Последний адмирал Заграты

– Назовитесь!

– «Пытливый амуш» под флагом Герметикона. Класс ИР. Идентификационный номер…

На самом деле вопросы гостям задают не с вижилана, а из диспетчерской порта, в архиве которой лежат данные на все законопослушные цеппели. На сторожевике просто слушают ответ, держа пушки наготове, и если слышат: «Всё в порядке, «Амуш», добро пожаловать!» – расслабляются и отворачиваются.

Цепари, в свою очередь, тоже расслабляются и начинают снижение к сферопорту, к пуповине, что связывает мир с остальным Герметиконом. Проходят через облака, если они есть, конечно, и машинально ищут взглядом Сферу Шкуровича, неугасимый маяк, лучи которого пробиваются даже через то, чего нет, – через Пустоту. Ищут, потому что именно к ней они шли, потому что, не будь Сфер, переходы между мирами стали бы почти невозможны, потому что Сфера для цепаря то же, что и сам мир.

А увидеть маяк легко, и ошибиться невозможно – тридцатиметровый шар из блестящего астрелия, окруженный тремя кольцами спирали, трудно с чем-либо спутать. К тому же Сферу всегда ставят не ниже чем в двадцати метрах от земли, на мощном каменном основании, и она прекрасно видна из каждого уголка порта, тем более – сверху.

«Привет», – говорят те цепари, что склонны к сентиментальности.

А остальные просто смотрят и думают о том, что на этот раз им повезло.

Но если Сферы ничем не отличаются одна от другой, то внешний вид самих портов напрямую зависит от толщины кошелька местных обитателей. В больших и богатых мирах в качестве причалов используют толстые железобетонные мачты, удобные и надежные. С одной стороны от мачт, ближе к портовым пакгаузам, располагают грузовые платформы с мощными лебедками для притягивания цеппелей к земле, а с другой строят ремонтные эллинги. В больших и богатых мирах жизнь в порту бьет ключом круглосуточно. Здоровенные паротяги деловито тащат на погрузку тяжеленные контейнеры, пассажиры, опасаясь огромных штрафов, не сходят с подметенных дорожек, а заправка цеппелей водой идет по трубам, проложенным в мачтах. Все культурно и современно.

Увы, но Заграта пока не была ни большой, ни богатой, а потому власти ограничились установкой металлических мачт да одним-единственным эллингом. Грузовые площадки были отмечены веревочными ограждениями, а опускали цеппели с помощью двух паротягов. Всё скромно и прагматично. На запад и юг уходят ряды пакгаузов, чуть дальше пыхтят черным дымом промышленные пригороды, а на востоке, лигах в четырех от порта, виднеются черепичные крыши старинного Альбурга. Милый провинциальный пейзаж милой провинциальной планеты.

– И снова Добрый Маркус нас не оставил. Мы на Заграте… – Сидящий в кресле Помпилио поцеловал медальон с изображением лингийского Праведника и вернул цепочку на шею.

Алхимики и астрологи уверяют, что покровителем путешественников между мирами является сам Гермес Трисмегист, мудрость которого открыла людям Вселенную. Цепари почитают заступником святого Хеша, но Помпилио, как истинный лингиец, возносил благодарности исключительно Доброму Маркусу.

Вернув медальон на место, он перевел взгляд на капитана:

– Хороший переход, Базза, благодарю вас.

Однако застывшее на лице Помпилио выражение высокомерного равнодушия никак не соответствовало вежливым фразам. Казалось, что владельцу «Пытливого амуша» глубоко безразличны и мир, в который вывалился его цеппель, и слаженные действия команды.

– К вашим услугам, мессер, – небрежно козырнул Дорофеев.

– К моим услугам необходим Теодор с кружкой кофе, но он где-то шляется, бездельник, – капризно отозвался Помпилио. – Как будто не знает, как я страдаю после Пустоты.

– Сожалею, мессер.

– Оставьте, Базза, вы не в силах ничего изменить, – махнул рукой Помпилио. – Хотя эта неожиданная пытка способна убить меня на месте.

Чуть выше среднего роста, плотный, а главное – абсолютно лысый Помпилио издалека напоминал крестьянина или, в лучшем случае, ремесленника, непонятно зачем нарядившегося в роскошный, расшитый золотом красный месвар. Впечатление усиливали короткие толстые ноги и короткие толстые руки, с короткими и, как легко можно догадаться – толстыми – пальцами. Телосложение Помпилио было заурядным, знатному человеку неподходящим, но что делать, если мужчины другого склада в роду Кахлес на свет не появлялись? Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур был адигеном. И не просто адигеном, а из рода наследных даров Линги, у корней семейного древа которых стояли Первые Цари Ожерелья. Телосложением Помпилио не удался, зато при первом же взгляде на его лицо даже самые наивные люди легко читали всю его длиннющую родословную, потому что в голову им приходили только два слова: высокомерие и власть. Выпуклый лоб, казавшийся еще большим из-за отсутствия волос, запавшие серо-стальные глаза, нос с горбинкой и довольно широкими крыльями, острый, чуть выступающий вперед подбородок – сочетание черт было некрасивым, но притягивающим. Это было лицо прирожденного лидера, не желающего и не умеющего подчиняться.

– Теодор! – Ладонь Помпилио ударила в подлокотник. – Теодор!

– Должно быть, что-то случилось, мессер, – заметил Дорофеев, подходя к бортовому хронометру.

– У нас кончился кофе?

– Гм… возможно.

– Значит, придется выпороть Бабарского. – Помпилио повернулся вправо, так ему было удобнее наблюдать за действиями капитана, и продолжил: – На борту есть плетка?

– Возможно.

– Надо проверить. Теодор! – Пауза. – Как это пошло: рассуждать о телесных наказаниях вместо того, чтобы пить кофе. Вы не находите?

– Полностью с вами согласен, мессер.

– На вас можно положиться, Базза.

– Благодарю, мессер.

– Не за что.

Левый циферблат хронометра был постоянным и показывал принятое на борту время Герметикона. А правый на цеппелях делали сменным, потому что далеко не в каждом мире сутки длились двадцать четыре часа. Дорофеев аккуратно вынул механизм, положил его в выдвижной ящик, отыскал нужный, на циферблате которого было отмечено двадцать шесть делений, и вставил в хронометр.

– Местное время шесть тридцать утра, – доложил поднявшийся на мостик радист.

– Благодарю. – Капитан подкрутил стрелки. – Что еще?

– Нам выделена пятнадцатая мачта. Зеленый флаг.

– Рулевой?

– Я вижу, синьор капитан.

Дорофеев вернулся к своему креслу и взялся за переговорную трубу:

– Машинное отделение! Малый вперед! Палубной команде обеспечить швартовку!

– И велите кому-нибудь отыскать Теодора, – проворчал Помпилио. – Мне нужен кофе.

Капитан переключился на офицерскую палубу:

– Валентин, немедленно поднимитесь на мостик.

После чего, воспользовавшись тем, что стоял спиной к владельцу «Амуша», улыбнулся.

Пусть Заграта и считалась провинциальной, но сферопорт на двадцать мачт, пять из которых построены за прошлый год, – это серьезно. К тому же заложены еще пять мачт, а значит, мир уверенно развивается, собираясь стать большим и богатым. Мир идет вперед.

Или шел вперед, потому что одиннадцать из восемнадцати стоящих на приколе цеппелей были пассерами, и к некоторым из них тянулись цепочки нагруженных багажом людей.

– Беженцы, – произнес Дорофеев, поднеся к глазам бинокль.

– В этом театре только что был голод, а теперь намечается гражданская война, – неожиданно серьезно отозвался Помпилио. – Ничего удивительного, что зрители торопятся покинуть партер.

Похоже, что достраивать заложенные причалы будут не скоро.

Тем временем рулевой аккуратно подвел «Амуш» к мачте, опустив цеппель на минимально возможную высоту. Палубные сбросили тросы, которые подхватила наземная команда, и Дорофеев приказал:

– Стоп машина!

Громкий лязг, с которым сработали носовые захваты, на капитанском мостике не услышали, а сам процесс не увидели, поскольку верхушка мачты располагалась выше гондолы.

– Швартовка завершена, – доложили палубные.

Двухсотметровая сигара «Амуша» величественно покачивалась у металлической конструкции, флаг на которой местные сменили на синий.

– Вот теперь мы точно на Заграте, мессер, – доложил Базза. – Рейс окончен.

– Благодарю, Базза… – Дверь на мостик распахнулась, и Помпилио мгновенно переключился на появившегося слугу: – Теодор! Надеюсь, ты понимаешь, как трудно мне дались последние десять минут?

– Сожалею, мессер. – Валентин подошел к хозяину и опустил перед ним поднос, на котором стояла кружка и лежали золотые карманные часы. – Кофе и загратийское время, мессер.

– Почему так долго? – Помпилио сменил часы и взялся за кружку.

– Плохие новости, мессер: мы потеряли Форцу. – Валентин потупился. – Мне очень жаль.

– Ядреная пришпа! – Помпилио с шумом втянул в себя обжигающий кофе. – Не уследили?

– Именно так, мессер, – подтвердил Валентин. – Форца поймал «старого друга» и шагнул за борт. Хасина пытался его остановить, но едва не погиб, его спас Бабарский.

– А переход показался простым, – хмуро протянул Дорофеев.

Капитан был ямаудой, ему все переходы казались простыми, и он ориентировался по тем, кого видел на мостике. И Помпилио, и рулевой перенесли путь на Заграту легко, Базза решил, что остальные тоже справились, и тут…

– Форцу жаль. – Помпилио сделал еще один глоток кофе. – Теодор, нам нужен новый алхимик.

– Да, мессер.

– Точнее – новый член экипажа, – уточнил Помпилио. – С этой задачей справиться труднее.

– Я постараюсь, мессер.

– Не сомневаюсь. – Помпилио вернул кружку на поднос и поднялся на ноги. – Теодор, мы отправляемся в Альбург.

И потопал к выходу.

Шестьсот лет минуло с короткой, но страшной Эпохи Белого Мора, которая едва не положила конец человечеству. Шесть веков, вместившие в себя два периода распада, создание и гибель великой империи и триста лет Этой Эпохи. Шестьсот лет. Но, несмотря на все катаклизмы, вытравить память о беспощадной болезни эти шесть веков не смогли. А потому с тех самых пор, как люди вновь научились путешествовать между мирами, созданное для борьбы с Белым Мором Благочестивое Братство Доброй Дочери обрело вторую жизнь. Не просто возродилось, а стало главной стеной, которой защищало себя человечество. И кордон братьев цепари преодолевали до того, как встречались с пограничной стражей.

– Откуда идете?

– С Анданы, – вежливо ответил Базза, протягивая пачку бумаг. – Здесь подтверждающие документы.

Принимающего медикуса Дорофеев знал – познакомились во время прошлого визита «Амуша» на Заграту, когда случайно оказались в одной компании и весело провели время в лучшем ресторане Альбурга. Однако сейчас брат находился при исполнении обязанностей и вольностей не позволял.

– Сколько человек на борту?

– Двадцать.

– Здесь сказано двадцать один.

– Мы потеряли алхимика.

– Сожалею.

Медикус сделал пометку, вежливо поклонился подошедшему Помпилио и медленно прошелся вдоль выстроившихся в коридоре «Амуша» цепарей. Братьев Доброй Дочери готовили в лучших университетах Герметикона и готовили на совесть, большинство опасных болезней они распознавали по внешним признакам: по глазам, запаху, дыханию, цвету кожи и ногтей, едва заметной дрожи или выступившему поту. Симптомы, даже самые ранние, братья не пропускали, и от их слова зависело, позволят ли гостям посетить мир.

– Карантин не требуется.

Медикус отвесил поклон капитану, чуть более глубокий – Помпилио, после чего развернулся и вышел на верхнюю площадку мачты. Цепари дружно выдохнули. Даже зная, что чист, осмотра ждешь с опаской – медикусы внимательны и прозорливы, легко увидят то, чего ты сам о себе еще не знаешь. К тому же братья могли не только отправить цеппель в карантин или объявить зачумленным, но и требовать у местных властей уничтожения любого, показавшегося им подозрительным корабля. И ни один правитель не имел права им отказать.

– Вахтенным занять свои места! – громко объявил капитан. – Остальные свободны.

Получившие увольнение цепари дружно загалдели, но к вожделенной мачте не рванули – первыми пойдут старшие офицеры.

– Ненавижу бюрократию, – проворчал Помпилио, начиная спускаться по лестнице.

– Я тоже, мессер, – поддакнул Базза. – Поэтому мне так нравится путешествовать по неосвоенным мирам.

– А в них я ненавижу неосвоенность.

– В жизни нет совершенства, мессер.

– Есть, когда все делаешь так, как хочется.

– Постараюсь запомнить.

– Не забивайте себе голову, Базза. – Помпилио посмотрел вниз, меж лестничных пролетов, оценил расстояние до земли, недовольно фыркнул и продолжил путь. К столь нелюбимым им бюрократам из пограничной стражи, внешний вид и манера поведения которых не зависели ни от богатства мира, ни от его размеров.

Во всех сферопортах Герметикона гостей почему-то встречали почти одинаковые внешне клерки в почти одинаковых серых мундирах. Все они отличались маленьким ростом, гипертрофированной въедливостью и нелюбовью к профессиональным цепарям.

– Откуда идете?

– С Анданы, – буркнул Дорофеев, который не считал нужным скрывать от пограничных чиновников свою неприязнь.

– С Анданы… – повторил клерк, издевательски медленно выводя в журнале короткое предложение. – С Анданы…

Затем он почти две минуты изучал судовые документы, после чего вновь взялся за перо.

– Какой груз?

– Никакого.

Чиновник удивленно посмотрел на Дорофеева.

– Никакого?

– В документах, которые вы разглядывали, сказано, что «Пытливый амуш» – ИР, а не торговое судно. На борту нет коммерческого груза.

– Нет коммерческого груза…

Перо неспешно поскрипывало, на лице Дорофеева ходили желваки, но он сдерживался. Помпилио сохранял бесстрастность, а выстроившиеся за его спиной цепари с трудом прятали ухмылки: они знали, чем всё закончится.

– Цель прибытия на Заграту?

– Я сопровождаю в путешествии мессера Помпилио Чезаре Фаху Марию Кристиана дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно, – отчеканил Базза максимально полное имя владельца «Амуша». – И не забудьте добавить: с Линги.

– Так и записать? – растерялся чиновник.

Этот вопрос неизменно звучал во всех мирах, куда заносило «Амуш». И выражение чиновничьего лица при этом было стандартно обалдевшим.

– И не советую ошибиться хоть в букве, – холодно предупредил Дорофеев. – Вы ведь знаете адигенов: они ошибок не прощают, могут счесть личным оскорблением.

Пограничник заскрипел пером, проклиная про себя заковыристые дворянские имена, нахмурившись, поставил в паспорте капитана отметку и процедил:

– Добро пожаловать на Заграту.

– Благодарю.

Вынырнувший из-за спины Помпилио Валентин аккуратно положил перед чиновником два паспорта и сообщил:

– Мессер Помпилио Чезаре Фаха Мария Кристиан дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно.

– Это вы? – осведомился клерк, подозрительно разглядывая Теодора.

– Это мой хозяин, – ответил тот, почтительно указав на Помпилио.

– Он может представиться сам?

– Нет.

– Он немой?

– Он не хочет.

Помпилио проявил первые признаки нетерпения – поджал губы. Высокомерно равнодушное выражение на его лице стало медленно превращаться в высокомерно раздраженное.

– Скажите своему адиру…

– Мессеру, – перебил пограничника Валентин. – Мессер Помпилио Чезаре Фаха Мария Кристиан дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно из рода лингийских даров. Если, конечно, вы понимаете, что я имею в виду.

Речь Теодора окончательно добила пограничника. Он передохнул, с опаской глядя на адигена, после чего промямлил:

– Скажите мессеру, что я должен знать цель его визита на Заграту.

– Мессер изволит путешествовать.

– Без цели?

– Мессер изволит познавать Герметикон.

– А вы?

– Меня зовут Теодор Валентин. Я сопровождаю мессера Помпилио Чезаре Фаху Марию Кристиана дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно в его путешествии.

– Это цель вашего визита?

– Других у меня нет, – заверил пограничника Валентин. – Как и у всей команды. Единственная наша обязанность – сопровождать в путешествии мессера Помпилио Чезаре…

– Да, да, я помню!

Довольные цепари захохотали, а несчастный клерк сморщился так, словно проглотил лимон, тоскливо посмотрел на журнал, в который ему предстояло вписать пятнадцать длиннющих фраз, и потер правую руку.

Еще два месяца назад старый Бен отказал бы этому пассажиру. Отвернулся бы, хмуро посасывая холодную трубку, которую почти не вынимал изо рта с тех пор, как бросил курить, да буркнул: «Другого ищите, синьор». Отказал бы, потому что не понравился ему клиент, вот не понравился, и всё! А почему не понравился? Высокий, худощавый, в элегантном костюме-тройке, белоснежной сорочке, галстуке и начищенных до блеска туфлях – по всему видать, деньжонки у мужика водятся, и деньжонки неплохие. На голове шляпа с короткими полями, бакенбарды и тоненькие усики аккуратно подстрижены, не щегольски, а именно аккуратно. Всё хорошо! Но… Но слишком уж холодным было лицо мужчины, слишком презрительно смотрели скрытые за пенсне черные глаза. Отказал бы ему старый Бен. Взял бы, да отказал! Два месяца назад.

Но теперь времена изменились, денежных клиентов было куда меньше, чем возниц, и выбирать не приходилось.

– К вашим услугам, синьор, – пробормотал старый Бен, снимая кепку и опуская взгляд в землю.

Не мог он видеть презрительную гримасу, с которой худощавый изучал коляску, впряженную в нее Матильду и самого Бена. Возница чувствовал себя товаром на витрине, но… Но что делать-то? Деньги-то нужны. Семью кормить, Матильде новые подковы справить, доктору, что сына лечил, заплатить… Деньги нужны, а клиентов всё меньше и меньше. Да и конкуренты, учуяв завидную добычу, поспешили с предложениями. Им не понравилось, что худощавый сразу выбрал Бена.

– В моей коляске рессоры новые. Ход мягонький…

– Нужно ехать, добрый синьор? У меня не кони – звери!

– А я домчу до Альбурга за десять минут! У меня два рысака в упряжке!

– Мессер не любит быстрой езды, – процедил худощавый.

«Это он о себе? Вот странно…»

– А у меня автомобиль, добрый синьор! Лучший во всем Альбурге!

– У меня автомобиль больше! Весь багаж поместится!

– Мессер не любит автомобили.

– Вас так зовут, добрый синьор? Мессер, да?

Бену казалось, что гримасу более презрительную, чем та, что уже была на лице худощавого, соорудить невозможно. Но старый возница ошибался. Ледяная смесь высокомерия, отвращения и презрения, которая появилась на лице худощавого после того, как он услышал последний вопрос, заставила конкурентов отхлынуть – даже слов не потребовалось.

Клиент же еще раз окинул взглядом старика, кашлянул и поинтересовался:

– Лошадка смирная?

– Выученная, – тихо ответил Бен.

– Трубку изо рта вынь, – распорядился чернявый. – Мессеру не понравится твой вид.

Возница послушно исполнил приказ.

– Лошадка смирная?

– Выученная, – повторил Бен, тиская в руке кепку и трубку. – Может смирно идти, а может и припустить.

– Я так и подумал, – кивнул худощавый. – Как тебя зовут?

– Бен.

– Меня будешь называть Валентином, это понятно?

– Да.

– Сколько ты берешь, Бен?

– Смотря куда ехать, синьор. Ежели до центра, то одну марку серебром или две марки ассигнациями. Ежели, положим, вам в поместье какое надобно, то…

– В целом понятно, – перебил старика Валентин, и в его руке сверкнул золотой кругляш. – Видел когда-нибудь такой?

– Герметиконский цехин! – Возница с трудом сдержал возглас.

Конкуренты завистливо зароптали.

– Мессеру нужна твоя коляска на весь день.

Хоть и неприятный, но щедрый. Бен согласился бы и за десять марок серебром, не то что за целый цехин!

– А завтра?

На губах Валентина заиграла усмешка.

– Хороший вопрос, Бен. Завтра мессеру тоже понадобится твоя коляска, и ты получишь еще один цехин. Доволен?

– Очень, – не стал скрывать возница.

– Вот и славно.

Кто такой «мессер» или Мессер, Бен не знал, однако в ходе разговора догадался, что Валентин – слуга и так называет своего хозяина. Человека, судя по поведению худощавого, богатого и знатного. То есть самолюбивого и капризного. И появившийся адиген полностью оправдал ожидания старого возницы. Среднего роста, лысый, как колено, он, казалось, не видел, а точнее – не хотел видеть никого вокруг. Забрался в коляску, опершись на руку Валентина, развалился на диванчике и принялся изучать перстни, украшающие короткие толстые пальцы. Такое отношение было куда обиднее, чем откровенное презрение слуги.

– Куда поедем, добрый синьор? – осмелился спросить Бен, попутно размышляя, стоит ли надевать кепку.

– Обращайся только ко мне, Бен, – жестко велел Валентин. – Мессер не станет с тобой разговаривать. – Он уселся на козлы рядом с возницей. – Вперед.

– Куда поедем, синьор Валентин? – повторил Бен и совсем не удивился ответу:

– В собор Святого Альстера, Бен. Особенно не торопись, но мы должны успеть до окончания утренней мессы.

Все настоящие адигены – олгемены, а где еще быть честному олгемену в воскресное утро, если не на мессе?

* * *

На фоне массивного и несколько мрачноватого Альбурга, старинные районы которого создавались по крепостным планам из коричневого и серого камня, нежный и легкий Зюйдбург казался даже не городом – поселением. И это при том, что по числу жителей столица южной Заграты лишь на треть уступала Альбургу. Выстроенный из белого камня, необычайно светлый и воздушный, Зюйдбург раскинулся на берегах тихой Мериссы и казался ожившей фантазией талантливого, но слишком уж сентиментального художника. Ненастоящим казался Зюйдбург, слишком совершенным для творения рук человеческих.

Зюйдбург строился адигенами, призванными на Заграту Адольфом I в начале Этой Эпохи. Строился, вопреки адигенским традициям, не как город-замок – король не желал давать самолюбивым, хоть и давшим клятву верности дворянам серьезную опору, – а как город-поместье, но оттого только выиграл. На левом, обрывистом берегу Мериссы стояли самые высокие здания: собор Доброго Лукаса – большинство загратийских адигенов были выходцами с Кааты и считали этого Праведника своим покровителем, дворец королевского наместника, муниципалитет и театр, а вокруг них утопали в зелени белоснежные виллы землевладельцев. Правый же, низкий берег был отдан простолюдинам и купцам. Здесь адигены выстроили вокзал и огромную ярмарочную площадь, и здесь же, после того как Густав III расширил права загратийских дворян, появились заводы, фабрики, эллинг и пять причальных мачт для цеппелей.

Именно на правом берегу Мериссы, в промышленных районах Зюйдбурга, проводил все последние дни Нестор дер Фунье, вдохновитель и лидер загратийского мятежа.

– Десять миллиметров? Анри, это курам на смех! Мне нужно не меньше двадцати!

– Для этого понадобится другой завод, адир, – жалобно ответил инженер. – На нашем оборудовании невозможно сделать двадцатимиллиметровую броню.

Нестор на мгновение задумался, после чего пожал могучими плечами:

– Попробуйте крепить два десятимиллиметровых листа, один поверх другого.

На фоне худого, можно даже сказать – тощего, инженера Нестор дер Фунье выглядел настоящим гигантом. Причем гигантом породистым, так сказать, с родословной.

Высокий, выше двух метров ростом, Нестор обладал необычайно широкими плечами, из-за чего казался великаном из детских сказок. Длинные черные волосы он зачесывал назад, совершенно не стесняясь больших, рано появившихся залысин. Мужественное, словно вырубленное из гранита, лицо изредка оживляла необычайно обаятельная улыбка, а маленькие черные глаза всегда горели: яростные, веселые, злые… – огоньки не пропадали никогда. И никогда, ну, или почти никогда, Нестор не изменял классическому адигенскому месвару, отдавая предпочтение черному, весьма неброскому одеянию.

– Давайте экспериментировать, Анри, это же интересно!

Однако инженер энтузиазма дер Фунье не разделял:

– Ваша идея интересна, адир, я обязательно попробую, но…

– Что вас смущает, Анри?

– Десятимиллиметровая броня надежно защитит экипаж от пуль, но от королевских пушек не спасут и двадцать миллиметров и даже двадцать пять. – Инженер вздохнул и рискнул посмотреть в черные глаза Нестора. – Вы ведь это понимаете, адир.

Инженер ждал взрыва, но дер Фунье лишь усмехнулся.

– Ничего не добивается тот, кто ничего не делает, Анри. Я знаю, как нужно, а теперь это знаете вы. Экспериментируйте!

– Да, адир, – покорно кивнул инженер.

– И больше уверенности в себе, Анри! Если с поставленной задачей кто-то и может справиться, то только вы.

– Да, адир.

Не заразиться уверенностью несгибаемого Нестора было невозможно, даже слов не требовалось, достаточно было просто взглянуть на его решительное лицо, в черные, пылающие неугасимым огнем глаза и услышать густой, рокочущий голос. И люди заражались. Блестящее и почти бескровное начало мятежа объяснялось скорее харизмой дер Фунье, нежели военной силой. Он просто приходил и забирал власть из ослабевших рук королевских наместников. Он говорил, что не допустит хаоса, он опубликовал «для всенародного обсуждения» свод первоочередных законов, которые примет став королем, – снижение налогов и прогрессивная земельная реформа очень понравились простолюдинам, – и тем окончательно очаровал и без того любящих его южан. Весь Зюйдбург… да что Зюйдбург – все семь провинций южной Заграты украсились красно-белыми штандартами дер Фунье, но сейчас, когда горячка первых дней мятежа немного спала, у людей появились сомнения. Нестор, конечно, блестящий офицер с огромным боевым опытом, но у короля есть бронепоезд и бригада бронетягов, импакто, артиллерия и множество солдат, жаждущих доказать свою преданность короне. А еще у короля есть жгучее желание покарать наглеца и всех, кто ему помогал…