Избранные труды

Добиваясь на основе закона целесообразного, справедливого и гуманного наказания, советский суд производит индивидуализацию наказания. Уголовное наказание должно соответствовать общественной опасности преступника, ибо только при этом условии будут достигнуты цели, которые преследует назначение уголовного наказания. При выборе конкретной меры принуждения следует учитывать абсолютно все обстоятельства, характеризующие общественную опасность данного виновного лица, с целью применения к нему наиболее разумных, экономных и целесообразных для предупреждения с его стороны новых преступлений мер, которые в то же время отвечали бы задаче общего предупреждения.

Одновременному достижению целей специального и общего предупреждения при применении наказания способствует то, что ряд важных обстоятельств, характеризующих объективную опасность преступного деяния (объект посягательства, вменяемые в вину последствия, способ посягательства), в определенной степени – а при тяжких преступлениях при отсутствии исключительных обстоятельств в решающей степени – характеризуют и общественную опасность личности виновного. Поэтому соответствие наказания общественной опасности содеянного целесообразно для осуществления задач не только общего, но и специального предупреждения.

Уголовный закон, хотя и связывает в интересах соблюдения социалистической законности, проведения единой судебной политики и охраны прав граждан определенные рамки наказания с тем или иным составом преступления, вместе с тем предоставляет суду довольно широкие полномочия и возможности по выбору меры воздействия, наиболее подходящей именно для данного конкретного виновного лица в зависимости от его общественной опасности. Учет общественной опасности преступника обеспечивается установленными в законе возможностью освобождения виновного от уголовной ответственности (уголовного наказания) вследствие незначительной его общественной опасности, возможностью применить условное осуждение, широкими рамками относительно-определенных санкций, альтернативными санкциями, возможностью назначения более мягкого наказания, чем предусмотрено в законе, возможностью присоединения к основной мере наказания дополнительного наказания, правилами назначения наказания при совершении нескольких преступлений, возможностью признания лица особо опасным рецидивистом и назначения ему в предусмотренных законом случаях повышенного наказания, возможностью избрания в соответствующих случаях определенного режима лишения свободы и другими подобными возможностями.

* * *

В заключении подводятся итоги по вопросам диссертации.

Основные положения диссертации опубликованы в следующих работах: 1) Статья: Общественная опасность преступника и основание уголовной ответственности, «Правоведение», 1963, № 3. 2) Статья: К вопросу о понятии общественной опасности преступника, «Вестник Ленинградского университета», 1963, № 23, вып. 4.

Основание уголовной ответственности и общественная опасность преступника

(Глава вторая кандидатской диссертации)

§ 1. Понятие и обоснование уголовной ответственности

Изложенная в предыдущей главе диалектико-материалистическая концепция поведения позволяет решить вопрос о моральной и юридической ответственности человека за его поступки.

Согласно смысловому значению этого слова, «ответственность» есть «обязанность, необходимость дать отчет в своих действиях, поступках и т. п. и принять на себя вину за их возможные последствия, за результат чего-либо»,[15] или иначе: ответственность есть «возлагаемое на кого-либо или взятое кем-либо обязательство отчитываться в каких-нибудь своих действиях и принять на себя вину за возможные их последствия».[16] Именно в таком значении и употребляется это понятие, когда мы говорим о моральной или юридической ответственности (с соответствующими, конечно, модификациями).

Проблема ответственности заключается в обосновании возможности нравственной и юридической оценки поступков человека и обосновании его обязанности отвечать за совершенные им поступки.

Буржуазная философия связывает возможность ответственности человека за его действия с идеей свободы воли: только потому, что поведение человека не зависит ни от каких объективных факторов (внешних условий жизни и телесной природы), возможна его ответственность как нравственная, так и юридическая, в которой также отражается нравственная оценка совершенного.[17]

Эта идея свободы человека от причинных соотношений как раз и является ядром идеалистической концепции свободы воли человека. Н. С. Таганцев давал следующую характеристику теории свободной воли: «…по этой теории общий закон причинности не распространяется на свободные действия человека; дух человека, проявляющийся в его воле, имеет способность определять деятельность лица независимо от каких-либо предыдущих явлений, имеет способность сделать свободный выбор между отдельными определениями, представляющими в данном случае, так что, подпадая даже под господство страсти, увлечения, дух человеческий подчиняется этому самопроизвольно, в силу своей свободной решимости».[18]

По взглядам буржуазных криминалистов – сторонников концепции свободной воли – ответственность лица допускается потому, что воля его абсолютно свободна, что существует произвол личности, которая в зависимости от своей индетерминированной воли могла поступить и так, и иначе. Воля, по Кестлину, характеризуется:

а) абсолютной возможностью для субъекта отрешиться от какого бы то ни было определения, положенного для воли им самим или чем-либо вне его сущим;

б) способностью постановления какой-либо определенности, как содержания воли, откуда бы содержание ни было почерпнуто, и

в) способностью Я пребывать в какой-либо определенности с сознанием возможности ее изменения.[19]

Деяние может быть поставлено в упрек, т. е. вменено в вину личности только потому, что исключительной причиной деяния явилась свободная, «злая» воля данной личности.

Лицо виновно, потому что оно действовало произвольно, вне зависимости от каких-либо внешних или внутренних объективных влияний; вина человека состоит в его произвольном волевом выборе безнравственного поведения.

В оценке же субъекта и его поступка как нравственного или безнравственного, преступного или непреступного, дается характеристика свободной воли человека как «злой» или «доброй».

Последовательное проведение концепции свободы воли с неизбежностью приводит к отрицанию каких-либо утилитарных целей уголовной ответственности, ибо абсолютная произвольность человеческого поведения делает эти цели недостижимыми. Уголовная ответственность у последовательных идеалистов находит свое обоснование не в возможности добиться в результате применения конкретных мер этой ответственности (уголовного наказания) каких-либо целей, а исключительно в априорных требованиях нравственного категорического императива, в присущем человеческой природе нравственном требовании воздаяния (Кант, Цехариэ, Генке, Гербарт и др.), либо в абсолютной необходимости восстановления нарушенной в результате злонамеренной неправды справедливости (право – утверждение, бытие общей воли; преступление – отрицание, неправда, ничтожная сама по себе как нарушение общей воли волей частной; наказание – снятие, отрицание отрицания, восстановление справедливости (Гегель, Гельшнер, Кестлин, Бернер и др.), либо в божественном происхождении права и вытекающей отсюда необходимости при совершении преступления, искупления вины перед божеством (Шталь) и т. д.[20]

Потому наказание как осуществление уголовной ответственности стремится исключительно к воздаянию за содеянное (как правило, по принципу талиона), возмездию, причинению страданий единственно ради искупления вины и восстановления справедливости, но не для достижения практических целей. Так, по взглядам Канта: «Судебное наказание никогда не может быть назначено в качестве средства для оказания добра, самому ли преступнику, или гражданскому обществу, но преступник должен быть к нему присужден потому, что он совершил преступление. Человек… должен быть признан подлежащим наказанию раньше, чем можно помыслить о том, чтобы извлечь из этого наказания какую-либо пользу для него самого или его сограждан».[21]

Итак, с позиций последовательно проведенной идеалистической концепции свободы воли, уголовная ответственность возникает за совершение преступления как деяния, порожденного «злой» волей виновного лица, и исключительно потому, что такое деяние (как посягательство на справедливость и т. п.) совершено. Никакого другого, утилитарного, обоснования ответственности данная концепция не допускает.

Буржуазные авторы, стоящие на позициях вульгарного материализма и позитивизма, как правило, считают, что детерминизм не совместим с ответственностью, и, отрицая свободу воли, они отрицают и понятия нравственной оценки, вменяемости, вины, наказания.[22] Подобные взгляды объясняются учением о прирожденном преступнике, биологизацией человека, отождествлением его с автоматом, машиной, рефлектирующей на механические раздражения, отрицанием активной роли сознания человека. И естественно, если считать, что определенные лица в силу своей биологической организации предопределены к совершению преступлений, то ни о какой нравственной их ответственности говорить не приходится.

Так, бельгийский криминалист Амон в свое время писал: «Следствием детерминизма является необходимость исключить понятие заслуги и вины… Это несуществование заслуги и вины влечет за собой безответственность».[23] (Очевидно, что здесь понятие вины берется в чисто идеалистическом плане как произвольное злонамеренное самоопределение свободной воли.) И далее Амон пишет: «Таким образом, общий детерминизм, признанный научной истиной, приводит нас к выводу, что моральной ответственности не существует. Она недоступна нашему пониманию. Допущение ответственности автоматов, которые непреодолимо должны быть такими, каковы они есть – противоречит человеческому разуму. Не считают же ответственной скалу, которая, обрушиваясь, давит все, что находится на ее пути. Не считают же ответственным тигра, который нападает и убивает человека. Также нельзя считать ответственным человека, который в своих поступках такой же автомат, как тигр или скала. Общая невменяемость – такова научная истина».[24]

Считалось однако, что, хотя преступное действие человека и необходимо вытекает из его психофизических качеств при определенных условиях, это действие как здорового, так и психически больного человека можно ему вменить, поставить на его счет, можно заставить отвечать человека за совершенное им действие. Но это будет уже не нравственное вменение и не нравственная ответственность, допустимые лишь при признании свободной воли, а так называемые физическое вменение и социальная ответственность. Подобная теория подробно развивалась Энрико Ферри. Последний писал: «С того момента, как преступление рассматривается не как flat свободной воли, а как продукт и патологический симптом индивидуальной и социальной аномалии, все преступники – сумасшедшие и несумасшедшие – нравственно безответственны, хотя они должны отвечать перед обществом за совершенные ими противообщественные деяния. Следовательно, нет никакого различия между преступниками нравственно ответственными и безответственными, между наказанием и мерами безопасности, а существуют лишь… различные формы одной и той же функции предохранительной клиники».[25] «Для установления уголовной ответственности достаточно одной физической вменяемости»,[26] согласно которой каждому человеку вменяют то деяние, которое он физически совершил.

«Под „вменением“ мы вместе с Romagnosi, – пишет Ферри, – разумеем возможность „приписывать известное действие определенному лицу, как причине, вызвавшей данное действие“, а под ответственностью – возможность „признать данное лицо обязанным возместить причиненный убыток и понести определенное наказание за совершение данного действия“. Словом, существует вменяемость материальная, потому что Тит – виновник деяния, о котором идет речь, и вменяемость социальная и юридическая, потому что Тит обязан нести социальные и юридические последствия совершенного им деяния».[27]

Человек несет ответственность за свои действия совсем не потому, что они порождены его свободной волей, и поскольку в результате ответственности искупается его нравственная вина. «…Всякий человек отвечает за всякое совершаемое им антиправовое деяние исключительно потому и поскольку он живет в обществе».[28] Разумное основание уголовной ответственности и наказания нужно искать не в идеях справедливости, возмездия и искупления вины, а в необходимости защиты общества. Функция охраны существует независимо от концепций нравственной вины преступника. Наказание – это всего лишь оборонительная реакция общества из чувства самосохранения, свойственного любому индивидуальному (животному или человеческому) и социальному организму, против тех, кто нарушает условия существования этого организма.[29]

Единственное оправдание, обоснование уголовной ответственности – необходимость защиты общества в целях самосохранения. Поэтому меры этой ответственности есть не меры нравственного искупления вины, а меры социальной защиты. Далее, подобная социальная защита, по мнению последовательных сторонников антропологических и социологических концепций, проводится не от опасных деяний, а от опасных лиц, ибо лица, обладающие определенными биосоциальными качествами, в соответствующих условиях автоматически, неизбежно совершают преступления. Здесь вводятся понятия «опасного состояния» личности преступника, «личного состояния преступности», «вины характера» и т. д.

Связь ответственности с преступлением становится чисто формальным моментом. Так Дриль писал, что нельзя карать преступника зато, что он поступил безнравственно и преступно, как если бы он имел «полную возможность поступить совершенно иначе при всей совокупности данных условий». Меры репрессии нужно применять не за безнравственный и преступный поступок, а «только потому, что человек оказался безнравственным и преступным и при том для того, чтобы по возможности изменить его и приспособить к обществу, а в случае невозможности обезопасить от него общество».[30]

Преступление в качестве симптома, показателя наличия опасности индивида должно служить по сути дела лишь поводом (одним из поводов) для начала деятельности по установлению этой опасности. Поэтому последовательные в проведении подобных взглядов буржуазные криминалисты прямо высказываются против обязательной связи применения мер репрессии с совершением преступления. «Преобразования в уголовном праве, – пишет Принс, – заставляют нас признать опасное состояние даже там, где нет еще преступника, и право вмешательства государства даже туда, где нет ни преступления, ни проступка».[31]

Теория опасного состояния преступника заменяла все прежние основы воздействия государства на человека принципом целесообразности, отвергала положения о вменяемости и виновности и расширяла признаки совершенного преступного деяния до суммы представляемой данным человеком опасности.[32]

Теория «прирожденного преступника», развитая антропологической школой, и теория «опасного состояния личности» у социологов вели к разрыву мер уголовной ответственности с преступлением, означали подмену преступления понятием преступной личности, а тем самым вели к полному произволу в деятельности карательных органов буржуазного государства.

Современные буржуазные биокриминологи и социологи, которые во многом повторяют концепции ломброзианцев и социологов XIX века в отношении причин преступного поведения, естественно недалеко ушли от них и в вопросе обоснования уголовной ответственности.

Понятно, что, признавая фатальную предопределенность человеческих, в том числе и преступных, поступков или как результат прирожденных конституционных особенностей человека, или как результат наличия неудержимых бессознательных импульсов и влечений, а также отождествляя человека с действующей живой машиной, чисто механически рефлектирующей на раздражение, нельзя не отрицать возможность моральной оценки и ответственность человека за свои поступки. Это логический вывод из данных философских концепций. «Не делают же врачи своих пациентов морально ответственными за то, что они простудились или заболели воспалением легких», – пишут американские криминологи Барнс и Титерз. Подобно этому нельзя считать морально ответственными и преступников.[33]

Современные социальные науки, утверждает Роберт Фирей, доказали, что приписывание ответственности человеку за его действия не более оправдано, чем ответственность, например, автомобиля. «Как автомобиль сам не определяет быть ли ему сделанным, так и человек не избирает, родиться ли ему, – пишет Р. Фирей. – Когда же это решение принимается за него, он не больше имеет возможности выбирать свои врожденные характеристики, чем автомобиль сам выбирать себе мотор или технические данные. Человек не более избирает себе окружающую его с детства среду, чем автомобиль природу той местности, в которой его используют в первые годы, или гараж, сделанный для него хозяином. И человек не более ответственен в последующие годы за свой характер, развивающийся шаг за шагом от этих врожденных данных и в соответствии с изменяющимися внешними обстоятельствами, чем автомобиль в последующие годы ответственен за свое состояние, зависящее от характеристик, вложенных в него его творцом, и от обращения с ним его владельцами. И тем не менее, хотя никто, будучи в здравом уме, не подумал бы о порицании самого автомобиля… за плохое состояние, взрослый преступник всюду считается ответственным за свои преступления лишь с частичной ссылкой на унаследованные, обусловленные средой и на другие пассивно приобретенные черты, которые вместе, возможно, с душой фактически полностью объясняют его поведение. Разнообразие в характерах у человека и его широкие способности затрудняют понимание того, что он фактически так же пассивен в отношении своего создания и развития и, следовательно, так же не ответственен за свои поступки, как и неодушевленная машина».[34]

«Для детерминиста, – пишет Дональд Тафт, – психически здоровый является не более ответственным, чем психически больной. В обращении с преступниками детерминизм заменяет традиционную концепцию ответственности концепцией ответственности Ферри».[35]

Как известно, концепция социальной ответственности Ферри полностью исключает психологическое понятие вины. Из того же исходят и современные сторонники «социальной ответственности» и «физической вменяемости»: «Было бы рациональным шагом вперед со стороны судов принять чисто объективное понимание вины, определяемое простым вопросом: «Что произошло?» Когда суд установил это, он уже сделал достаточно. После этого компетентные эксперты могут проанализировать личность деятеля и решить, что с ним делать».[36]

В полном соответствии с исходными философскими позициями провозглашается ответственность уже не столько за совершенный проступок, сколько при условии (как правило) его совершения – за отрицательные социальные и психофизические качества индивида. «Один отдельный акт, – пишет криминолог-фрейдист Карпмэн, – сам по себе имеет значение лишь в качестве символа, как индикатор для лежащих в его основе проблем».[37] «…Деяние, подобно симптому болезни, является лишь поверхностным выражением большого числа внутренних и внешних факторов…»[38] Поэтому «вместо того, чтобы как в прошлом заниматься преступлением, каждому суду необходимо полное знание преступника, включая данные об его прошлом».[39] «Следует иметь в виду субъекта и поменьше говорить о преступлении, деянии»,[40] – пишет уже упоминавшийся нами криминолог Шелдон Глюк.

Собственно, за ответственность как таковую, сопряженную с отрицательной нравственной оценкой, механицисты и не выступают. Меры принудительного воздействия на преступника имеют единственной задачей превенцию, защиту буржуазного общества от новых нежелательных, вредных деяний. «Преступник представляет опасность для общества. Его личность испорчена… Мы должны отремонтировать его привычки, или, если это преступник, которого нельзя отремонтировать, то устранить его из свободного общества. Наказывать преступника столь же неразумно, как подвергать порке испорченную машину».[41]

Дональд Тафт, указав, что преступник, по своим свойствам является «результатом предшествующего развития», далее пишет: «Так же как в свое время наши чувства принуждали нас мстить преступному деятелю, считавшемуся свободным, так в свете этого взгляда мы вынуждены… попытаться переделать условия, которые сделали преступника таким, каков он есть. Наказание преступника ради справедливости становится таким же смехотворным как приказание Ксеркса высечь Геллеспонт за гибель его трирем…»[42]

Фрейдистская психоаналитическая концепция личности и поведения человека также приводит по существу к отрицанию понятия нравственной ответственности. Гелена Сильвинг, ссылаясь на работы современных криминологов-фрейдистов Меннингера и Зилбурга, пишет: «…психоаналитическое исследование действия Бессознательного доказало существование полного „психического детерминизма“, в свете которого все человеческие мысли, решения и действия могут быть отнесены к определенным причинам, так что человек не обладает свободой ни выбора, ни действия. Однако человек, совершающий преступление, представляет опасность для окружающих. Так как общество нуждается в защите, некоторые психоаналитики предложили, что все лица, совершившие преступление, независимо от того, намеренно или без намерения, сознательно или бессознательно, психически больны они или здоровы, должны считаться „ответственными“; ответственность однако означает не наказание, а обязанность подвергнуться определенному обращению (treatment) в соответствии с личностными особенностями, которые устанавливаются психиатрами».[43]

В настоящее время наиболее резко, пожалуй, вообще за полное уничтожение уголовно-правовой ответственности (а следовательно, и уголовного права, как того и требуют последовательные сторонники данной концепции) выступает «Международная ассоциация социальной защиты» (Societe internationale de defense sociale), основанная и возглавляемая Филиппе Граматика. Отрицая уголовную ответственность и заменяя традиционное понятие преступления понятием антисоциальности действия социально опасного субъекта (в том числе и невменяемого), сторонники данной концепции требуют применения к нему целесообразных мер, исходя исключительно из типа субъекта.[44]

В условиях ожесточенной классовой борьбы в буржуазных странах эта теория, как и идеи «превентивного уголовного права»[45] (применение мер уголовной репрессии при наличии любых проявлений, свидетельствующих об опасности лица), выдвигаемые реалистической школой права в США, открывают неограниченные возможности для классового произвола буржуазной юстиции, позволяя прибегать к репрессии лишь за «опасный» образ мыслей.

Другая группа буржуазных криминалистов продолжает по-прежнему отстаивать понятие уголовной ответственности, ответственности за деяние как воздаяние за содеянное, ответственности за вину. Индетерминизм, свобода воли – это старая философская основа новых уголовно-правовых концепций.

Обоснование ответственности человека за совершенные им поступки тем, что данные поступки являются следствием произвольного самоопределения его свободной воли, как уже говорилось, приводит к трактовке задач ответственности как возмездия. Сторонники этой концепции утверждают, что «конечной целью уголовного права должно быть возмездие – наказание тех, кто хотел причинить зло другим, посредством взысканий, пропорциональных их преступлениям».[46] «Возмездная теория наказания включает в себя две основные концепции: 1) самой по себе целью является то, что виновный должен претерпеть страдание; 2) оправдание наказания состоит, прежде всего, в факте, что совершено преступление, которое заслуживает наказания, а не в каких-либо будущих благах, которые могут произойти от его положения или для общества в целом, или для индивидуального преступника».[47]

Ответственность – возмездие в современной буржуазной юриспруденции также обосновывается необходимостью искупления преступником своей вины, своего греха через страдание, необходимостью утверждения доброй воли общности против злой воли преступника, христианской этикой. Френк Пекенхэм в подтверждение своих взглядов на возмездие как на задачу уголовной ответственности часто ссылается на библию, высказывания папы, св. Августина, Фомы Аквинского, архиепископа Темплского и других религиозных авторов прошлого и современности. Возмездие в уголовном праве, по его взглядам, выступает как искупление греха, которым в сущности является преступление. Возмездие целесообразно; оно совершается во имя любви к ближнему и оправдывается этой любовью. Преступник претерпевает наказание тоже во имя любви к ближнему, так как тем самым он способствует улучшению нравственности, подобно Христу, который пострадал для спасения человечества.[48] Вместе с тем Пекенхэм эклектически присоединяет к идее возмездия еще и превентивные, реформационные и сдерживающие задачи уголовной ответственности.[49]