Тот, кто убивает дракона

Погода стояла такая же дьявольская, как и накануне, и температура не поднялась пока выше двадцати лишь по той простой причине, что была еще ночь. Он добрался до работы, когда едва перевалило за шесть. Еле держась на ногах от усталости и испытывая огромное желание поспать и поесть. Один в целом здании, поскольку все его ленивые и недалекие коллеги храпели дома в своих постелях.

«Надо забраться куда-нибудь, где я смогу вздремнуть», – подумал Бекстрём. И, странствуя наугад, он в конце концов оказался в расположенном в подвале гараже.

– Черт, ну и видок у тебя, Бекстрём, – сказал находившийся там охранник и вытер пальцы о комбинезон, прежде чем протянул вымазанную машинным маслом руку.

– Убийство, – проворчал Бекстрём. – Не мог сомкнуть глаз целые сутки.

– Это не проблема, – сказал охранник. – Ты можешь воспользоваться мобильным наблюдательным пунктом борцов с наркотиками, который я оборудовал для них зимой.

Он открыл дверь обычного синего автофургона. Внутри находилось все, что требовалось в ситуации Бекстрёма. Помимо прочего, даже настоящая кровать.

Два часа спустя он зашевелился, поскольку ноздри ему защекотал аромат свежесваренного кофе. Вдобавок нечто иное, скорее всего из разряда галлюцинаций. Запах свежих булочек с сыром и маслом.

– Жаль, что приходится беспокоить тебя, Бекстрём, – сказал охранник, поставив на пол большой поднос и садясь на стул рядом с кроватью, – но трудоголикам из сыска понадобился их дом на колесах. Сидят, наверное, и наблюдают за какими-нибудь старыми наркоманами в Риссне. Я захватил с собой кофе и бутерброды, если ты голоден.

Бекстрём уничтожил три большие чашки кофе с молоком и две булочки с сыром, даже не поняв, как это произошло. Потом он поблагодарил своего спасителя, чуть не обнял его, но спохватился в последний момент и лишь пожал ему руку и крепко похлопал по спине.

Затем он пошел в тренажерный зал, принял душ и переоделся в чистую гавайскую рубашку, которая хранилась у него в кабинете. И уже около половины десятого утра комиссар Бекстрём сидел за своим письменным столом в криминальном отделе в Сольне. В первый раз за двое суток он чувствовал себя по крайней мере наполовину человеком.

11

Около десяти утра в пятницу в кабинет Бекстрёма пришел коллега Ниеми Йорге Фернандес по прозвищу Чико, который попросил аудиенции у руководителя расследования.

«Черные, черные, черные», – подумал Бекстрём и глубоко вздохнул. Вслух сказать это у него и мысли не возникло. Особенно после всех историй, слышанных им о Петере Ниеми, который ведь тоже был черным в каком-то смысле, северным черным, точнее говоря, и явно лучшим другом Фернандеса, пусть их и разделяла разница в двадцать лет.

– Садись, Чико, – сказал Бекстрём и кивнул в направлении стула для посетителей, откинувшись на спинку собственного стула и сложив руки на том, что осталось от его живота.

«Наверное, я потерял по меньшей мере десять килограммов», – подумал он, испытав легкое беспокойство по поводу того, что случилось с его телом, которое он всегда обожествлял.

– Я слушаю, – продолжил Бекстрём, улыбнулся и кивнул ободряюще посетителю.

У Фернандеса было о чем рассказать. Предыдущим вечером он присутствовал, когда судмедэксперт вскрывал их жертву убийства, и для начала подтвердил оценки Ниеми относительно роста и веса покойного, пусть тот сделал их на глазок.

– Рост метр восемьдесят восемь и вес сто двадцать два килограмма, – констатировал Фернандес. – Петер дока в таких делах.

«На кой черт это сейчас надо знать», – мысленно возмутился Бекстрём.

– Что ведь, пожалуй, стоит держать в памяти, размышляя о том, какими физическими возможностями должен обладать наш преступник, – закончил Фернандес. – А именно немалой силой для манипуляций с таким большим и тяжелым телом.

Помимо избыточного веса и просто сенсационно жирной печени Даниэльссон находился в удивительно хорошем состоянии, никаких серьезных замечаний со стороны патологоанатома, касавшихся его сердца, легких и кровеносной системы. Нормальное увеличение простаты и все такое в соответствии с возрастом. В остальном ничего особенного, принимая в расчет, какой жизнью он жил.

– Если бы он выдерживал всего несколько «сухих» месяцев в году и давал печени возможность восстанавливаться между пьяными раундами, наверняка смог бы прожить больше восьмидесяти, – подвел итог Фернандес.

Бекстрём кивнул в знак согласия.

«Наверное, следовало бы перемолоть этого идиота на колбасу, – подумал он. – Пожалуй, получилась бы коньячная полукопченая, не зря же директор Даниэльссон столько времени мариновал себя?»

– Относительно молотка обойщика мебели, однако, надо внести поправку, – сказал Фернандес. – Судя по рентгеновским снимкам черепа, у него нет никаких повреждений, по форме соответствующих молотку, и это касается как самой ударной части, так и другого конца, изогнутого, используемого при вытаскивании гвоздей. Вдобавок ручка у него сломана с неправильной стороны. Не с той, которой бьют. А с другой, предназначенной для вытягивания гвоздей, и отсюда напрашивается вывод, что преступник случайно сломал ручку, пытаясь взломать что-то гвоздодером. Но мы не нашли в квартире никаких характерных повреждений, вот в чем проблема.

– Может, он что-то забрал с собой? – предположил Бекстрём. – Металлический денежный ящик, например?

«Со старыми молочными зубами Даниэльссона и двухкроновой монетой, полученной им от зубной феи», – подумал он.

– Из такой оперы, да, – согласился Фернандес и кивнул. – Как раз сейчас мы склоняемся к тому, что это может быть кожаный портфель с документами и с замком, петлями и уголками из латуни или желтого металла. На гвоздодере есть следы, возможно указывающие на это. Маленький кусочек примерно в миллиметр, и мы почти на сто процентов уверены, что это кожа. Светло-коричневая. Плюс фрагмент чего-то, на наш взгляд напоминающего латунь, с острого края гвоздодера. Возможно, они попали туда, когда он воевал с замком. Мы отправили все в Главную криминалистическую лабораторию, поскольку у нас нет нужного оборудования для анализа.

– Но вы не нашли никакого портфеля?

– Нет, – сказал Фернандес. – Если наша догадка верна, он, наверное, забрал его с собой и попытаться открыть в спокойной обстановке.

– Я записал себе, – сказал Бекстрём и на всякий случай сделал пометку в своей маленькой черной записной книжке. – Что еще?

– Позволь мне вернуться к крышке от кастрюли, – сказал Фернандес. – Она чугунная и с внешней стороны покрыта синей эмалью. Принадлежит кастрюле, которая стоит на плите в кухне. Двадцать восемь сантиметров в диаметре и с ручкой посередине. Весит почти два килограмма. Жертва получила по меньшей мере шесть приличных ударов ею. Первый пришелся высоко с правой стороны по темени. Его нанесли наискось сзади, и, по нашему мнению, жертва получила удар, когда выходила из туалета. Даниэльссон падает лицом вперед, головой в сторону гостиной, а ногами к входной двери, и оказывается на животе или, возможно, на боку. Потом он получает еще два удара по затылку. Далее преступник, скорее всего, переворачивает его и заканчивает минимум тремя ударами по лицу.

– Почему вы уверены, что порядок был именно такой? – поинтересовался Бекстрём.

– Ну, никогда нельзя знать наверняка, но данная картинка в любом случае лучше всего соответствует повреждениям на черепе и прочим наблюдениям на месте, в прихожей, где все случилось. Тому, как она выглядит в результате, положению брызг и так далее. На крышке есть кровь, волосы и фрагменты костей черепа. Плюс повреждения на ней соответствуют ранам на голове жертвы. Наш преступник не только силен. Судя по углу, под которым наносились удары, он высокого роста. Кроме того, я думаю, по-настоящему зол на жертву. Уже первый удар смертельный. Два, по затылку и основанию черепа, он, наверное, сделал для страховки, скажем так, поэтому мы готовы простить их ему. Зато три удара по лицу (мы говорим по меньшей мере о трех) выглядят чисто неоправданной жестокостью. Тем более если предположить, что он, скорее всего, положил около себя крышку, чтобы перевернуть жертву, прежде чем снова начал бить.

– Насколько он высокий? – спросил Бекстрём.

– Даниэльссон был метр восемьдесят восемь. Надо полагать, не менее метра восьмидесяти. Если ты спросишь меня, то еще на дециметр выше. Метр девяносто.

– Если он не профессиональный баскетболист, конечно, – поддразнил эксперта Бекстрём. – Треснул его вытянутой рукой сверху по голове. Ты же видел, как они делают, когда бросают? Или теннисист, который выполнил подачу крышкой от кастрюли.

– Количество профессиональных баскетболистов в том районе, пожалуй, не слишком велико, – констатировал Фернандес без малейшего намека на улыбку. – То же самое касается теннисистов, – добавил он и поджал губы.

«Забавный парень, – констатировал Бекстрём. – Наконец черный с чувством юмора».

Фернандес решил поменять тему. Сначала он рассказал о находке, сделанной польским строительным рабочим в мусорном контейнере.

– Сейчас мы ждем сообщение из криминалистической лаборатории, не принадлежит ли кровь на обнаруженных им предметах нашей жертве. Если все так, дело, бесспорно, примет крайне интересный оборот. Никаких отпечатков пальцев нам, к сожалению, найти не удалось. Ни на дождевике, ни на перчатках, ни на тапочках. Размеры и плаща, и тапок соответствуют параметрам Даниэльссона. Высокого и крупного, с сорок четвертым размером ноги.

– Как много месяцев пройдет, пока мы получим ответ криминалистов? – поинтересовался Бекстрём.

– Нам фактически удалось выговорить себе внеочередное право, – сказал Фернандес. – После выходных самое позднее мы будем иметь результат. Если подытожить все, что у нас пока есть, – продолжил он, – то, вероятно, мы имеем дело с физически сильным преступником, пожалуй выше среднего роста и испытывающим неистовую злобу по отношению к жертве. Если относительно одежды все сойдется, то есть подтвердится ее принадлежность Даниэльссону, точно как и крышки от кастрюли, и молотка, то, похоже, он также довольно сообразителен. Надевает на себя дождевик жертвы, чтобы не запачкать кровью одежду. Снимает свою собственную обувь и меняет ее на тапки по той же причине. Натягивает себе на руки перчатки для мытья посуды, чтобы не дарить нам отпечатков. Единственно нас смущает поведение гостя, с которым убитый ужинал, тот ведь ранее оставил массу пальчиков на тарелках, стаканах и столовых приборах, которые он вроде бы даже не пытался стереть.

– Меня подобное не смущает. Ни капельки. – Бекстрём покачал головой. – Просто у пьяных мозги работают таким образом. Сначала они сидят и пьют с Даниэльссоном. Потом преступнику он неожиданно надоедает, и, когда Даниэльссон идет в сортир, тот сбрасывает с себя чеботы, натягивает хозяйские тапки, дождевик и перчатки, хватает крышку от кастрюли и берется за дело, как только Даниэльссон выходит из нужника и стоит, собираясь застегнуть гульфик. Все, случившееся ранее, он, возможно, забыл.

– Петер и я тоже размышляли в таком направлении, – признался Фернандес и кивнул. – Кроме того, нам пришло в голову, что речь не просто идет о злобе, пожалуй, также есть и более рациональный мотив.

– И какой же?

– Ограбить его, – предположил Фернандес.

– Точно, – горячо поддержал Бекстрём. – Отсюда следует вывод, насколько он хитер. Ограбить такого, как Даниэльссон, равносильно попытке подстричь лысого.

– Боюсь, тут не тот случай, – усомнился Фернандес. – В правом верхнем ящике письменного стола Даниэльссона мы ведь нашли пачку выигрышных купонов с ипподрома Солвалла. Скрепленных резинкой и разложенных по датам. И самый верхний от заезда, который состоялся в тот вечер, когда Даниэльссона убили. Позавчерашнего то есть. Он на двадцать тысяч шестьсот двадцать крон, и деньги взяты из кассы в Солвалле сразу после заезда. А заезд состоялся полседьмого вечера. Но деньги мы не нашли. Его бумажник, например, который лежит у него на письменном столе в спальне, совершенно пустой, за исключением пачки визиток.

– Вот как, – прокомментировал Бекстрём. – Вот как, – повторил он и подумал: «Вероятно, огромный куш для такого, как Даниэльссон».

– Еще несколько моментов, – сказал Фернандес. – Относительно того, чего мы не нашли, и того, чего мы не нашли, но должны были найти.

– Я слушаю. – Бекстрём взял ручку и свою маленькую записную книжку.

– Мы находим купон со скачек, но никаких денег, потом следы, по нашему мнению принадлежавшие портфелю с документами, но никакого портфеля. Плюс одну открытую и одну неоткрытую упаковку с виагрой, выписанной Даниэльссону по рецепту, который мы также находим. Шесть таблеток из восьми остались. Согласно записи на рецепте, он употребил еще восемь с начала апреля. Кроме того, нашли упаковку, исходно содержавшую десять презервативов, но там осталось только два.

– У нашей жертвы были по крайней мере две струны на его лире, даже если ему требовалась помощь для настройки инструмента, – сказал Бекстрём и ухмыльнулся.

– Мы находим ключ от банковской ячейки, но саму ячейку не нашли еще, – продолжил Фернандес. – Зато никакого мобильного, никакого компьютера и никаких кредиток. Никаких счетов тоже. Мы находим обычный карманный календарь с небольшим количеством записей. Но никакого дневника или личной заметки, ни одной фотографии.

– Типичный пьяница, – согласился Бекстрём. – На кой такому мобильник? Звонить в винный магазин и заказывать все домой по телефону? Кто, черт возьми, выдает кредитки старому алкашу? Дураков нет. Что-то еще? – спросил он.

– В его письменном столе лежит целая пачка квитанций такси, – сказал Фернандес.

– Транспортное обслуживание. Им пользуются все алкаши в нашем социальном раю, где мы платим за них.

– Нет, – возразил Фернандес. – И речи нет. Обычные квитанции. По-моему, он торговал ими.

– Квитанциями такси? И почему? На них можно заработать? – удивился Бекстрём.

– Просто он знает какого-то таксиста, покупает его оставшиеся квитанции, скажем за двадцать процентов суммы, а потом перепродает, например за пятьдесят, кому-то, кто может использовать их для отчета о своих служебных разъездах. Этому он наверняка научился за все годы, пока занимался бухгалтерией и аудитом, и какие-то контакты с той поры у него наверняка остались, – предположил Фернандес.

– Я думал, старые пьяницы собирают пустые бутылки, – заметил Бекстрём.

– Не в данном случае, пожалуй, – констатировал Фернандес.

«Какое, черт возьми, это имеет отношение к делу и к тому, насколько дорогим стало спиртное», – подумал Бекстрём и пожал плечами.

– У тебя все? – спросил он.

– Да, все пока, – сказал Фернандес и поднялся. – Ты и твои помощники вдобавок получите докладную записку о том, что Петер и я уже накопали, включая фотографии с места преступления и вскрытия, позднее в течение дня. Придет по электронной почте.

– Хорошо, – сказал Бекстрём.

«На самом деле на удивление хорошо при мысли о том, что чертов лопарь и танцор танго сложили вместе свои маленькие мозги».

12

Инспектор Анника Карлссон была на работе уже полвосьмого утра, хотя предыдущим вечером легла в постель не раньше полуночи.

Она едва успела сесть за свой письменный стол, когда Петер Ниеми позвонил ей на мобильный и рассказал об их находке с одеждой.

– Я пытался поймать Бекстрёма, но он не отвечает, – объяснил Ниеми.

– Я тоже искала. Беспокоюсь за него. Он, похоже, чувствует себя не лучшим образом. Выглядел вчера действительно плохо. Не знаю, думал ли ты об этом?

– Ну да, какая сейчас разница, – сказал Ниеми, – но, поскольку поляка и его товарищей надо допросить, и чем быстрее, тем лучше, я звоню тебе.

– И спасибо за это, – сказала Карлссон.

«Ниеми хорош, – подумала она. – Действительно хорош. Не просто мастер своего дела, а еще и о таком заботится».

– Я побывал на месте, как уже сказал, и мы перерыли контейнер вдоль и поперек, но не нашли ничего ценного. И по соседству тоже, если тебя интересует. Я взял даже патруль с собакой, пусть это и было посреди ночи. Потом поболтал с парнем, который обнаружил мешок с одеждой. Приятный малый. Говорит по-шведски лучше, чем я, – констатировал Ниеми и улыбнулся, что было слышно по голосу. – Но поскольку требовалось спешить, наш разговор получился коротким.

– И сейчас ты хочешь, чтобы я все сделала надлежащим образом и с магнитофоном, и с протоколом, – сказала Карлссон и улыбнулась тоже так, что это наверняка услышал ее собеседник.

«Почему все не могут быть такими, как Ниеми?» – подумала она.

– Ну, – сказал Ниеми. – Уж мы такие, ты же знаешь.

– Я все сделаю, – уверила его Анника Карлссон. «Просто ради тебя».

Потом она снова позвонила Бекстрёму на его мобильный, но он был по-прежнему отключен, хотя время приближалось к половине девятого. Анника Карлссон покачала головой, взяла с собой Фелицию Петтерссон, забрала служебный автомобиль и покатила в сторону Экенсбергсгатан, чтобы побеседовать с Ежи Сарницким и четырьмя его земляками, которые обновляли небольшой жилой дом в Сольне, в тысячах километров на север от своей родины.

Фелиция Петтерссон, двадцати трех лет, окончила полицейскую школу в январе того же года. Сейчас она получала свой первый опыт в криминальном отделе в Сольне, и уже через неделю ей выпала честь помогать при расследовании убийства. Фелиция родилась в Бразилии. Жила в детском доме в Сан-Пауло, и, когда ей был только год, ее усыновила шведская пара. И муж, и жена работали в полиции и жили на островах Мелареарна около Стокгольма. Теперь и она сама стала полицейским, как многие дети стражей порядка до нее. Молодая и без практического опыта, но с отличными предпосылками для этой профессии. Хорошо развитая физически, спокойная и здравомыслящая и явно довольная тем, что делала.

«Наверняка у нее все будет хорошо», – подумала Анника Карлссон, в первый раз встретившись с ней.

– Ты найдешь Экенсбергсвеген, Фелиция? – спросила Анника, сев на сиденье рядом с водителем и пристегнув ремень безопасности.

– Да, шеф. – Фелиция Петтерссон кивнула.

– А может, нам повезло, и ты говоришь и по-польски тоже, – сказала Анника.

– Естественно, шеф. Да. Свободно; по-моему, это все делают, – ответила Фелиция и улыбнулась.

– Мне надо знать что-то еще? – спросила Анника Карлссон.

«А девочка сообразительная», – подумала она.

– Друзья называют меня Лизой, – сообщила Фелиция. – Ты тоже можешь, если хочешь.

– А меня называют Уткой, – рассмеялась Анника Карлссон.

– И тебя это устраивает? – спросила Лиза и удивленно скосилась на попутчицу.

– Не очень, – ответила Анника Карлссон и покачала головой. – По-твоему, я выгляжу как утка?

– Совершенно не похожа, – хихикнула Лиза Петтерссон. – На мой взгляд, ты ужасно крутая. And I mean it[5].

Аннике Карлссон и Фелиции Петтерссон повезло. На часах, конечно, было только девять утра, но Ежи и другие работяги уже сидели и обедали. Они встали, как только рассвело, позавтракали около четырех и начали работать полпятого. В девять пришло время для обеда, если требовалось продержаться до вечера.

– Sorry to disturb you in your breakfast[6], – сказала Анника Карлссон, улыбнулась и показала свое полицейское удостоверение. – My name is detective inspector Annika Carlsson and this is my collegue detective constable Felicia Pettersson. By the way, does anyone of you speak Swedish? Or understand Swedish?[7]

– Я немного говорю по-шведски, – сказал Ежи, в то время как три его товарища покачали головой, а один кивнул нерешительно. – Я могу быть переводчиком, если хочешь.

– У нас всего несколько вопросов, – продолжила Анника. – Не возражаете, если мы сядем?

– Пожалуйста, – сказал Ежи и быстро поднялся. Он убрал ящик с инструментами со свободного стула, уже стоявшего у их импровизированного стола, тогда как один из его товарищей пошел и принес табуретку и предложил свой собственный стул детективу-констеблю Петтерссон.

Две молодые красивые женщины. Которые вдобавок были шведскими полицейскими, пусть одна из них и выглядела так, словно приехала из Вест-Индии. Дружелюбные, веселые, красивые, они радовали глаз, и неплохо было пофантазировать о них, забивая очередной гвоздь. Они просидели вместе целый час. Какую это сейчас играло роль? Восемьдесят крон всего лишь восемьдесят крон, и вряд ли ведь прежде всего работы не хватало им в жизни.

Не заметили ли они чего-нибудь странного вечером в среду или в ночь на четверг?

Они работали до восьми вечера. Потом закончили, поскольку соседи обычно жаловались на поздний шум. Поужинали. Поболтали, поиграли в карты и легли около десяти. Никто из них не покидал дом, поскольку весь вечер шел дождь.

А ночью? Никто из них не видел или не слышал чего-либо особенного?

Они спали. Никто из них не страдал бессонницей. Лежали в своих постелях и дрыхли. Один из них вставал на короткое время в туалет. Вот и все.

– Лешек, он у нас каменщик, – объяснил Ежи и кивнул в сторону своего товарища, которому ночью понадобилось облегчить мочевой пузырь. – Туалет смотрит на улицу. Окнами, – добавил он, предвосхитив следующий вопрос Анники Карлссон.

– Спроси его, знает ли он, в котором это было часу.

– Не знает, – сообщил Ежи после нескольких быстрых предложений по-польски и покачивания головой в качестве ответа на ее вопрос. – Он не смотрел на часы. Снял их и положил рядом с кроватью.

– Дождь еще шел? – спросила Анника Карлссон, которая уже ранее прочитала бумаги, полученные из метеослужбы. Относительно дождя в среду вечером – он прекратился через полчаса после полуночи в четверг 15 мая.

– Не особенно сильно, – подвел итог Ежи после короткого разговора по-польски. – Было темно. Самая темень. Когда мы проснулись, стояла хорошая погода. Тогда часы показывали четыре утра.

«Парень вставал где-то около полуночи», – прикинула Анника Карлссон.

– Спроси его, он ничего не видел и не слышал? Людей, автомобилей, звуки. Или вообще что-нибудь? Все интересно, как ты понимаешь.

Снова польская речь. Нерешительное покачивание головой. Улыбки у обоих, Ежи и Лешека. Потом последний кивнул решительно, сказал еще что-то по-польски и пожал плечами.

– Я слушаю, – сказал Анника Карлссон.

«Возьми себя в руки, Утка, – подумала она. – Ты начинаешь говорить как Бекстрём, а так не делают, если ты по-настоящему крут».

– Он видел кота, – сообщил Ежи и улыбнулся счастливо.

Маленького рыжего кота. Он обычно часто попадался им на глаза, так что, наверное, жил где-то совсем рядом, пусть у него и не было ошейника. Они как-то даже угощали его молоком.

Но никаких людей, никаких автомобилей, никаких человеческих звуков. Было темно, тихо, моросил дождь. Никакого включенного радио или телевизора. Ни света в окнах. Даже ни одна собака не лаяла. Только рыжий кот прокрался по улице. Вот и все.

13

Инспектор Ларс Альм работал в криминальной полиции Сольны уже десять лет. До этого он сначала трудился в старом отделе насильственных преступлений в здании полиции на Кунгсхольмене, потом перебрался в следственный отдел Центрального района. И в итоге оказался в Сольне. Он развелся и женился снова, и его новая супруга, медсестра из Каролинской больницы, имела уютную квартирку здесь в центре. Альму было рукой подать до работы, две минуты прогулочным шагом, и тогда не имело значения, шел ли снег, или дождь лил как из ведра.

Ради этого стоило сменить место работы, но существовали и другие причины. Альм надорвался. Годы работы в «насилии» Стокгольма дались ему дорогой ценой. Сольна представлялась более тихой гаванью. Он думал, что ему больше не придется разгребать дерьмо после характерной для центра бурной «кабацкой» жизни в выходные, отголоски которой обычно каждый понедельник вываливались на его письменный стол. Но и здесь его чаяния не оправдались. Он с удовольствием ушел бы на пенсию, но, прикинув все как следует, решил, что ему надо продержаться до шестидесяти четырех, во всяком случае, попробовать. Сестринская зарплата жены не могла служить хорошим подспорьем, а никто из них не хотел голодать на старости лет.

Он постарался максимально упорядочить свою жизнь. Не полез в группу, которая занималась тяжелыми насильственными преступлениями, отдел сыска, к борцам с наркотиками или в комиссию по ограблениям. Занимался тем, что попроще, – бытовыми преступлениями и всякой мелочовкой, касавшейся обычных людей, кражами из жилищ и автомобилей, рядовыми драками, вандализмом. Он считал, что ему повезло, и обычно вполне оправдывал ожидания руководства. В общем, пытался приспосабливаться подобно многим другим, таким как он.

В понедельник 12 мая на Вестерортский полицейский округ обрушился настоящий ураган. Два неизвестных преступника ограбили инкассаторскую машину около аэропорта Бромма. Застрелили охранника и тяжело ранили его коллегу. Ограбление в особо крупных размерах, убийство и покушение на убийство. Уже несколько часов спустя министра юстиции показывали в выпусках новостей по всем телевизионным каналам. Их новому шефу, комиссару Анне Хольт, наверняка пришлось несладко. Всего месяц после вступления в должность, и такой подарок.