Английская романтическая поэзия

Английская романтическая поэзия

Составитель Р. Грищенков

…Средь новых бед и новой суеты,

Когда увянет наше поколенье,

Другой поэт доверится тому,

Что ты откроешь пылкому уму:

«Нет в мире правды, кроме красоты!

Она одна – и знанье, и спасенье!»

Дж. Китс

Вильям Блейк (1757–1827)

Тигр, тигр, жгучий страх,Ты горишь в ночных лесах.Чей бессмертный взор, любя,Создал страшного тебя?В. Блейк

Тигр

Перевод К. Бальмонта

Тигр, тигр, жгучий страх,Ты горишь в ночных лесах.Чей бессмертный взор, любя,Создал страшного тебя?В небесах иль средь зыбейВспыхнул блеск твоих очей?Как дерзал он так парить?Кто посмел огонь схватить?Кто скрутил и для чегоНервы сердца твоего?Чьею страшною рукойТы был выкован – такой?Чей был молот, цепи чьи,Чтоб скрепить мечты твои?Кто взметнул твой быстрый взмах,Ухватил смертельный страх?В тот великий час, когдаВоззвала к звезде звезда,В час, как небо все зажглосьВлажным блеском звездных слез, —Он, создание любя,Улыбнулся ль на тебя?Тот же ль он тебя создал,Кто рожденье агнцу дал?

Ночь

Перевод К. Бальмонта

Скрылось солнце в сонной дали,Горит вечерняя звезда.Птицы в гнездах замолчали,Я своего ищу гнезда.Свод небесный высок,И луна, как цветок,Неба тихая дочь,Ясно смотрит на ночь.Мир вам, долы, рощи, нивы,Где был восторг веселых стад,Где, легки и молчаливы,Блуждая, ангелы блестят.Их нельзя увидать,Но от них благодать —Всем листам и цветам,Всем вздыхающим снам.То в кусты они заглянут,Тепло ли птичкам в их гнезде.То у нор звериных встанут,Посмотреть, нет ли боли где.Чуть кто горько вздохнет,Пусть скорей он уснет,Близ него посидят,Усыпят ум и взгляд.Если волки жадно воют,Они, жалея их, стоят,Грустным видом успокоятИ малых агнцев сохранят.Если ж, робок и тих,Кто погибнет из них,Всех загубленных тутВ новый мир поведут.

Тайна любви

Перевод К. Бальмонта

Не ищи сказать любовь,Рассказать ее нельзя.Нежный ветер движетсяМолча и невидимо.Я сказал свою любовьВсё ей сердце рассказал,С трепетом и с ужасом.Ах, она сокрылась прочь.Только что ушла она,Странник мимо путь держал,Молча и невидимо.Вздохом он унес ее!

Радость-дитя

Перевод К. Бальмонта

«Нет мне названья,Мне только два дня».Как же назвать?«Нет счастливей меня;Радость – названье мое».Нежная радостьДа будет с тобой,Светлая радостьМечтой голубойСмотрится в сердце твое.Нежная радость,Есть ли нежней?Светлая радостьТолько двух дней: —Слушай с улыбкой,Я песню пою,Песней приветствуюРадость мою.

Маленький мальчик, потерявшийся

Перевод К. Бальмонта

«Отец, отец, куда ты идешь?О, не иди так быстро!Ответь мне, отец, я твой маленький мальчик,Иначе я потеряюсь».Ночь была темна, не было отца,Ребенок измок от росы;Глубока была топь, и плакал ребенок,И прочь улетали туманы.

Маленький мальчик, найденный

Перевод К. Бальмонта

Маленький мальчик в пустынном болоте,Влекомый блуждающим светом,Начал рыдать, но Бог, всегда близкий,Предстал, как отец, весь в белом.Он склонился к нему, и за руку взял,И, целуя, привел его к матери,В то время как, бледная, в долине пустынной,Она искала любимого мальчика.

Колыбельная песня

Перевод К. Бальмонта

Сладость снов, сойди, как тень,Сон, дитя мое одень.Сны, сойдите, как ручей,Лунных ласковых лучей.Сладкий сон, как нежный пух,Убаюкай детский слух.Ангел кроткий, сладкий сон,Обступи со всех сторон.Смех, сверкай во тьме ночейНад отрадою моей.Будь с ним лучшей из утех,Материнский нежный смех.Каждой жалобе шепни:– Задремли и отдохни.Каждой жалобе скажи:– Крылья легкие сложи.Спи, дитя, счастливым сном,Целый мир уснул кругом.Спи же, спи, родимый мой,Я поплачу над тобой.Предо мной священный ликНа твоем лице возник,Твой Создатель здесь, во сне,Горько плакал обо мне.Как невинное дитя,Плакал, глазками блестя,О тебе и обо всех,И слезами смыл наш грех.И теперь глядит, любя,Он с улыбкой на тебя,В снах ребенка спит он сам.Мир Земле и Небесам.

Книга Тэль

Перевод К. Бальмонта

1Дщери Серафима водили кругомСвои золотые стада,Все, кроме младшей: бледная,Искала она сокровенного воздуха,Чтоб увянуть, подобно утренней ясности,Уйти от смертного дня своего.Вниз по реке АдонеСлышится нежный голос ее,И как капли рассветные, капли росы,Упадает тихая жалоба.«О жизнь вот этого Ключа,Жизнь нашего Источника.Для чего увядает водный лотос?Для чего увядают эти чада Источника,Рожденные только затем,Чтоб улыбнуться и пропасть?А! Тэль – как взнесенная влагою радуга,И как уходящее облако,Как отражение в зеркале,Как тени в воде,Как детские сны, как улыбка на детском лице,Как голос тоскующей горлицы,Как день преходящий, как музыка в воздухе.А! Если б хоть лечь мне тихонько,Головою тихонько припасть,И спать так, дремать,Сном тихим, сном смерти,И слушать тихонько голос Того,Кто ходит в саду в вечернее время».Дыша меж смиренных трав,Скромная Лилия ДолиныОтвечала кроткой девственнице так:«Я водная поросль, произрастание,И такая я малая,И люблю я быть в низких долинах,Такая я слабая,Что едва мотылек золотистыйНа главе моей может присесть.Но меня Небеса посетили,И Тот, Кто взирает с улыбкой на все,Проходя по долине,Каждое утро,Длань надо мною Свою простираетИ мне говорит:„Радуйся травка смиренная,Новорожденный лилейный цветок,Кроткая дева долин молчаливых и скромных ключей;Ибо ты будешь одета в сияние,И будешь напитана манною утра,Пока летний зной не растопит тебя,Близ ручьев и ключей, чтоб ты расцвелаВ бессмертных долинах”.О чем же печалится Тэль?О чем же вздыхать владычице Гарских долин?»Она умолкла, в слезах улыбнулась,И замкнулась в своем серебристом святилище.И ответила Тэль:«О, смиренная дева мирной долины,Дары свои тем отдающая, кто не может потребовать,Безгласным, усталым; дыханье твоеПитает ягненка невинного,Он вдыхает воздух одежд твоих млечных,Он срезает твои цветы,А ты глядишь, улыбаешься прямо ему в лицо,Стирая с его кротко-мягкого ртаЗаразительность пятен.Твое вино очищаетЗолотистый мед;Твое благовонье, которое ты рассыпаешьПо каждому малому листику возникающих трав,Оживляет тучных коров,Укрощает коней огнедышащих.А Тэль – как неверное облако,Зажженное солнцем встающим, —Я исчезаю,Я оставляю престол свой жемчужный,И кто мое место найдет?»«Царица долин, – отвечала ей Лилия, —Вопроси вон то нежное облако,Почему оно искрится в утреннем небе,Почему развевает по влажному воздухуБлестящесть своей красоты?Снизойди, о малое облачко,И помедли пред взорами Тэль».Облачко вниз опустилось;А Лилия кротко склонила главу,И в мыслях заботам своим отдалась,Многочисленным,Среди зеленеющих трав.2«О, малое Облако, —Промолвила девственная, —Скажи мне, скажи, отчего ты не жалуешься,Ведь ты увядаешь в единый час,Мы поищем тебя – и вот, не найдем.А! Тэль подобна тебе,Я прохожу – но я сетую,И мой голос не слышит никто».Открыло тут облакоСвою золотую главу,И его лучезарная формаСкользнула, мелькнула и, блистая по воздуху,Предстала пред взорами Тэль.«О, девственная, ты, значит, не знаешь,Что пьют наши кони из тех златоструйных источников,Где Люва сменяет своих лошадей?Ты смотришь на юность мою и боишься,Потому что вот я исчезаю,И больше не видно меня?Не остается ничто.О, дева! Но я говорю тебе —Я, уходя, ухожу к жизни удесятеренной,К миру, к любви, к святым восхищениям.Незримо сходя, тяготеютБестелесные крылья моиНад бальзамическим ликом цветов,К Росе светлоглазой ласкаются,Чтоб впустила меня она в свой золотистый шатер —Дева в слезах преклоняется с трепетомПред восходящим Солнцем,Пока мы не встанем, соединенные,Золотистая сольет нас перевязь,И никогда уже не разлучимся,Блуждаем, соединенные,Питая все кроткие наши цветы».«Правда, о, малое Облако?Я боюсь, что мы не похожи;Потому что я прохожу по Гарским долинамИ вдыхаю дыханье нежнейших цветов,Но не питаю я малых цветов;Щебетание птиц слышу я, но их не питаю,Они улетают и сами находят свой корм.Но Тэль им уже больше не радуется,Ибо я увядаю.И все скажут: „Без пользы жилаЭта блестящая женщина.Не жила ли она лишь затем,Чтобы в смерти быть пищей червям?”»Облако нежно склонилосьНа своем воздушном престолеИ так отвечало: «О, дева небес,Если ты пища червям,Как велико это, как велико благословенье твое.Все, что живет, живет не одно, не для себя одного.Не бойся, Червя воззову я бессильногоС низкого ложа егоИ ты его голос услышишь.Приди, о, Червь безмолвной долины,К царице задумавшейся».Беспомощный Червь поднялсяИ на лилейном листке поместился,А блестящее Облако дальше поплыло, вперед,Чтоб найти подругу в долине.3Тогда Тэль, удивленная,На Червя посмотрелаМеж тем как раскинулся он на росистом ложе своем.«Неужели ты – Червь, образ слабости?Я вижу тебя как ребенка,Закутанным в нежный лилейный листок.О, не плачь, малый голос;Говорить ты не можешь, но можешь ты плакать.Это – Червь?Я вижу тебя, ты лежишь, обнаженный, беспомощный,В слезах, и никто не ответит тебе,Приласкать тебя некомуС материнской улыбкой».Глыба Земли услышала горе ЧервяИ, проникнувшись жалостью,Главу подняла свою.Над ребенком заплакавшим нежно склонилась она,Млечной нежностью жизнь ее тайно дохнула,Потом устремила на Тэль она пристальный взглядСмиренных очей своих.«О, красота этих Гарских долин,Не для себя самих мы живем.Ты видишь, кажусь я и скудной и низкой такою.Я и есть такова.Сама по себе, грудь моя холодна,Темна моя грудь, сама по себе;Но Тот, Кто любит всех скудных,На главу мою миро свое изливает,И целует меня, и обвязываетПеревязь свадебнуюВкруг груди моей, сам говоря:Мать детей моих, Я полюбил тебяИ венец тебе дам, тот венецНикто не возможет отнять.Но как это, нежная дева,Я просто не знаю,Как могу это знать я?Размышляю над этим и все ж размышлять не могу,Но вот я живу и люблю».Дщерь Красоты отерлаГлаза свои скорбные белым покровом своимИ молвила: «Ах, я не знала этого,Потому я и плакала.Бог любит Червя,Он накажет ту злую стопу, что умышленноБудет давить беззащитную форму.Это я знала;Но что в пищу ему Он дает млеко и миро,Этого я никогда не слыхала, не знала – и плакала.И в воздухе кротком я жаловалась,Ибо я увядаюИ ложусь на холодное лоно твое,Свой блестящий удел покидаю».«Царица Долины, – ответила ей Праматерь Земля, —Я слышала вздохи твои,И все твои жалобыНад моей кровлей пролетали,Но я позвала их вниз.Хочешь ли ты, о, царица, войти в мой дом?Дано тебе в дом мой войти и вновь возвратиться;Не бойся же здесь ничего,Да вступишь сюда, о, девственная».4Страшный Привратник вечных вратПоднял северный засов;Тэль вошла и увидела тайны страны неведомой.Она увидала постели мертвых и те места,Где волокнистый корень каждого сердцаГлубоко на земле отпечатываетИзгибы свои ненасытные;Увидала страну печали и слез,Где никогда не бывало улыбки.Блуждала она в крае туч,В стране, где долины темные,Слушала вопли и жалобы,Вдруг останавливалась,Плакала возле росистых могил.Она стояла в молчании,Вникала она в голоса глубин,Меж могил пришла к своей собственной,Там села она и услышалаГолос скорби, примчавшийся,Как вздох, из пустой и глубокой ямы.«Почему слух не может закрытьсяДля собственной гибели?Или блистающий глаз —Для отравы улыбки?Почему наполнены веки стрелами,Остриями, готовыми тотчас убить?Там тысяча смерть приносящих воителейВ засаде лежит, —Или глаз даров, глаз щедрот, устремляющийДождь плодов и чеканного золота.Зачем заклеймен наш языкМедом от каждого ветра?Зачем слух, этот водоворот,Свирепо в себя вбирающий сеть мирозданий?Зачем ноздри, широко вдыхающие ужас,Дрожащие, ноздри испуганные?Зачем узда щекочущаяНа пламенном юноше?Зачем низкая эта завеса —Тело на ложе наших желаний?»Тэль вскочила и с криком назад побежала,Беспрепятственно,Пока не достигла знакомых Гарских долин.

Вальтер Скотт (1771–1832)

Ночь покойна была, но заснуть не дала.

Он вздыхал, он с собой говорил:

«Не пробудится он; не подымется он;

Мертвецы не встают из могил».

В. Скотт

Клятва Мойны. (Шотландская баллада)

Перевод К. Павловой

Вот клятва Мойны молодой:«Не буду графу я женой!Хотя б от всех людских племенОстались в мире я да он,Хотя б он мне в награду далАлмазы, жемчуг и коралл,Хотя б владел он всей страной,Не буду графу я женой!»– «Обеты дев, – сказал старик, —Все вмиг даны, забыты вмиг;Обвив крутые высоты,Алеют вереска цветы,И скоро ветр с утеса прочьИх унесет в осенню ночь;Но Мойна, прежде ночи той,Уж может графу быть женой».– «Пусть лебедь, – Мойна говорит, —В гнездо орлиное взлетит,Назад пойдут потоки гор,Пусть упадет утес БенморИ битвы в час наш грозный кланПусть побежит от англичан, —Но я не изменюсь душой:Не буду графу я женой!»Еще доселе в тростникеГнездится лебедь на реке,Бенмор огромный не падет,Крутой поток бежит вперед,Клан все слывет, каким он слыл,И пред врагом он не дал тыл, —Но Мойна любит всей душой,И Мойну граф зовет женой.

Дева Озера (фрагмент)

Перевод А. Пушкина

Шумит кустарник… На утесОлень веселый выбегает,Пугливо он подножный лесС вершины острой озирает,Глядит на светлые луга,Глядит на синий свод небесныйИ на днепровские брега,Венчанны чащею древесной.Недвижим, строен он стоитИ чутким ухом шевелит…Но дрогнул он – незапный звукЕго коснулся – боязливоОн шею вытянул и вдругС вершины прянул…

Замок Смальгольм, или Иванов вечер

Перевод В. Жуковского

До рассвета поднявшись, коня оседлалЗнаменитый Смальгольмский барон;И без отдыха гнал, меж утесов и скал,Он коня, торопясь в Бротерстон.Не с могучим Боклю совокупно спешилНа военное дело барон;Не в кровавом бою переведаться мнилЗа Шотландию с Англией он;Но в железной броне он сидит на коне;Наточил он свой меч боевой;И покрыт он щитом; и топор за седломУкреплен двадцатифунтовой.Через три дни домой возвратился барон,Отуманен и бледен лицом;Через силу и конь, опенен, запылен,Под тяжелым ступал седоком.Анкрамморския битвы барон не видал,Где потоками кровь их лилась,Где на Эверса грозно Боклю напирал,Где за родину бился Дуглас;Но железный шелом был иссечен на нем,Был изрублен и панцирь и щит,Был недавнею кровью топор за седлом,Но не английской кровью покрыт.Соскочив у часовни с коня за стеной,Притаяся в кустах, он стоял;И три раза он свистнул – и паж молодойНа условленный свист прибежал.«Подойди, мой малютка, мой паж молодой,И присядь на колена мои;Ты младенец, но ты откровенен душой,И слова непритворны твои.Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;Мне теперь ты всю правду скажи:Что заметил? Что было с твоей госпожой?И кто был у твоей госпожи?»«Госпожа по ночам к отдаленным скалам,Где маяк, приходила тайком(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагамНе прокрасться во мраке ночном).И на первую ночь непогода была,И без умолку филин кричал;И она в непогоду ночную пошлаНа вершину пустынную скал.Тихомолком подкрался я к ней в темноте;И сидела одна – я узрел;Не стоял часовой на пустой высоте;Одиноко маяк пламенел.На другую же ночь – я за ней по следамНа вершину опять побежал, —О творец, у огня одинокого тамМне неведомый рыцарь стоял.Подпершися мечом, он стоял пред огнем,И беседовал долго он с ней;Но под шумным дождем, но при ветре ночномЯ расслушать не мог их речей.И последняя ночь безненастна была,И порывистый ветер молчал;И к маяку она на свиданье пошла;У маяка уж рыцарь стоял.И сказала (я слышал): «В полуночный час,Перед светлым Ивановым днем,Приходи ты; мой муж не опасен для нас;Он теперь на свиданье ином;Он с могучим Боклю ополчился теперь;Он в сраженье забыл про меня —И тайком отопру я для милого дверьНакануне Иванова дня».«Я не властен прийти, я не должен прийти,Я не смею прийти (был ответ);Пред Ивановым днем одиноким путемЯ пойду… мне товарища нет».«О, сомнение прочь! безмятежная ночьПред великим Ивановым днемИ тиха и темна, и свиданьям онаБлагосклонна в молчанье своем.Я собак привяжу, часовых уложу,Я крыльцо пересыплю травой,И в приюте моем, пред Ивановым днем,Безопасен ты будешь со мной».«Пусть собака молчит, часовой не трубит,И трава не слышна под ногой, —Но священник есть там; он не спит по ночам;Он приход мой узнает ночной».«Он уйдет к той поре: в монастырь на гореПанихиду он позван служить:Кто-то был умерщвлен; по душе его онБудет три дни поминки творить».Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,Он ужасен стоял при огне.«Пусть о том, кто убит, он поминки творит:То, быть может, поминки по мне.Но полуночный час благосклонен для нас:Я приду под защитою мглы».Он сказал… и она… я смотрю… уж однаУ маяка пустынной скалы».И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,И кипел, и горел, и сверкал.«Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?Он, клянусь небесами, пропал!»«Показалося мне при блестящем огне:Был шелом с соколиным пером,И палаш боевой на цепи золотой,Три звезды на щите голубом».«Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;Сей полуночный мрачный пришлецБыл не властен прийти: он убит на пути;Он в могилу зарыт, он мертвец».«Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,И увидел, услышал я сам,Как его обняла, как его назвала:То был рыцарь Ричард Кольдингам».И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,И хладел, и бледнел, и дрожал.«Нет! в могиле покой; он лежит под землей,Ты неправду мне, паж мой, сказал.Где бежит и шумит меж утесами Твид,Где подъемлется мрачный Эльдон,Уж три ночи, как там твой Ричард КольдингамПотаенным врагом умерщвлен.Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;Оглушен был ты бурей ночной;Уж три ночи, три дня, как поминки творятЧернецы за его упокой».Он идет в ворота, он уже на крыльце,Он взошел по крутым ступенямНа площадку и видит: с печалью в лице,Одиноко-унылая, тамМолодая жена – и тиха, и бледна,И в мечтании грустном глядитНа поля, небеса, на Мертонски леса,На прозрачно бегущую Твид.«Я с тобою опять, молодая жена». —«В добрый час, благородный барон.Что расскажешь ты мне? Решена ли война?Поразил ли Боклю иль сражен?»«Англичанин разбит; англичанин бежитС Анкрамморских кровавых полей;И Боклю наблюдать мне маяк мой велитИ беречься недобрых гостей».При ответе таком изменилась лицомИ ни слова… ни слова и он;И пошла в свой покой с наклоненной главой,И за нею суровый барон.Ночь покойна была, но заснуть не дала.Он вздыхал, он с собой говорил:«Не пробудится он; не подымется он;Мертвецы не встают из могил».Уж заря занялась; был таинственный часМеж рассветом и утренней тьмой;И глубоким он сном пред Ивановым днемВдруг заснул близ жены молодой.Не спалося лишь ей, не смыкала очей…И бродящим, открытым очам,При лампадном огне, в шишаке и бронеВдруг явился Ричард Кольдингам.«Воротись, удалися», – она говорит.«Я к свиданью тобой приглашен;Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит, —Не страшись, не услышит нас он.Я во мраке ночном потаенным врагомНа дороге изменой убит;Уж три ночи, три дня, как монахи меняПоминают – и труп мой зарыт.Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!И ужасный теперь ему сон!И надолго во мгле на пустынной скале,Где маяк, я бродить осужден;Где видалися мы под защитою тьмы;Там скитаюсь теперь мертвецом;И сюда с высоты не сошел бы… но тыЗаклинала Ивановым днем».Содрогнулась она и, смятенья полна,Вопросила: «Но что же с тобой?Дай один мне ответ – ты спасен ли иль нет?..»Он печально потряс головой.«Выкупается кровью пролитая кровь, —То убийце скажи моему.Беззаконную небо карает любовь, —Ты сама будь свидетель тому».Он тяжелою шуйцей коснулся стола;Ей десницею руку пожал —И десница как острое пламя была,И по членам огонь пробежал.И печать роковая в столе вожжена:Отразилися пальцы на нем;На руке ж – но таинственно руку онаЗакрывала с тех пор полотном.Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:И грустна и на свет не глядит;Есть в Мельрозской обители мрачный монах:И дичится людей и молчит.Сей монах молчаливый и мрачный – кто он?Та монахиня – кто же она?То убийца, суровый Смальгольмский барон;То его молодая жена.

«Ворон к ворону летит…»

Перевод А. Пушкина

Ворон к ворону летит,Ворон ворону кричит:Ворон, где б нам отобедать?Как бы нам о том проведать?Ворон ворону в ответ:Знаю, будет нам обед;В чистом поле под ракитойБогатырь лежит убитый.Кем убит и отчего,Знает сокол лишь его,Да кобылка вороная,Да хозяйка молодая.Сокол в рощу улетел,На кобылку недруг сел,А хозяйка ждет милого,Не убитого, живого.

Поэты «Озерной школы»

И тень чертогов наслажденья

Плыла по глади влажных сфер,

И стройный гул вставал от пенья,

И странно-слитен был размер

В напеве влаги и пещер.

С. Т. Кольридж

Сэмюель Тэйлор Кольридж (1772–1834)

Кубла Хан.

Перевод К. Бальмонта

В стране Ксанад благословеннойДворец построил Кубла Хан,Где Альф бежит, поток священный,Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,Впадает в сонный океан.На десять миль оградой стен и башенОазис плодородный окружен,Садами и ручьями он украшен.В нем фимиам цветы струят сквозь сон,И древний лес, роскошен и печален,Блистает там воздушностью прогалин.Но между кедров, полных тишиной,Расщелина по склону ниспадала.О, никогда под бледною лунойТак пышен не был тот уют лесной,Где женщина о демоне рыдала.Пленительное место! Из него,В кипенье беспрерывного волненья,Земля, как бы не в силах своегоСдержать неумолимого мученья,Роняла вниз обломки, точно звеньяТяжелой цепи: между этих скал,Где камень с камнем бешено плясал,Рождалося внезапное теченье,Поток священный быстро воды мчал,И на пять миль, изгибами излучин,Поток бежал, пронзив лесной туман,И вдруг, как бы усилием замучен,Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,В безжизненный впадал он океан.И из пещер, где человек не мерялНи призрачный объем, ни глубину,Рождались крики: вняв им, Кубла верил,Что возвещают праотцы войну.И тень чертогов наслажденьяПлыла по глади влажных сфер,И стройный гул вставал от пенья,И странно-слитен был размерВ напеве влаги и пещер.Какое странное виденье —Дворец любви и наслажденьяМеж вечных льдов и влажных сфер.Стройно-звучные напевыРаз услышал я во сне,Абиссинской нежной девы,Певшей в ясной тишине,Под созвучья гуслей сонных,Многопевных, многозвонных,Ливших зов струны к струне.О, когда б я вспомнил взорыДевы, певшей мне во снеО Горе святой Аборы,Дух мой вспыхнул бы в огне,Все возможно было б мне.В полнозвучные размерыЗаключить тогда б я могЭти льдистые пещеры,Этот солнечный чертог.Их все бы ясно увидалиНад зыбью, полной звонов, дали,И крик пронесся б, как гроза:Сюда, скорей сюда, глядите,О, как горят его глаза!Пред песнопевцем взор склоните,И этой грезы слыша звон,Сомкнемся тесным хороводом,Затем что он воскормлен медомИ млеком рая напоен!

Кристабель.

Перевод Г. Иванова

Часть I

Над башней замка полночь глухаИ совиный стон разбудил петуха.Ту-ху! Ту-уит!И снова пенье петуха,Как сонно он кричит!Сэр Леолайн, знатный барон,Старую суку имеет он.Из своей конуры меж скал и кустовОна отвечает бою часов,Четыре четверти, полный час,Она завывает шестнадцать раз.Говорят, что саван видит она,В котором леди погребена.Ночь холодна ли и темна?Ночь холодна, но не темна!Серая туча в небе висит,Но небосвод сквозь нее сквозит.Хотя полнолунье, но лунаМала за тучей и темна.Ночь холодна, сер небосвод,Еще через месяц – маю черед,Так медленно весна идет.Кто леди Кристабель милей?Ее отец так нежен с ней!Куда же она так поздно идетВдали от замковых ворот?Всю ночь вчера средь грез ночныхЕй снился рыцарь, ее жених,И хочет она в лесу ночном,В разлуке с ним, помолиться о нем.Брела в безмолвии она,И был ее чуть слышен вздох,На голом дубе была зеленаОдна омела, да редкий мох.Став на колени в лесной глуши,Она молилась от всей души.Но поднялась тревожно вдругПрекрасная леди Кристабель —Она услышала странный звук,Не слыханный ею нигде досель,Как будто стоны близко слышныЗа старым дубом, с той стороны.Ночь холодна, лес обнажен:Может быть, это ветра стон?Нет, даже легкий ветерокНе повеет сегодня среди ракит,Не сдунет локона с милых щек,Не шелохнет, не закружитПоследний красный лист, всегдаГотовый плясать туда, сюда,Так слабо подвешенный, так легкоНа верхней ветке, там, высоко.Чу! бьется сердце у ней в груди —Святая дева, ее пощади!Руки с мольбой сложив под плащом,Обходит дуб она кругом,Что же видит она?Юная дева прелестна на видВ белом шелковом платье сидит.Платье блестит в лучах луны,Ее шея и плечи обнажены,От них ее платье еще бледней.Она сидит на земле, боса,И дикие звезды цветных камнейБлестят, запутаны в ее волоса.Конечно, страшно лицом к лицуБыло девушке встретить в ночном лесуТакую страшную красу.«Помоги, богоматерь, мне с высоты(Говорит Кристабель), но кто же ты?»Сказала ей дама такие слова,И голос ее звучал едва:«О, пусть тебя тронет моя судьба,Я с трудом говорю, я так слаба,Протяни мне руку, не бойся, о нет…»Кристабель спросила, откуда она,И так сказала ей дама в ответ,И была ее речь едва слышна:«Мой отец издалека ведет свой род,Меня Джеральдиной он зовет.Пятеро воинов вчера среди дняСхватили беззащитную деву, меня.Они заглушили мой крик и плач,Прикрутили к коню жесткой уздой,Несся конь, как ветер степной,И сзади они летели вскачь.Они пришпоривали злобно коней,Мы пересекли ночную тьму.Я, господь свидетель тому,Никогда не знала этих людей.Не помню времени я и пути(Я лежала без чувств), пока меняСамый высокий и злой из пятиНе снял, наконец, со спины коня.Едва живой я была тогда,Но помню споры его друзей,Он меня положил средь корнейИ клятву дал вернуться сюда.Куда они скрылись, не могу сказать:Недавно послышался здесь в тишинеКак будто звон колокольный мне,О, помоги же несчастной бежать(Сказала она), дай руку мне».Тогда белокурую Джеральдину утешатьСтала Кристабель: «О не бойтесь ничего,Прекрасная леди, вы можете располагатьДомом благородного отца моего.Он с радостью даст охрану вам,Отборных рыцарей с вами пошлетИ будет честью его друзьямВас провожать до отцовских ворот».Они пошли, их страх торопилНо быстро идти не было сил(О леди, счастлива ваша звезда!)И так Кристабель сказала тогда:«Все наши домашние спят давноИ в залах, и в горницах – всюду темно.Сэр Леолайн здоровьем слабИ я его разбудить не могла б,Но мы проберемся, словно тайком,И если позволите, то проведемНочь эту рядом, на ложе одном».Они миновали ров, и вотМаленький ключ Кристабель достает,Узкая калитка легко отворена,Как раз посредине ворот она,Ворот, которые железом блестят,В них может проехать целый отряд.Должно быть, от боли, леди легла,И вот Кристабель ее поднялаИ на руках, – кто б думать мог, —Перенесла через порог.Но едва миновали порог ворот,Словно не было боли, леди встает.Далеко опасность, далеко страх,Счастье сияло в их глазах.Кристабель свой взор к небесам поднялаИ спутнице так сказала своей:«Тебя Пресвятая Дева спасла,Вознесем же мы благодарность к ней».«Увы! Увы! – Джеральдина в ответ. —У меня для этого силы нет».Далеко опасность, далеко страх,Счастье сияло в их глазах!Старая сука пред своей конуройГлубоко спит под холодной луной.Она не шевельнулась, она спала,Но жалобный вздох она издалаИ что ее потревожить могло?Она никогда не вздыхала досельКогда приближалась к ней Кристабель,Быть может, крик совы донесло,Ибо, что ее потревожить могло?Очень легко ступали они,Но эхо повторяло шаг.В высокой зале тлел очаг,Уже умирали в нем головни,Но, когда проходила леди, – сильнейВспыхнули вдруг языки огней,Кристабель увидела леди глазНа миг, пока огонь не погас.Только это, да старый щит,Что в нише на стене висит.«О, тише ступайте, – сказала она, —Отец пробудится ото сна!»Кристабель разулась, легкой стопой,Боясь потревожить замка покой,Они со ступени крадутся на ступень,То сквозь мерцанье, то сквозь тень.Идут мимо спальни, где спит барон,Тихи, как смерть, не проснулся б он.Но вот и дверь в ее покой,Но вот Джеральдина коснулась ногойКамышевых матов комнаты той.В небе луна светит темно,Ее лучи минуют окно,Но и без бледных лучей луныРезьбой покрытые стены видны.Изваяния нежно пленяют глазИ странен их прихотливый строй,Для девичьей спальни они как раз.И лампу с серебряной цепью двойнойДержит ангел легкой рукой.Серебряная лампа – луны темней,Но лампу эту Кристабель берет,Прибавляет огня и, вспыхнув сильней,Лампа качается взад и вперед.Что с Джеральдиной? Совсем бледна,Опустилась на пол без сил она.«Леди Джеральдина, это виноВас подкрепит – выпейте скорей,Из диких целебных трав оноБыло приготовлено матерью моей».«Но будет ли рада меня приласкать,Погибшую деву, ваша мать?» —«Горе мне! – Кристабель в ответ. —У меня с рожденья матери нет.Седой монах рассказывал раз,Что мать моя в предсмертный часГоворила, что будет слышен ейПолночный звон в день свадьбы моей.Ах, если бы мать пришла сквозь мрак!» —Джеральдина сказала: «Ах, если б так!»Но сейчас же глухо вскричала она:«Прочь, скиталица-мать! Ты здесь не нужна!У меня есть власть сильнее твоей».Джеральдина бедная – увы, что с ней?Почему так странно она глядит,Или мертвую видит во тьме ночной?Почему так глухо она кричит:«Прочь, женщина, прочь, час этот мой!Хотя ты и ангел-хранитель ее,Прочь, женщина, прочь, здесь всё мое!»Тогда Кристабель к ней подошла,И синие очи к небесам подняла.«Этой страшной скачкой верхом, увы,Дорогая леди, измучены вы!»Джеральдина рукой отерла челоИ сказала тихо: «Теперь прошло».Джеральдина вина выпила вновь:На ее щеках заиграла кровьИ тотчас с пола встала онаВновь гордая леди, высока и стройна,И, словно дама страны неземной,Она была прекрасна собой.Сказала она: «Кристабель, за васМолятся ангелы каждый час,И вы непорочным сердцем своимОтвечаете нежной любовью им.За ваше добро заплатить вдвойне,Прелестная дева, хочется мне.Хотя так беспомощна я, увы,Но теперь, дитя, раздевайтесь вы,А я перед сном помолиться должна».«Пусть будет так», – говорит Кристабель.И, как приказала леди, онаРазделась и легла в постель,Легла, невинна и нежна.Но, о, несчастье и счастье думСлишком много тревожило ум,И никак Кристабель не могла заснуть.Тогда на локоть она оперласьИ на постели слегка подняласьДля того, чтобы на Джеральдину взглянуть.Под лампою леди склонена,Обводила тихо глазами кругом,И, глубоко вздохнув, онаВся словно вздрогнула, потомРаспустила под грудью пояс свой.Одежда упала к ногам легка…Она стоит совсем нагой!Взгляни: ее грудь, ее бока —Это может присниться, но как рассказать?О, спаси Кристабель, Христа благодать!Джеральдина недвижна, она молчит,Ах! Ее пораженный взор горит,Как будто болезненным усильем онаКакую-то тяжесть поднимает со дна,И на девушку, медля, она глядит.Но вот, словно вызов она принялаДвиженьем гордым головы,И рядом с девушкой леглаИ в свои объятья ее взяла.Увы, увы!Печален взор, и слышны едваЕе слова:«Кристабель, прикоснулась к тебе моя грудь,Молчаливой, безвольной отныне будь!Ты узнаешь сейчас, будешь завтра знатьИ скорби моей, и стыда печать;Не всё ли равно,Ведь только одноИ знаешь ты:Что в лесу, где мгла,Ты на стон пошлаИ встретила даму неземной красотыИ ее привела милосердно домой,Чтоб спасти и укрыть от прохлады ночной».Заключение первой частиЗрелище можно ль найти милей,Чем Кристабель, когда онаПод старым дубом молилась, однаСреди зубчатых острых тенейОт его безлистых мшистых ветвей,Чем Кристабель в сиянья луны,Шептавшая сладких молитв слова.Ее сжатые руки так нежны,Ее вздохи слышны едва-едва. .Открыто лицо для тоски и любви. .Из скорее блестящих, чем светлых глазГотов упасть слезы алмаз.С глазами открытыми (горе мне!)Кристабель во власти ужасного сна.Но знаю я, что в ужасном снеЛишь то, что было, видит она.Может ли быть? О горе и стыд!Она ли молилась в чаще ракит!Погляди: виновница этого злаВ свои объятья деву взялаИ может спокойно и сладко спать,Словно с ребенком нежная мать!Звезда закатилась, взошла звезда.О, Джеральдина, тот час, когдаТвои объятья стали тюрьмойДля прелестной леди – тот час был твой!В тот час над озером и горным ручьемПтицы были объяты сном,Но теперь ликующий говор ихТу-ху – летит от лесов густых,Ту-ху, ту-ху – до вершин крутых.Взгляни же: леди КристабельПокидает медленно свое забытье,Она подымается, опираясь на постель,Грустен и томен вид ее.Веки смыкаются, и слез волнаСквозь густые ресницы бежит, блестя,И улыбается в то же время она,Как при внезапном свете дитя.Она улыбается и плачет – да,Как юная отшельница в лесной тишине,Прекрасная отшельница, что всегдаТвердит молитву наяву и во сне…И если беспокойны движенья ее,То лишь потому, что свободная кровьК ее ногам приливает вновь.Было сладко, конечно, ее забытье.Что же, если б ангел ее был с нейЕсли б она знала, что с ней ее мать?Но одно она знает: близка благодать,И святые помогут – лишь стоит позвать,Ибо небо объемлет всех людей!

Часть II