Девушка-рябина

И во сне ему снилась Вера. Как будто он бегает за ней по коридорам и этажам, а она от него ускользает, прячась то за поворотом, то за очередной дверью. И даже во сне Льва раздирали на две половинки совершенно противоположные чувства. Нежность и злость. Восхищение и неприязнь. Раздражение и умиление. Восторг и недоумение…

Но на следующее утро случилось вот что.

Льву так и не удалось поговорить с рыжеволосой горничной.

Позвонили из администрации электрозавода, просили заехать и забрать кое-какие документы… Такси, ко всему прочему, прибыло раньше заявленного времени. Словом, Лев покинул гостиницу задолго до того, как десант горничных с пылесосами принялся обходить номера.

В поезде он опять думал о Вере и досадовал, что так и не удалось с ней поговорить.

Что это такое на него напало? Ведь Лев никогда не считал себя «ходоком». Потом, у него невеста, у нее муж… Так почему же она не выходит у него из головы?

Какое-то наваждение.

И самое-то главное – толку от этих мыслей и переживаний никакого. Все равно он никогда не встретится больше с Верой!

Рыжая девушка. Красные ягоды. Осень. Желтые листья. Оранжевые закаты. Слишком яркие краски смутили воображение, взбудоражили, на какое-то время свели с ума, наверное…

* * *

– Ты чего это? – удивленно спросила Валя. – Иди уже. Если Раиска заметит, что ты не работаешь, она тебя живьем съест. Верка!

Вера стояла за лифтом и осторожно выглядывала в коридор, держась одной рукой за тележку.

– Я смотрю, не идет ли тот тип, что в двести десятом номере, – шепотом пояснила молодая женщина.

– С ума сошла! Забыла, да? – всплеснула руками Валя. – Двести десятый номер освободился этим утром, тебе его надо убрать до двенадцати.

– Да? Постоялец уехал? – Вера облегченно вздохнула – словно камень с сердца упал. Решительно вышла из-за лифта, таща за собой тележку.

– Погоди, – Валя схватила подругу за руку, широко раскрыла свои и без того круглые, подведенные синими тенями глаза. – А что случилось? Он приставал к тебе, что ли?

– Не без этого, – неохотно призналась Вера.

– Вот гад… Вот гады они все! Твари.

– Нет, но не настолько… – справедливости ради возразила Вера. – Руки не распускал, но…

– А, это тот тип, что вчера тебя с полотенцами ловил, на лестнице? – шепотом закричала Валя.

– Да, он. Только он меня обманул. Оказывается, с полотенцами все в порядке, он хотел меня в кафе вечером пригласить.

– Ты пошла?!

– Валя! Нет, конечно. Я поэтому и не хотела с ним сейчас встречаться, он мне неприятен.

– Никитина, Колтунова! – вдруг раздался рядом голос администратора – Раисы Викторовны, той самой, которую Валя за глаза непочтительно называла «Раиской». – Опять лясы точим?

«Как она опять умудрилась подкрасться?» – с удивлением подумала Вера. Дело в том, что Раиса Викторовна – дама зрелых лет и солидной комплекции – всегда ходила на каблуках. Цок-цок-цок – порой слышалась издалека строгая поступь, и только потом появлялась сначала грудь начальницы, а затем остальные части начальственного тела, увенчанные массивным шиньоном из белых волос. Но иногда администратор умела подкрасться совершенно бесшумно и незаметно, вот как сейчас.

– Раиса Викторовна, это Вера… Она мне рассказывала, как к ней тип из двести десятого приставал! – выпалила Валя.

Вера вздохнула и опустила глаза. Она уже привыкла к тому, что Валя не умела хранить тайны, и уже почти не обижалась на подругу, но…

– Приставал? А чем ты его провоцировала, Никитина?

– Я его не провоцировала, Раиса Викторовна. И он ко мне не приставал. Просто в кафе пригласил, а я отказалась, – торопливо объяснила молодая женщина.

– Значит, он к тебе не приставал, вел себя культурно, а ты о нашем постояльце сплетни разносишь? – В голосе администратора послышались металлические нотки. – Стыдно.

– Может, ей правда показалось? – зачем-то опять встряла Валя.

– Может, и показалось, – не отводя от Веры пронзительных черных глаз, согласилась Раиса Викторовна. – Мы, женщины, такие… Иногда навоображаем себе. Даже если ни кожи, ни рожи… – она усмехнулась. – А на самом деле и не было ничего. Это нормально. Только вот одно плохо – когда мы своими фантазиями с окружающими начинаем делиться. Ладно, девочки, идите работать. И чтобы не болтали, понятно?

Валя потащила свою тележку в ближайший номер, Вера направилась к следующему. К тому самому злополучному двести десятому…

На Раису Викторовну Вера не злилась. В сущности, начальница была права, когда запрещала своим подчиненным разносить сплетни о постояльцах. Да и про «ни кожи, ни рожи» – тоже права, если подумать.

Вера никогда не считала себя красавицей. Даже больше того – жизнь, да и многие из окружающих убедили ее в том, что есть нечто неприятное, отталкивающее в ее рыжей «масти». Быть рыжей – пожалуй, это хуже, чем быть некрасивой. Причем рыжая Верина «масть» еще и неадекватов всяких притягивала. Извращенцев… вот как тот, из двести десятого.

Вообще те, кто живет в гостинице, проезжающие – часто позволяют себе много лишнего. Думают, что раз не у себя дома, то им все можно. Случалось, к Вере приставали. Бог знает, что некоторые люди думают, видя перед собой горничную…

Но этот, вчерашний, как-то по-особенному не приглянулся Вере.

Мужчина очень высокого роста, с фигурой атлета – отчего даже деловой костюм на нем смотрелся как-то странно, чужеродно даже. Похож на альбиноса. Хотя, говорят, у альбиносов глаза красные?

Пшенично-золотистые волосы, словно выгоревшие на солнце, светлые широкие брови, светлые ресницы – длинные, ко всему прочему, и густые. Такие ресницы еще называют «телячьими».

Крупные губы. Неулыбчивый. Черты лица тяжелые… Не молодой и не старый. Лет тридцати пяти, скорее всего.

Пока Вера вчера убирала номер, этот приезжий, сидя на балконе, буквально буравил ее взглядом.

Для того чтобы убедиться в этом, не надо было оборачиваться – она видела отражение постояльца то в зеркале, то в стеклянных дверцах, то на полированных поверхностях…

Он, не шевелясь, пристально разглядывал Веру, буквально придавливал ее своим тяжелым, мрачным взглядом.

Вера его сразу испугалась, еще раньше, когда вошла с пылесосом в номер, а там он – огромный, белобрысый. Глаза холодные, светло-серые. Пожалуй, он не на альбиноса похож, а, скорее, на викинга – какими их показывают в кино, в исторических фильмах.

Пока убиралась, изнывала – скорее бы уж удрать отсюда… Но торопиться никак нельзя было. Обязанности горничной вынуждали – на уборку одного номера должно приходиться не менее сорока минут!

Если Раиса Викторовна узнает, что одна из ее подопечных выполнила свою работу недобросовестно, второпях – то уволит свою сотрудницу.

А пойди потом, найди хорошую работу в их городке! Нет, можно, конечно, надеяться на электрозавод… Но это как лотерея. Повезет или нет. Хотя, говорят, через год, когда откроют новый корпус, образуется много рабочих мест. Работа не женская, да, но если где-нибудь в секретариате…

Вера открыла своим ключом двести десятый номер, зашла внутрь.

Пахло едва-едва каким-то мужским одеколоном. Запах терпкий, древесный и недешевый, судя по всему, но у Веры он вызвал отвращение. Она, конечно, ко всему привыкла, убирая за людьми, ничего не могло ее удивить, но иногда, вот как сейчас, ее передергивало буквально – так некоторые люди вызывали отторжение, буквально на уровне флюидов.

Распахнутая, развороченная постель. Там спал он, этот странный человек…

Вера выдохнула, пересилила себя, а затем приступила к своим обязанностям. Для начала прибралась на балконе. Затем вернулась в комнату и собрала мусор – какие-то бумажки, обертки от печенья – со стола и сложила его в мусорный пакет. Протерла стол, вымыла стаканы, поставила их обратно на стол.

Сняла постельное белье, постелила на кровать свежее. Отправилась в санузел – для того, чтобы в комнате улеглась пыль, пока убирается в другом месте.

В санузле собрала с полочки пустые пузырьки из-под гостиничного шампуня, сложила их в мусорный мешок. Вымыла унитаз, коврик для душа. Оттерла кафельные стены санузла со специальным средством, заодно протерла все трубы и полотенцесушитель. Вымыла зеркало и полочку над раковиной, затем протерла все сверху чистой тряпкой.

Отдельно вымыла раковину. Затем – вымыла пол в ванной специальным дезинфицирующим средством.

Потом Вера возвратилась в комнату и протерла со всех поверхностей пыль, двигаясь строго в одном направлении, по часовой стрелке, чтобы ничего не упустить – стол, тумбочку, стулья, телевизор, батарею, застекленные репродукции, висевшие на стенах, плафоны, выключатели, спинки кроватей, дверь, подоконники…

Вымыла зеркало. Плинтусы. Пропылесосила палас.

Возвратилась в санузел, где уже все поверхности успели высохнуть, повесила чистые полотенца, сменила рулон туалетной бумаги, выложила новые коробочки с шампунем-гелем, положила новый брикетик мыла на край раковины.

В комнате проверила мини-бар, закрыла балконную дверь, поправила шторы.

Протерла пол в прихожей.

Уходя, оглянулась, еще раз, удовлетворенно, осмотрела комнату – все чисто, пахнет свежим воздухом с улицы и химическими отдушками.

И как-то даже легче на душе стало – словно Вера смыла все воспоминания о человеке, вздумавшем вчера ее преследовать.

И что ведь за тип, безо всякого стыда разговаривал при Вере со своей женой, или кем там еще ему эта «киса» приходилась…

Мало того, Вера же еще свое кольцо обручальное этому товарищу показала – гляди, мол, не собираюсь я с постояльцами шуры-муры крутить, я приличная замужняя женщина…

А этот командированный, викинг белобрысый, все равно не отставал, вчера хитростью в номер затащил на разговор…

Все мужчины, кроме мужа Кирилла, вызывали у Веры отвращение. Он являлся единственным мужчиной в ее жизни, единственной любовью. Девять лет брака. Поженились, когда Вере исполнилось двадцать, Кирилл был на десять лет старше.

Нежный, добрый, деликатный. Непьющий и даже некурящий. Заботливый. Ни разу не замеченный не только в изменах, но и даже во флирте с другими женщинами.

Кирилл последние несколько лет строил дом – для них с Верой. Дом, правда, находился еще лишь в середине строительства, фундамент да стены, но в будущем, рано или поздно, супруги все равно туда заселятся и там родят своих детей. А то сейчас, в крошечной «однушке» на первом этаже – не очень-то и развернешься.

Кирилл – невысокий (одного роста с Верой), худощавый. Даже комплекцией своей, довольно субтильной, он нравился Вере. Поэтому все прочие мужчины, которые внешне не были похожи на мужа (например, как этот огромный викинг из двести десятого), – ее пугали.

Чужие все они, чужие – эти мужчины вокруг. Другие и не такие. Неприятные…

Выйдя из номера, Вера остановилась в коридоре, у окна.

Внизу, во внутреннем дворике, был разбит небольшой садик. Зеленый газон, клумба, на которой вовсю еще, яростно цвели осенние бархатцы… Ничего особенного, но Вере вдруг захотелось сфотографировать эту картину. «Бабье лето в самом разгаре». Или нет – «Апофеоз бабьего лета». Так можно назвать это фото и поместить в своем блоге. Ну и что, что в блог почти никто не ходит комментировать фото, Веру это обстоятельство очень мало интересовало.

Она вела блог с фотографиями для себя, как личный дневник. О себе ничего не рассказывала, изображений людей – минимум, только прохожие и со спины обычно; в основном – лишь пейзажи да виды города. Вся ее, Верина, жизнь – это осень, зима, весна, лето. И снова осень…

Дневник души, что ли.

О том, как она счастлива, о своей любви к мужу, – Вера не собиралась рассказывать публично. А ну как сглазишь…

* * *

Валя Колтунова, высунув голову из номера, в котором убиралась, издалека наблюдала за своей приятельницей и коллегой Верой.

Вот странная девка, словно не от мира сего. Рассеянная, вечно забывает обо всем, то и дело заглядывается на что-нибудь, замирает – до тех пор, пока не окликнешь…

Валя считала своей задачей приглядывать за Верой и опекать ее. Не особая у них разница в возрасте (Валя всего лишь на пять лет старше Веры), но такое ощущение, будто подруга застряла где-то в глубоком детстве. Овца овцой.

Вот и сейчас Вера стояла у окна, в коридоре, пялилась вниз, во внутренний дворик гостиницы.

– Вер! Верка!

– А? – Подруга оглянулась, взглянула на Валю своими смешными глазами, напоминающими желтые металлические монетки.

Валя погрозила ей пальцем – не тормози, мол.

Вера кивнула и потащилась со своей тележкой к следующему номеру.

К обеду подруги закончили с уборкой номеров, занялись другой работой – сдали белье для стирки, навели порядок в других помещениях гостиницы…

Вечером вышли из гостиницы вдвоем.

– Упахалась как… Сейчас то же самое, но только дома, – с досадой произнесла Валя. – Тебе хорошо, Верк, у тебя нет детей, считай, ты вечером как в отпуске. А мне готовить, убирать, уроки проверять… Двое пацанов да еще погодков – знаешь, как сложно?

Валя жаловалась подруге на тяготы, но сама, в глубине души, считала, что ее жизнь – не самая легкая, но зато во много раз лучше Вериной – пустой и бессмысленной.

Мальчики, Славик и Стасик, восемь и девять лет, Валины сыновья, являлись настоящими хулиганами. Вечно дрались – между собой и с окружающими пацанами, чуть не каждую неделю учительница в школу родителей вызывала… Но тот шум и гам, который поднимали ее отпрыски, на самом деле звучал для Валиных ушей настоящей музыкой. Она бы сошла с ума, живя в мертвой тишине, как Вера.

Валя обожала своих сыновей. Ругала их вслух, а мысленно – молилась на мальчиков, таких живых, таких активных. Если когда-нибудь Верка родит детей, то они, наверное, вырастут жуткими занудами. Ни рыба ни мясо, как их мать. Тоже будут глядеть по сторонам своими желтыми глазищами и то и дело «тормозить».

А если девочка у Веры родится? Ой, нет, лучше мальчик… Если девочка в мать пойдет, то пиши пропало. Ведь Вера – очень страшненькая. Вроде все при ней, а посмотришь внимательно – страшненькая. Лицо у подруги – длинное, словно лошадиное, волосы, как пакля, эти рыжие, вьющиеся… Вдобавок – неуклюжая, никакой женственности.

Валин муж, Коля, слесарь-наладчик на электрозаводе, сколько раз твердил, что страшнее Веры нет у них в городе женщины. Ну, разумеется, высказывался он не при Вере.

Кстати, о Коле.

Отличный мужик – веселый, балагур, душа компании. Косая сажень в плечах. Погуливал иногда, да. Несмотря на хорошую зарплату, пропивал, раздаривал деньги подружкам. Скандалила Валя с ним часто, волосенки соперницам не раз приходилось драть… Но насколько Николай, при всех своих недостатках, был интереснее Вериного Кирилла, унылого заморыша!

Хотя они, Вера с Кириллом, надо сказать, подходящая пара. Оба скучные, никакущие. Кирилл строил для Верки дом. Уж какой год строил, а воз и все ныне там. Бизнесмен, называется… Торгует старыми конфорками на рынке, вот и весь бизнес. Нет, поначалу-то, в 90‑е, Кирилл хорошо зарабатывал, сейчас вот поприжали малый бизнес, доходу капли… Куда Кириллу до Коли, который на твердом окладе.

Валя не могла не сравнивать своего мужа и Вериного, свою жизнь и жизнь подруги. И, сравнив, понимала, какая ж она счастливая, а Верка – несчастная.

Но ни жалости, ни снисхождения Валя не чувствовала. Наоборот, ее тихо возмущал тот факт, что Вера почему-то даже не догадывается о своем несчастье. Не догадывается о том, что некрасива, что муж ее, Кирилл, – жалок, что пуста их жизнь без детей…

Вале постоянно хотелось намекнуть об этом подруге. Хотя как это сделаешь? Не кричать же напрямую, в лицо – эй, подруга, да ты полное ничтожество! Вроде как некультурно. А намеков Вера решительно не понимает. Вот сегодня Раиса Викторовна намекала Вере о том, что у той ни рожи ни кожи – так нет, подруга только стояла да глазами хлопала.

Нет, Валя, безусловно, верила, что к подруге тот мужик приставал, белобрысый, из двести десятого. Но почему он приставал? А потому, что Верка – безответная, мямля, вот мужикам и кажется, что такую легче будет охмурить. Это Коля как-то Вале объяснял про подобный феномен. Отчего мужики к некрасивым клеятся. А оттого, что некрасивые девицы – любому ухажеру рады…

– Валь, посмотри… Какие березы там! – подала голос Вера, шедшая рядом, взмахнула рукой в сторону. В темно-сером широком плаще, сером платке – похожая на мышь. Даже – на летучую мышь.

– Да, ничего так, – согласилась Валя, глядя на березы, растущие в сквере, мимо которого они проходили в данный момент. Светло-желтые листья трепетали на ветру – словно деревья дрожали от вечерней прохлады.

– Похожи на подружек, которые сбежались пошептаться, собрались в круг – если вот с этого ракурса смотреть. Жалко, фотоаппарата нет!

– Сбегай домой, возьми его да вернись.

– Ты не понимаешь… Освещение уже другим будет.

Валя вспомнила – Вера когда-то училась фотографии, только толку от этого обучения… Зря потраченное время.

– Да уж, где мне, неграмотной, понять, – саркастически усмехнулась Валя. – Послушай, Вер. Я вот давно хотела тебя спросить, только ты не обижайся. Отчего ты своим фотоаппаратом не зарабатываешь? Ты ж можешь по выходным свадьбы снимать! Знаешь, сколько фотографы за съемку на свадьбах получают?

Вера ничего не ответила, сразу замкнулась в себе, пожала плечами.

«Овца. Как есть овца, – с раздражением подумала Валя. – И ведь мать у нее нормальная. Как только Ольга Тихоновна такое чудо-юдо умудрилась воспитать? Хотя, говорят, от воспитания мало что зависит, дело в генах. Если уж что заложено в человеке, то изменить это никак нельзя…»

* * *

Ольга Тихоновна стояла на балконе в позе Наполеона перед сражением – скрестив руки на груди – и пристально смотрела в начало улицы.

По этой дороге обычно возвращалась ее дочь с работы. Пусть Вере и должно было скоро исполниться тридцать лет, и своя семья у дочери имелась, но Ольга Тихоновна не позволяла себе расслабиться.

Она, как мать, обязана хоть иногда, но контролировать жизнь своей взрослой дочери. И не потому, что относилась к тому типу теток, которые привыкли во все свой нос совать… Нет. Ольга Тихоновна и рада бы отпустить дочь, но сама Вера постоянно давала поводы для беспокойства.

Ранний вечер, еще светло.

Вот прошла толпа с электрозавода – как раз закончилась вечерняя смена.

Веры все не видать. Вчера, например, Ольга Тихоновна так и не дождалась Вериного появления. График у дочери какой-то ненормированный, редко когда той удавалось выйти из гостиницы в одно и то же время. Будь на месте дочери Ольга Тихоновна, то она непременно разобралась бы с начальством – что за дела, подобные задержки не укладываются в рамки трудового законодательства… Но Вера – безынициативная, к начальству ни за что не пойдет! Вот и ездят на ней, заставляя работать сверхурочно.

Можно было позвонить дочери на мобильный, но Ольга Тихоновна терпеть не могла сотовую связь, считала ее опасной для здоровья. Сотовый телефон, конечно, у нее имелся, но включала его женщина редко, в случае крайней нужды. Если вспомнить, то в последний раз – недели две назад, когда пришлось обзванивать родителей своих учеников. Бассейн тогда закрыли на внеплановую уборку.

Ольга Тихоновна – чемпионка России по плаванию, в свое время серебряную медаль завоевала. Потом, когда возраст стал наступать на пятки, ушла на тренерскую работу, много лет учила детей плаванию в спортшколе при местном Дворце спорта.

Работу свою женщина считала чрезвычайно важной и полезной – ведь она состоит в оздоровлении подрастающего поколения?

Большинство родителей детей, что ходили на занятия по плаванию к Ольге Тихоновне, уважали ее. У них даже небольшой клуб образовался – тех, кого действительно волновал здоровый образ жизни, во главе с Ольгой Тихоновной.

…В начале улицы показались еще две фигуры. Тарапунька и Штепсель, Вахмурка и Кржемелик… Да, это они, две подружки – Вера и Валя.

Высокая и худая Вера и пухлая коротышка Валька Колтунова с ней рядом.

Ольга Тихоновна поморщилась – Валю Колтунову она недолюбливала. Глупая молодая женщина, из тех, кто следит за мужем, вместо того чтобы следить за собой. И муж у Вали – кобель, известный в городе, как можно такого терпеть? Это же унизительно для женщины… К тому же имел нехорошую привычку – занимал у всех деньги и не отдавал. Уж лучше одной, чем абы с каким мужиком. Да и дети в семье Колтуновых, два мальчика, погодки, кажется – совершенно невоспитанные, своевольные. Как-то ходили к Ольге Тихоновне на занятия, потом бросили. А почему бросили? А потому что не приучены матерью, то есть Валькой, к систематическим занятиям спортом, к графику и режиму не приспособлены… тяжело им в жизни будет.

– Вера! – наклонившись, позвала Ольга Тихоновна.

Дочь подняла голову:

– Да, мама… Добрый вечер!

– Зайди.

– Здрасте, Ольга Тихоновна! – заискивающе крикнула мадам Колтунова.

– Здравствуй, Валя, – холодно отозвалась женщина и вернулась в комнату.

Дочь Вера появилась в квартире Ольги Тихоновны через минуту.

– Сегодня хоть вовремя…

– Мам, это работа с людьми, не всегда все по расписанию получается.

– Вот именно – ты не умеешь с людьми общаться, не умеешь их ставить на место.

– Мама! Если я начну спорить с Раисой Викторовной, она меня просто уволит.

– Ай, перестань. Ты же не в рабстве у нее, – с раздражением произнесла Ольга Тихоновна. Как всегда, при виде дочери она испытывала и досаду, и жалость одновременно. Всю жизнь пыталась воспитать из Веры здорового (телом) и сильного (духом) человека, а не получилось. Ее, матери, ошибка, ее вина.

Но, кто знает, вдруг еще можно что-то исправить?..

– Мама, у тебя все в порядке? Как дела?

– Идем на кухню, я тебе чаю налью. Ты не торопишься?

– Нет, Кирилл сегодня к своим собирался зайти.

«Свои» Кирилла – это его мать, муж матери, сестра, муж сестры и их дети.

Как ни странно, но зятя Ольга Тихоновна очень любила. Мягкий, добрый, трудолюбивый мужчина, что редкость нынче. Абсолютно без вредных привычек. Но Вера, кажется, не понимала, как ей повезло с мужем… Могла бы и больше о нем заботиться.

– Я тебе в прошлом месяце кашу льняную с расторопшей давала. Она закончилась, наверное? – глядя дочери в глаза, строго спросила Ольга Тихоновна.

– Нет, еще осталась… немного осталось.

– Вера, не ври. Я вот этого терпеть не могу. К чему это вранье?! Ведь нехорошо, подло лгать! – поморщилась Ольга Тихоновна.

– Мама, мы не едим льняную кашу. Не получается как-то.

– Льняная не идет? Давай я тебе дам очень хорошую зерновую смесь, ашрай называется. Или у меня еще есть каша гречневая, мелкого помола, очень полезная. Пшеничная еще есть, цельнозерновая. В ней все компоненты цельного зерна пшеницы, включая сам зародыш пшеницы.

– Мам, нет, спасибо.

– Вера… У меня мамочки деткам эти каши варят, и детки их за милую душу едят… И сами мамочки тоже! Вера, я вот не понимаю – я с чужими людьми общий язык нахожу, почему же ты не можешь ко мне прислушаться?..

Дочь молчала, сидела на табурете, опустив голову, теребила подол своего безвкусного платья – клетчатого, старомодного, напоминающего школьную форму…

– А что вы с Кириллом по утрам едите?

– Бутерброды.

Ольга Тихоновна почувствовала, как внутри ее все сжимается, как начинает безнадежно щемить сердце…

– Вера. Вера, да это же самоубийство, – шепотом произнесла женщина. – На себя тебе наплевать, так о Кирилле подумай…

– Он не ест каши, мама.

– Как это не ест? С утра все нормальные люди должны есть кашу. Или тебе лень с утра готовить? А, понимаю, лень. Проще бутербродик сварганить!

– Мама, я думаю, ничего страшного в бутербродах нет.

– Ты думаешь… А по утрам ты бегаешь?

– Нет. Я не успеваю, мама.

Не успевает она! Врет. Просто лень на час раньше встать!

…После ухода дочери Ольга Тихоновна почувствовала себя разбитой и подавленной.

Было что-то страшное в том, как жила Вера. Страшное и неправильное.

Дочь ничего не умела – ни работать, ни отдыхать, ни правильно питаться, ни следить за собой, ни одеваться. Ничего не умела и ничего не хотела.

А ведь это так приятно – есть здоровую пищу, обливаться холодной водой. Бег по утрам – так это вообще наслаждение.

Ольга Тихоновна, сколько себя помнила, всегда бегала по утрам. Тут, неподалеку – небольшой парк.

Вставала в седьмом часу, пила некрепкий чай, делала легкую разминку, потому что сразу, после сна – бегать нельзя, кровь еще вязкая, густая.

После разминки женщина выходила из дома, но тоже не сразу срывалась в бег, а поначалу шла энергично, потягивая ноги, приседая, с наклонами вперед. Только потом бег.

При этом Ольга Тихоновна не забывала, что плечи должны быть расслаблены, шея и руки тоже. Опускалась на полную ступню (на носочках бежать – вредно!). Обязательно следила за дыханием – вдыхала через нос, выдыхала через рот. Во время бега проговаривала вслух скороговорки – для того, чтобы контролировать дыхание. Как только голос начинал срываться – все, надо заканчивать. Тогда Ольга Тихоновна разворачивалась и бежала назад, снижая скорость. К дому уже подходила шагом.