Покорители мира

И она, пренебрежительно фыркнув, приступила к уроку. Медленно, поставленным голосом роняя фразы так, что каждый и каждая в классе понимали, о чем речь. И даже расскажи она им сейчас тригонометрические примеры из высшей математики, ученики и тут поняли бы, постигнув все циферки, плюсы и минусы до самой, как говорится, сути.

Кот слышал объяснение новой темы, он подслушивал в щелочку двери. Войти не решился, опоздавшему на урок лучше было бы помереть, нежели выслушать лавину обвинений от математички.

Кот – это фамилия и одновременно, прозвище. Имя – Ленька. Ученик шестого класса, человек двенадцати лет, с фантастической прической дыбом, веснушками на носу, без школьной формы, но в сером костюме, при бабочке.

– Опять бабочку нацепил? – потеснила его от двери класса, техничка тетя Поля.

– Ну и нацепил! – с вызовом, сказал Ленька, – что хочу, то и ношу, и никто меня не заставит таскать глупую школьную форму!

– Все таскают, и ты таскай! – посоветовала тетя Поля, намывая полы рекреации шваброй с мокрой тряпкой.

– Все будут в колодец прыгать и мне прыгнуть?! – с иронией в голосе, спросил Ленька Кот.

– Ишь ты, – удивилась тетя Поля, выпрямившись и опираясь на швабру, – стало быть, ты – анархист?

– Анархия – мать порядка! – вспомнил из истории, Ленька.

– Чудной, – покачала головой техничка, – и чего в класс не идешь?

– Там Тать Геннадьевна! – понизив голос до шепота, сообщил Ленька.

– Татьяна Геннадьевна? – уточнила тетя Поля.

– Она! – обреченно вздохнул Ленька.

– Ну, тогда иди, гуляй, – разрешила техничка, – с ней, действительно, лучше не связываться! И как таких в учительши пускают, не пойму! Ей бы в армию, солдатами командовать!

На крыльце Леньку поджидал дворовый пес.

– Привет, Жулик! – Ленька порылся в рюкзаке, достал бутерброды из коробки для завтраков, отдал собаке. – Налетай, дружище, мне бутики без надобности!

Погода для прогулки стояла отличная. Сухая осень, без дождей, облачила деревья в золотые наряды. В школьном дворе для развития спортивных способностей стояли турникеты, Ленька попытался было подтянуться, но потерпев неудачу, кивнул смирившись. Был он худощав и легок на подъем, но не силен, впрочем, как многие дети своего времени героем чувствовал себя только в виртуальных играх компьютерного мира.

В Макдональдсе, Ленька купил на свои карманные деньги гамбургер и, усевшись в уголке, выудил из рюкзака планшет, с головой погрузившись в игры. Через два часа пришел в себя, огляделся, решив продвигаться домой.

Дома никого не было, родители на работе, ну, а бабушка, конечно же, на даче, где у нее всегда находились дела.

От нечего делать, Ленька разогрел вчерашний борщ, налил от души полную тарелку, приправил майонезом и только собрался, есть, как его прервали. В окно кто-то вежливо постучал. Ленька выглянул и рот разинул. В воздухе, перед окном, стоял карлик, в синем суконном фраке, коротком желтом жилете, кожаных штанах, сапогах с отворотами и черном цилиндре.

Ленька оторопело рассматривал карлика.

– Ты кто? – спросил карлик так, будто он был хозяином квартиры.

– Кот! – машинально ответил Ленька.

– Я так и думал! – заявил карлик и легко влез в форточку.

Усевшись на табуретку, гость с достоинством пододвинул ленькину тарелку.

– Вкусное кушанье! – заметил он Леньке про борщ.

– Мама сготовила, – пробормотал Ленька, оторопело наблюдая, как карлик уплетает его суп.

– Ну? – строго сдвинув брови, нахмурился карлик. – Знаешь ли, я думал, ты меня угостишь блюдом собственного приготовления!

– Я не умею! – сообщил Ленька, растерявшись окончательно.

Карлик рассердился:

– Как так? Головой едва до притолоки не достаешь, а не умеешь готовить?

И щелкнул пальцами.

Ленька закрутился на месте, тут же выхватил из духовки утятницу, принялся чистить картошку. Не успев сообразить, полез в овощной ящик за морковкой и луком, быстро, как будто всю жизнь учился на повара, нашинковал. Кинулся к морозилке, достал мясо.

А когда загрузил овощи с кусочками мяса в утятницу, когда добавил специй и посолил, включил духовку, карлик снова щелкнул пальцами. Ленька автоматом поставил утятницу в духовку.

– Ну вот, – удовлетворенно потер руками, карлик. – Одно блюдо ты научился готовить.

Ленька перевел дух, без сил привалился к стене. Карлик хозяином пошел по квартире, повсюду заглядывая, слышался его ворчливый голос:

– Убого как-то, ни картин, ни подсвечников, а камин где? – брюзжал карлик.

– Чем богаты, – машинально пробормотал Ленька.

– И пыльно, – сморщил нос странный гость, возвращаясь на кухню, – ты что, совсем не убираешься?

– Мама убирает! – сообщил Ленька.

Карлик снова рассердился:

– Ах, мама! – и щелкнул пальцами.

Ленька засновал по квартире, не хуже технички, тети Поли, намотав на швабру сырую тряпку, принялся мыть, скрести. Карлик командовал, взобравшись с ногами на диван, в гостиной. Когда Ленька вытер пыль в своей комнате, раздался звонок в дверь.

Карлик посмотрел на Леньку с изумлением и растворился в воздухе.

– Наваждение какое-то, – вытирая руки о штаны, пробормотал Ленька, отправляясь открывать.

На пороге стояли сердитые отличники Серов и Марьянова.

– Очень надо тебе новую тему объяснять! – обиженно высказался Серов.

– Да! – поддакнула Марьянова.

Серов прошел в гостиную, поглядел на чистый пол, повел носом:

– Прибирался что ли? – заметил Леньке, Серов. – Хочешь матери угодить?

– Да? – поддакнула Марьянова.

– А пахнет как вкусно, неужели что-то готовишь? Хочешь отцу угодить?

– Да? – поддакнула Марьянова.

– И незачем в грязной обуви по чистому полу ходить! – материализовался на диване, карлик.

– Ой! – уронила портфель Марьянова.

– А вы ленькин родственник? – догадался Серов, решив, что попросту не заметил маленького человечка.

– Родственник – это я еще понимаю, – задумался карлик, – но что такое, ленькин?

– Его родственник? – ткнул пальцем в неподвижного Кота, Серов и бесцеремонно добавил. – Так это у вас наследственное?

– Что именно? – сварливо осведомился карлик, чувствуя подвох в словах отличника.

– Тупость! – выдал Серов.

– Да! – поддакнула Марьянова.

В следующую минуту отличники, отчаянно сопротивляясь, были выпихнуты карликом на лестничную площадку.

Захлопнув двери, он повернулся к Леньке:

– Ну и друзья у тебя! – возмущению его не было предела.

– Они мне не друзья! – возразил Ленька. – Они – отличники!

– Отличники, – задумался карлик, по всему видать, пытаясь найти объяснение этой фразе.

– Учатся хорошо, – подсказал Ленька, видя затруднение гостя.

– Учатся у частного учителя? – уточнил гость, возвращаясь на кухню, к недоеденному борщу.

– В школе, – пояснил Ленька, и пока карлик не задумался, в поисках объяснения слову «школа», торопливо задал вопрос:

– А вы кто?

– Я, милостивый государь, доброхот! – гордо выпрямился карлик.

Ленька удивленно глядел на карлика.

– Доброхот?

– Доброхот! – подтвердил карлик, повисая в воздухе, перед раковиной и пока он мыл тарелку, Ленька все пытался осмыслить сказанное карликом.

– И что же делает доброхот?

– А учит такого ленивца, как ты! – радостно сообщил карлик и велел, – А ну-ка, доставай свое варево, пробовать будем!

Ленька, воспользовавшись мамиными прихватками, послушно достал из духовки утятницу.

Жаркое оказалось очень вкусным. Ленька ел с удовольствием, карлик тоже ел и нахваливал:

– Вот, молодец, вот как вкусно сготовил!

В двери позвонили. Карлик посмотрел на Леньку с изумлением, но исчезать не стал:

– Наверное, опять твои отличники явились!

На пороге стояла Тать Геннадьевна. Сердитая и непреклонная.

– Ты, что же это, Кот, школу прогуливаешь?

Ленька отступил на кухню, в надежде, что карлик опять вмешается и выгонит учительницу. Но карлик смотрел с восхищением.

– Ах, какая! – воскликнул он и подлетел к учительнице, уже переступившей порог квартиры.

– Летать, как вы можете летать?! – вскрикнула учительница, с ужасом наблюдая за полетом карлика. – Это противоречит всем законам физики!

– А что такое физика? – с обожанием рассматривая ярко-бардовые волосы Татьяны Геннадьевны, спросил карлик.

– Не знать, что такое физика?! – воскликнула учительница и привалилась к стене.

– Вам плохо? – забеспокоился карлик и, повернувшись к Леньке, велел. – Принеси холодной воды!

– В чем принести? – никак не мог придти в себя, Ленька.

– В стакане! – рассердился карлик и щелкнул пальцами.

Кота закрутило, через мгновение он уже стоял перед учительницей со стаканом холодной кипяченой воды из чайника.

– Каков молодец! – удивилась учительница и, поглядев на карлика, заметила. – Эх, мне бы такую способность, у меня все ученики, тогда бы отличниками сделались!

– Отличниками? – тут же оскорбился карлик. – Ваши отличники не показались мне воспитанными людьми, взяли и весь пол истоптали грязными ботинками, а он трудился!

Ткнул он пальцем в Леньку.

– Кто трудился? – пришла в себя Тать Геннадьевна и пренебрежительно фыркнула. – Кот трудился?

Карлик торжественно кивнул, скрестив на груди руки.

– Никогда не поверю! – заявила учительница. – Более ленивого и глупого ученика, чем Кот, у меня отродясь не бывало!

– Значит, плохо учите! – парировал карлик.

– Это я-то плохо учу! – закричала Татьяна Геннадьевна. – Да, я хорошо учу, только вот учиться Кот не желает, ему бы погулять!

– Значит, не интересно учите! – настаивал карлик и щелкнул пальцами.

Татьяну Геннадьевну закрутило, вынесло прочь из квартиры.

– Ах, ах! – ахала она, почти не касаясь подошвами туфель ступенек лестницы.

– Учить надо интересно! – крикнул ей вслед карлик и захлопнул двери.

– Покажи мне твои учебники! – повернулся он к Леньке.

– Может, не надо! – засомневался Ленька, но учебники из рюкзака вытряхнул.

Доброхот забрался с ногами на диван в гостиной, принялся изучать учебный материал, надолго погрузившись в молчание.

Ленька, между тем, прошел в свою комнату, включил компьютер, стал носиться по виртуальному миру, стреляя из разного оружия и, когда уже совсем позабыл о реалиях произошедшего за день, щелкнул входной замок.

Приехала с дачи бабушка. Тяжело отдуваясь, втащила багажную тележку с сумкой, доверху забитой огородными овощами, собранными за лето.

– Ленчик, – крикнула она из прихожей, – ты дома?

– Дома! – автоматом ответил Ленька, продолжая играть.

– Ты кушал? – опять спросила бабушка.

– Кушал! – автоматом ответил Ленька, продолжая играть.

– Он сготовил вкусное жаркое, – послышалось хвастливое, с дивана.

– Ой, кто это? – вскрикнула бабушка.

Ленька тут же оторвался от компьютера и ринулся на помощь к бабушке.

Бабушка стояла, настороженно оглядывая пустую гостиную, карлик, как видно, опять исчез. Куча учебников за шестой класс лежала на диване, Ленька бросил быстрый взгляд на раскрытый учебник по алгебре и фыркнул:

– Тоже мне, зубрилкин!

– Ты про кого это? – забеспокоилась бабушка, заглядывая за занавески.

– А ты про кого? – спросил Ленька.

– Я слышала голос, – неуверенно предположила бабушка.

– Мой голос! – утверждал Ленька.

– Или мой! – ворчливо заметил карлик, материлизовавшись на диване.

– Ай! – бабушка сдернула тапку с ноги, чтобы прихлопнуть карлика.

Но тапка по щелчку пальцев карлика, снова оказалась у нее на ноге. Бабушка впала в ступор.

– И незачем так орать! – наставительно заметил он. – Я – доброхот, помогаю, вот ему!

Ткнул он пальцем в Леньку.

– Он помогает, – подтвердил Ленька.

– Кто помогает? – машинально переспросила бабушка.

– Доброхот! – доверительно сообщил карлик и щелкнул пальцами.

Бабушка тут же кивнула и понеслась на кухню.

– Я сейчас, мальчики, – радостно сообщила она, – напеку вам пирожков с капустой!

– Люблю пирожки! – улыбнулся доброхот, снова вернувшись к учебникам.

– Зубрила, – бросил Ленька и поспешил обратно к компьютеру.

Снова раздался звонок в двери.

– Бегу, бегу, – пропела бабушка.

Ленька вышел в прихожую. На пороге стояла рассерженная Татьяна Геннадьевна.

– Ну, знаете ли, я этого не потерплю, – закричала она и наставив палец на Леньку, принялась настойчиво повторять, – Кот, а Кот, Кот, а Кот?

Кот проснулся. Сел, протирая глаза и ничегошеньки не понимая, огляделся. Оказывается, он заснул. В классе заснул. Математичка стояла возле его парты, сердито, не сводя глаз, наблюдая за его пробуждением.

– Ну, знаешь, Кот, на сей раз, ты превзошел самого себя! – объявила она. – Завтра, чтобы с родителями!

Ленька машинально кивнул.

Серов перегнулся через парту и сердито прошипел:

– Я не собираюсь тебе новую тему объяснять!

– Да! – поддакнула вредина Марьянова, сидевшая рядом с Серовым.

Ленька потряс головой и кинул растерянный взгляд за окно, где на короткий миг ему показалось, он увидел карлика из сна, доброхота учившего его готовить и прибирать, а еще карлик учебники не успел изучить, вспомнил Ленька, искренне жалея, что проснулся не вовремя.

Звонок на перемену прервал его размышления.

– Ей богу! – горячился Ленька в школьном коридоре. – А зовут его Доброхотом.

– Ну, положим, это – не имя! – возразил ему одноклассник Витька Бочкин.

Тут надо заметить, что некоторые люди вполне оправдывают свои фамилии. Так и Витька Бочкин был толстячком, и голос имел гулкий, доносящийся, будто из бочки. При этом Бочкин имел вполне положительный характер, никогда не психовал, а был добродушен и оптимистичен.

– Неужели, бывают такие реалистичные сны? – недоумевал Ленька Кот.

– Однажды, – перешел на доверительный шепот Витька, – мне приснилась фея. Маленькая, с прозрачными крылышками, порхала надо мной и сыпала волшебной пыльцой.

– И что? – недоверчиво сощурился Кот.

– Я летал! – уверенно закивал Витька. – Парил над деревьями!

– Здорово! – завидовал Ленька.

– А проснулся, понял, что это всего лишь сон и нервы мои не выдержали, – сообщил Витька, – расплакался.

– Это недавно было?

– Давно, – вздохнул Витька, – но я помню до сих пор!

Кот вздохнул, тоскуя и мучаясь, поглядел в окно:

– Как жаль, что это был всего лишь сон, мне доброхот понравился! – и добавил, немного подумав. – А зато я готовить научился, сегодня же попробую сготовить ту вкусняшку!..

Рассказ ученика

Обычно дети приезжают к своим бабушкам лишь на лето, но мне пришлось переехать насовсем. Бабушка сильно заболела. На семейном совете долго не совещались, а решили, надо так надо. Мама принялась делать бабушке уколы, она обладала так называемой «легкой» рукой и работала медсестрой, а отца взяли хирургом в местную районную больницу. Все соседи тут же принялись у нас лечиться. Отец долго не мог дойти с работы до дома, его все время останавливали болящие старушки с вопросами о проблемах своих старых тел.

Таким образом, родители мои оказались востребованными и на новом месте жительства, в принципе, небольшом провинциальном городишке, слава про них, как про хороших лекарей, росла и росла. Дело оставалось за мной.

Две школы, современные, большие, но единственные средние учебные заведения на весь городок были переполнены. Дети учились в две смены, если бы можно было учиться в третью смену, то есть ночью, директрисы обеих учебных заведений так бы и сделали. Они искренне пожалели меня, но отказали.

В единственной гимназии на меня посмотрели как на сумасшедшего. Дети в этом учебном заведении ходили на цыпочках, старое здание двухсотлетней постройки осыпалось и грозило рухнуть совсем, похоронив под собой и усердных, и мало усердных учеников, не говоря уже об учителях.

Директор гимназии, встрепанный, пожилой учитель с диковатым блеском в глазах провел меня по классам и коридорам, рассказывая трагическим шепотом обо всех несчастьях вверенного ему здания. Закончилась наша экскурсия возле стены, где сверху, донизу прошла новая трещина, младшеклассники, не осознавая всю опасность своего положения, хихикали и совали в трещину кулаки. Директор взвыл, бросил меня и через несколько мину, закатав рукава, уже наводил в ведре воды цементный раствор, намереваясь со старшеклассниками и свободными от уроков учителями замазывать новую напасть многострадального здания старой гимназии.

В целом получилось, что во всем городе мне более некуда было податься, кроме как православной школы при большом женском монастыре.

Школа в два этажа с квадратными чистыми окнами, занавешенными воздушными прозрачными кружевами очень мне понравилась. В просторном вестибюле при входе сидела строгая монашка в очках. Она следила за сменой обуви и тишиной в гардеробной. Пальто, плащи, куртки ученики вешали на плечики, как это делают дома с костюмами и платьями, после плечики цепляли за крючки, протянувшиеся длинными рядами во всю гардеробную с указанием номера класса. Мой класс – восьмой, был на четвертом месте от одиннадцатого, последнего, где висели пальто строгого покроя, без подростковых фантазий и наворотов.

В школе было очень чисто, покойно и уютно. Мальчики одетые в костюмы-тройки, с жилетами и белыми рубашками, увенчанными классическими галстуками чинно беседовали, объединившись в кружки. Девочки, все как одна, с длинными волосами, перевязанными шелковыми лентами, ходили по коридорам парами или небольшими группками. Их платья удивили меня. Я все старался принять равнодушный вид, но так и тянуло взглянуть еще разок. Темного, насыщенно-синего цвета платья девочек были длинны и скрывали даже щиколотки ног. И только младшеклассницам, видимо было дано послабление. Одетые в светлые нарядные платьица они выглядели так, будто собрались на новогоднюю елку.

Директриса гимназии, она же настоятельница женского монастыря, в первый же день моей учебы, провела меня по всей школе. С большим достоинством она, обращаясь ко мне на «вы», продемонстрировала детские рисунки, висевшие по всей стене коридора первого этажа и точно также, будто великие реликвии показала дипломы и грамоты учеников бравших призы на разных творческих конкурсах православных школ, где главное предпочтение отдавалось, конечно же, песнопению. Эти цветные бумаги с печатями были заключены в рамочки и виднелись на протяжении всей длины стены второго этажа. Директриса смотрела на меня с надеждой, явно ожидая от меня новых побед для своей школы. Я постарался ободрить ее самой оптимистичной улыбкой, на какую только был способен, в душе сильно сомневаясь в своих певческих способностях.

Я был средним учеником, твердым троечником. Получить пятерку долгое время старался изо всех сил, учил, зубрил, старательно выписывал предложения и математические примеры. Но к классу пятому понял, что – не судьба, а троечники – тоже люди. Зато в школе занимался спокойно, без сдвигов, скачков, истерик и рыданий, и глядел только с удивлением на убивающихся по поводу четверки отличников, и искренне жалел двоечников, которые не хотели учиться, а учились в школе разве что ненависти к людям. Школа несла и отличникам, и двоечникам одно мучение. Для отличников надо было бы вообще отменить систему отметок, выявлять их склонности к наукам и обучать усиленно одних математике, а других не менее, усиленно, скажем, биологии. Вместо этого отличники рыдали и страшась получить низкую для себя оценку тратили время на бесполезную зубрежку в каком-нибудь предмете, где они были не очень сильны.

Двоечников, как правило, вовсе не ленивых людей, следовало бы разделить. Тупых и ограниченных в мышлении обучать грамотно писать, читать, считать. Большую информацию они не воспринимают, а начинают хулиганить, прогуливать школу, курить, пить и оказываются в исправительных колониях. Зачем? Они – работники простых профессий. Их дело – слесарить или тупо сверлить одну и ту же деталь на заводском станке. Стало быть, и обучать их по общепринятой системе образования ни к чему, они – необучаемы!

Другое дело – творческие двоечники. Это люди сложные, с непростыми характерами и судьбами. Они – взрывоопасны, в руках и за пазухой у них шипят шаровые молнии. С этими учениками трудно сладить, их надо обучать не так как всех. Они мыслят образно, их сознание – яркий мир переполненный фантазиями. Обучение таких детей – дело нешуточное, со временем из них вырастают творческие личности, способные создавать мировые шедевры музыки, живописи, скульптуры, литературы. Практически, все великие мастера прошлого созидающие нашу цивилизацию плохо учились в школе.

Однако, как говорят русские, воз и ныне там! Глупость и ограниченное мышление присущее российскому министерству образования делают свое «черное» дело. Школы отупляют, оболванивают, приводят многих к такому результату, что вчерашний выпускник забрасывает надолго книги, отравленный едва ли не навсегда ядом всевозможных изложений и сочинений. Выпускники едва умеют писать. Безграмотные, глупые идут они в мир и становятся тупыми продавцами всевозможных гипермаркетов заполонивших города России, понастроенных, где попало и как попало…

Поэтому, я с большой надеждой и даже охотой смотрел на невиданную мною православную школу, надеясь, что всеобщее оболванивание сюда не добралось. Однако, меня удивило не обучение, а сами учащиеся.

Учительница указала мне место за свободной партой. Я уселся. За мною сидел какой-то ученик, но что, же это был за ученик! Весь будто на шарнирах, ни секунды покоя!

Он вертелся, подносил к губам трубочку, чтобы плюнуть бумажными пульками то в одного школьника, то в другого. Тут же запускал самолетики в классную доску. Один приземлился на учительский стол, и учительница сразу прервав обычную перекличку принятую, наверное, во всех школах страны, загремела:

– Серафим!

Серафим спрятался за раскрытым учебником и только выглядывал из-под книжки, делая невинные глазки.

Вообще в классе оказалось много мальчиков и девочек со странными непривычными для моего слуха, именами. В мире, из которого пришел я, было как-то не принято так называть детей, но для учителей школы вероятно очень удобно, они совершенно не использовали фамилии. Ну-ка пойди, отыщи еще одного ученика с именем Серафим! К чему тогда его фамилия?

На переменке одноклассники обступили меня со всех сторон. По очереди, очень вежливо назвались, рассказав мне, как бы, между прочим, и о своих занятиях после школы:

– Феодосия, – выступила первою одна рыженькая, вся в веснушках, девочка и присела передо мной в реверансе, – после школы я плету кружева!

– Какие кружева? – не понял я, пораженный еще и ее странным приветствием, вроде бы так приседали барышни в девятнадцатом веке?!

Феодосия вежливо пояснила мне, что кружева плетутся на коклюшках

– У них вся семья плетет! – бесцеремонно вмешался Серафим.

– Зачем? – чувствуя собственную тупость, спросил я.

– Кормятся они так! – закричал, будто глухому, неугомонный Серафим. – Лавку держат в центре города, продают кружева иностранным туристам!

И он для пущей убедительности потряс Феодосию за руки, призывая меня хорошенько рассмотреть ее ладони.

Я уважительно пожал ее пальчики, оказавшиеся хрупкими, такими маленькими и тонюсенькими, что куда там коклюшками орудовать!

Следующим в очереди был Лука, маленький малыш с большой головой, оттопыренными ушами и лаконичной прической – ежиком.

Лука застенчиво улыбнулся, но ничего не сказал. За него принялся рассказывать Серафим.

– Он у нас молчун! – жестикулировал энергичный оратор. – И еще реставратор! Вместе с родителями в антикварном магазине трудится, чистит, паяет старые самовары, промывает почернелые иконы. Мечтает после школы поступить в художественное училище, ведь верно, Лука?

Лука тут же поспешно закивал и, устыдившись устремленных на него взоров, скрылся за спинами своих товарищей.

Далее, я со все более нарастающим изумлением вслушивался в звучание старорусских, давным-давно вышедших из обихода, будто инопланетных имен и всматривался в простые курносые лица русских ребят. Мне подавали руки, кланялись передо мной и приседали в реверансе. И как же было жалко всех этих Иустинианий, Харитонов, Дионисиев, Фекл, Варфоломеев! Всю жизнь с такими именами! Детям своим дать такие отчества!..

Впрочем, ребята вроде как понимали необыкновенную сложность своей судьбы и потому, наверное, относились друг к другу уважительно, не обзывались, не коверкали имен.

В обыкновенной школе, скорее всего Феодосию оскорбили бы, обозвав Федькой. И не исключено, что эта Федька так бы и перешла дальше, в институт и на работу. А уж о Серафиме и говорить нечего, человеку с таким невероятным именем плохо пришлось бы посреди циничной и распущенной толпы нынешних школяров.

– Ну, а ты? – обратился я к нему, когда последний в очереди одноклассников заявил мне, что он после занятий в школе лепит фигурки из глины, затем обжигает в печи, расписывает красками и выставляет для продажи в магазине сувениров, что держит его семья.