шутки заполняли паузы, пока некоторые солдаты брились, другие чистили винтовки, а третьи придумывали письма, вели ежедневники, личные дневники и заметки, создавали завещания или писали стихи.

Где-то еще задолго до полудня – Джеку, казалось, что он теряет точный счет времени, когда стоит на посту дневального – прибыли обещанные российские снайперы и сразу отправились доложить о своем прибытии командиру бригады.

Джек был поражен, увидев, что это девушки. Одна – блондинка, а другая – с черными, как смоль, волосами. Но если бы не цвет волос, их нельзя было бы различить с первого взгляда. За спинами у них были небольшие рюкзаки, а в руках длинные винтовки с оптическим прицелом. Они бережно держали винтовки перед собой, прижимая их к груди как младенцев, которые еще нуждаются в защите и материнской опеке. Джек, отчасти, был крайне удивлен еще и потому, что ожидал он увидеть мужчин-снайперов. А также потому, что он был родом из Англии, где сам факт, что женщина может участвовать в войне, казался совсем невероятным. Робби, как ярый сторонник лоялистов, был тоже очень впечатлен, если не сказать, что шокирован, но он старался не подать виду.

– Такие-то дела, Джек. Я слышал, что заводы в Советском Союзе организовывают ясли для работающих матерей.

– Что значит «ясли»?

– Это как детсад, там детей оставляют на день, пока их матери работают. Совсем не так, как у нас в Англии.

– Да, много чего по-другому у них там. А они умеют воевать?

Робби рассмеялся.

– Посмотрите-ка на этого великого воина! Джек, двадцать четыре часа назад, ты и сам не знал, что ты умеешь воевать. Давайте дадим им шанс, а там посмотрим, что они умеют. Вот тогда и будем делать выводы. По-видимому, они с честью окончили снайперскую школу, а сегодня будет проверка их навыков в деле.

– Я тоже мечтаю стать снайпером. А как стать снайпером в британской армии?

– Забудь об этом, мой дорогой. Прежде всего, для этого нужно стать офицером или уже быть им…

– Конечно, а ёще сначала нужно окончить частную школу. Это смешно! Вот так они и теряют хороших снайперов – глупее не придумаешь.

– Джек, скажи спасибо судьбе, что ты не служишь в британской армии, сынок. Были бы у тебя сплошные наряды вне очереди за то, что ты такой маленький пакостный чёрт!

– Эх, Робби – это лучшее, что ты говорил мне когда-либо.

Вскоре было организовано общее собрание, что бы обсудить тактику контратаки. Несколько часовых остались, для виду, на передовой, в то время как остальные бойцы собрались в небольшой, ярдов на сто, траншее. Командир батальона обратился к солдатам:

– Всех, попрошу внимания! В это утро, с нескрываемым удовольствием, я хотел бы представить вам двух товарищей из Советского Союза. Галя Резник…

При этих словах, со своего места поднялась девушка с короткими черными волосами. Присутствующие приветствовали ее приглушенными аплодисментами, дружескими улыбками и подбадривающими кивками.

– И ее сестра по оружию – Катя Тутикова. Как и вы, Галя и Катя – добровольцы. Я уверен, что их военные таланты улучшат результативность наших боевых операций. И, даже более того, именно благодаря ним, мы сможем в этот раз продумать нашу контратаку.

План очень простой. Солдаты, которые остаются в окопах во время атаки, будут обеспечивать оттуда заградительный огонь. В то же время, Галя и Катя расположатся на расстоянии в двадцать пять ярдов по обеим сторонам от меня и командного пункта. Их работа заключается в обеспечении прикрытия огнем. А он, я надеюсь, будет у них более точным. И как только мы достигнем вражеской линии обороны, и начнется ближний бой, Катя и Галя должны будут быстро продвигаться за нами, оставаясь на небольшом расстоянии позади, и тщательно выбирая свои цели, пытаясь нанести противнику максимальный урон. Галя и Катя объяснят, что им потребуется от вас.