Полная версия
Таинственное убийство Линды Валлин
Бекстрём предусмотрительно позвонил в отель еще до их прибытия, и они смогли сразу же проскользнуть в свои комнаты и избежать общения со стервятниками из третьей власти, которые уже в несметном количестве роились в вестибюле. Потом он раздал задания остальным. А как же иначе, он ведь был их шефом. На долю Кнутссона выпало установить связь с местными коллегами, передать им привет от Бекстрёма и сказать, что он пока занят другим, но даст о себе знать, как только сможет, однако в любом случае будет на большом совещании на следующее утро. Торен обещал организовать стирку для Бекстрёма, а потом прогуляться до места преступления. Сам же Бекстрем собирался немного вздремнуть.
– Кое-кто ведь на ногах с раннего утра, – сказал он, уже успев завалиться на кровать в своей комнате. – И не забудьте заказать внизу в ресторане столик подальше от посторонних глаз на восемь часов.
Бекстрём с облегчением вздохнул, когда дверь за его помощниками закрылась, а потом поправил подушку и мгновенно заснул.
6
За полчаса до ужина все собрались в номере у Бекстрёма, чтобы спокойно, без помех поговорить. Вполне естественно, ведь он командовал, и соберись они где-то в другом месте, подобное выглядело бы как бунт на корабле. Это Бекстрём знал из своего двоякого опыта, поскольку ему приходилось выступать в роли как шкипера, так и члена команды еще в те годы, когда он занимался насильственными преступлениями. Пока на первый взгляд все было спокойно. Все его помощники уже приехали. Бодрые и, пожалуй, несколько возбужденные, словно речь шла об обычной конференции на пароме в Финляндию, а не о расследовании убийства.
Сначала в комнату Бекстрёма ввалился его давний коллега инспектор Ян Рогерссон, которого Бекстрём знал еще по работе в старом отделе насильственных преступлений Стокгольма. Он приехал один и по дороге заскочил в полицию Нючёпинга, куда вернул кое-какие документы по одному старому, безнадежно зашедшему в тупик расследованию. Вдова жертвы наконец отдала богу душу и перестала доставать своими письмами омбудсмена юстиции. Рогерссон появился в отеле Векшё через пару часов после Бекстрёма. Белый человек, с точки зрения Бекстрёма, и единственный из всех, с кем он работал вместе, кого мог выносить чисто в личном плане.
Бекстрём чувствовал себя бодрым и в хорошем настроении, он отлично выспался, только что принял душ, и они с Рогерссоном воспользовались случаем и выпили по банке пива и по паре рюмок крепышка, прежде чем постучались коллеги и нарушили их покой. Кнутссон и Торен пришли, естественно, вместе. Кнутссон побывал в полиции, поболтал с сотрудниками и принес с собой кучу бумаг. Торен пристроил грязные шмотки Бекстрёма и посетил место преступления. Но никому из них «старики» не предложили ни пива, ни чего-то покрепче. Более того, как только парни постучали в дверь, Бекстрём убрал и бутылки, и стаканы и только потом открыл.
«Алкоголем парни могут баловаться в свободное время», – решил он.
Последним к ним присоединился инспектор Ян Левин, который приехал в компании с их гражданской помощницей Евой Сванстрём. Немного странно, казалось бы, ведь эта парочка оставила Стокгольм раньше всех остальных. Они потратили целых семь часов на четыреста километров, но все знали ответ и не стали спрашивать их напрямую.
– Поездка прошла хорошо, – констатировал Бекстрём и посмотрел на единственную женщину в их компании.
«Бодрая, розовая и недавно из-под мужика, – подумал он. – Но слишком худая, на мой вкус, поэтому лучше промолчать и позволить им продолжать в том же духе».
– Да, просто замечательно, – прощебетала Сванстрём. – Яну понадобилось кое-что сделать по пути, почему мы и задержались.
– Ну да, конечно, – сказал Бекстрём. – Раз уж мы все собрались, давайте решим наши рабочие вопросы, если такие имеются, сейчас, пока мы одни, чтобы не болтать на серьезные темы внизу среди всех этих стервятников. Ты получил кипу бумаг, Эрик. Там, наверное, дела хватит для всех?
«Хотя наверняка нет ничего путного», – для себя отметил он.
Кнутссону дали, в сущности, все, что имелось в распечатанном и законченном виде на момент его прихода в полицию. Вдобавок в шести экземплярах, чтобы каждый из столичной бригады получил свой. Там находились и исходное заявление, и отчет патруля, который первым прибыл по сигналу, фотографии с места преступления и обстановки вокруг него, план квартиры, где нашли жертву, короткая справка относительно личности убитой, а также расписанный по времени перечень мер, уже предпринятых местными коллегами.
Бекстрём испытал легкое разочарование, быстро пробежав глазами этот перечень. Они, похоже, не упустили ничего самого очевидного. По крайней мере, из того, что он, которому скоро предстояло взять бразды правления в свои руки, наверняка включил бы в перечень необходимых мер сам.
– Вопросы? – поинтересовался Бекстрём, и все покачали головой в ответ. – Еще не время жрать, – сказал он и криво улыбнулся.
«Лентяи. Им бы только поесть, выпить и потрахаться».
– Нам известно, когда будут какие-то результаты от патологоанатома и экспертов? – спросил Рогерссон.
– Вскрытие назначено на завтра, – сообщил Кнутссон. – Они конечно же отвезли ее в отделение судебной медицины в Лунд. Коллеги из технического отдела стараются как могут, но сотрудник, с которым я разговаривал, считает, что им в любом случае удастся гарантированно получить образцы спермы преступника, и вдобавок у них есть след крови на наружной стороне окна спальни. Имеется также одежда, которая, по их мнению, принадлежит убийце и которую он забыл, когда убрался оттуда. Преступник, похоже, спешил, и тот коллега, с кем я разговаривал, почти уверен, что он выпрыгнул на улицу через окно спальни. Возможно, тогда и поранился о подоконник.
– Ты сказал что-то об одежде, – проворчал Бекстрём. – Неужели нам так повезло и он сбежал без штанов?
– Ну, фактически да, – кивнул Кнутссон. – Я же не знаю, как он был одет, когда пришел туда, однако свалил оттуда, похоже, без трусов.
– Серьезная оплошность с его стороны, – заметил Бекстрём. – Но в них ведь не лежали его водительские права, настолько нам уж точно не повезло.
«Таких идиотов раз-два и обчелся, – подумал он. – Наш клиент, кажется, не отличается умом, и это обычно хороший признак».
– Помнишь, Бекстрём, – сказал Рогерссон, чье настроение, похоже, резко пошло в гору. – Помнишь придурка, задушившего бабу у нее дома в квартире на Хёгалидсгатан? Убийство Ритвы. Так ее звали. Он еще прибрал за собой, вытер отпечатки пальцев и надраил до блеска стены, пол и потолок, прежде чем убрался восвояси. Пахал как проклятый несколько часов. Жаль только, что проживавшей там Ритве было уже безразлично, какую красоту он навел у нее.
– Конечно, помню, – подтвердил Бекстрём. – И ты, и я принимали в этом деле участие, оно ведь, по сути, единственное, о котором ты болтал последние двадцать лет.
– Ну да, ну да, сейчас нам так не повезет, – заметил Рогерссон, по-прежнему сохраняя веселое настроение. – Интересно, как он чувствовал себя, когда захлопнул за собой дверь, и тут до него внезапно дошло, что он кое-что забыл в квартире?
– Конечно, не лучшим образом, – усмехнулся Бекстрём. – Ты, Петер, прогулялся и осмотрел место преступления, – продолжил он, кивнув Торену. – И как, по-твоему, оно выглядит?
– В чем была суть? – спросил Торен. – Извини молодого недоумка, но в чем была суть?
– Какая еще суть? – проворчал Бекстрём.
«О чем, черт побери, он говорит? Неужели трудно ответить на простой вопрос».
– С Хёгалидсгатан, – не сдавался Торен.
– Ах вот ты о чем… – сказал Бекстрём. – Ну, он забыл свой бумажник с правами и всем другим, что обычно в нем лежит, на ночном столике жертвы. Однако в остальном навел после себя чистоту. Эксперты фактически не нашли даже волосинки. Но если мы теперь вернемся к нашему собственному месту преступления…
– Это невероятно, – воскликнул Кнутссон, и сейчас он выглядел столь же оживленным, как и Рогерссон.
– Давайте о нашем деле, – напомнил Бекстрём. – Как все выглядит на месте преступления?
Самым обычным образом, если верить Торену. Все выглядело столь же печально, как и всегда, когда изнасилована и задушена женщина. Пожалуй, сейчас даже еще более удручающе, поскольку преступник был один на один с жертвой у нее дома, судя по всему, полностью контролировал ее и явно не испытывал недостатка во времени.
К сожалению, не удалось найти никаких классических кандидатов в данной связи. Бывшего или нынешнего друга или кого-то иного, кого она знала и кому могла вверить себя. Она, похоже, обходилась без парня довольно долго, и среди ее знакомых или соседей не значилось безумцев или просто подозрительных личностей. Кошмарная для полиции ситуация. Незнакомый жертве преступник. Кто-то, кого она прежде не знала, и в худшем случае никто другой не знал тоже.
– То есть, судя по всему, речь идет о сложном умышленном убийстве, – подвел итог Торен.
– Ладно, – сказал Бекстрём. – Разберемся. Сейчас пойдем и пожрем, а потом спокойно прочитаем бумаги перед сном. Постарайтесь не разбрасывать их нигде, и тогда ничего не попадет в газеты. Здесь полно журналистов и прочего воронья. Но сейчас, по крайней мере, мне надо поесть. Я чертовски голоден, у меня с утра маковой росинки во рту не было.
– Напишите на бумагах ваши имена и передайте мне, я запру их у себя в шкафу на время обеда, – предложила Сванстрём.
– Отличная идея, – согласился Бекстрём и про себя добавил: «Заботливая ты наша. И все-таки слишком худая».
После ужина все отправились в свои комнаты, чтобы начать читать материалы по делу. Так, по крайней мере, они сообщили Бекстрёму, а Кнутссон и Торен, естественно, собирались делать это вместе. Даже у Рогерссона, который обычно не отличался чрезмерным усердием, похоже, проснулась страсть к чтению. Однако сначала он проследовал за Бекстрёмом в его номер и позаимствовал у него пару банок крепкого пива. Но отклонил предложение Бекстрёма опрокинуть вместе по рюмочке перед сном.
– Ты не заболеваешь, Рогге? – спросил Бекстрём. – Я начинаю за тебя беспокоиться.
«Чертов импотент», – подумал он.
– Не-а, – усмехнулся Рогерссон. – Никакой опасности. Просто надо воспользоваться случаем и вздремнуть пару часиков, чтобы быть в форме утром.
Они расстались, что было Бекстрёму на руку, поскольку он собирался успеть по-тихому пробежаться по городу, разведать ситуацию. А этим предпочитал заниматься в одиночку.
Бекстрём выбрался из городского отеля через запасной выход и немного прогулялся по центральной части города. Мимо резиденции губернатора лена и кафедрального собора, мимо красивых старых зданий, реставрированных надлежащим образом, и мимо многочисленных кафе под открытым небом с по-летнему одетыми людьми, которых, казалось, никак лично не затронуло тягостное событие, которое привело его в этот город.
– Как вообще можно убить кого-то таким способом в таком месте, – размышлял Бекстрём. – Наверняка это был первый случай в местной криминальной практике.
На пути ему попадалось немало приятных заведений, на улице было двадцать градусов тепла, хоть часы уже показывали двенадцатый час ночи, но Бекстрём проявлял стойкость и собирался вернуться в отель.
Однако в какой-то момент он все же решил выпить пива на свежем воздухе и расположился в самом темном углу ресторанчика, чтобы его никто не побеспокоил.
«Здесь опять же не так много народу», – подумал он. Его коллеги не попадались ему на глаза, и самое простое объяснение состояло в том, что они действительно выполняли данное ему обещание. Если он и сомневался, то лишь в отношении Левина и малышки Сванстрём, поскольку вряд ли чтение служебных документов было для них приоритетным занятием. Что же касается Кнутссона и Торена, с ними все наверняка обстояло гораздо проще. Они сидели в номере того или другого и болтали об умышленных убийствах и, пожалуй, если никто им не помешает, могли потратить на эту болтовню полночи.
А что еще от них ожидать, и явно ведь трезвые, как сволочи. Бекстрём пригубил свое пиво. Он успел далеко зайти в своих размышлениях, когда его внезапно прервали:
– Этот стул свободен?
Вопрос задала женщина неопределенного возраста – между тридцатью пятью и сорока пятью, чьи лучшие дни уже миновали. Но она, во всяком случае, была не худая, скорее даже наоборот. И это лучше.
– Зависит от того, кто спрашивает, – ответил он, уже решив для себя: «Журналистка».
– Мне, пожалуй, надо представиться. – Она поставила на стол перед собой бокал пива и опустилась на свободный стул. – Меня зовут Карин Огрен, – заявила она и протянула свою визитную карточку. – Я работаю журналистом на местном радио.
– Какая фантастическая встреча! – сказал Бекстрём и улыбнулся. – И чем я могу помочь тебе, Карин? – «Может, завалить в койку у меня в номере?»
– Чем-нибудь сможешь. – Карин улыбнулась, обнажив белые зубы. – Случается же такое. Я ведь узнала тебя. Видела раньше, когда работала на ТВ-4 в Стокгольме пару лет назад. Я делала репортаж об одном судебном процессе, на котором ты выступал в качестве свидетеля. Трое русских убили с целью ограбления пожилую пару. Можно спросить, что Государственная комиссия по расследованию убийств делает в нашем городе?
– Понятия не имею, – пожал плечами Бекстрём и сделал большой глоток из своего бокала. – Лично я собирался посетить отчий дом Астрид Линдгрен.
– Мы, пожалуй, могли бы созвониться, – улыбнулась она, столь же широко, как и в прошлый раз, показав белые зубы.
– Конечно, – согласился Бекстрём. Сунул в карман ее визитку, кивнул и прикончил свое пиво. Потом он поднялся и одарил Карин своей самой эффектной улыбкой. Уважаемый полицейский чиновник из большого города. Суровый со всеми, кто этого заслуживал, но самый приятный парень в мире, если к нему нежно отнестись и погладить в правильном месте.
– Я воспринимаю это как обещание, – сказала она. – Иначе мне придется начать охоту за тобой.
Она приветственно подняла свой бокал и улыбнулась ему в третий раз.
«Вполне подходящая тетка, – подумал Бекстрём четверть часа спустя, когда стоял перед зеркалом в ванной у себя в номере и чистил зубы. – Сейчас главное – не спешить и делать все по порядку, тогда у нее скоро появится шанс отведать суперсалями Бекстрёма».
7
Вразрез с тем, что думал Бекстрём, комиссар Ян Левин сразу после ужина уединился у себя в номере с целью в тишине и покое прочитать документы, касающиеся нового дела. Он подытожил все хорошее и плохое, и пусть находившиеся сейчас у него данные в большинстве своем носили предварительный характер, многое в них все равно говорило в пользу самого Левина и его коллег. Они знали имя жертвы, место преступления, и имелось по крайней мере приблизительное представление о том, как оно происходило. Он и его коллеги прибыли в Векшё уже менее чем через сутки после рокового события, а сотрудники Государственной комиссии по расследованию убийств редко получали такие подарки. Преступление произошло в здании, что при прочих равных условиях представлялось более привлекательной ситуацией, чем если бы все случилось на улице, и жертва, похоже, была вполне нормальной молодой женщиной без каких-либо экстравагантных привычек и контактов.
Но, несмотря на это, он не избежал обычно терзающего его беспокойства. Сначала даже подумывал посетить место преступления на улице Пера Лагерквиста, чтобы увидеть все своими глазами и попытаться создать собственную картину, однако, поскольку коллеги из технического отдела трудились там засучив рукава, решил понапрасну им не мешать.
За неимением лучшего, с целью чем-то занять себя, Левин включил компьютер, вошел в Сеть и почитал о писателе, нобелевском лауреате Лагерквисте, чье имя носила улица, где жертва расследуемого им преступления рассталась с жизнью.
«Хотя какое отношение он имеет к делу? – подумал Левин. – Умер ведь еще тридцать лет назад».
Писатель оказался уроженцем Векшё, что не стало особой неожиданностью. Родился в 1891 году последним из семерых детей в семье с не самым лучшим финансовым положением. Отец работал начальником депо на городской железнодорожной станции, а его высокоодаренный младший сын, в отличие от своих старших братьев и сестер, смог нормально выучиться и в возрасте восемнадцати лет окончил гимназию в Векшё.
Повзрослев, он уехал оттуда и стал писателем. В двадцать пять лет, в 1916 году, добился признания на литературном поприще благодаря сборнику рассказов «Страх». Позже стал членом Шведской академии и в 1951 году получил Нобелевскую премию.
А всего несколько месяцев спустя в честь Лагерквиста назвали улицу в городе, где он родился и вырос. Более чем за двадцать лет до его смерти, что вообще-то было обычным делом, когда речь шла о знаке уважения для неординарных личностей, хотя дома, которые собирались возводить на носившей имя писателя улице, на тот момент существовали только в перспективных планах районной застройки.
Сегодня один из этих домов стал для Левина новым местом преступления, и он намеревался побывать там, как только выкроит время. Но не сегодня, не этим вечером, поскольку не стоит мешать коллегам из технического отдела.
И Ян Левин отправился на прогулку по городу, по пустым ночным улицам, и они через четыреста метров привели его к новому зданию полиции, которое он ранее никогда не посещал и которому предстояло стать его офисом на ближайшее время.
Оно находилось на Сандъердсгатан около площади Оксторгет. Законченное на пороге тысячелетия и напоминавшее коробку сооружение в четыре или пять этажей, в зависимости от того, как считать, с бледно-желтым фасадом, где вдобавок размещались прокуратура, зал суда для решений об аресте и следственный изолятор. Фабрика правосудия, практически устроенная так, что вмещала в себя все его цеха, и служившая явным и малоутешительным посланием для тех, кто попадал туда, и плохим подтверждением тезиса о необходимости обращаться с любым подозреваемым как с невиновным, пока обратное не будет доказано на сто процентов.
Слева от входа Левин обнаружил маленькую медную табличку, рассказывавшую о том, что на этом месте ранее находился старый молокозавод Векшё со скотными дворами, где торговали крупным рогатым скотом. Во времена Лагерквиста и еще много лет после того, как он стал нобелевским лауреатом. И от всего этого у Левина почему-то сделалось тоскливо на душе, он повернулся на каблуках и пошел в отель, чтобы поспать несколько часов, прежде чем работа начнется всерьез.
До того как заснуть, Левин поразмышлял относительно страха. Наверняка вполне обычная тема для поэта и прозаика, совершенно независимо от времени, когда он жил. И самая заурядная тема для писателя любого возраста в разгар мировой войны, разбросавшей костры пожарищ по всей Европе.
Ян Левин много знал о страхе. О личном, преследовавшем его с детства. Страх этот, конечно, с возрастом все реже посещал Левина дома, но по-прежнему подкарауливал за его пределами, постоянно присутствовал где-то рядом, в любой момент готовый наброситься, когда у Левина не будет достаточно сил защищаться. Нежданно-негаданно, каждый раз как послание от неизвестного отправителя. Явно нацеленное на результат, пусть и само по себе всегда завуалированное, вне логики и смысла.
А еще был страх, который охватывал Левина в силу его профессии в тех случаях, когда он сталкивался с жестокими насильственными преступления, которые ему приходилось расследовать. Встречи с трагическим исходом, заходившие в тупик отношения, дававшие почву для боязни и ненависти. Те уголовные дела, что порой попадали на его стол в Государственной комиссии по расследованию убийств в Стокгольме.
Его посещали мысли о страхе, который на месте преступления мог охватить даже самого закоренелого и бессовестного преступника, когда до него доходил масштаб содеянного. Понимавшего, что полиция рано или поздно обнаружит его, и предпочитавшего спрятаться где-то в темноте. Но одновременно сознававшего, что такие, как Левин, будут искать его именно там.
«Зачем я забиваю себе сейчас этим голову? – подумал Ян Левин. – Не иначе как в попытке совладать с моим собственным страхом». На этой мысли он наконец заснул.
8
«Прав я или не прав, но нам остается только надеяться, что мы не наткнемся ни на что большее», – думал Бекстрём, спускаясь на первый этаж отеля в субботу утром, чтобы позавтракать. Вечерние издания уже пришли. И пусть часы показывали только четверть девятого, газеты уже лежали на своем месте перед стойкой дежурного администратора. Бекстрём прихватил себе два экземпляра и взял курс на обеденный зал, где надеялся найти своих коллег.
Вся первая полоса и приличная площадь остальных касались «его» умышленного убийства, и угол, под которым подавался материал, был точно таким, как он и предполагал. «УБИЙСТВО ПОЛИЦЕЙСКОГО НА СЕКСУАЛЬНОЙ ПОЧВЕ», – кричал самый крупный из двух заголовков, в то время как немного меньший пытался выглядеть более ярко: «МОЛОДАЯ ЖЕНЩИНА-ПОЛИЦЕЙСКИЙ УБИТА… Задушена, изнасилована, к тому же ее пытали».
Бекстрём чертыхнулся вполголоса, сунул газеты под мышку, взял поднос и принялся заполнять его едой.
Нельзя расследовать преступление такого рода на голодный желудок. Руководствуясь этими соображениями, он положил приличную порцию яичницы, бекона и колбасы себе на тарелку.
– Ты видел вечерние газеты, Бекстрём? – спросил Левин, когда тот опустился на стул перед столом, где сидели остальные. – Интересно, как чувствуют себя родственники девушки, когда читают их.
«Да у тебя, приятель, проблемы с головой», – подумал Бекстрём, который уже быстро перелистывал прессу левой рукой, в то время как правой с неменьшей скоростью отправлял в рот яичницу и колбасу.
– Это ведь просто-напросто… чертовщина какая-то, – согласился с Левиным Торен, не позволявший себе обыкновенно крепких выражений.
«Еще один», – Бекстрём хмыкнул между двумя закладками еды и продолжил читать.
– Почему политики ничего с ними не делают, – поддержал друга Кнутссон. – Подобное надо запретить в законодательном порядке. Это столь же серьезное посягательство на личность, как… да… как то, которому подверглась жертва.
«Да-а, подумать только. Почему бы политикам не сделать это? Запретить газетам писать массу всякого дерьма», – размышлял Бекстрём в то время, как ел и параллельно читал.
Так продолжалось целых пять минут, пока Бекстрём молча не набил утробу, покончив одновременно с газетами и завтраком. И единственным, кто не сказал ни слова за все время, был Рогерссон. Впрочем, он редко вел себя иначе с утра.
«По крайней мере один, у кого голова на плечах и язык не как помело», – подумал Бекстрём, в то время как первый представитель третьей власти подошел, представился и поинтересовался, может ли он задать несколько вопросов. Тогда коллега Рогерссон открыл рот.
– Нет, – сказал он, и вкупе с выражением его глаз ответ явно был исчерпывающим, поскольку тот, кто его задал, сразу же удалился восвояси.
«Рогерссон хорош, – оценил Бекстрём. – Ему даже не понадобилось рычать и показывать зубы, в чем он, кстати, тоже знает толк».
– Есть другое дело, которое больше беспокоит меня, – сказал Бекстрём. – Но к нему мы вернемся, только оставшись одни.
Такой случай им представился, лишь когда они припарковались за запертыми воротами во дворе здания полиции.
– Я полагаю, все прочитали вечерние газеты? – поинтересовался Бекстрём.
– Я успел глянуть телевизор тоже, и там все не намного лучше, – сказал Левин.
– Это просто-напросто дьявольщина какая-то, – согласился Торен, который явно начал побеждать свою неприязнь к самым невинным крепким словечкам в шведском языке.
– В первую очередь меня беспокоит, что все, о чем мы разговаривали вчера, уже напечатано в газетах, – сказал Бекстрём. – Черт с ними с формулировками и всевозможными дьявольскими рассуждениями, но вспомните, какие данные приводятся там… Напрашивается единственный разумный вывод, что этот корабль уже течет как решето. – Бекстрём кивнул на здание полиции, которому предстояло стать их офисом на ближайшее время. – А если мы не разберемся с данной проблемой, в будущем нас ждет нечто худшее, чем мы того заслуживаем, – добавил он.
И ни у кого не нашлось возражений.
Сначала Бекстрём встретился с комиссаром лена и коллегой из Векшё, назначенным руководить расследованием со стороны местной полиции. Тем самым он автоматически являлся непосредственным начальником столичного гостя со всей его командой. Что Бекстрёма нисколько не смущало.
В формальном смысле именно такой порядок всегда действовал, когда они с коллегами из Государственной комиссии по расследованию убийств выезжали в провинцию и пытались свести концы с концами после деревенских шерифов. И поэтому, спокойно пожав руки обоим аборигенам, Бекстрем с серьезной миной выслушал монолог шефа полиции лена.
– Несмотря на все печальные обстоятельства, – сказал тот, – я все равно рад и могу вздохнуть с облегчением, поскольку ты и твои коллеги нашли возможность приехать сюда и помочь нам. Как только мне стало известно, что случилось, я позвонил твоему главному шефу… главкримпу Нюландеру, и попросил о помощи… мы старые друзья еще с учебной поры… и если я поднял тревогу совершенно напрасно, это исключительно моя вина.