Оптина Пустынь. Духовный оазис России

Зоя Афанасьева

Оптина Пустынь. Духовный оазис России

© О Афанасьева З.М., 2014

© ООО «Издательство «Алгоритм», 2014

* * *

Ты – Оптина! Из сумрака лесного,

Из сумрака сознанья моего,

Благословенная, ты выступаешь снова,

Вся белизна, и свет, и торжество!

Я каждый камень бережно узнаю,

Иконку на столбе и старый твой паром,

Уже лепечет мне струя речная,

Уже встает за лесом отчий дом.

Твой колокол – он цел. Ты слышишь: над лугами

Плывет его протяжный, влажный гул,

И падает, и ширится кругами —

Так полно он, так медно он вздохнул…

Открыты храмы. Узкая дорога

К той паперти высокой привела

Меня и мой народ, мой горький, мой убогий,

Едва дошли мы – ноша тяжела…

Сама земля намолена годами:

Она хранит священный прах могил…

Вот по тропинке мелкими шагами

Идет старик: он немощен на вид,

Но блещет лик незримыми лучами,

И в львиной мощи старец Леонид,

Кротчайший к слабым, перед сильным строгий,

С учениками по лесной дороге

Идет проведать новозданный скит;

Макарий с. книгой, благостный Антоний,

И с посохом тяжелым Моисей —

Стоите вы под храминой ветвей,

Написаны искусно на иконе,

Иконе леса, неба и лучей.

Надежда Павлович

I. У истоков великой Оптины

Черноризец Авраамий

Вступление

Время, протекшее с 1764 по 1796 год, по справедливости может быть названо периодом оскудения обители: постепенно клонилась она к упадку… Даже доходило до того, что, кроме самого настоятеля, не было в обители другого иеромонаха. Уже одно это обстоятельство достаточно показывает тогдашнее бедное положение Пустыни, из которого извлечь ее могла только десница Того, Кто убожит и обогатит, смиряет и возносит во благовремении, и всегда почти непостижимым образом для человеческих мудрований.

Архимандрит Леонид (Кавелин).«Историческое описание КозельскойВведенской Оптиной Пустыни. 1875 г.»

Мы увидим впоследствии, как неожиданно совершилось дело возрождения клонившейся уже к закату Оптиной Пустыни, как вступила она в жизнь новую, преобразовательную, возглавляемая человеком, на смиренной гробнице которого будет означено им самим незадолго до смерти предначертанное: «Многогрешный черноризец игумен Авраамий…» Это ему, благословенному возобновителю Оптиной Пустыни, приносим мы сегодня паше признательное благодарение, делая попытку воссоздания его подвижнического жития – в назидание и вспомоществование всем труждающимся и служащим в нынешней достославной обители.

Свято-Введенская Оптина ПустыньСвято-Введенская Оптина Пустынь

… В 1815 году завершены были строительством и освящены приделы оптинского Казанского собора – Крестовоздвиженский и Георгиевский. Эти духовные торжества были последнею радостию, увенчавшею труды боголюбивого старца. Телесные силы его заметно ослабевали, постоянная болезнь делала бремя настоятельства неудобоносимым. Это и понудило игумена Авраамия обратиться к правящему Калужскому архиерею с прошением, текст которого для нас с вами представляет сегодня несомненный агиографический (житийный) интерес.

Краткая биография Оптинского игумена Авраамия, им самим начертанная и включенная в прошение на имя преосвященного Евгения, епископа Калужского и Боровского (1815 год)

Начально поступил я, из мирского звания, Московской епархии в Никольский Песношский [1] монастырь, в 1790 году, где и был пострижен в монашество, а равно и посвящен во иеромонаха; а из оного монастыря, в 1796 году, по резолюции его высокопреосвященства митрополита Московского Платона, определен в означенную Оптину Пустынь строителем, а в 1801 году бывшим преосвященнейшим Феофилактом, епископом Калужским, произведен в Лихвинский Покровский Добрый монастырь в игумена и в том же году ноября 25 дня, по прошению моему, и паки из оного перемещен в Оптину Пустынь на строительную вакансию; и во время моего настоятельства в оной Пустыни, при помощи Божией, присовокуплено моим прилежным старанием немалое количество прибытку обители святой, а именно: церковной утвари, ризницы и разного церковного украшения, а равно же немалое количество вновь разного монастырского строения созиждено, о чем всей братии небезызвестно и всем ближним окрестным благодетелям; а притом же небезызвестно и о том, что я одержим желудочными спазмами, и сия моя болезнь чинит мне немало препятствие и неудобство в рассуждении понесения необходимых монастырских забот по заведению общежительных образов; а к тому же почасту бывает со мною дурнота, по причине моей болезни, от нечаянных огорчений и препятствует мне ежедневно быть в церкви Божией, отчего, по общежительному заведению, немалое бывает упущение к благоустройству братии, почему и чувствую себя быть неспособным к управлению настоятельскою должностию.

Того ради, ваше преосвященство, милостивейшего моего отца и архипастыря всепокорнейше прошу: меня нижайшего уволить от настоятельской должности и позволить мне жительство иметь в сей же Пустыни в уединенной келии, с тем, дабы я мог довольствоваться содержанием монастырским, как-то: трапезою, одеждою и обувью, также и дровами для келий моей; а за прилежное мое попечение и управление обителью и за понесение моих трудов девятнадцатый год не соблаговолите ли, преосвященнейший владыко, мне определить по смерть мою из общественных оной Пустыни доходов на самые нужнейшие потребности, по причине моей болезни, для издержки по сто рублей в каждый год, то есть половинное количество жалованной суммы, положенной на оклад при своих местах игуменам.

О чем всенижайше и прошу сие мое прошение принять и по оному учинить вашего преосвященства милостивейшую архипастырскую резолюцию…

Август 1815 года.

Историограф Оптиной Пустыни архимандрит Леонид (Кавелин), извлекший в XIX веке из архивных дел это «всенижайшее прошение», по прочтении так прокомментировал его: «Столько-то умеренны были желания этого человека, который в 19 лет совершил то, что чаще бывает делом столетия, т. е. воссоздал и поставил на прочном основании обитель, уже близкую к конечному запустению, и, невзирая на все это, руководимый христианским смирением, искал передать свой игуменский посох другому, потому что расстроенное трудами здоровье уже очевидно препятствовало ему посвящать свою деятельность на пользу обители, которую он всегда предпочитал своей собственной. Смиряясь, он называл себя неспособным, тогда как признавали его необходимым; и, как милости, просил уделить себе, обнищавшему ради Христа, самое необходимое от средств обители, можно сказать, им созданных…»

Оптинский игумен Авраамий проживет в родной обители еще полтора года и 14 января 1817-го мирно почиет сном праведного. Притружденный старец погребен был под папертью Введенской соборной церкви. Но по прошествии двадцати лет, в 1837 году, с этой, южной, стороны был пристроен придел во имя святителя Николая Чудотворца – таким образом место погребения о. Авраамия оказалось уже в самом храме, что весьма примечательно. Возобновитель Оптиной Пустыни, ее духовный пестун и игумен-устроитель, мощами своими возлег он под плитами главного монастырского храма. Да нерушима будет эта древняя российская святыня – обитель Оптинская, молитвами своих упокоившихся старцев охраняемая!

Первое оптинское братство, собранное игуменом Авраамием, первые страницы истории обновленной, восставшей из запустения Оптиной Пустыни на заре XIX века… Перелистаем старинные монастырские летописи, поименно помянем по выцветшим, ветхим синодикам досточтимых отцов и братии наших.

«Дать тебе огородника Авраамия?..»

Во второй половине XVIII века Оптина Пустынь входила в Крутицкую епархию, которая территориально начиналась на подступах к Москве – от церкви во имя иконы Божией Матери «Живоносный источник» на Воробьевых горах – и продолжалась до Тарусы и Медыни в калужских пределах. В 1799 году была учреждена Калужская епархия – в ее состав и вошла Оптина Пустынь. Буквально за три года до этого события, в 1796-м, митрополит Московский Платон (Левшин; 1737–1812), объезжая свои владения, посетил угасавшую Оптину Пустынь (в которой к тому времени оставалось, увы, три монаха, один из них – слепой) и нашел местоположение ее для пустынножительства очень удобным. Замысел святителя был таков: для возобновления в пришедшей в упадок обители подвижнической жизни необходимо учредить здесь общежительное насельничество. За образец решено было взять Песношский монастырь, расположенный в 65 верстах от Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, в Дмитровском уезде.

За основателем монастыря, преподобным Мефодием Песношским, сохранилось наименование – спостник и собеседник св. Сергия Радонежского. Исполняя волю своего великого наставника, Мефодий сам трудился при строительстве пустынножительной келии – «пеш ношаше» деревья через речку. Оттого-то, как говорит предание, за обителью и осталось навсегда имя «Пешноша» (или же – Песноша, для более удобного произношения).

Давайте посмотрим, как зародилась мысль владыки Платона, связавшая на какое-то время тесными узами духовной преемственности и зримой материальной подмоги две древнейшие российские обители – процветавшую в ту пору Песношу и запустевшую Оптину.

В 1795 году митрополит посетил Песношский монастырь. Пробыв здесь несколько дней, он не оставил ничего без осмотрения и был изумлен повсеместным порядком и чиноположением, чистотою и хозяйственностью. Он взошел даже на высокую монастырскую колокольню для обозрения дивных подмосковных окрестностей и сказал сопровождавшему его архимандриту: «Пешноша в моей епархии – вторая Лавра». После этого посещения владыка часто стал обращаться к песиошскому настоятелю о. Макарию (Брюшкову) с тем, чтобы он со своей братией и в других вверенных московскому архипастырю обителях «завел общежитие» по образу Песноши. Отцы же, как свидетельствует монастырский летописец, «сделавшись настоятелями, помнили и твердо хранили общежитие пешношское». Вот к чему склонялся замысел владыки и в критических оптинских обстоятельствах. Мы приведем сейчас рассказ, который в чем-то сродни, духом своим, повествованиям древних патериков. Записан он был в Оптиной Пустыни со слов бывшего келейника игумена Авраамия – впоследствии оптинского иеромонаха отца Филарета.

«О. Авраамий, состоя в братстве Песношского монастыря, пред назначением своим в настоятеля Оптиной Пустыни был огородником и спокойно, в простоте сердца, занимался своим послушанием, не ища и не желая ничего иного. Когда иеромонах Иосиф[2] отказался от должности за болезнию и митрополит Платон стал просить старца Макария дать в Оптину Пустынь для ее устройства совершенно способного и вполне благонадежного человека, старец с обычною своею простотою отвечал: «Да у меня нет таких, владыка святый! А вот разве дать тебе огородника Авраамия?..» Преосвященный, поняв, что хотел выразить такою оговоркою старец (т. е. что совершенства нет на свете и трудно отвечать иначе на требование: дать человека совершенно и вполне способного и благонадежного), не спрашивая ничего более, приказал представить к себе о. Авраамия. Архимандрит Макарий, спустя некоторое время призвав к себе Авраамия, приказал ему приготовиться ехать с ним в Москву для некоторых покупок, а по приезде в столицу представил его к архипастырю. Тогда только узнал о. Авраамий о своем назначении. Тщетно, по чувству смирения, отпрашивался он у своего старца о. Макария, представляя, что налагаемое на него бремя выше его сил, поставляя на вид свои немощи и болезненное состояние. Советы голутвинского[3] старца Самуила и песношского Ионы убедили его не уклоняться настойчиво от звания Божия, и он вскоре отправился по назначению, напутствуемый благословениями старца и любившей его братии».

Было в то время о. Авраамию 37 лет. И тут же заметим, что так же, как и его песношский настоятель старец Макарий, был он родом из г. Рузы Московской губернии.

«Стопы моя направи по словеси Твоему…» Путь пролегал к калужским пределам – в благословенную Оптину.

Два воза подмоги

Прибыв в Оптину Пустынь, он нашел в ней крайнее запустение. «Не было полотенца рук обтирать служащему», – вспоминал о. Авраамий. На всем лежала печать упадка и оскудения. «А помочь горю и скудости было нечем; я плакал да молился, молился да плакал».

В чем же конкретно выражалось это бедственное и жалкое положение древней обители? Расстройство внутреннее (т. е. самой монашеской жизни), расстройство внешнее… Строения, за исключением только Введенской соборной церкви, были все деревянные: оставаясь в течение нескольких лет без поддержки, они пришли наконец в совершенную негодность, так что одна лишь братская келия (да еще настоятельская) способна была вмещать монашествующих. Братство обители состояло всего из трех человек, и в числе их не было ни одного иеромонаха; что касается новоприходящих на послушание трудников – то они здесь не появлялись уже с незапамятных времен. Казалось, конечное запустение святого места почти неминуемо. Но… «невозможное для человеков – возможно для Господа». Посмотрите, как меняется тональность повествования архимандрита Леонида (Кавелина) в его исторических хрониках при одном только упоминании о новом оптинском строителе: «В сем благочестивом настоятеле, двадцать лет управлявшем Оптиной Пустынью, собранная им братия видела назидательного отца, обитель – попечительного и искусного правителя, посторонние видели в нем пример истинного христианина и указателя деятельной духовной жизни».

Приснопамятный восстановитель Оптиной Пустыни, до своего «черноризства» – рузский мещанин, как свидетельствует его послужной список, «уволен обществом в монашество 1789 года, а определен указом в Песношский монастырь в число братства в 1790 году и уже в 1791-м, 6 апреля, был пострижен в монахи. Затем следуют основополагающие вехи его жития: принятие священнического сана (т. е. иеромонашество) в 1792 году и назначение строителем в Оптину Пустынь – в 1796-м…

Прожив два месяца в богоспасаемой Оптинской обители и не видя, по человеческому размышлению, ниоткуда помощи к исправлению плачевного ее состояния, «и скучая, – добавлял в воспоминаниях сам о. Авраамий, – по своей духовной родине и прежней мирной беспечальной жизни», он отправился на Песношу. И не просто чтобы открыть старцу о. Макарию свою скорбную душу, но и молить его снять непосильное бремя, коим представлялось возрождение Оптиной. Но вышло иначе.

«Старец принял меня с отеческою любовию и, выслушав мои сетования о скудости вверенной мне обители, велел запрячь свою повозочку и, взяв меня с собою, поехал по знакомым ему помещикам. Они в короткое время, по его слову, снабдили меня всем необходимым, так что я привез в монастырь воза два разных вещей. Возвратясь со сбору, старец пригласил меня отслужить с собою, а после служения и общей трапезы, совершенно неожиданно для всех, обратился к своему братству с такими словами: «Отцы и братия! Кто из вас пожелает ехать с о. Авраамием для устроения вверенной ему обители, я не только не препятствую, но и с любовию благословляю на сие благое дело».

По призыву старца за о. Авраамием добровольно последовали сразу же несколько человек – позднее число волонтеров от Песноши значительно увеличилось. Кроме того, к монашествующим присоединились еще и сторонние трудники. Вот так и составилось братство, которого давно уже не видела в своих стенах разорявшаяся постепенно Оптина Пустынь. Из одного оптинского документа тех лет (а точнее – первого года обновления обители) мы узнаем имена двенадцати первых песношских отцов и братии, которые прибыли в наши края, на берега Жиздры, с богоугодной духовной миссией. Сохранила монастырская летопись и скупые сведения о том, как сложились монашеские судьбы некоторых из них.

Навсегда останется в Калужской епархии сподвижник о. Авраамия иеромонах Пимен, который после Оптиной был определен строителем в Мещовский Георгиевский монастырь, а потом, уже в сане архимандрита, стал настоятелем Лихвинского Доброго монастыря, где и упокоился. Иеродиакон Афанасий по посвящении в иеромонаха был одно время духовником отпиской братии, затем пребывал в отшельничестве в Рославльских лесах, а скончался в Свенском монастыре на Орловщине в 1844 году. Потрудились во славу Божию песношцы и в Малоярославецком монастыре: сначала его строителем стал о. Парфений, вскоре на смену ему пришел еще недавний послушник Максим – в иночестве о. Маркелл, а затем эту должность занял о. Мефодий, который позднее возглавит знаменитую Тихонову пустынь близ Калуги, но скончает свои дни в возлюбленной Оптиной, куда в молодости призвал его Господь к делу возобновления. И вот еще одно имя песношское: инок Макарий был сперва игуменом в Малоярославце, а потом – архимандритом, управляя обителью в бедственный для России 1812 год и труждаясь премного после разорения малоярославецкой святыни.

Казанский собор в Оптиной Пустыни

Приснопоминаемые отцы и братия наши! Только что названные поименно и те, которых мы сейчас перечислим: иеромонах Иоанн, уставщик о. Иона, о. Феодосий, которого уведет Божий Промысл настоятельствовать в отдаленный северный архангельский монастырь, иеромонахи Ферапонт, Иоасаф, Сергий и многие другие, которые придут вслед за первой песношской братией (апостольским числом двенадцать!), укоренятся в Оптиной Пустыни и в соседних с нею обителях и воспитают целую плеяду достойных иноков. Возросшие в духовной школе оптинского настоятеля – игумена Авраамия, вы вознесли горе не только монастырские стены и шпицы башен и колокольни, но и людские сердца. Та тропа, которую проторили богомольцы к Оптиной в дни вашего здесь пребывания, разовьется в ветвистый путь паломнических странствий. Православная Русь сдвинется с мест в поисках духоносных старцев – мудрых наставников и милостивых утешителей.

Все это будет потом, а пока…

До утверждения на прочном основании возрождающейся Оптины иноки сии должны были бороться со многими напастями, претерпеть и глад, и хлад, и поношения. Никто, однако же, не роптал на свою участь, и все сподвижники доблестного Авраамия, сильные единодушием, перенесли угнетающую оптинскую нужду с христианским самоотвержением. И все устроялось ко благу затеянного предприятия. Оптина оживала.

Дело о мельнице

Как часто в монастырских записках, на страницах летописи, повествующих об Оптиной Пустыни периода ее хозяйственного упадка и духовного оскудения, мелькает слово «печальный»! Однако тут же летописец оговаривается: что, дескать, и в это «печальное время» находился некий посланец Божий, который, ревнуя о сиротской обители, проявлял о ней деятельную заботу. Так и один из многочисленных предшественников о. Авраамия – казначей иеромонах Арсений – снискал себе память у оптинской братии последующих лет тем, что первым рассмотрел тщательно права Пустыни на старинную мельницу и затем предъявил их гражданскому начальству. И до самой кончины своей ходатайствовал он но этому делу, дабы возвратить бедной обители главный источник ее доходов. Но дело оказалось столь запутанным, столько раз решалось то в пользу козельского градского общества, то частично – в удовлетворение иска просителей, что так и не была поставлена в делопроизводстве последняя точка. Буквально за год до вступления о. Авраамия в управление Оптиной ее священноначалие, подуставшее от скучных и отяготительных раздоров с беспокойными соседями по ту сторону Жиздры, вероятно, желая навсегда пресечь судебную волокиту, приняло решение в ущерб обители. Спорную мельницу сдали мирским в аренду с ежегодной выплатой монастырю по шестидесяти рублей. Но это стеснительное условие, к счастью, было нарушено с приходом нового настоятеля.

Итак, дело все о той же мельнице. Дело, принявшее совсем иной оборот.

В 1798 году настоятель Авраамий подал в Правительствующий Сенат прошение, в котором доказательно представил исторические права Оптиной Пустыни на примыкающие к ней земельные угодья, «равно и мельничное место». Пару лет еще потянули с окончательным решением, но все-таки мельница навсегда была закреплена за монастырем. Мы предприняли нечто вроде краеведческого разыскания и установили, что этот доходный объект притязаний козельчан, старинная мельница, построенная еще в начале XVIII века иждивением братьев Желябужских[4], находилась в предместье Козельска, на речке Другусне: рядом с плотиной стояли мельничный амбар и изба-клеть, огороженные забором. Без малого столетие монастырская мельница находилась в постороннем владении, пока не отстоял ее настойчивый отец Авраамий.

Были у обители и другие, дававшие ей постоянные доходы мельницы, о которых упоминает сам настоятель в одном из донесений Калужской консистории: на речке Сосенке, при железном заводе Масалова – с сукновальней и с постоялым двором, да так называемая «Болотская», напротив монастыря, за Жиздрой, на речке Клютоме. «С рыбных же ловель, – добавлял он, – и от лесу доходу никакого не получается».

Тогда чем же жил монастырь – и кормился, и строил?

Известно, что с 1797 года (т. е. практически с самого начала водворения о. Авраамия в новой для него обители) Оптина Пустынь получала «в ежегодное милостынное подаяние» от казны 300 рублей ассигнациями – знак благосклонного внимания императора Павла Петровича к русским монастырям. Пожалованы были также пруд для рыбной ловли (оказавшейся не очень-то пропитательной) на Митином железном заводе в окрестностях Оитиной и одна из трех упомянутых мельниц – «Сосенная». Так царскою милостью была внесена лепта в начальное благоустройство обители, и братство ее на какое-то время оказалось обеспеченным в самых насущных потребностях жизни.

Но, как мы уже знаем, Оптина досталась отцу Авраамию в таком запустенном состоянии, в такой порушенности всего монастырского уклада, что приходилось очень крепко думать не только о хлебе едином, но и о подъятии духа подвижничества, о возрождении почти угасшей монашеской жизни. Введя в обители примерный внутренний порядок, отец настоятель снискал ей уважение и почтение всего окрестного населения и по мере увеличивавшихся от того средств занялся и материальным устройством – с помощью доброхотных дателей, сочувствовавших ему.

Пространное отступление в историю создания и поновления оптинских храмов попечением игумена Авраамия

Главная святыня нынешней Оптиной Пустыни – Введенский собор (по которому и называется обитель Свято-Введенской) – упоминается в Козельских писцовых книгах первой трети XVII века (когда храм был еще деревянным). Кстати, именно из них стало известно то название монастыря, которое несет в себе долю дополнительной историко-краеведческой информации: «Государево, Царево и Великого Князя Михаила Феодоровича всея Руссии богомолье, монастырь Оптин Макарьевы пустыни на реке на Жиздре, а в нем церковь Введения Пречистыя Богородицы древяна…» Появление этого названия – «Макарьева пустынь», по предположению исследователей, связано вот с чем. Подробности благодатного обращения и последующей за сим жизни легендарного отшельника Опты (в прошлом – разбойника), по недоведомым судьбам Божиим, навсегда сокрыты от нашей любознательности. Можно только домысливать «гадатсльно», что Опта при пострижении в монашество был наречен Макарием, почему и пустынь его (в которой, вероятно, он сам и был первым настоятелем) удержала за собою на какое-то время наименование, означенное в старинных писцовых книгах.

В 1750 году ветхий деревянный Введенский храм был разобран и на месте его был воздвигнут каменный, но, увы, в недалеком будущем, по крайней бедности обители, не могли поддерживать его в должной мере внимательности и заботливости. То убогое наследство, которое досталось нашему почтенному восстановителю Авраамию, в преизбыточно реалистичных чертах охарактеризовано в монастырском «Историческом описании». В соборном храме стекла были выбиты, и от крика поселившихся там галок с их детенышами невозможно было совершать богослужение. А при очистке собора из его глав и из-за иконостаса было вытаскано «несколько возов галочьих гнезд». Заботливый Авраамий усердно занялся восстановлением Введенского собора, как трогательно замечает историограф, «в его первобытном благолепии». Неоскудевающая рука Всевышнего, конечно же, и в это душепопечительное дело внесла свою царственную ленту. В 1797 году некий козельский поручик Ф.И. Рахманинов в храмовом приделе своего небесного тезоименитого покровителя – мученика Феодора Стратилата – вознамерился на свой кошт иконостас новый вырезать, а также вызолотить его и написать святые образа иконным греческим писанием. С прошением «дозволить» сие и обратился о. Авраамий к высокопреосвященному Платону. Изъявленное усердие козельского гвардейца поддержано было архипастырской резолюцией: «Бог благословит! Се видите, что иные вас оскорбляют, а других Бог возбуждает к вашему утешению». Последнее замечание, понятно, относилось и к тем тяжбам, которыми пришлось заниматься новому настоятелю, и к тем доброхотным жертвам, коими поднималась обитель.