Зона личной безопасности. Испытательный срок

– Хм… Извини… Бытовые проблемы. Садись… Ну что там?

– Обычное дело. Опер прихватил студента в ночном клубе с парой таблеток, снял тысячу евро, чтобы не штамповать материал. Студент вроде не врет, смысла нет.

– Заявление оставил?

– Нет. Боится. По слухам, он не первый.

– Что за опер?

– Копейкин. Кирилл Павлович. Пятый месяц в районе. Я попросила Наташу, она посмотрит, что на него есть.

– Копейкин? – Царев посмотрел на Ольгу, словно Петр Первый на сына-предателя со знаменитого полотна художника Ге. – Я был уверен, что он давно на гражданке.

– Знакомая личность?

– Еще бы!

– Со знаком плюс или минус?

– Я б сказал – со знаком вопроса.

Борис Дмитриевич тоже сел и перешел на полушепот. Оперативная привычка. Кто знает, не прокрались ли оборотни в отдел? От них всего можно ожидать. На то они и оборотни.

– Он в «Южном» работал, у Бородина. Прошлой зимой был в бригаде по двойному убийству. Женщину с пацаном в подвале нашли, помнишь? Она задушена, у мальчишки – черепно-мозговая. Подозревали сожителя – азербайджанца… Алиева. Но не доказали. Выпустили. А через месяц сожителя нашли возле этого подвала с огнестрельным в голову. Никто выстрела не слышал, видимо, стреляли с глушителем. Либо привезли труп к подвалу специально. Вроде как месть.

– И что?

– Да, в общем, ничего… Просто убитый в тот день был вызван Копейкиным в отдел, якобы для какой-то формальности. Но не доехал. У самого Копейкина алиби не было. Его, конечно, покрутили, но ничего не выкрутили.

– Вызов еще ни о чем не говорит… Может, совпадение.

– Алиев боялся мести, прятался на съемной квартире, пока страсти не улягутся. Практически не выходил, еду земляки таскали. Из страны не уехать – паспорт посеял. Ждал, когда в посольстве бумаги подготовят. Но к Копейкину поехал. По пути должен был захватить адвоката. Но не захватил… Вряд ли Копейкин стрелял сам, но наволочку мог дать. За вознаграждение. Тому же брату убитой… С другой стороны, опер вроде неплохой, показатели делал.

– Самые лучшие показатели у тех, на ком клейма ставить негде. И чем все закончилось?

– Моржов дал команду начальнику райотдела на его увольнение… По-тихому, от греха подальше. А его, выходит, не уволили. Просто перевели в другой район. Стало быть, он теперь твой клиент.

– Мой. Завтра съезжу в отдел, познакомлюсь.

«Познакомиться» на языке храбрых охотников на оборотней вовсе не означало знакомство в общечеловеческом понимании этого слова. Никаких «Разрешите представиться» или «Очень приятно». Для начала поездка в «кадры» – изучить личное дело. Дел бралось несколько, чтобы никто не понял, кого именно проверяют. Ничего не попишешь – кругом предатели, иногда даже и во вроде бы некоррупционноемких «кадрах». Затем визит в отдел под видом общей проверки. Копание в архиве, в материалах клиента. Куратор ОСБ имел право проверять свое подразделение в любое время суток и по любому поводу. Причину мог вообще не объяснять. После желательно осмотреть служебное логово предполагаемого оборотня. Самый простой способ – заявиться, когда тот отсыпается дома после суточного дежурства, потребовать у руководства ключ от кабинета якобы для бесед с личным составом. Если кабинет персональный, на одного. А если общий, то и ключ не нужен. Действительно побеседовать, спрашивая между делом и про хозяина кабинета. Посмотреть, что на перекидном календаре, – обычно все секреты на нем и хранятся. Заглянуть в стол, в мусорное ведро – тоже кладезь компромата. В общем, банальный шпионаж, как бы гнусно это ни звучало. Зато хоть какую-то инфу получишь. Да и в архиве можно много чего накопать, особенно по «отказным» материалам. Система устроена грамотно. Накопать можно даже на бюст Дзержинского в коридоре. Не говоря уже про оперов. Потому что без меча над головой люди расслабляются, ленятся, а то и вообще – лезут в политику или в оппозицию.

– Хорошо, – согласился Царев, – поезжай. Будет что-то реальное, я пробью мероприятия на пару недель.

«Мероприятия» – еще одно производственное словечко. Суть их, с точки зрения морали, не совсем правильная, но с точки зрения получения нужных сведений – вполне приемлемая. Главное – определиться, что важнее в текущий момент – цель или средства?

– И поаккуратней… Я по-прежнему не исключаю, что он связан с тем убийством.

– Копейкин! Где тебя черти носят?!

– Да заглох на перекрестке! Карбюратор опять! Заливает, хоть тресни!

– Бегом надо на такие заявки бежать!

– Бегаю неважно.

Старший оперуполномоченный криминальной милиции Кирилл Павлович Копейкин, тридцатилетний мужчина антигламурной наружности, прибыл на место происшествия одним из последних, примерно через час после взрыва. Прибыл на личной «девятке», двухтысячного года выпуска, поломкой которой и объяснил шефу свое опоздание. За что от последнего и огреб. Работа уже кипела полным ходом, все суетились, мешая друг другу, отчего осмотр места происшествия напоминал подготовку к ток-шоу, только вместо кресел для приглашенных гостей на площадке стоял джип без крыши. Помимо упомянутого начальника отдела с пернатой фамилией Сычев на площадке присутствовали следователь следственного отдела, пара экспертов-криминалистов, судебный медик, кинолог с собакой, взрывотехник местного СОБРа Репин[1], представитель Управления Слепнев, напарник Копейкина Леша Батраков и еще человек десять непонятного происхождения и звания, но отдающих строгие команды. Успели подлететь репортеры местных СМИ, но их не пускали за ленточку бдительные постовые и бойцы ОМОНа.

– И кому сегодня не свезло?

– Цыгане. Братья Васильевы. Рамир и Буза. Твои красавцы.

Разумеется, братья не принадлежали Копейкину на правах аренды или крепостной собственности. Просто они проживали в цыганском поселке, входившем в состав участка, на котором боролся с преступностью Кирилл Павлович.

– На Страшный суд их примут без очереди. Прости мою душу грешную, – заметил он, рассматривая останки несчастных ромалов. – Так. Судя по расположению тел, джипа и прочих мелких деталей, предположу, что работал мотоциклист. Скорее всего, во время вынужденной остановки джипа. Перед самим джипом, если верить следам, остановились «жигули» желтого цвета. Дальше – по схеме. Заряд на крышу – и линять. Сколько тротила, сказать не могу, но, возможно, это был и не тротил вовсе.

– Блин… Точно. – Леша посмотрел на коллегу, как доктор Ватсон, или Уотсон, на Шерлока Холмса. – Ты как понял?

– Во-первых, дедукция, во-вторых, дедукция, а в-третьих, по радио передали. И еще, что потерпевших трое. А в джипе только пара. Куда третьего дели?

– Выжил. Батька их, – Батраков показал пальцем на карету «скорой», – с ним бы потолковать, когда челюсть поправят.

– Да не скажет он ни хрена. Цыгане… Гордый, но молчаливый народ, воспетый великим Кустурицей.

– А ты попробуй, – тоном, не терпящим возражений, предложил Сычев, – языком трепать мы все горазды.

Куратор из Управления Слепнев, круглолицый щекастый майор, одетый в камуфляжную ветровку, заметив Копейкина, тут же подошел и принялся курировать:

– Привет. Твоя территория?

– Вообще-то, государственная.

– И что думаешь?

– Буйвола трясти надо. Цыгане у него клиентуру отбивали.

Все понимали, о чем шла речь. Не о «гадальном» или «Христа-радном» бизнесе. Торговля оптом и в розницу веществами, не рекомендованными к употреблению и распространению Уголовным кодексом. Наркотики различной степени тяжести. И смешливая анаша, и душегубный героин, и даже богемно-убойный кокс. Все можно было найти в славном цыганском поселке, особняки которого порой превосходили роскошью дома на московской Рублевке.

И процветал бы бизнес и дальше, не появись в здешних краях суровый человек с серьезным прозвищем Буйвол, решивший составить недобросовестную конкуренцию цыганам. Чтоб у граждан был выбор. Не в антимонопольный же комитет им обращаться.

Первое время все шло нормально. У цыган своя постоянная клиентура, незнакомцу без рекомендательного письма они ничего не продадут. Но и рекламных акций в городе не проводили – на чужую территорию не залезали. Буйвол же принялся нагло демпинговать. Клиентура, естественно, повернулась в его сторону. Зачем покупать три дозы по пять, если можно купить пять по три? Цыгане ответили тем же. Но демпинговать до бесконечности невозможно, ниже себестоимости не опустишься – закон рынка. Стало быть, кто-то должен уйти – таковы понятия. Цыгане на открытый конфликт не шли, руководствуясь принципом: мы ни к кому не лезем, не лезьте и вы к нам. Они по менталитету мошенники, а не воины, в отличие от тех же кавказцев. Буйвол же, по всей видимости, применял другой принцип – деловому спору тротил не помеха. Что, похоже, и продемонстрировал сегодня на практике.

Рамир был одним из самых крупных представителей местного траффика.

Отдел по борьбе с незаконным оборотом наркотиков в конфликт особо не вмешивался, имея понемногу с каждой стороны. Для приличия периодически ловил мелких сбытчиков, делая показатели. Но применять решительные меры не хотел, а может, и не мог. По различным причинам, необязательно только коррупционно-финансовым.

– Как бы будулаи войну не развязали, – беспокойно заметил Сычев.

– Не развяжут, – заверил Копейкин, – это ж не дети гор. Народ мирный.

– Как сказать. Все-таки два покойника. Да еще таким креативным способом.

– Так, – куратор Слепнев решил взять командование в собственные руки, – свяжись с ГИБДД, пусть проверят, нет ли здесь камер слежения. Потом в табор. Найди родственников. В шесть в следственном отделе, подводим итоги и составляем план. В прессу ничего не давать. В Интернет фотки не выкладывать.

Последнее указание было актуальным. Некоторые нерадивые сотрудники выкладывали в социальных сетях фотографии с мест происшествий, сделанные на мобильник. Безо всякого злого умысла, атак – приколоться, почитать добрые комментарии и посчитать «лайки».

– Копейкин. Подготовь справку по потерпевшим и этому Буйволу. Все, что знаешь.

– Не вопрос. Только принтер заправлю. Чернила кончились.

Шкаф Тимур, конечно, не починил. Мало того, не забрал из него пару костюмов и свои рубашки из стиралки. Наверняка специально, чтобы был повод вернуться. Несколько раз он звонил, но Ольга не брала трубку. Прислал эсэмэску – когда можно приехать? Она не ответила.

Матери, позвонившей с дачи, ничего не сказала. Зачем лишний раз расстраивать? На работе поделилась лишь со Светкой Родионовой, подружкой из отдела специальных операций. Светка решение выгнать Тимура не одобрила:

– Подумаешь, в сауну сходил. Они все ходят. А вы даже не женаты. Я бы не торопилась. Хорошие мужики на дороге не валяются. Валяются плохие. И вообще, у тебя альтернатива есть? Ну прогонишь его, и что дальше?

Может, она права? Альтернативы нет, богатства выбора тоже. И что теперь? В сухом остатке? Опять одна? Нет, не одна.

С цветком мужегоном.

Но тут же Ольга представила сцену в сауне. Парилочка, банкетик, прокуренная комнатка с табличкой «Для отдыха», на запотевших зеркальных стенах которой не хватило бы места, чтобы вписать имена всех изменщиков, побывавших здесь. Девочка, чья память бы взорвалась, попытайся она запомнить имена всех клиентов. Или две девочки. Или три. И среди этого великолепия Тимур со счастливой улыбкой…

«А может, я просто накручиваю? Да, он сходил с москвичами в сауну за компанию, но услугами девочек не пользовался. Почему же тогда не сказал? Не хотел огорчать? Ерунда. Ну сходил с мужиками в баню, ну что такого? Нет, он там не только парился…»

Взбунтовавшееся воображение никак не хотело поддаваться контролю. И чего Тимуру не хватало? Ольга подошла к зеркалу. Попробовала взглянуть на себя его глазами. Зеркало предложило ей симпатичную особу с затравленным взглядом. Слишком серьезная, чтобы нравиться? К своей внешности она относилась довольно скептически. Эталонной красавицей себя не считала. Мужики, по крайней мере, в очередь не вставали. Кроме откровенных бабников, которым все равно с кем. Но таковые только раздражали.

Работа увлекала ее гораздо больше, чем романтические чувства. При этом социальные стереотипы не обошли стороной – в ее возрасте многие женщины счастливо или нет существовали при мужьях, а кое-кто и при детях. Стереотипы довлели, незаметно навязывая комплекс неполноценности, прививки от которого она пока не нашла. Тимур на время стал суррогатом, заменой, пусть без особого взрыва страстей, зато как у людей. Теперь нет и его. А страстей ей и на работе хватает. От личных отношений она ждала в первую очередь тыла – надежного и спокойного, без предательства. И вот, вместо ожидаемого полный крах. Опять одна. Только я и работа. Вечный тандем. А может, нормальный мужик просто не вписывается в ее ненормальность? Означает ли это, что ей нужен такой же, как она, ненормальный?

Она взяла со столика египетское фото, но вытаскивать его из рамки не стала. И тем более рвать и выкидывать с балкона. Не так просто вычеркнуть из памяти кусочек жизни, пусть и не очень продолжительный. Это не файл компьютерный. «Delete». «Вы уверены, что хотите удалить данный файл?» Уверена. «А хрен вам!»

…И все-таки случившееся утром для нее только повод. Повод сказать: «Извини, я ошиблась». Потому что признаться честно – страшнее, чем найти повод для разрыва. Конечно, это аморально – перекладывать вину на другого, но…

Нет, Тимур порядочный, хороший человек. В чем-то даже замечательный. И скорей всего, он не изменял ей. Просто не ее «формат», как модно нынче говорить.

А кто ее «формат»?

Вспомнилась фраза из любимого с детства фильма «Табор уходит в небо». Там главная героиня, цыганка, говорила примерно так: «Я хочу такой любви, чтоб зазвенела я, как натянутая струна».

А она вряд ли уже зазвенит.

Леша Батраков появился на крыльце отдела с таким выражением лица, будто узнал, что завтра его отправляют в горячую точку, из которой еще никто не вернулся живым. Увидев Копейкина, копавшегося в недрах своих «жигулей», спрыгнул с крыльца и устремился к нему, на ходу доставая тонкую сигаретку. Он дорожил здоровьем и толстые категорически не употреблял. Да и Госдума агрессивно капала на мозги.

Наклонившись к Копейкину, он выдал дежурную порцию мата, также не одобряемого законодателями, после чего перешел к сути: – Там эта крыса из ОСБ в твоем кабинете. Горина. Шеф пустил. В материалах копается. Тебя зовет.

Копейкин тоже для приличия пропустил пару непечатных реплик. Вроде как дань этикету.

– Пускай бы в красный уголок сажал! Опять ко мне! Надо забрать ключ из дежурки.

Обладая относительной роскошью – отдельным кабинетом, Копейкин постоянно за эту привилегию расплачивался. Всяких кураторов, проверяющих и прочих командировочных сажали именно к нему. Если, конечно, Копейкин в этот момент не находился на рабочем месте. Второй ключ хранился в столе дежурного.

– Кто такая? – Он ветошью вытер руки.

– Стерва, каких мало. Пять лет в следственном отделе, потом в ОСБ перешла. Серегу Красавина помнишь из «Северного»? Она смайнала.

– Который умер?

– Ну, – Батраков с коварным прищуром посмотрел на окно кабинета Копейкина. – Зараза. А теперь ее к нам сунули. Как бы насовсем не осталась. Прежний смотрящий нормальный мужик был, из оперов, всегда навстречу шел. А от этой чего ждать?

– Мужик-то есть у нее? Обычно, если мужичка нет, бесятся.

– Был… Так она его посадила, прикинь?

– Как это?

– Полный угар! Он, короче, от нее сбежал – кто с такой дурой уживется? А она в отместку накопала на него – и в СИЗО.

– Что-то серьезное?

– Не очень. По экономической линии. Могла бы до суда и на подписке оставить.

– Видать, любовь сильной была.

– Бедный мужик, до сих пор лес валит, – Леша еще раз оглянулся на окно и зашептал: – У тебя там ничего в столе нету? По-моему, она по твою душу.

– Точно? – насторожился Копейкин.

– Сейчас с Витькой беседовала, про тебя между делом вынюхивала. С кем живет, на какой тачке ездит?

– С чего это вдруг?

– Кто ж знает, что у этой чокнутой на уме? Или стуканул кто. Просто так они не приезжают. Знаешь, какая у нее кликуха? Графиня. Не в смысле, что манерная. От слова «полиграф».

На крыльце появился дежурный офицер – добродушный толстяк со страшной фамилией Бармалеев и вечно расстегнутой на животе рубашкой. Чтобы ее застегнуть, пришлось бы пуговицу не пришивать, а приваривать. Речь его отличалась лаконичностью: открывание рта – это работа. И не важно, сколько раз ты откроешь рот, – важно, что денег за это больше не заплатят. А тогда зачем напрягаться – лучше уж силу поберечь для чего-нибудь более прибыльного.

– Кирилл! Зовут! Она!

– Держись, старик. Мысленно я с тобой, – поддержал напарника Батраков, – иди и умри достойно. Главное – не выпендривайся. Не любит она этого.

– Твою мать, – Копейкин захлопнул капот, швырнул ветошь в салон и отправился навстречу неизвестному, которое он заведомо рисовал в черных красках. Вместе с его носительницей. Принесла нелегкая.

Разумеется, Ольга посмотрела, что хранится в чужом столе. Но ничего, представляющего оперативный интерес, не обнаружила. Стандартный набор сыщика: колода старых карт, нарды в пластмассовой коробочке, древний тетрис, штопор, фонарик, гильзы от пистолетных патронов, старый мужской журнал, брошюра «Десять способов заставить человека говорить правду», канцелярские принадлежности, зарядное устройство для мобильника и много-много мусора типа фантиков от жвачки и винных пробок. Пересняла на телефон настольный перекидной календарь. Последние листочки. Проверила мусорное ведро. Отрезанных пальцев не нашла. Сфоткала сам кабинет. Если придется устанавливать жучка, желательно знать интерьер. А уж Чистов придумает, куда спрятать.

Как почти всегда в подобных ситуациях, включилась ассоциативная память. Однажды они разрабатывали начальника райотдела – довольно высокую фигуру в полицейской иерархии. Тот чувствовал, что его пасут, и проявлял крайнюю осторожность – в кабинете никого не оставлял, дверь и пластиковые окна опечатывал. Если приходили сантехники или электрики, стоял рядом и наблюдал за их работой. Короче, матерый был оборотень. Адело происходило накануне 10 ноября – всенародного праздника, в честь которого по телевизору показывают концерт. И вот на этот самый праздник подчиненные вручают начальнику презент. Чучело глухаря – символ уголовного розыска. Оборотень прослезился, поблагодарил и повесил чучело в кабинете, прямо над головой. Глухарь его и сгубил. Видеоглазок притаился в голове мертвой птички, как яд в ветвях анчара.

Кабинет Копейкина не являлся образцом дизайнерской мысли, если только не служил стилизацией под ностальгические ныне девяностые. Кроме стола, сейф на потертой тумбочке, провалившийся диван, отметивший недавно полувековой юбилей, столик с грязной электроплиткой, на стене календарь, о котором говорил Самохин, – лысый буддийский монах, сидящий на фоне монастыря. Старое радио, перевязанное синей изолентой, желтые занавески в подозрительных бурых пятнах. Рогатая вешалка-стойка. В углу водопроводная труба, тянущаяся сверху вниз, перемотанная в центре жуткой мокрой тряпкой цвета ржавчины. Под ней капкан для крыс с какой-то мерзкой приманкой. На оконном стекле трещина, залепленная скотчем. И это рабочий кабинет сотрудника, прошедшего переаттестацию? Только дыбы не хватает. Лишь потолок выбивался из общей картины. Подвесной, из гипсокартонных плит.

Хорошо бы покопаться в компьютере, но он наверняка запоролен. Да и опасно.

Когда она убирала телефон в сумочку, висевшую на стуле, в кабинет, не постучавшись, зашел Копейкин. Она узнала его по фотографии из личного дела. Правда, на фото он был в капитанском кителе, а сейчас в грязной футболке с надписью «PERSONAL SEX TRAINER. L’Avla Gratis»[2], шортах и кроссовках. Не сказать что красавец, но что-то притягательное в нем было. Чем-то он напоминал ее любимого актера Тома Харди. Такая же мрачная физиономия, но при определенном ракурсе вполне фотогеничная. Если бы Копейкин играл в кино, ему доставались бы роли обаятельных злодеев.

Вообще-то, за пять лет, проведенных до ОСБ в следственном отделе, Ольга научилась абстрагироваться и смотреть на мужчин исключительно как на субъектов уголовно-правовых отношений. Иначе это не работа. Иногда такие красавцы попадались – Том Круз с Джонни Деппом и близко не стояли. И намеки эти красавцы делали совсем не деловые.

Он поздоровался и сел на гостевой стул, закинув ногу на ногу. В кабинете запахло солидолом или какой-то другой автомобильной смазкой.

– Слушаю.

Ольга сухо представилась, взяла из пачки материалов, лежавших на столе, верхний и повернула его к хозяину кабинета.

– Кирилл Павлович, это ваш протокол изъятия?

Копейкин прищурил глаза, словно страдал близорукостью. Взял двумя пальцами материал. Под ногтями грязь. Фу!

– Ну мой… Не Пушкина же.

– И этот? – Ольга показала еще один лист.

– Конечно. А что? С ошибками?

– Нет. Просто написаны слово в слово. По разным эпизодам.

– Так, а зачем париться? Я сделал бланки, распечатываю. Удобно.

– Да, я заметила. Даже понятые одни и те же. И тоже сразу впечатанные. Хоть бы не так нагло. Или они с вами постоянно ходят? Или по карманам сидят?

– Ольга Андреевна, это же чистая формальность, – улыбнулся Копейкин, сверкнув зубом белого металла, вставленным в верхнюю челюсть, – а понятых давно пора отменить. Анахронизм. Пережиток прошлого. Все от недоверия органам. А нам можно и нужно доверять.

– Какая формальность?! Вы в своем уме? Это наркотики, на минуточку.

– Да там доза – тьфу! Даже не возбудиться. В смысле – дела не возбудить.

– Но вы же не знаете, сколько у человека наркотиков? Если, конечно, не сами подложили их в карман.

– Ах, вот вы о чем…

– Да, об этом.

Она старалась смотреть в глаза собеседнику, чтобы вывести его на чистую воду. Глаза были зеленовато-голубыми. Редкий цвет.

– Все задержания словно под копирку. И все в парке Победы. Ладно бы в ночном клубе. И именно во время рейдов. И как, интересно, вам удается из десятков гуляющих задерживать тех, кого надо? И всех с нужной дозой марихуаны.

– Так… Нюх, как у собаки, а глаз, как… А почему вы на меня так смотрите? Понравился? – Вопрос был задан с показательным сочувствием.

Ольга отвела взгляд. Наверно, она действительно смотрела на Копейкина чуть более внимательно, чем рекомендуют нормативные акты.

– Вид у вас странный. Для представителя власти.

– Ну, вообще-то, контроль за формой одежды не входит в ваши обязанности, – Копейкин почему-то целенаправленно шел на конфликт, – но для вас, так и быть, сделаю исключение. Это я сшил сам… Надпись на португальском. Означает: «Передам опыт молодым». Я на курсы португальского ходил, хотел съездить на чемпионат Европы по футболу, но не судьба, в отделе кадров отобрали паспорт… Неплохо вышло, да?

– Послушай, клоун. Ты перед курсантками упражняйся, ясно?

Она ненавидела, когда люди не шутят, а кривляются. Да еще фамильярничают. Поэтому и перешла на «ты». Если вовремя не поставишь на место – будет воспринимать тебя не как профессионала, а как дурочку. Да еще навязывать извечное мужское превосходство. Не выйдет. Будем играть по моим правилам. И еще посмотрим – кто кого. Атмосфера враждебности, которая изначально витала в воздухе, теперь сгустилась до консистенции густого тумана. Ну и пусть.

– Отвечать быстро и по существу. Пятого числа в три дня ты был в парке. С какой целью?

– Пятого, пятого. – Опер посмотрел в потолок, прищурив левый глаз, словно прицеливаясь.

Неплохой ракурс… Черт! Абстрагируйся!

– Да! Вспомнил! Ольга Андреевна, только послушайте спокойно, без паники. Нас у отца три сына. Ну и пришло время жениться. Дал нам батя по луку со стрелами и говорит – чья стрела в какое место попадет, туда и идите невесту искать. Вот я сдуру в парк и пальнул… Там лягушка. Такая зеленая…

– Мне эти рапорта в прокуратуру отправить? – Ольга вдруг заметила, что ее пальцы отбивают по столу легкую нервную дробь.

– А зачем нам прокуратура? – Копейкин не сменил игриво-нагловатый тон. – Хорошо-хорошо. Я встречался в парке с человеком.

– Что за человек?

– Но, – он нагнулся поближе, и Ольга различила не только запах смазки, но и легкий алкогольный выхлоп, – это государственная тайна… Вы понимаете… Агентура, все такое. Мы всегда встречаемся в парке. Конспирация – основа оперативно-розыскной деятельности.

– И опять случайно задержал наркомана.

– Я ж говорю – чутье, – он повел носом, словно волк, ищущий запах зайчатинки, – знаете, какие у вас духи?

– Знаю… Как происходит изъятие?

– Вам показать? – Копейкин встал со стула. – Там ничего сложного. Смотрите.

– Сядь на место!

– Как скажете, – он опустился обратно на стул, – ну обыкновенно происходит. Подхожу, здороваюсь, интересуюсь делами. Потом прошу человека, чтобы он сам, заметьте, сам показал, что у него в карманах… Поэтому зря вы меня подозреваете. Какой мне резон? Если подкидывать, так килограмм, чтоб надолго хватило.