На переломе эпох. Том 2

Но боец-кинооператор продолжает крутить фильм.

Не выдержав, Элеонора негромко так говорит стоящему рядом офицеру.

– Да скажите же ему, пусть остановит фильм!

Начинается общее шебуршание. Офицер отправляет бойца наверх к оператору. Тот убегает. Кто-то кричит снизу.

– Выруба-а-ай фильм!

Наконец, сдавшись, актриса соглашается.

– Ладно, пусть фильм идёт, выключите свет.

Тут гаснет свет и вырубается фильм. Зал в полной мгле.

– Да пусть же он включит фильм! – восклицает актриса.

– Врубай фильм! – буквально взрывается зал. Свист. Вопли.

– Боец! Давай, дуй наверх! Пусть этот дол-б врубает кино!

Боец исчезает в темноте… Хоть вырви глаз. Ничего не происходит. Лишь свист и гомон.

– Ла-а-дно! Включайте свет! Я выхожу! – раздражается Быстрицкая.

– Врубайте свет! – кричит офицер.

Загорается, наконец, свет. Быстрицкая, вскинув руки в зал, начинает дальше движение «лебедем», загадочно так, романтично… Тут врубается кино. Актриса меняется в лице, превращаясь в бешеную мегеру, простите меня за сравнение. Но кто бы не превратился в мегеру или в саму медузу-горгону, в подобной ситуации. Ещё несколько раз включается-выключается свет, кино. Элеонора Быстрицкая, накричавшись до сыта на солдат и офицеров, на офицерских жен, приведших с собой орущих и бегающих по клубу детей, отчаявшаяся вконец, сидит в зале и молча смотрит до конца кино про себя саму в окружении, как она считает, крайне невоспитанных людей, навсегда отметивших её, в своей памяти, как крайне не доброжелательную самовлюблённую особу…

3.6 (89.03.26) Мятежный дух свободы

26 марта 1989 г.

В этот весенний день в СССР прошли первые с 1917 года относительно свободные выборы. «Относительно» – потому, что все в этом мире относительно. И любая «свобода» также относительна. Всегда относительна. Даже сейчас, даже в самой кажущейся свободной стране в мире. Ведь рано или поздно придёт «завтра», и согласно закону «отрицания отрицания», перечеркнёт к едреной матери всё, во что мы сегодня безоговорочно верим! И было бы полным искажением фактов сказать, что ранее выборы в СССР проходили не свободно. Всегда и всюду каждый свободный гражданин Союза Советских Социалистических Республик сознательно участвовал в подобных мероприятиях, а точнее, отдавал свой «демократический долг» своей советской Родине. Каждый имел право или возразить, или «утвердить» своим бюллетенем выдвинутую «мудрыми партийными старейшинами» кандидатуру. Одну кандидатуру. Дух конкуренции был чужд нам и в этой сфере! Что ж, «им там наверху виднее», – думал почти каждый «сознательный гражданин». Да и как, на основании чего мог он, простой смертный, думать о «выдвижении» того или другого!? Каждый лишь по праву «одобрял» единую предлагаемую сверху кандидатуру. Это и было право выбора, данное ему революцией, принесшей «избирательное право», как таковое, в разорённую войнами и революциями, обескровленную, неграмотную, аграрную страну. И каждый «сознательный элемент» это право очень ценил. По правде говоря, само «избирательное право» впервые появилось и во многих странах мира с рушившимися монархиями лишь в начале прошлого двадцатого столетия, да и то благодаря борьбе «левых» социал-демократических сил. Одной из лево-радикальных ответвлений, которой являлась и Всероссийская Коммунистическая Партия Большевиков, трансформированная со временем в КПСС. Так или не так, но эти мартовские выборы 89-го принципиально отличались от всех предыдущих. Впервые кандидатуру можно было выдвинуть даже вопреки мнению «партийных старейшин»! Достаточно было, чтобы кто-то инициативный предложил свою «программу» и получил поддержку большинства на всё ещё централизованно проводимом местной партийной организацией собрании по этому поводу!

Всё это было принято по инициативе Горбачева на XIX партконференции в июле предыдущего года. Это были впервые конкурентные выборы (кандидаты могли выступать перед избирателями со своими программами, в том числе и в прямом телеэфире), отменялись социальные, профессиональные, возрастные и прочие требования при выдвижении кандидатур.

Что, по правде говоря, может, и зря!? Вследствие, во многих округах многие известные «консервативные» партийные лидеры потерпели «фиаско». Зато на этой волне вырвались вперёд многие видные интеллектуалы-демократы, в том числе и Андрей Сахаров. «Оппозиционный» Борис Ельцин, за 17 месяцев до этого исключенный из Политбюро ЦК КПСС, победил, набрав 89,4% голосов. Так что это «исключение» сыграло ему даже «на руку». А может, так и было задумано в этой сложной политической игре? Так или иначе, принцип выдвижения кандидатов «политическими старейшинами» никуда не делся и сегодня. Только «старейшин» стало несравнимо больше, и одерживать верх далее все более и более стали те, уже натасканные в своих конкурентных политических баталиях «свободного» миростроения. Подобно «Данайскому коню» притащили наивные счастливые советские «троянцы» в стены своего града это новомодное чудо демократии!..

Ружомберок. Полковой клуб.

Март 1989 года. Выборы в Советы Народных Депутатов.

Первые шаги к Демократии. Этот день выдался относительно тёплым и солнечным. В полковом клубе расселся личный состав полка. Выдвижение депутата решено было проводить открытым голосованием. Основным претендентом на этот пост был командующий ЦГВ генерал-полковник Воробьёв. Собрание шло как по накатанным рельсам. Что зачем идёт – всё было предусмотрено. Но некий капитан накануне вдруг вывесил своё объявление о самовыдвижении своей кандидатуры на вышеназванный пост. И теперь по новому закону ему давалось право выступить со своей программой.

«Ну, что ж – дерзай!» – легкомысленно решило начальство, – всё равно куда тебе тягаться с генералом! Более того, начальство где-то даже обрадовалось полученной возможности рапортовать выше о том, что выборы в полку проходят в полном соответствии с новомодными веяниями «демократии, гласности и перестройки»! А впрочем, что подумало начальство – неизвестно. То ли дух нового времени, когда люди переставали быть послушными баранами, а становились «баранами непослушными», не учли, а может, нарушить новый закон побоялись. Короче, слово капитану дали. Капитан, поправив очки, стал излагать свою программу. В зале с первых же пунктов послышались возгласы одобрения. И хотя отдельные моменты программы вызывали недоумение, всё же этот был – «свой», понимающий наши проблемы изнутри… Командование, наконец, устав от «капитанского бреда», с трудом согнало его с трибуны, ибо на этом приотпущенный клапан демократии закрывался, и приступили к голосованию. Тут-то и случилось, чего никто не ждал! «Учётчики» из числа полковых политработников, пущенные в зал считать поднятые руки, насчитали большинство в пользу капитана. Генерал пролетал «как фанера над Парижем»! Всё же этот – в очках с взъерошенной головой – он вот тут, здесь, свой. А этого генерала никто никогда даже и не видел живьём ни разу. Командование полка побагровело. Присутствующий здесь начальник политотдела дивизии недовольно заёрзал, замполит полка вскочил. Его красное лицо нервно подёргивалось – ещё бы! Их, бедолаг, ждала хорошая оплеуха от начальства за «плохую воспитательную работу с личным составом полка».

– Это не демократия! Это анархия! – раздраженно произнёс замполит майор Чернышёв своё любимое выражение. Вся его последующая речь всё также вилась вокруг этой фразы.

Демократию действительно каждый понимал по-своему. Подчинённый как вседозволенность, а начальник как особого рода диктатуру, как способ воспитания подчинённых «в коллективе и через коллектив». Решение было таково: во избежание «ошибок» (а случившее классифицировалось не более чем ошибка!) при подсчётах голосование повторить методом вставания. Ибо, дескать, так будет легче и честнее, ведь если учесть что у каждого две руки, то подсчёт поднятых рук вызывал некоторые сомнения!

Итак, зал гудел. Метод «вставания» лишь ярче и решительнее разделил полк на два враждебных лагеря: командование и старшие офицеры – один, младшие офицеры и солдаты – другой.

Начальник политотдела нервничал, что-то нелестное высказывал командиру полка. Лицо замполита полка то багровело, то бледнело, покрывалось испариной.

«До чего же бестолковое, разнузданное стадо! – думал он. – Довели проклятой демократией всё до развала!»

«Начпо» встал за трибуну и обратился с длинной пылкой речью к полку, пытаясь образумить бунтарей.

– Товарищи! Ведь это развал всего! Вы не понимаете даже, к чему вся эта анархия приведёт! Это всё дело рук «контры»! Вы ещё попомните мои слова, пройдёт время! Немцы ещё покажут себя! – он говорил долго и пылко, но бессвязно. И никто ему не верил. Все лишь хмуро роптали, всё ещё сохраняя субординацию и страх перед большим начальником, способным перечеркнуть ближайшее будущее любому, находящемуся в ту минуту в клубе.

– Кстати, товарищи офицеры! А почему полк не в полном составе? – вдруг заявил «начпо».

– Извините, в ка-а-ко-о-м смысле?– замполит вытирал нервно пот со лба.

– В том, что жён офицерских я здесь не вижу! А они, между прочим, также имеют полное избирательное право! Так что выборы ваши признаются недействительными! Ясно?

– Так точно, понял вашу мысль!– в глазах замполита мелькнули искорки радости, так, как если бы был найден выход из самого затруднительнейшего положения!

– Так вот, подготовитесь и завтра сделаете голосование закрытым, обеспечив стопроцентное участие! – Начпо сжал кулак.

– Завтра! Да-да! Всех соберём! Как положено! – тихо нервничал новый полкач подполковник Вовченко.

Новый командир полка был невысоким и мягким по своему характеру человеком. Внешняя напускная строгость так не сочеталась с ним. И это сразу же почувствовали многие офицеры, допуская себе ранее немыслимые вольности. На рубеже перемен Господь посылал к управлению людей, не способных противостоять жёстко и безальтернативно наступающей буре! Ведь кто бы осмелился на такое при Гребенщикове!

– Да! Не забудьте сегодня же заняться личным составом! Провести работу с офицерами! Смотрите, будет завтра снова цирк, погоны все положите на тумбочку дневального. Распустили полк! При Гребенщикове никто даже бы и не пискнул! – Начпо круто развернулся и вышел.

Остаток дня по полку только и был слышен стук солдатских сапог, отпечатывающих на плацу строевым шагом.

– Смотри-и-те, отвечаете головой каждый за свою роту! – комбат закончил «воспитательную работу» с офицерами батальона.

Тимофеев шёл хмурый.

– Что, не весело? – усмехнулся Майер.

– А ну их! Со своей анархией достали! Не пойду завтра на службу совсем! – в молодом офицере кипел мятежный дух. – Я в этом цирке участвовать не буду!

– Ну-ну!

***

Девятая рота хмуро стояла перед казармой, задрюченная строевой подготовкой.

– Товарищи солдаты! Все вы взрослые люди, всё понимаете. Завтра будет голосование снова. И вы знаете, что вы должны делать и что должен делать я. Так вот, пусть каждый из вас завтра поступит по совести своей! – Тимофеев смело подливал масла в бунтарский огонь. Ему казалось, что подобные зажимы развивающихся процессов демократии как раз и в состоянии породить те апокалипсические сцены его странных сновидений.

Весь следующий день «демократических выборов» он просидел в общаге, саботировав сие, как он считал, совершенно позорное мероприятие, где начальник строевой части полка, шевеля рыжими усами, рыкал на каждого солдата, входящего в наспех организованную кабину для голосования, едва не залезая туда вовнутрь.

– С-с-смо-о-тр-и-и! У ме-ня! – потрясал он кулаком.

Большинство бойцов, волнуясь, бледнея, теряя дар речи, тупо чёркали там, куда тыкал пальцем майор.

Так прошли первые «демократические» выборы, всё же расставившие все точки над «i» по «старорежимному» методу…

Ведь «старой номенклатурной партийной гвардии» было ещё неведомо, что истинные «демократические выборы» базируются на манипулировании общественным мнением. Не на свободе мнения и не на насилии над ним. Но на скрытом управлении оным! На завуалированном шантаже, подтасовке и кооптации.64

Всё это так активно применяемо сегодня в «демократических» странах.

(При Социализме, для неконкурентной экономической модели, не могло быть и речи о политической (многопартийной) конкуренции. Многопартийность и политическая конкуренция – свойство именно капиталистической конкурентной экономики.

Едва ли стоит объяснять снова непосредственную связь между политикой и экономикой. Так что введение системы политической конкуренции явилось предтечей поворота экономики к капитализму.

Что же о демократии как таковой, то эта связь второстепенна. Нет абсолютной демократии. Это лишь субъективная условность, присущая победившей на сегодня экономико-политической модели. Разве есть сегодня истинная объективная демократия в Мире? Ведь пресловутые, демократически избранные парламенты никогда не были органами истинной демократии, отражающей настоящие людские чаяния. Причём чаяния не только «большинства», а всех и каждого добропорядочного члена общества. Ибо они никогда не представляли народ. Для истинной, настоящей демократии необходима прямая демократия, а не власть парламентских мафиозных групп, отражающих интересы своих заказчиков – партийных группировок, финансируемых бизнесом «высшего порядка».

Принципы «электорального большинства» также имеют свои недостатки. Ибо истории известны факты, когда большинство заблуждается, обрекая всех на страшные бедствия. Например, «большевики». С помощью демократии можно прийти и к диктатуре, и к вопиющей бесчеловечности, как это было в случае с Гитлером.

Что же о власти, то зачем истинной власти отдавать власть добровольно? Однако в существующей системе демократии нет власти лидеров. Так как есть только одна центральная власть – власть денег. Внутренняя политическая конкуренция носит, скорее, искусственный характер, где левая рука одного и того же организма конкурирует с её правой рукой. Так в США конкурируют за «Олимп власти» только две партии! Что же о «партиях» как таковых, то не может идти и речи ни о какой народной демократии, пока существует демократия партий, контролирующих всё, когда личности и народному гласу нет никаких шансов пробиться сквозь «партийный асфальт». Партийно-олигархические мафии управляют миром, а не «демос», который является лишь их марионеточным инструментом.

Что о самом же «институте президентства». Что есть эта надутая фигура «временщика»? Ведь срок его правления умышленно ограничен: дабы он не мог что-то кардинально изменить. (Первые год-два он входит в курс дела, следующие год-два, при желании изменений, преодолевает сопротивление номенклатуры, делает кадровые перестановки, структурные изменения. И вот, уже закат президентства. При этом любые изменения имеют свои этапы.

Возможности всегда ограничены. А меры для реформирований не всегда могут быть популярными и выгодными для самого президента. Ведь итоги не всегда сразу положительные. Процесс может длиться 5—10 лет и более. Не случайно, в той же Австрии, в трудный послевоенный период власть была едва ли не двадцать лет в одних руках! Что же может президент сделать за 3—4 года, особенно на этапе активного реформирования общества и экономики? Ничего существенного! В истории нет примеров таких молниеносных реформенных изменений. И это самое важное! Кому-то важно, что бы система государства не зависела от президента. Но зависела от кого тогда? От народа? Не будьте столь наивны, ибо такая вера бы уже граничила с глупостью. Что есть народ? Люди? Для верхушки «общественной пирамиды» – это лишь электоральное стадо, ведомое своими вожаками. Не могут люди сами единодушно что-то решить. Решают лидеры. Массы лишь следуют им. Лидеры были, есть и будут. Итак, делаем простой вывод: всё решает не народ, но его лидеры! Кто же эти лидеры, которые решают сегодня всё за свои народы и даже за их президентов? Но они, как ни крути, лишь обычные люди, ставящие, в большинстве, как и все остальные, свои личные интересы выше интересов других людей. Итак, эти люди борются за получение себе более тёплых мест, власти, денег. Значит, верхушкой всего снова выходят деньги? Деньги сегодня есть бездушнейший механизм, контролирующий человека, даже своего обладателя, который, подобно «Скупому Рыцарю» Пушкина, превращается в раба хранимого им злата65).

Длинным и нервным был этот день. День первых демократических выборов в СССР. Тимофеев, как и многие другие, «давил харю» «без задних ног…»

***

Сон

Душный зал, заполненный солдатами в серых длинных шинелях, на головах многих – папахи. У некоторых – красные банты. Впереди на сцене – стол, застеленный скатертью. Несколько офицеров, вероятно управление полка, растерянно сидели в «президиуме». Один, в пенсне, кого-то тщетно пытался вразумить, тряся в воздухе скрюченным пальцем.

– Мо-о-ол-ча-а-а-а-ть! – наконец заорал один из офицеров.

– А ты, ваше благородие, нам рот то не закрывай! – сзади появился выделяющийся из общей «пехотной» массы матрос в чёрном бушлате.

– Верно гутарить!

– Всё! Не будем больше молчать!

– Намолчалися ужо!

– Напились, изверги, нашей кровушки-то!

– Хватит терпеть их, кровососов! – раздались поддерживающие возгласы в зале.

– Орестова-а-ать!.. Ра-а-асстре-ляю!.. – старший офицер в президиуме нервно подскочил, суетливо расстёгивая кобуру.

– Это они только и могуть! Арестова-а-ть! Расстре-лять! Хватить! – солдат впереди, снял папаху, кинул её наземь, скинул с плеча «трёхлинейку», направил на офицера.

– Давай-ка, ваше благородие, своё оружие сюдой!

Потом повернулся к солдатской толпе, гудевшей одобрительно.

– Хочуть они нас арестовывать! Да мы их сами арестуем!

– Нехай сами сидять!

– Да-ва-й! Тяни их оттуда!

– Кончилося время золотопогонников!

– В расход их! Чё с ними гутарить впустую-то! – зал взорвался.

Матрос сзади удовлетворённо улыбался. Он занял освобождённое от ошеломлённых происходящим офицеров место в президиуме. В углу зала продолжалось оживление. Это всё ещё выводили арестованных офицеров управления полка.

– Товарищи! От имени Российской социал-демократической рабочей партии большевиков я призываю вас обернуть ваши штыки в тыл, войну империалистическую мы должны превратить в гражданскую.

– Снова война, что ли? На кой ляд нам война!

– Надоело!

– Из огня да в полымя! – раздались робкие разочарованные возгласы. – Мы до дому хотим, пахать, сеять!

– К бабам своим хотим! – последний комментарий сопроводил смех одобрения.

– Ну, идите домой, к своим бабам! А вернётесь, вас там тёпленькими-то и возьмут царские прихвостни, да к стенке или на виселицу! А!? Хороша перспективка-то?

– Ты нам лучше дело гутарь, хорош стращать-то!

– За свою свободу, равенство и братство нужно, товарищи, сражаться с оружием в руках! – матрос достал тяжёлый маузер и потряс им в воздухе.

Тут Тимофеев поднялся. Хотел было возразить мятежным солдатам, втолковать им всю важность для России победы в войне с Германией, защитить арестованных офицеров, но лишь шевелил губами, не способными родить ни единого членораздельного звука.

«Да, солдатский бунт есть солдатский бунт, будь он хоть под красным, хоть под белым флагом!» – подумал про себя офицер.

– Шо, высокобла-родие, дар речи потеряли, да? – небритый солдат в папахе ткнул его стволом «трёхлинейки» в спину.

– Давай-давай! Топай! Офицерьё!

– В расход его тудой же!

Матрос поднял «маузер», медленно разогнул руку в локте, прищурил левый глаз, ствол пистолета, как в замедленной съёмке, выплюнул кусок свинца, окутываясь пороховыми газами, прямо в лицо лейтенанта…

Тимофеев подскочил на кровати. Потёр лоб, который ещё чувствовал приснившуюся роковую встречу с пулей.

«А ведь как похожа ситуация и тогда и сейчас», – подумал он, удивившись пришедшему ему осознанию того, что большевистский мятеж семнадцатого года является предшественником сегодняшнего мятежа, его, по сути, идеологическим прототипом, а вовсе не антиподом, как некоторым представляется. А монархисты, отстаивающие тогда старорежимные интересы Российской Имперской государственности, явились прототипами современных коммунистов, отстаивающих старую советскую идеологическую модель СССР…

(Это та самая спираль общественного развития, когда, находясь, казалось бы, по форме на совершенно разных «витках», происходит совпадение самой сути по «вертикали»).

Одни рождены разрушать, а иные – созидать. Одним нужны великие потрясения, а иным – великая Россия, великое государство! И какие бы лозунги не вложили в уста тех и других, их суть остаётся одна и та же! Тогда рушилась Российская Империя, сейчас же рушится СССР! И тогда, и теперь – на радость лишь наших недругов, на кровь и страдания нашего тёмного народа, бредущего в лабиринтах сумеречного мира кривых зеркал, где каждый, видя кривые отражения искажённого мира, не видит всю истинную прелесть и истинную красоту своей Родины, не понимает, где же лежит та самая «дорога в храм» или истинный путь в «светлое будущее», не осознаёт, что в ужасном, ненавистном, презираемом изображении напротив – есть он сам… И какое будет это изображение, во многом зависит лишь от него самого!

***

Там, в степи широкой, вольный ветер бродит,Там, в чужой сторонке, брат мой родный ходит.На его кубаночке алая полосочка,Там он, в Первой конной, курит папиросочки.Здесь, в станице вольной, да с орлом двухглавым,Казачки суровые с клятвой за державою.На моей кубаночке нету ленты аленькойДля меня Россиюшка стала очень маленькой.Завтра снова в бой пойдём, да схлестнёмся с краснымиОй, будет звон от сабелек, с криками ужасными.Там я с братцем родненьким встречуся лицом к лицу,Быстрой смертью умереть дам я братцу своему.Что ж скажу я матушке, за родного малогоОй, сердцу будет больно лгать за родного малого,За родного малого, мать моя почует вдруг,Лучше умереть и мне, вороной мой верный друг.Там, в степи широкой, вольный ветер бродитТам, в чужой сторонке, брат мой родный ходит.На его кубаночке – алая полосочка,Там он, в Первой конной, курит папиросочкиТекст И. Шиянова, «Белогвардейский казачий сказ Брат»

3.7 (89.04.05) Чай с малиной

Апрель 1989 г. Липтовски—Микулаш

Svatý Križ č.a. 252, Liptovský Mikuláš.

В это время 5 апреля 1989 года в Польше Лех Валенса и представители польского правительства подписывают Соглашение о политических и экономических реформах.

– Прости меня, Зденка, я не мóгу без нашей дружбы, – на пороге стоял Януш с цветами, – я приехал к тебе. Не прогонишь?

– Заходи! – Здена не была столь жестокосердечной, чтобы рубить «по живому»…

Прошло минут двадцать и Януш, всё же не удержавшись, полез в наиболее волновавшие его темы.

– На днях в Польше взяли курс на реформы! А мы всё медлим чего-то! – Януш махнул досадно рукой.

Здена лишь молча пожала плечами в ответ, укутавшись сильнее в кофту, она села в кресло и потрогала свой, как ей показалось, горячий лоб.

Ей надоели все эти политдебаты вокруг. Ей, как обычной нормальной девушке, хотелось просто кусочка своего женского, беззаботного счастья. Вся молодёжь вокруг была совершенно безбашенна и её мало беспокоила судьба мира даже сейчас, в самый жаркий исторический период политического перекроя мира. Здену так же тянули забавы66, бары, весёлые прогулки и шальные вечеринки. Хотелось, кроме рутинной работы в местном универмаге, обычной веселой беззаботной молодёжной жизни, хотелось любви и ласки, от которой бы мурашки опускались от макушки до кончиков пальцев, растекаясь вниз блаженными волнами. Как хотелось получить простого человеческого тепла, обволакивающей заботы и внимания. Как её утомило всё это безумие вокруг! Уже несколько недель она не видела Владислава, который был вечно занят бог весть чем на своей дурацкой службе. А она одна. Кружится себе, и никому нет дела как она, где она, что с ней. Уж эти юноши! Они озабочены более своими чувствами к девушкам, самими собой, но им плевать на них самих, на их чувства, на их страдания! Они лелеют лишь свои собственные переживания, обуреваемые плотской страстью, но совершенно, совершенно не думают о предмете своей вожделенной страсти, предмете своей любви! Их волнуют их карьеры и все эти политические игрушки для взрослых мальчиков. В детстве такие, в знак своей симпатии, бьют гулко по голове портфелем, совершенно несоразмерно своей дикорастущей силе или больно вырывают косичку. А повзрослев, они доставляют невыносимую душевную боль и страдания своей совершенно эгоистично – потребительской любовью, бьющей фонтаном из их ушей только в часы прилива их страсти. Это подобно зверскому аппетиту при приближении заветного обеденного часа, по окончании которого, от былого голода остаётся только сытая отрыжка. Они и сейчас, подобно мальчишкам, бегающим по двору с палками, заняты своими «мужскими забавами». В которых так мало места для тех, кого они именуют своими «вторыми половинками». В которых порой, так мало места для простых, так понятных любой женщине, семейных радостей. Радостей, которые стоят для мужского племени, априори, на втором плане, уступая роль «первой скрипки» карьере, политике, футболу, рыбалке, бане и, в конце-концов, пенному, льющемуся здесь в каждой реставрации хмельному пиву и друзьям-со-товарищам! – Ну, примерно такие, совершенно дурные мысли лезли Здене в голову. Она не слушала, что вдохновлённо втирал ей Ян, лишь тупо кивала головой в такт его словесным всплескам, как китайский болванчик.