Пентаграммы

Пентаграммы

редакция 2015 года

Аркадий Застырец

© Аркадий Застырец, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Из предисловия к первому изданию

Работа над этой книгой продолжалась три года (до 1991-го), но, в известном смысле, так и не завершилась. Ибо, по логике созданной автором формы, «Пентаграмм» должно быть не три, а пять. Пять раз по пять десятков пятистрофных (или двадцатистрочных – идеальный объем в русской лирической поэзии) стихотворений.

Логика формы сдалась и рухнула под натиском свободного, может быть, даже лихорадочного поиска – поиска Родины, смысла, выхода из рутинного круга бесчеловечных решений.

Пентаграмма – попросту правильная пятиконечная звезда – издревле считалась магическим оберегом, спасающим человека от потустороннего зла (символическое и практическое значение перевернутой пентаграммы прямо противоположно). По необъяснимой (или напротив – вполне ясной и закономерной) геральдической иронии для России XX столетия этот знак сделался роковой веригой. Пентаграмма из позлащенного алюминия на погонах, из орденских золота и эмали на парадных мундирах, из «рубина» над башнями Кремля и, наконец, из крашеного железа над могильными холмиками – давила и по сей день продолжает давить на православную нашу землю отступническим отрицанием креста.

То, что «Пентаграмм» оказалось всего три (и в третьей разрушается пятеричная волнообразность в чередовании размера и ритма) – тоже, на мой взгляд, символично. Пентаграмму одолевает Троица.

Не надо думать, будто перед вами книга, исполненная поэтического ригоризма. Здесь пентаграмма проигрывает войну, «приняв» навязанную ей тактику игры – игры воображения и ремесла, формально строгой и трудной, а по существу оказывающейся игрой свободного духа.

В стенах этого странного лабиринта разыгрываются удивительно разнообразные эпизоды. В них смешиваются и сменяют друг друга несовместимые, казалось бы, вещи: юмор и самоирония соседствуют с трагическим переживанием и стоическим монологом, проникновенные мысли – с детской наивностью и поверхностной стилизацией, Восток – с Западом, древность и средневековье – с новым временем и нынешним днем.

Вас. Кириллов-мл., 1993 г.

О новой редакции

Идея выпустить мою первую книгу стихов в новой редакции пришла мне в голову под влиянием нескольких одобрительных отзывов на «Пентаграммы». Сознавая вопиющее несовершенство этой книги, я, тем не менее, постарался в новой редакции сохранить ее основные свойства, связанные со временем сочинения. Стихотворений, которые я счёл необходимым выбросить из книги вовсе и заменить специально для этого сочиненными сегодня, не так уж много. Несколько стихотворений перекочевали в книгу из приложения к ней (среди них необыкновенно популярный «Нафталин»). Многочисленные, но не слишком масштабные изменения внесены в тексты чаще ради их формального усовершенствования, реже – по идейным соображениям.

Аркадий Застырец, 2015 г.

Пентаграмма I

Марии Аркадьевне Грачёвой,

верившей в меня на Земле,

любящей меня на Небесах

Ubinam aut quibus locis te positam patria reor?

(Где или в каких широтах, родина, тебя представить?)

Катулл, Книга стихотворений, 63, 55

Сон Пифагора

Итак, начнём. Луна, песок, Эллада.У моря спит весёлый Пифагор.Не истина, а жизнь ему отрада.Горазд он жить с тех пор и до сих пор.В красотах разноцветных геометрий —Кошмарный ум, но линия легка,Как ленточка, развившаяся в ветре,И магия простого перстенька.Итак, пора. В девятой ипостасиОн спит себе с ухмылкой в бородеИ на ступнях сухое пламя гаситВ зелёной набегающей воде.Расталкивая кручи кучевые,Во сне он мчится с Коса на КизикИ учит звёзд названия живые,Небесных сфер прилежный ученик.Тем временем, восстав, рассвета гидраГлотает ночь, начав, конечно, с ног,А в изголовье ржавая клепсидраПо капле точит вечности кусок…

Биармия

На стогнах града есть просторыВ сто вёрст и звёзд, и во сто крат,Где снег размазывает горыИ дождь пьянит как виноград!Фасады в воздухе распетыСемь раз на семьдесят ладов,И мнится свет чужой планеты —В пучках неоновых цветов.Вдали, таинственно размытаТумана белой бородой,За полем Божеского житаСпит колокольня над водой.Спугнув дремавшую ворону,Всё ярче, белая, видна,В широких розвальнях по склонуЯнварских туч – скользит луна.Мечта воспламеняет лица,И улица внушает мне,Что здесь навеки поселиться —Равно что умереть во сне…

Венеция

В компании горьких пропойцЛапландию я пересёк,И, кажется, возле НадвоицКо мне подошёл паренёк.Сверкая серебряной пряжкойИ сдвинув берет набекрень,Тряхнул он обтянутой ляжкой,Колено поставил на пеньИ молвил: «Синьор, не скупитесь,Платите две тысячи лирИ смело в гондолу садитесь!»«Ну что ж, молодой юкагир, —Ответил гребцу я с усмешкой, —Считай, что дела на мази:Вот деньги, смотри же не мешкай —До Пяльмы меня довези!»Луна в Беломорском каналеКачала волну за кормой,И Байрона вслух мы читали,Карельской овеяны тьмой.

Тифлис

Через ночь – самолёт, нитка в чёрную бусину вдета,И от глиняных вод на обрывистый берег КурыПоднимается сноп оперённого горного света,А навстречу ползут прокопчённые пылью ковры.Лезут пластырем в окна латинские глупые буквы,Точно бредит Тифлис перемётной цыганской сумой,И Святая гора в мох и плесень развесистой клюквыПогрузилась во сне необъятно широкой стопой.И грузинская речь удивительней русскому вдвоеВ те минуты, когда осенит, что считают рубли…Под копытами древних коней не расплющатся с воемИ в куски под откос не покатятся все «жигули»!Разве скрипнет зубами прохожий, хватаясь за ножны,Разобрав неожиданно, что я глазами сказал, —И опустит глаза, и плечами пожмёт осторожно,Ненароком поняв, что предательски сломан кинжал…Я сижу на траве, на проспекте Шота Руставели,Надо мной облака бороздят океан синевы,Тихо дети поют в осенённом крестами приделе,И восходят по склону слепые крылатые львы.

Чудесное спасение II

Стук и звон – телега с клетью,Переспрос – кого везут?По кому изладил петлюНеподсудный суд?Видно волосы и спину,Вкруг – холёные штыки.И пугает мама сына:«Бука, бука! Вон клыки!»Угораздило связаться!Восвояси уж нельзя.Поздно, братцы. Тошно, братцы!Вот и сказка вся…«Не успели! Обманули!» —Ударяет в голове.Вдруг да на ухо шепнули:«Прижимайся сам к себе!Берегись и стань покорным,Нам сподручней, нам видней».В подворотне трое в чёрномСтерегли коней…

Европейская стужа

Европейская стужа стара,Как растрёпанный том в переплёте,И седая сова на болотеКоротает при ней вечера.Разнесётся охотничий клик,Пробегут с деревянной трещоткойИ горит в очаге за решёткойРукописный весенний дневник.Мечет искры в проталину ветер,Режут уголь, вздыхая, меха.Шапка снега блестит на повети,Под ножом ослепив петуха.Копит солод морозный рябина —Грозди с ночи темнее горят.От солений – на зёрнышках тминаНастоялся в сенях аромат.«Дети, что же вы? Кланяйтесь деду!»Входит облако инея в клетьИ басит: «Краем леса поеду.Может, ёлочку вам приглядеть?»

Жажда

У буден моих, у магрибских верблюдов,Нагружены мягкие кладью горбы,И бронзово солнца библейское блюдоВ песке раскалённой недельной тропы…Оно меня будит и, стало быть, будетЩитом интересов большого купца,Чьи верные слуги и добрые людиГотовы меня подымать до конца.Ты видишь того, что, рыдая, подпругуЗубами рванул на себя второпях?Он подал мне руку как старому другу,Он думает, я разделю его страх.Здесь каждый навечно записанный в стражу,Войдя в самому себе праведный раж,До смерти подставил плечо под поклажуИ всем говорит, что свобода – мираж.Здесь каждый готов и равняется каждыйС рассветом в затылок на всех остальных,И пламя меня пожирающей жаждыПротивней проказы любому из них!

Русская душа

Застенчивый корнетПоодаль ПеремышляЧитает, став на свет,Японские трёхстишья.Поднёс листы к глазамИ взвешивает звуки:«Конец осенним дням.Уже разводит руки…»Он сдерживает дрожьИ, строчки повторяя,Разительно похожЛицом на самурая.А на краю лескаЧетыре эскадронаАхтырского полкаКрушат Наполеона.Погода хороша —Хрустит мороз в мундире,И русская душаКуда французской шире!

Занавес над портретом

Погляди сюда, лиценциат,Не води растерянно глазами.Ты – модель, и кажется, не рад…Почитай-ка что-нибудь на память.Расскажи о чёрной ворожбе,Если не боишься. Если хочешь —О любви безумной, о гульбе,Молодецких кознях среди ночи,Как рога наставил старику,Как отшила набожная баба,Расскажи про гибель и тоску,Про гашиш у старого араба,Как ты солнце с Крюгером встречал,Украшая ленточками флюгер,Как тебя нашёл глазами КрюгерИ в костре на площади кричал…Ярче свет на левой половине,Волосок лежит на волоске,Верный знак служенья медицине —Матовые ландыши в руке.

Возвращение Синдбада

В ажурный двор несут букеты белых лент,Самшитовый замок – на розоватом створе.Как море далеко! И сладко вспомнить горе,Качая на руках поющий инструмент!В копчёное стекло жара подслеповатоБессмысленно глядит на медленный фонтанИ в нежных облаках земного ароматаЛюбимая к тебе прильнула, капитан.Твои мечты сбылись, и всё у них на стражеТы видел этот сон на мертвых островах,Где лишь сухой песок, холмы горячей сажиИ выступает соль под солнцем на камнях.Ты видел этот сон в полуночном пожаре,Объявшем твой корабль, и лёжа на шипахЗлой лихорадки, и – на греческом базареС дощечкой на груди и цепью на ногах.И, отложив канун, ты трогаешь рукамиУзор дарки, лицо, рябую мастабу —И борода блестит, омочена слезамиВо сне и наяву, во сне и наяву…

Весть

Снег падает, волна о берег плещет,Темней тавро в тугих морщинах лба,Надрезанные чёрточками вещиЦепляет кисть искусного раба.Отброшен меч, от вражьей крови чёрен,А враг, он – вот, в парчовым кушаке,Красив, убит и страшно опозорен,И голова – в запёкшемся песке.Искусный раб, у сломанного стягаНа пышном трупе выложив листы,Письмо рисует. Помыслы чисты,И в полумраке светится бумага.О хитрых планах войска из столицыОн вяжет весть на топком берегуК поджатой лапке выученной птицыИ засыпает в медленном снегу.Разводит зубы смерть железным звоном…Всё очень просто только на словах,И пахнут иероглифы лимоном:«Чжан Бао жив. Мы встретимся в горах».

Театр

Терпите: кажется, вот-вотНастанет час перипетии.Возможно, сцену вдруг зальёт,Из раны хлынув, кровь витии.А этот злой мятежный хорТиран с ухмылкой объегорит,С судьбой в суде ещё поспоритЗарвавшийся сановный вор.Крепитесь, ждать не до утра —Так лаконична наша пьеса…Смеяться зрителю пора!Вы плачете? Какого беса?Вот жаль, вы не были вечор:Мир не видал таких трагедий! —Рыдая, зал обманом бредил…Да поумнел, видать, с тех пор.Патроны в ружьях холостые,Речами усыплён народ…Но стойте, кажется, вот-вотНастанет час перипетии!

Весна

Неверского графа угрозыМне, право, теперь нипочём!Французские, сука, берёзыВисят над бурливым ручьем.Крапиву качая и нежа,Стеною идёт на востокОт Буржа до самого ЛьежаАпрельского ветра поток.Какие бурлят разговорыНа пьяных отважных устах!Парижские, сука, жонглёрыПодружек ласкают в кустах.Рассёдланы рыжие кони,Распущены враз пояса,В бредовом сливаются звонеРыдания, смех, голоса…В восторге от собственной позы,Клариса поводит плечом.Неверского графа угрозыМне, право, теперь нипочём!

Шут

Пляшет шут на канате – на шее сидит обезьяна,Пляшет шут и поёт, растянув намалёванный рот,И хохочут в толпе, и кричат, балагуря вполпьяна,А со лба у шута по щекам и за шиворот потЛьёт и льёт, будто шут – рудокоп, размахнувшийся в штреке,Иль степенный кузнец, из огня распластавший булат.Он получит свой хлеб и сомкнёт потемневшие веки,Но приснится шуту не Небесное Царствие –  Ад!Здесь припомнят ему ремесло оголтелые черти,Станут в темя лупить, как на ярмарке бьют в барабан,Вставят в задницу и – через челюсти вытащат вертел,И на части разъяв, соберут из костей балаган.Он во сне заорёт и откроет глаза до рассвета,Слёзы вытрет ладонью и залпом – бутылку вина,Перекрестится раз, пробормочет четыре куплета —И ударится лбом в переплёт слюдяного окна!И на площади в полдень он снова штаны потеряет,Тощим низом блестя, всуе Бога помянет и МатьИ пойдет сквозь толпу на руках, про себя повторяя:– Ничего, ничего. Кто-то должен за них пострадать…

Дант

За грядой гремящих льдинПродуваемого взгорьяСнится радужный сатинИтальянского приморья,Где скрывает восемь лунАпельсиновая зелень,Черепаховый валунИзумительно бесцелен,И не в куколе без слов,А богатый жадной речью,Сдвинул шапочку овечьюАвтор адовых кругов…Если полночь – он астролог,Если день – минералог,Точно год разлуки, долог,В точном слоге царь и бог!Обладатель дорогойТетивы звенящих связок,Мира целого изгой,Как ведьмак из страшных сказок.

Семейный портрет

На сожжённом луною портретеДо сих пор не погасли глаза,Как не гаснет в кольце бирюза…Боже правый, несчастные дети!Это было последней веснойНакануне кровавой эпохи,И дела были плохи, ох, плохи!Звёзды снова грозили войной.В Петербурге уже забродили,Закружили кошмарные сны,Но на дачу детей вывозили,Как всегда – на грибы да блины.Вдруг отец по пути на ФинляндскийВ эту комнату всех поманил —И осклабился Войно-ОранскийИ про птичку сказать не забыл.И застыли в магическом светеПодбородком, лицом и плечом —Боже правый! – несчастные детиС гимнастическим белым мячом.

Бесплатная раздача

У волка голодный жонглёр на примете…Зима. Что до лично меня —Я слышу, как дышат спокойные детиИгрушечным воздухом дня.В окрестностях нету ни света, ни дыма,И, грея лягушку в руках,Волшебник по городу невозмутимоВ высоких идёт сапогах.Сапожнику снится роскошная щётка,Солдату – за подвиг медаль,Волшебника разоблачает походкаИ взор, улетающий вдаль.На кровли земной черепичную чашуНаносят белил облака,А гномы мешают пшеничную кашуИ черпают из котелка,Стараясь наполнить помятые мискиВсех страждущих грязных бродяг,Чей гомон становится, тёплый и низкий,Ответом на каждый черпак.

Завтрак

Разлито молоко,И тянут время гири.Выводит «Сулико»Старик на гудаствири.Весёлым помазкомОтец разводит мыло,Под розовым цветкомПрисевший на перила.Взлетает белый креп,Приоткрывая горы,А мама режет хлебИ жарит помидоры.Взрывает разговорПо радио зарядка,И шевелится двор,Потягиваясь сладко.И, распахнув окно,Я, злой и долговязый,Зову тебя в кино,Мой ангел черноглазый.

Не горит

Хорошо, покуда не горит:Не спеши, не складывай в тревоге,Не решай, какой тебя кульбитВыручит в навязанной дороге.Не корми любимого котаНа прощанье, впредь и до отвала,Не целуй нательного креста,Опасаясь: вдруг осталось мало?Не стругай для посоха ножомСтарую занозистую палку,Что в руке топорщится ежом,Лучше в печку сунь её, нахалку.Башмаков с тоской не проверяй —Не дырявы, а? Не промокают?Не ищи, поскольку – не теряйТех вещей, что к месту привыкают.Хороши на карте Кипр и Крит!Лампа, свитер, тени снегопада.Дети спят. Жена тиха и рада.Хорошо, покуда не горит.

Лаборатория

На нитях серебра прозрачные шарыСвисают с потолка под брюхом крокодила,Зеркальная стена понуро отразилаДверной проём, лучи и танец их игры.Гримасничает тролль с резиновым лицом,Закрытый сургучом в замызганной реторте,На маленьком станке соседствуют в супортеПростой железный болт с брильянтовым резцом…А книга на столе? Посмотрим, что за книга,Смахнув кленовый лист небрежным рукавом…На титуле – венок, разбитая веригаИ римское число под ликторским пучком…Заглавие… хлопок и туча серой пыли!С испугу нетопырь подъял переполох,И я со страху – в пот и в пояс адской силе,Врага упомянув некстати, видит Бог!Но вскоре осмелев, заглядываю в нишуИ белую сову вполголоса бужу:– Есть кто-нибудь живой? – и кажется, что слышу,Как чучело ворчит: – Ума не приложу!

Лекция о Ганнибале

На медном алтаре дымится туша…Уже разъели с моря КарфагенЛюбовь и соль – да он почти разрушен:Кой толк с такими бухтами от стен?Вручая жизнь воинственным прикрасам,Чей – Пиренеи – временный причал,Девятилетний храбрый ГаннибалПростёр ладонь над раскалённым мясом.Все планы, оговорки и причины,Как шелест волн, с луною отойдут…Тропою Марса шествуют мужчины —Ни жёны их, ни матери не ждут.Но Риму Ганнибал отворит жилы,В родные бухты вломится спинойИ вновь бежит от суженой могилыВ малоазийский омут земляной.В кольце врагов он твёрдо скажет яду:– Мой Карфаген, я сдаться не могу…И грянут перевёрнутому взглядуСлоны и негры с кровью на снегу.

Визит

Bonjour, bonjour, месье Клодель.Входите, сон к полудню сладок.Простите в мыслях беспорядокИ пыль, и смятую постель.А как же вы… Ах да, ключи!Я сам их вам послал намедни.Да, это мой сонет последний…Вы правы, точные сычи,Кричат слова последней строчки.Я вижу сам, о чем и речь!А мнил хрустальные звоночки,Когда вечор собрался лечь.По-русски? Пробовал «Улитку»И в «Лебеде» «Осенний день»,Тачал, тачал – да только ниткуПорвал, сшивая плоть и тень!Но вы позволите умытьсяИ сюртуком сменить шлафрок?За чаем проведём часок,Другой… Куда вам торопиться?

Зимний танец

В холодной промоине пляшутНад серой золой языки,Январское облако пашутМедведицы звёздной клыки,И тонкую флейту настроивГремучей коробочке в лад,Жонглёры Версаль себе строятИ роют под струнами клад.И голосом в пламя напеваСтупает, махнув рукавом,Небрежно одетая деваВ обнимку с улыбчивым львом.Тоску разгонять мастерица,Взлетев на невидимый стол,Танцует – и вихрем кружитсяЗасаленный алый подол!В глазах у весёлых сверкаетГорячими искрами мох —И кажется, им потакает,Как детям, Отец их и Бог.

Последнее письмо

Вот и всё. Наконец, обмануть остаётся природу.Что ж, бывает и так. На судьбу обижаться смешно:Не накликал беду, а глядел будто в чистую воду.Ну, да что толковать! Иль не всё перед этим равно?Я спокоен, хотя жизнь меня баловала дарами:Вроде есть, что терять, и скорблю о жене и друзьях.Но надеюсь, что им я оставлю на добрую памятьМирный опыт ума и любовь, а не низменный страх.Способ выбран уже. Я сперва задержался на яде…А потом показалось, что путь этот слишком уж скор.Может, это каприз, но едва ли удастся с ним сладить:Я хочу растянуть мой последний живой разговор…Потому решено: не спеша отворю себе жилыИ ленивую кровь подгоню разогретым вином,Постепенно теряя мои невеликие силыМежду зыбкою явью и вечным безоблачным сном.Напоследок хочу всё о том же: как много усилий,Сколько жарких страстей у людей отбирает тщета!Но без этого жизнь – согласись, дорогой мой Луцилий! —Может быть, совершенна, но и совершенно пуста.

Штурм

Кверху задранные лицаЛьются, пенится поток,В блеске солнечном ярится —Бивень, хобот и клинок.Никому уже не страшенОслепительный оскал,И летят с осадных башенСтрелы, пакля и запал.В череп, спину, брат на брата!Режь, руби, давай вперёд!Полководец шлёт солдатаВ створ обрушенных ворот.Жёны мечутся и плачут,Чуя силу позади.Рвётся нитка на груди —И шары по плитам скачут.Дождались победы часа:На три дня кругом одно —Кровь, огонь, живое мясоДа тяжёлое вино.

Переправа

Он был страшен, как шкаф в темноте,Зашибала, водила, извозчик,Морда – морды не выдумать площе,И весло на холодном хвосте.Под язык он ко мне влез украдкой,Чтоб положенный вынуть обол,Поискал-поискал, не нашёл,Не побрезговал пресной облаткой.Лодка носом надрезала вал —Оказавшись под лавкой четвёртым,Я настолько прикинулся мёртвым,Что одними глазами дышал.Наконец, под снопами косыми,Тех лучей, что сиять не должныИз-за возчика мощной спиныВырос берег в непахнущем дыме.Точно сталью в живот – стало дико.Погоди, я колки подкручу…Эвридика моя, Эвридика,Я ли плавать тебя научу?

Функциональная миниатюра

Отшельник, чиновник и мальчик-слуга,сосна на утёсе и низкое небо,и негде взлететь птице гнева, и где бытут реки венозные скрыть кулака?Уж как тяжела смертоносная сталь!Я трогал не раз колоссальные бритвы —кто их миновал, из безумия битвыдо смерти глядел в эту реанэмальи пальцами гладил разумного пса,рисуя письмо в императорском стане…Когда мы умрём и дрожать перестанем,наш скрежет зубовный взорвут голоса!Когда мы зайдём, умерев, за утёси вечность прижмётся щекой к изголовью,и кисть невесомая впитанной кровьюокрасит далёкой воды купорос…Когда оседлаем своих журавлей,порхающих в танце на кромке вселенной —агония канувших станет степеннойнеспешной походкой бесстрашных людей.

Яшмовая сутра

Усильем смутных векГлазам открыто утро,Где светит первый снегИ яшмовая сутра,Где молодой УралВ туман вонзает скалы,Никто не умирал,Ничто не перестало.Мой прадед, вняв стекломВзволнованному свету,Листает за столомХрустящую газету.На сковородке сольПотрескивает рядом,И генерал де ГолльКомандует парадом,Звон золотой струныСтрану Советов будит —И не было войны,И никогда не будет.

Пойман за чтением

Я не стану попусту гадать,Лишь о том скажу, что знаю твёрдо,Нарисую в толстую тетрадь,Будто схему хитрого аккорда,Шаг за шагом выверенный путь —Маму, домик, дерево и птицу…В книжке сладко мне перевернутьЗа страницей мятую страницу,Фонарём китайским осветивГлубину событий невозвратных,Паутинкой мыслей аккуратныхЗаплетя спасительный мотив.А потом по светлому пятнуНа горбу ночного одеяла,Обнаружат жизнь и старину,Скажут: – Стой в дремоте у причала!Отберут фонарь и в темнотеНапоследок, шёпотом, сердито:– Школа ждёт, кофейник на плите,Молоко вскипело и разлито!

Круиз

Над Австрией дожди. Дунай переползаютКоньячная мигрень и облаков гряда.Я чувствую спиной, как с лошади слезаютДва Штрауса – отец и сын. «Сюда! Сюда!» —Со стапелей вопят румынские поморы,Да так, что, русским, нам ни слова не понять;И в ящиках несут большие помидоры,Бананы и абсент. Здесь главное – не спать!Не просто крепок сон от воздуха свободы:Пока рассудок спит, чудовища ползутИ, кожистым крылом нащупывая броды,Заходит Люцифер в сверкающий мазут.Mit lachen springen sing бродячие лютнисты,И ворохом купюр наполнен их футляр.Качает катера восторженная пристань,И дышит ресторан, красивый, как пожар.Не видит враг врага, и друг целует друга,Под тентом на столе спит розовый Франц Хальс,А Штраус-сын торчит на клавишах упруго,И под его ребром клокочет венский вальс…

Рифмоплёт

Я увлечён бываю, как пчела —Ковровым многоцветием июля,Ища слова. Быстрей, чем в доме пуля,Душа метнётся, глядь – уже нашла.Но если ставни прежде распахнуВ огромный день, в грозу и хищный ливень,На юг и север, звёзды и луну,На мамонта сорящий крошкой бивень,На страшной битвы пламенный пейзаж,Где бритвы молний даже не скорееАтаки с фланга, залпа батареи,На штурм идущих или абордаж…На океана серое плечо,Вертящее простором и ветриломТо до ночи по-адски горячо,То льдом границу ставя нашим силам…Тогда – увы – иной раз не могуПригодные сыскать цвета и звукиВдали тепла, опешивший в разлуке,Испуганный и бледный, ни гу-гу…

День 1964

Я помню плюшевую ширмуХрущёвки нашей поперёк,Когда в мой пятый день рожденьяДавали кукольный спектакльОтец и мать, и дядя Йося,Хромой и с чёрной бородой.Я по двору ходил и детямБилеты даром раздавал.И вот их в комнату набилосьЧислом не меньше сорока,И бабушка взяла будильникИ подала им три звонка.И я со всеми и с открытымОт счастья и восторга ртомНад ширмы нежным плюшем виделДвоих весёлых медвежат…………………………………Потом – конец, но деда Боря,Когда уж начало темнеть,Пришёл и мне вручил в подарокИскрящий кремнем самолёт.

Comedie russe

Со мной наигрались вы всласть, и —Опальное сердце, ликуй! —Холодная оттепель страстиВлепила мне вдруг поцелуй.Стремительный шорох воланов —И голос, ломаясь, дрожит:– Надеюсь, месье Yemelianoff,Мой слабости вам не профит…– Ужель мне, радея о чести,До старости тискать ваш бантВ своем захолустном поместье?А старый маркиз-эмигрант…Как будто не знаете сами!Брильянтами вымостит путьИ синими станет губамиСлюнявить вам шею и грудь!– О, нет! Je vous aime, умоляю!– Ах, нет? Ну так дьявол же с ним!Покажемте нос негодяюИ нынче же ночью бежим!

Перед дуэлью

Спать осталось мне час, что, конечно, не так уж и мало.Да и глупо пенять нам на краткость глубокого сна.Снова чья-то рука мне играючи карты смешала,И какая-то дрянь в тишине предрассветной слышна.Пистолет мой не спит и глядит немигающим окомВдоль руки за окно в эфемерную гущу стекла,Где стрижи говорят и мелькает ободранным бокомПервый синий троллейбус в проёме жилого узла.Снова всё да ладом – и не спит бедолага Мартынов:Он шлифует во тьме добела смертоносную честь.Спят черкесы верхом, а черкешенки носят в корзинахВорох чистых рубах или Жилину в яму поесть.Для кого-то из нас этот день никогда не настанет.Погляди, как скользит по обрыву копытами лань.Погоди, не реви. Нас никто в эту пропасть не тянет…И в конце-то концов надо спать. Я прошу, перестань.Перед сном я хотел бы, смыкая на выдохе веки,Видеть только одно – на вершине не тающий снег.Что мне солнце тогда и по склонам звенящие реки?Что мне пуля в стволе или чуждый любви человек?