Уголовное право США: успехи и проблемы реформирования

Законодательство об ответственности за указанные преступления в основном находится в разделе 18 («Преступления и уголовный процесс») Свода законов США.[62] Оно, по мнению видного ученого Шварца,[63] применяется в следующих трех случаях. Во-первых, для борьбы с посягательствами, непосредственно затрагивающими интересы федеральной власти: измена, шпионаж, терроризм, подкуп федеральных должностных лиц, неуплата федеральных налогов, кража (хищение) из национальных банков или федеральной собственности вообще, убийство федеральных должностных лиц и др. Во-вторых, федеральное уголовное законодательство широко используется для борьбы с посягательствами «местного значения, с которыми штатам трудно справиться»: похищение автомобиля, людей, в том числе для занятия проституцией, в одном штате и перегон его или перевозка их в другой, перелет из одного штата, где совершено преступление, в другой с целью избежать уголовного преследования, использование почты для распространения материалов непристойного содержания или наркотиков и вообще в борьбе с наркопреступлениями в национальном масштабе и др. Здесь следует отметить, что федеральное законодательство о налогообложении позволяет наказывать лиц, которым удалось избежать уголовной ответственности за получение материальных благ в нарушение местного законодательства путем вымогательства, под ложным предлогом, путем присвоения чужого имущества, незаконной торговли спиртными напитками и др.[64]В-третьих, федеральное уголовное законодательство применяется для борьбы с «административными» преступлениями, о которых говорится в следующем параграфе данной главы.

Второй аспект касается издания и применения законов в так называемых «федеральных анклавах», к которым относится Округ Колумбия, где находится столица Соединенных Штатов, и другие территории. На основании Конституции «Конгресс имеет право… осуществлять исключительную законодательную власть во всех случаях в представленном в каком-либо из штатов округе (не превышающем десяти квадратных миль), который с одобрения Конгресса станет местопребыванием Правительства Соединенных Штатов, а также осуществлять подобную власть на всех территориях, приобретенных (букв. “купленных”. – И. К.) с согласия законодательного органа штата. для постройки фортов, казенных складов, арсеналов, верфей и других необходимых сооружений» (ч. 8 ст. 1).

В связи с приведенным конституционным положением можно сделать следующие замечания. Во-первых, в Округе Колумбия действует специально принятый для него Конгрессом уголовный кодекс. Во-вторых: преступления, совершенные в расположенных в различных штатах других анклавах, где находятся или которые приобретены (зарезервированы) под военные базы или учебные заведения, доки, а также федеральные суды, тюрьмы, национальные парки и прочие объекты,[65] на которые распространяется «специальная морская и территориальная (сухопутная)» юрисдикция Соединенных

Штатов (п. 3 ст. 7 Федерального УК[66]) подлежат уголовному преследованию по федеральному законодательству. Это довольно длинный перечень «обычных» преступлений, включающий в себя тяжкое и простое убийство, похищение человека, нападение, изувечивание, кражу (хищение), укрывательство похищенного, ограбление и другие посягательства.[67] Однако, если деяние «не наказуемо по какому-либо законоположению Конгресса», но было бы наказуемо, если было бы совершено в соответствующем штате, где находится анклав, то, по Закону об ассимилированных преступлениях (ст. 13 Федерального УК), лицо, его совершившее, «признается виновным в сходном посягательстве и подлежит сходному наказанию». Несмотря на, казалось бы, достаточную ясность позиции законодателя, иногда на практике в случаях, когда элементы какого-то преступления совпадали статутам федеральному и соответствующего штата, возникали трудности в решении вопроса о том, какой из них следует применять. Из постановления одного из федеральных окружных судов можно сделать вывод о том, что законы штата применяются только тогда, когда такое деяние не наказуемо по федеральному статуту.[68] Однако ранее (1998 г.) Верховный суд по данному вопросу занял менее определенную позицию.[69]

В 1996 г. действие указанного Закона было распространено на лиц, совершивших деяния «на, над или под какой-либо частью территориального моря Соединенных Штатов, не находящейся в пределах юрисдикции какого-либо штата…» (п. “а” ст. 13 Федерального УК).

Вопрос об упомянутой выше «специальной» юрисдикции неоднократно поднимался в судебной практике в связи с совершением преступлений в сходных анклавах за пределами США. Решался этот вопрос по-разному, прежде всего потому, что в законодательстве сколько-нибудь четко он урегулирован не был.[70] Как представляется, в основном разногласия сняты принятым Конгрессом в 2001 г. дополнением к ст. 7, согласно которому преступление, совершенное гражданином США или против него, наказуемо по федеральному законодательству, так как понятие «специальная морская и территориальная юрисдикция» теперь включает в себя и «А) объекты недвижимости (premises) американских дипломатических, консульских, военных или других государственных (правительственных) миссий или образований, включая здания, части зданий и участки земли, примыкающие к ним или используемые для целей таких миссий или образований, безотносительно к праву собственности на них, и В) места проживания (пребывания) в зарубежных странах и участки земли, примыкающие к ним, безотносительно к праву собственности на них, используемые для целей таких миссий или образований либо персоналом Соединенных Штатов, назначенным для работы в таких миссиях или образованиях» (п. 9).

Третий аспект территориального принципа означает, что, во-первых, федеральные власти имеют право принимать и применять уголовные законы в пределах «специальной морской и территориальной» или «адмиралтейской и морской» юрисдикции[71] для преследования за деяния, совершаемые на борту американского водного или воздушного судна, когда оно находится в открытом море или над ним, в водах США или над ними, или даже в водах или портах зарубежного государства, если оно не возражает или дает согласие на это. Здесь необходимо дать некоторые пояснения. Таким судном является любое судно, «принадлежащее, полностью или частично, Соединенным Штатам или любому их гражданину или любой корпорации, созданной по законам Соединенных Штатов, любого их штата… когда такое судно находится в пределах адмиралтейской и морской юрисдикции Соединенных Штатов и за пределами юрисдикции какого-либо конкретного штата» (п. 1 и 5 ст. 7 Федерального УК).[72]

Нередко упомянутое «согласие» зарубежного государства получает закрепление в договоре, в котором проводится различие между преступлениями, затрагивающими интересы только лиц, находящихся на борту, и преступлениями, посягающими на спокойствие и достоинство такого государства.

И, наконец, здесь следует отметить, что под американскую юрисдикцию подпадает любое транспортное средство, предназначенное для полета в космос, зарегистрированное в Соединенных Штатах, как предусмотрено соответствующими международно-правовыми актами[73], которое находится в полете с момента, когда все наружные двери закрыты на Земле (после загрузки или посадки) до момента, когда хотя бы одна такая дверь уже открыта на Земле для выгрузки или выхода (п. 6 ст. 7). [74]

Иногда можно говорить о совместной (совпадающей) юрисдикции (федеральной и какого-либо штата), в частности, в отношении самолета и совершаемых на его борту преступлениях, когда он летит над Соединенными Штатами. Такой вывод вытекает из двух фактов. С одной стороны, Конгресс наделил федеральные власти «исключительным суверенитетом» в данной области (ст. 40103 раздела 49 Свода законов), а с другой – суд, рассматривая конкретное дело,[75] постановил: федеральный закон об авиации не лишает какой-либо штат юрисдикции в отношении некоторых преступлений, совершенных на борту самолета, находящегося в полете над таким штатом.

Во-вторых, он означает, что США могут осуществлять уголовное преследование за деяние, совершенное на водных судах любой национальной (государственной) принадлежности в их территориальных водах, в пределах полосы шириной 12 морских (13,8 обычных) миль от берега.[76] Суверенитет федерации в этих пределах такой же, «какой она имеет в отношении своей сухопутной территории»[77] при условии, однако, предоставления «судам всех стран права на невиновный проход»[78].

Кроме сказанного выше, следует отметить два случая, когда установление, а по существу расширение, морской юрисдикции направлено на более эффективную борьбу с распространением наркотиков. В соответствии со ст. 1903 раздела 46 (доп.) Свода законов американское законодательство[79] применяется к лицам, которые изготавливают, распространяют или владеют с целью распространения контролируемыми веществами на борту судна, которое: а) «зарегистрировано в иностранном государстве, если государство флага согласилось или сняло возражения относительно применения Соединенными Штатами своего закона» [80], и б) «является судном, не имеющим национальной (государственной) принадлежности». В первом случае осуществление такой юрисдикции было признано судебной практикой надлежащим,[81] так как основано на праве, предоставленном Конституцией Конгрессу, «определять и карать пиратство и фелонии,[82] совершенные в открытом море, а также посягательства против международного права» (ч. 8 ст. 1). Во втором случае – также надлежащим, но по другому основанию; а именно потому, что суда без национальной (государственной) принадлежности «являются пиратами, не имеющими международно признанного права свободно плавать в открытом море».[83]

Столь значительное расширение прав федеральных властей США, как прямо отмечается в п. “h” ст. 1903 раздела 46 (доп.) Свода законов, направлено на то, чтобы «достать» такие действия, как «владение, изготовление или распространение» наркотиков, совершенные за пределами американской территориальной юрисдикции.[84]

Для решения вопроса о том, когда должен быть применен американский федеральный закон, а когда – какой-то другой, большое значение имеет определение места совершения преступления.

Если все элементы преступления реализованы на федеральной территории, то совершенно ясно, что должен быть применен соответствующий федеральный закон. Однако более сложными оказываются ситуации, когда, например, деяние совершено на федеральной территории, а последствия наступили где-то еще или наоборот. Законодательно этот вопрос не урегулирован,[85] а в судебной практике наблюдаются разные подходы к его решению. В одних случаях суды придерживаются правила, выработанного общим правом, во-первых, о том, что каждое преступление имеет только одно место его совершения, и, во-вторых, о том, что таковым является место, где деяние «возымело» действие, даже если окончательный результат наступил где-то еще. Так, если убийца стреляет в Округе Колумбия в потерпевшего, который в результате причиненного ранения умирает в штате Нью-Джерси, дело имеют право рассматривать федеральные суды Округа Колумбия (1882 г.).[86] Другой, более «свежий» пример: дело обвиняемого в тяжком убийстве, который нанес удар потерпевшему за пределами военной базы, в результате которого тот скончался на ее территории, было признано не подлежащим федеральной юрисдикции.[87]

В других случаях суды придерживаются так называемой «доктрины эффекта»,[88] которая в современном виде была сформулирована в 1945 г. Рассматривая дело Alcoa, суд постановил: антитрестовское законодательство может быть применено безотносительно к тому, где деяние за границей замышлялось и где в пределах США оно действительно имело своим результатом существенный «эффект».[89] Несмотря на то, что дело было по существу гражданско-правовым, данное правило стало применяться и в уголовных делах, причем не только связанных с нарушением этого законодательства. Согласно указанной доктрине, как отмечалось в одном из последних судебных решений по рассматриваемому вопросу, для признания федеральной территориальной юрисдикции важно установить, что «действия, совершенные за пределами США, вызвали вредный результат (эффект) в пределах США».[90]

Однако «доктрина эффекта», или «действительного эффекта», как ее еще называют, оказывалась неподходящей, узкой, когда возникал вопрос об ответственности за неоконченные посягательства, в частности за сговор.[91] В этих случаях для установления федеральной территориальной юрисдикции суды используют «тест намерения». Причем этот тест применяется даже тогда, когда сговор, имевший место за пределами США, не был подтвержден каким-либо «явным» или любым действием, совершенным в США. Необходимо лишь доказать, что было намерение… чтобы сговор был осуществлен в пределах США.[92]

Более того, «тест намерения» применяется некоторыми судами для установления территориальной юрисдикции и в отношении других деяний. Так, например, владение большим количеством марихуаны с целью ее сбыта (что обвиняемым вменялось в вину) на судне, находившемся на расстоянии нескольких сотен миль от побережья США, было признано судом подпадающим под американскую юрисдикцию. Доводы обвиняемых, что «традиционное требование международного права о том, что государство осуществляет свою уголовную юрисдикцию в отношении действий, совершаемых за пределами территориальных границ, только когда эффект имеет место в пределах этих границ», суд отклонил. Сославшись на мнение некоторых ученых о том, что традиционное правило претерпело изменения,[93]он заключил: международное право разрешает осуществлять юрисдикцию в отношении каждого пункта обвинения в данном деле, если «желаемый эффект в США, а не действительный, доказан».[94]

Несмотря на то, что некоторые суды восприняли эту доктрину «на ура», так как она позволяет, по их мнению, правильно применять «объективно-территориальный принцип», другие, как, впрочем, и некоторые ученые, посчитали, что приведенный вывод суда более относится к «защитительному» принципу, т. е. к экстерриториальной юрисдикции государства.[95]

Вообще же в рамках экстерриториальности международное право признает четыре принципа действия закона в пространстве: национальный, защитительный, пассивно-персональный и универсальный.

Основной общий вопрос, который возникает здесь, состоит в том, могут ли эти принципы применяться непосредственно, как бы автоматически, расширяя сферу действия федерального законодательства, или только при наличии специального мандата Конгресса.

В судебной практике и доктрине можно обнаружить два принципиально отличающихся друг от друга варианта его решения.

Суть первого, который базируется на решении Верховного суда 1909 г., можно свести к правилу о презумпции против экстерриториальности.[96]

Однако в дальнейшем позиция Верховного суда по данному вопросу была довольно непоследовательной: он то игнорировал это правило, то вновь «оживлял» его. Так, сравнительно недавно (1991 г.) он заявил: «Устоявшимся принципом американского права является то, что законодательство Конгресса, если иное намерение не усматривается, применяется только в пределах территориальной юрисдикции Соединенных Штатов… Этот канон толкования… обоснованный подход, посредством которого может быть установлено невыраженное намерение Конгресса». [97]

К счастью, пишет У. Лафейв, нижестоящие суды единодушны в том, что презумпция против экстерриториальности не является ясно выраженным правилом, да и сам Верховный суд, продолжает он, искал «всевозможные доказательства» для опровержения презумпции.[98]

Второй вариант, наоборот, представляет собой презумпцию, что Конгресс в выборе какой-либо экстерриториальной юрисдикции не имел намерения выйти за рамки того, что является признанным международным правом. Это правило появилось в 1804 г., когда Верховный суд указал, что «любой акт Конгресса не должен толковаться как нарушающий право наций, если есть еще какое-либо другое возможное толкование».[99] Указанное правило довольно последовательно применяется Верховным судом и нижестоящими федеральными судами. Однако некоторые юристы выступают за еще бо́льшую «интернационализацию концепции» правила. Согласно такому подходу судам следует использовать это правило не для реализации намерения законодателя, а для воспрепятствования Конгрессу нарушить международное право..[100] В этом случае, пишет Брэдли, они, скорее, действуют как «агенты международного права», а не Конгресса[101] Думается, общепризнанным такой подход не стал, так как, по мнению этого автора, в случае коллизии норм «федерального статута и ранее заключенного договора или обычного международного права американские суды должны применять статут».[102] Такой вывод вытекает из судебной практики – решений Верховного суда и федеральных окружных судов, в том числе вынесенных сравнительно недавно (1996 г.).

«Окончательной основой для транснационального уголовного законодательства», полагает другой автор, являются конституционные «полномочия по регулированию внешних сношений, право определять и карать пиратство и фелонии в открытом море и посягательства против международного права», а также «издавать все законы, которые необходимы…».[103]

Национальный принцип

Этот принцип, являясь общепризнанным в международном праве, означает, что государство оказывает своим гражданам покровительство, включая защиту за рубежом, в обмен на соблюдение своего законодательства.

Практика Верховного суда показывает, что экстерриториальное применение американского законодательства в соответствии с этим принципом – явление нормальное. С точки зрения внутригосударственного права оно (применение) основано на конституционном положении о том, что «Конгресс имеет право регулировать отношения (букв. торговлю. – И. К.) с иностранными государствами (ч. 8 ст. 1). С точки зрения международного права – на положениях соответствующих конвенций и других актов, стороной которых являются Соединенные Штаты. Их реализация нашла отражение в уголовном законодательстве – в основном в разделе 18 СЗ (Федеральный УК).[104] Насчитывается более 20 преступлений, в описании которых указывается, что в случае их совершения за пределами США действует американская экстерриториальная юрисдикция, основанная на национальном принципе. Так, в ст. 1119 говорится, что если лицо, являющееся американцем, убивает или пытается убить американца, в то время, когда тот находится за пределами США, но в пределах юрисдикции другой страны, оно наказывается, как предусмотрено ст. 1111, 1112 и 1113 Федерального УК.[105] Если в соответствующей статье специальное указание отсутствует, то иногда суд сам принимает решение о том, что она имеет экстерриториальное действие. Например, рассматривая дело по ст. 2251 о сексуальной эксплуатации детей, окружной суд постановил: хотя данная статья «прямо не предусматривает, что она применяется в отношении поведения, осуществленного за пределами Соединенных Штатов», она применима в данном случае, так как любое государство может применять свои статуты «в отношении экстерриториальных действий, совершенных своими гражданами»[106].

В связи с тем, что после Второй мировой войны многочисленный военный персонал, а также связанные с ним гражданские лица, в том числе члены семей, были дислоцированы в различных частях света, возникла необходимость в специальном регулировании вопроса юрисдикции в случаях совершения ими там преступлений. Для его решения США заключили соответствующие двухсторонние соглашения с государствами пребывания, согласно которым получили право на создание там военных судов, наделенных базирующейся на национальном принципе юрисдикцией в отношении определенных видов преступлений, и всех преступлений, предусмотренных Единообразным кодексом военной юстиции (раздел 1 °CЗ), если их субъектами являются американские военнослужащие. Так, недавно американский военный трибунал в г. Висбадене (ФРГ) приговорил капитана армии США Майнулета к 10 годам (!) тюремного заключения за преднамеренное, ничем не оправданное (т. е. совершенное не в ходе боевых действий) убийство иракца в г. Эн-Наджар.[107]

Однако, поскольку Верховный суд неоднократно указывал, что рассмотрение дел, связанных с совершением преступлений американскими гражданскими лицами, в этих судах является неконституционным (как нарушающее право на суд присяжных и другие права, гарантированные Конституцией), возник своеобразный юрисдикционный пробел. Он был восполнен лишь в 2000 г. Законом о военной экстерриториальной юрисдикции, основные положения которого включены в одноименную гл. 212 Федерального УК. В соответствии со ст. 3261 (п. “а”) «лицо, которое осуществляет поведение за пределами Соединенных Штатов, которое составило бы посягательство, караемое тюремным заключением сроком более одного года, если поведение было осуществлено в пределах специальной морской и территориальной юрисдикции США… наказывается, как предусмотрено за тяжкое посягательство». Лицом, которому инкриминируется указанное поведение, т. е. подпадающим под действие этого закона, может быть: 1) гражданский служащий Министерства обороны или его подрядчика; 2) лицо, находящееся на иждивении у военнослужащего, гражданского служащего Министерства обороны или служащего его подрядчика, и 3) член Вооруженных сил, который не привлекался к суду по Единообразному кодексу военной юстиции (гл. 47 раздела 1 °CЗ) до оставления службы. Начальное производство по делу какого-то лица осуществляется по телефону федеральным магистратом (судьей), который затем, по установлении достаточного основания, может предписать его направление в США для судебного разбирательства. Однако уголовное преследование не может быть начато, «если иностранное государство в соответствии с юрисдикцией, признанной Соединенными Штатами, подвергло уголовному преследованию или преследует такое лицо за поведение, составляющее такое посягательство», но с согласия Генерального атторнея или его заместителя (п. “b” ст. 3261).

Защитительный принцип[108]

Этот принцип вытекает из признания международным правом «права государства наказывать за ограниченную группу посягательств, совершенных за пределами его территории, лицами, которые не являются его гражданами; это – посягательства, направленные против безопасности государства, или другие посягательства, угрожающие нерушимости государственных функций, которые обычно признаются развитыми правовыми системами в качестве преступлений, а именно: шпионаж, подделка государственных печатей или денежных знаков, фальсификация официальных документов, а также лжесвидетельство сотруднику консульства и сговор с целью нарушения иммиграционного или таможенного законодательства».[109]

Ранее этот принцип суды англосаксонской системы права, в том числе американские, применяли гораздо реже, нежели суды стран континентальной системы права. Однако в последние десятилетия они стали прибегать к нему довольно часто.

По-видимому, впервые этот принцип был применен в 1960 г. по делу Родригеза, в котором обвиняемым инкриминировалась дача ложных сведений сотруднику американского консульства за рубежом. Рассматривая это дело, суд пришел к выводу, что американская юрисдикция в данном случае основана на защитительном принципе, поскольку «въезд иностранца в США, гарантированный посредством представления ложных заявлений или документов, является посягательством, непосредственно направленным на суверенитет США».[110]

В дальнейшем защитительный принцип применялся в случаях совершения гораздо более серьезных преступлений. Например, сославшись на «неотъемлемое право (государства) защищать себя от уничтожения», суд посчитал, что он распространяется на шпионскую деятельность, осуществляемую иностранцем против США в другой стране.[111] Применение этого принципа было признано оправданным для преследования за такие совершенные иностранцами за пределами США преступления, как-то: убийство конгрессмена (1981 г.), совершение акта насильственной мести за борьбу с наркотизмом (1991 г.), похищение агента Управления по борьбе с распространением наркотиков (1992 г.) или даже убийство обычных граждан, так как их по ошибке приняли за агентов этого Управления (1994 г.).

Вообще, следует заметить, что защитительный принцип широко используется американскими судами для экстерриториального применения федеральных законов о наркотиках, поскольку «контрабанда наркотиками угрожает безопасности и суверенитету США, затрагивая их Вооруженные силы, способствует распространению преступности и уклонению от соблюдения федерального таможенного законодательства».[112]

Пассивно-персональный принцип[113]

Этот принцип означает, что государство может применять свой закон в отношении деяния, совершенного за его пределами лицом, не являющимся его гражданином, если потерпевший – его гражданин.[114]

Уотсон и некоторые другие авторы характеризуют этот принцип как самый спорный из всех оснований осуществления экстерриториальной юрисдикции. Обычно критика, которая высказывается по адресу пассивно-персонального принципа, сводится к следующим моментам: 1) его реализация представляет собой значительное посягательство на суверенитет другого государства, где преступление было совершено, или государства, гражданином которого является правонарушитель, к которому совершенное преступление имеет большее отношение, чем к государству, гражданином которого является потерпевший; 2) в определенных случаях он лишает потенциального обвиняемого возможности знать, что его поведение преступно, так как применяется норма уголовного права государства, гражданином которого является потерпевший; 3) этот принцип трудно реализуем на практике по двум причинам: во-первых, потому что государство, гражданином которого является потерпевший, часто не может осуществить как положено уголовное преследование потенциального обвиняемого в силу отсутствия или недостатка доказательств, а во-вторых, потому, что многие договоры об экстрадиции не позволяют производить выдачу беглецов государству, гражданином которого является потерпевший.[115]