Когда былых миров оранжевые зориЗаронят узкий луч на небеса стиха,Я вижу – где? когда? – на ровном плоскогорьиМоря лилового, как плащ старинный, мха.Два солнца пристальных сменялось надо мною,И ни одно из них затмиться не могло:Как ласка матери сияло голубое,Ярко-оранжевое – ранило и жгло.Когда лазурный шар, грустя прощальной славой,Сходил на мягкий шёлк лилового плаща —Пронзительный восход, кровавый, рыжий, ржавый,Я ждал в смятении, молясь и трепеща.Тот мир угас давно – бесплодный, странный, голый…Кругом – Земля в цвету, но и в земной глушиНе гаснут до сих пор два древних ореолаНепримиримых солнц на небесах души.

1935

Язык любви

Язык любви из мягких звуков соткан:За нежным «эль» задумчивое «эм»;Он ласково качается, как лодка,То говорлив, то робко полунем.Последыши могучих поколений,Мы помним ли, что был другой язык?Его ковал первонародный генийТяжёлых царств, героев и владык.Он рокотал, как медь на поле бранном,Как гул квадриг, несущихся в карьер;В нём твёрдость «дэ» сменялась «гэ» гортанным,С суровым «у» чередовалось «эр».Рождалась страсть не голубым угаром,Не шёпотом полураскрытых губ.Она сходила громовым ударом,Как молния в широколистный дуб.Столкнув двоих, горячих, темнокудрых,Кипела вширь – разлив без берегов,Не требуя благословенья мудрых,Не спрашивая милости богов.Молву жрецов, обычай рода, славу,Суд человеческий, закон, позор,Она сметала на пути, как лава,Низринувшаяся по кручам гор.Теперь язык из нежных звуков соткан.В нём тишина и гладкая лазурь,И плавно он качается, как лодка,Давно забыв свободу древних бурь.

1935

* * *

Ослепительным ветром маяПробуждённый, зашумел стан:Мы сходили от ГималаяНа волнующийся Индостан.С этих дней началось новое, —Жизнь, тебя ли познал я там?Как ребёнка первое словоТы прильнула к моим устам.Всё цвело, – джунгли редели,И над сизым морем холмовГонги вражьих племён гуделиВ розоватой мгле городов.Но я умер. Я менял лики,Дни быванья, а не бытиё,И, как севера снег тихий,Побледнело лицо моё.Шли столетья. В тумане сиромЯ рождался и отцветалНа безмолвных снегах России,На финляндском граните скал.Только родины первоначальнойОблик в сердце не выжечь мнеЗдесь, под дней перезвон печальный,В этой сумеречной стране.

1931

Из дневника

…И вот упало вновь на милую тетрадьОт лампы голубой бесстрастное сиянье…Ты, ночь бессонная! На что мне променять Твоё томленье и очарованье?Один опять. В шкафах – нагроможденье книг,Спокойных, как мудрец, как узурпатор, гордых:Короны древних царств роняли луч на них,И дышит ритм морей в их сумрачных аккордах.Но из широких чаш ещё струится вверхПоблёкший аромат былых тысячелетий,Как старое вино перебродивших вер,Когда-то полных сил и радостных, как зори.Мемфис, Микены, Ур, Альгамбра, Вавилон —Гармония времён в их бронзе мне звучала,Томленье терпкое мой дух влекло, вело,По стёртым плитам их – к небесному причалу.Сегодняшнюю ночь иной стране отдам —Востоку дерзкому, возлюбленной отчизне,Уйду на Ганг – по мудрым городам,В истоках дней искать истоков жизни.…И в смутный сон, где веют вайи,Мечтой я властно погружён…Над сонным сердцем, в пальцах Майи,Жужжит веретено времён.На месте гор – желтеют мели…И в дней обратных чередуЯ вспять от гроба к колыбелиПрозревшим странником бреду.И вновь я застаю цветеньеДавно отцветших лепестков,Благоухание веков —Неизъяснимое волненье, —Смертей, рождений лабиринт,Моря, равнины и отроги…И на восток, за жёлтый Инд,Ложится пыль моей дороги.

1934

Миларайба

Позади – горы, белый шёлк снега,А внизу – пажить и луг зелёный.Там, внизу, – селенье:Там идет стадо,Пастухи смеются,Мычат яки,И с одной чаши – к другой чашеПерепархивают по цветам пчёлы.– Голоса Времени, – друзья сердца!Это – лишь узоры, пёстрый шёлк Майи,Это – только тени моего сознанья,Погружённого, навсегда слитно,В Вечно-Сущее,В глубину света…– Голоса Времени, – плеск ручьёв жизни!Зацвела Юность,Как бутон мовы.Я ушёл рано с белых гор Дзанга,Я скитался долго по шумному миру,Предаваясь страстям и бурям.В городах – пели, трудились люди,И купец в дороге понукал мулов…– Голоса Времени! Игра Майи!И в обитель скорбных я ушел, плача:Бодисатв молил я, заклинал духов,Духов злых и добрых,Что в лесах и в реках,И в порывах ветра снуют шумно…И постиг ум мой:Нет врагов у сердца,Чей исток в небе, в Истинно-Сущем…– Голоса Времени, – голоса братьев!И теперь – толькоДушистый ветерКолыхает ветви над моей пещерой,Да летят птицы,Идут люди,Прибегают волки вести беседуО путях спасенья, о смысле жизни…– Голоса Времени! Друзья сердца!

1935

Голоса веков

Палестинская мелодия

Гладит предутренний ветер вечно-священные камни.Над Галилеею грустной руки воздел муэдзин.Лижет бесшумное время прах Вифлеема и Канны,И с минаретов вечерних слышно: Алла-иль-Алла.Розовым встанут миражем храмы и рощи Дамаска,Жены под светлой чадрою нижут сапфир и опал.Лишь набегающий ветер, волн благосклонная ласка…Смолкли призывные трубы Ангела, Льва и Орла.Но, как и прежде, задумчивы те же рыбацкие мрежи,Дремлют гроба крестоносцев, миррой и кедром дыша,И разноликие толпы молятся снова и снова,К плитам Господнего Гроба с моря и суши спеша.

1930-е

Серебряная ночь Пророка

Над белостенною Меккою — гибкой планеты хвост,Дух песков накалённых и острых могучих звёзд.Звёзды вонзают в душу тысячи звонких жалБлагоговейный трепет сердце пророка сжал.Слышится ближе, ближе шум непомерных крыл:Конь с человеческим ликом россыпи неба скрыл;Грива – белыми волнами, сам он – словно туман; Имя коню – Молния, эль-Бохран.Мчит пророка на север десятикрылый гонец,Хлещет сирийский ветер, душит, и наконец,Весь запылён пустынею, сполохами палим,Сходит ночной наездник в спящий Иерусалим.В уединённом храме ждут Моисей и Христос,Вместе молятся трое до предрассветных рос.И в выси, откуда Солнце чуть видимо, как роса,Конь ездока возносит на Первые Небеса.Иерархи́и гигантские ширятся впереди:Между очами ангела – тысяча дней пути…Но на последнее Небо глагол непреклонный звал:Скрывают лицо Аллаха семьдесят покрывал,И за покрывалами – голос, как ста водопадов шум,Как опоясанный громом и молниями самум:– Восстань и гряди, избранник, вдоль всех городов и стран,Провозглашай народам Мой истинный Аль-Коран! —Головокруженье… омут… отпрянувшие Небеса,Звёзды, летящие вверх… Гаснущие голоса…Толща холодных туч… Старый кирпич стен…Ещё не остывшее ложе и плоти свинцовый плен.По-прежнему бдит над Меккой белой кометы хвост,Дух песков остывающих и острых могучих звёзд.

1933

Бар-Иегуда Пражский

Ветер свищет и гуляет сквозь чердак.На гвозде чернеет тощий лапсердак.Жизнь – как гноище. Остру́пела душа,Скрипка сломана и сын похоронён…Каждый вечер, возвращаясь без гроша,Я, как Иов прокажённый, заклеймён.Даже дети сквозь кухонный гам и чад«Вон, явился Богом проклятый!» – кричат.И за милостыней рынком семеня,Гневом Вышнего терзаем и травим,Я кусаю руку, бьющую меня,Как бичуемый пророком Мицраим.А в колодце полутёмного двора —Драки, крики, перебранка до утра.Разверну ли со смирением Талмуд —Мудрость пра́отцев строга и холодна:Точно факелоносители идутС чёрным пламенем святые письмена.И тогда я тайну тайн, врата ворот,Разворачиваю книгу Сефирот.К зыби символов в двоящемся стихеПриникаю, как к целебному ключу,Имя Господа миров – Йод – хэ – вов – хэ —Онемевшими устами лепечу.Так сегодня я забылся, и во сне,Вот, виденье громовое было мне.Видел я одновременно все края,Всё, что было и что будет впереди…Синим сводом распростёрт над миром Я,Солнце белое горит в моей груди.Мириады светоносных моих рукПростираются в волнующийся круг,Свет и жар – неистощимые дары —Мечет сердце, как бушующий костёр,И, рождаясь, многоцветные мирыУлетают в раздвигаемый простор…Я проснулся, полумёртвый. Тьма везде.Лапсердак висит, как тряпка, на гвозде.

1935

* * *

Мне радостно обнять чеканкой строк, Как влагу жизни – кубком пира,Е д и н с т в о ц е л и, м н о ж е с т в о д о р о г В живом многообразье мира.И я люблю – в передрассветный миг Чистейшую, простую негу:Поднять глаза от этих мудрых книг К горящему звезда́ми небу.Как радостно вот эту весть вдохнуть — Что по мерцающему сводуНеповторимый уготован путь Звезде, – цветку, – душе, – народу.

1935

Янтари

М. Г.

Усни, – ты устала… Гроза отгремела,Отпраздновал ливень ночную весну…Счастливому сердцу, счастливому телуПора отойти к беспечальному сну.Светает… Свежеет… И рокот трамвайныйУже долетел с городских площадей.Усни, – я мечтаю над нашею тайной —Прекрасною тайной цветов и детей.И кажется: никнет бесшумная хвоя, —Листва ли коснулась ресниц на весу?Быть может, блаженные Дафнис и ХлояДремали вот так в первозданном лесу.Как будто сомкнулись прохладные воды,Баюкая нас в колыбелях земли,Скользящие тени с прозрачного сводаПоют, что над нами плывут корабли.Плывут, уплывают… А сумрак всё ниже, —Прощальную сказку шепчу кораблю…Не думай: я здесь, я с тобою… Усни же,Как я над рукой твоей милой дремлю.

В жгучий год, когда сбирает родинаПлод кровавый с поля битв, когдаШагом бранным входят дети ОдинаВ наши дрогнувшие города;В дни, когда над каждым кровом временнымВой сирен бушует круговойИ сам воздух жизни обесцененнойЕдко сух, как дым пороховой —В этот год само дыханье гибелиПородило память дней былых,Давних дней, что в камне сердца выбилиЗолотой, ещё не петый стих.Как чудесно, странно и негаданноЭтот стих рождался – о тебе,Без раздумий, без молитв, без ладана, —Просто – кубок в золотой резьбе.И прошла опять, как в сонном празднике,Череда необратимых дней, —Наше солнце, наши виноградники,Пена бухт и влажный мох камней.Может быть, таким лучом отмеченоНаше сердце было только разИ непоправимо искалеченыБудем мы железной битвой рас.Пусть же здесь хранится в звонком золотеЭтот мёд, янтарный и густой, —Наша радость, наша кровь и молодость —Дней былых сияющий настой.

Воздушным, играющим гениемТо лето сошло на столицу.Загаром упала на лицаГорячая тень от крыла, —Весь день своенравным скольжениемБездумно она осенялаНастурции, скверы, вокзалы,Строительства и купола.И на тротуар ослепительныйИз комнаты мягко-дремотнойУверенный и беззаботныйВ полдневную синь выходя,В крови уносил я медлительный,Спадающий отзвук желанья,Да тайное воспоминаньеО плеске ночного дождя.А полдень – плакатами, скрипами,Звонками справлял новоселье,Роняя лучистое зельеНа крыши и в каждый квартал;Под пыльно-тенистыми липамиОн улицею стоголосойСо щедрым радушьем колоссаНа пиршество шумное звал.И в зелени старых Хамовников,И в нежности ЗамоскворечьяЖурчащие, легкие речиСо мной он, смеясь, заводил;Он знал, что цветам и любовникамПонятны вот эти мгновенья —Дневное головокруженье,Игра нарастающих сил.Каким становилась сокровищемСлучайная лужица в парке,Гранитные спуски, на барке —Трепещущих рыб серебро,И над экскаватором роющимВолна облаков кучевая,И никель горячий трамвая,И столик в кафе, и ситро.Былую тоску и расколотостьТак странно припомнить рассудку,Когда в мимолетную шуткуВникаешь, как в мудрость царя,И если предчувствует молодостьВо всём необъятные дали,И если бокал ЦинандалиЯнтарно-звенящ, как заря.Ведь завтра опять уготованоБез ревности и без расплатыИюньскою ночью крылатойЖеланное длить забытьё,Пока в тишине околдованнойКачается занавес пёстрыйПрохладой рассветной и остройЦелуемый в окнах её.

Сном, мимолётным, как слово,Краткая ночь завершилась.Многоголос и кипуч,День занимался, и сноваСерое небо расшилосьКрасным узорочьем туч.Лишь обняла. Не сказала:Вольное сердце – в плену ли?Кинут приветливый дом:Мощные своды вокзала…Залы в рокочущем гуле…Сутолока над багажом.Нет – подожди! Ещё рано!В тёплое утро сыроеТы мне как жизнь дорога.Разве не горько и странноБудет тебе, что не двоеВидят моря и луга?Тамбур. Спешащие клочьяТолп, облаков, разговора,Дыма и пара клоки…И посмотрел я, как ночью,В серые эти озера,В эти дневные зрачки.Что ты?.. Я вздрогнул. НавстречуСумрак роился бездонный,Тихий, глухой, как вода,Тот, что задолго до встречиСтыл над вселенною соннойИ не пройдет никогда.Может быть, то, что приснилосьМне как бездумное счастье,Было грозой и огнём?Может быть, сердце склонилось,Полное муки и страсти,В чёрный, как смоль, водоём?Лязгнули сцепы вагонов,Дрогнул рычаг в семафоре,И, отпустив тормоза,Прочь для степных перегоновПоезд помчал твоё горе,Облик твой, речь и глаза.

И не избавил город знойный От тёмных дум,Клубя вокруг свой беспокойный, Нестройный шум.Как острия протяжных терний, Любой вокзалСвои гудки из мглы вечерней В мой дух вонзал.Белесой гарью скрыт, как ватой, Небесный румб;Росток засох голубоватый У пыльных клумб.Скучая, вновь сойдутся люди У тусклых ламп;Ещё плотней сомкнутся груди Громад и дамб…Что без тебя мне этот город, И явь, и сны,Вся ширь морей, поля и горы Моей страны?He верю письмам, снам не верю, Ни ворожбе,И жизнь одним порывом мерю: К тебе! К тебе!

Свисток. Степную станцию готов оставить поезд.В замусоренном садике качнулись тополя,Опять в окно врывается ликующая повестьПолей, под солнцем брошенных, и ровная земля.Привольный воздух мечется и треплет занавески,Свистит ветрами шустрыми над плавнями Днепра,Чтоб окоём лазоревый топить в лучистом блеске,Купая в страстном мареве луга и хутора.И если под колесами застонут рельсы громчеИ зарябят за окнами скрещенья ферм нагих —Реки широкоблещущей мелькнет лазурный кончик,Смеющийся, как девушка, и плавный, точно стих.Ах, если б опиралась ты о спущенную раму,Играя занавесками вот этого окна, —Ты, солнечная, юная, врачующая раны,Моя измена первая и первая весна!Уж розовеют мазанки закатом Украины,И звёзды здесь огромные и синие, как лён,А я хочу припомниться тебе на миг единый,Присниться сердцу дальнему, как самый легкий сон.

Я помню вечер в южном городе,В сухом саду ночлег случайный,И над приморскою окрайнойОдну огромную звезду:Твердыней генуэзской гордостиПод нею крепость вырезаласьИ коронованной казаласьСквозь тамариск в моём саду.Я знал: вдали, за морем плещущим,За этой роскошью сапфирнойВ ином краю дремоте мирнойТы в эту полночь предана,Но будет час – и утром блещущимТы с корабля сойдешь по сходнямСюда, где кровь моя сегодняТебя зовет и ждет без сна.Без сна… как долго сон медлительныйКо мне в ту ночь не наклонялся!С амфитеатра ритмы вальсаЛились кружащимся ручьёмИ, учащая пульс томительный,Твердили о чужом веселье,О чьём-то юном новоселье,Об отдаленном счастье… Чьём?Они утихли только за полночь,Но слабый шум не молк… откуда?Иль город ровным, крепким гудомДышал в горячем забытьи?Иль, страстную внушая заповедьМоей душе, неуловимоВо мне стучало сердце КрымаИ направляло сны мои?И я постиг во сне, как в празднике,Лицо его утесов чёрных,Полынь его лугов нагорныхИ троп, кривых, как ятаган,Его златые виноградники,Его оград булыжный каменьИ плиты, стёртые векамиВ святилищах магометан.А там, у бухт, на побережии,Гордясь свободным, тёмным телом,Шли, улыбаясь, люди в белом —Таких счастливых нет нигде, —И в этот край, живая, свежая,От корабля путём желаннымСошла ты солнцем долгожданнымПо еле плещущей воде.

Кто там: медуза? маленький краб лиПрячется вглубь, под камни?..Светлые брызги! Звонкие капли!Как ваша мудрость легка мне.Ночью бродил я по сонным граням,Вскакивал, грезил, бредил —Как же не знал я, что утром раннимВстал пароход на рейде?И почему, увидав над дорогойПятнышко голубое,Бросился к ней – гоним тревогой,Мимо громад прибоя,Мимо скамьи в уютной пещере,Мимо оград, колодца…Остановилась, – ждала, не веря:Что за чудак несётся.Дремлют в её серебристом взореЦарств утонувших камни…Белые дни! Янтарные зори!Как ваша песнь легка мне!

Убирая завтрак утренний,Ты звенишь и напеваешь,И сметаешь крошки хлебаПрямо в светлую ладонь;В доме нежен сумрак внутренний,А в окошке – синева лишь, —То ли море, то ли небо —Утра крымского огонь.Там, мягчайшим бризом глажимый,Парус млеет в знойном свете,Нежа киль струёй прохладнойИ не помня ничего…Там, над бухтами и пляжами,Воздух светится, и детиСловно правнуки ЭлладыПьют, блаженные, его.Хочешь – мы сквозь виноградникиПо кремнистым перелогамПуть наметим полудённыйНа зубчатый Тарахташ:Там – серебряный, как градинки,Мы попробуем дорогойУ татар миндаль солёныйИ вино из плоских чаш.Меж пугливыми отарамиПеревал преодолеем,И пустыня нам предстанетВдоль по жёлтому хребту,Будто выжженная карами,Ураганом, суховеем,Где лишь каперсы, как стаяБелых бабочек, в цвету.Там айлантами и кедрамиНам природа не предстанет,Матерью зеленокудройНе приветствует гостей,Только солнце вечно-щедроеЛюбоваться не устанетНа своих счастливых, мудрыхНа невинных двух детей.И ни возглас человеческий,Ни обвалов грозный голосНе нарушат вековуюТишь, открытую лучу,Чтобы горы стали к вечеруОблекать свой камень голыйВ золотую, в голубуюЛитургийную парчу.И, синея дымкой дальнею,Розовея, лиловея,Череду всех красок мираСменят в стройном бытии,Как во храме в ночь пасхальнуюЧередуют иереиМногоцветные подиры —Ризы пышные свои.День открыт нам всеми гранями:Ритмом волн, блаженным жаром,Родниками, лёгкой ленью,Стайкой облаков, как пух, —Чтоб, влекомые желаньями,Шли мы вдаль, в его селенья,За бесценным Божьим даром —Страстью двух – и счастьем двух.

Оранжевой отмелью, отмелью белойВхожу в тебя, море, утешитель мой.Волной, обнимающей душу и тело,От горечи, пыли и праха омой.Лишь дальних холмов мягко выгнутый выемДа мирных прибрежий златые ковшиУвидят причастье безгрешным стихиямОткрытой им плоти и жгучей души.Лучистые брызги так ярко, так близкоСверкают, по телу скользя моему;Я к доброму Солнцу, как жертвы, как искры,Звенящую радугу их подниму!Смотри, как прекрасен Твой мир вдохновенныйИ в резвости волн, и в трудах мудреца,Как светятся души в бездонной вселенной,Пронзённые светом Твоим до конца!

Какое благовониеОт этих скал нагретых,От древних парапетовИ крепостной стены!Ты хочешь пить? – в колонииУ сонного платанаЖурчит вода фонтана —Святая кровь страны.Испей её! И сразу жеТуман многовековыйИз влаги родниковойВ глубь сердца перейдётПоверьями, миражами,Легендами пустыниИ грезами, что нынеЕдва хранит народ.Он тек тысячелетьямиБесшумно и незримоПо тёмным жилам Крыма,У старых гор в груди…Испей его. Ответь емуМолчаньем и доверьемЕго седым преддверьемВ дух этих стран войди!Сольются в мощном образеЛадьи, дворцы, литавры,Прохлада хижин, лаврыВ полдневных городах,В Отузах, Ялте, ФоросеСады, как кущи рая,И с крыш БахчисараяПротяжный стих: «Аллах!»И жизни ритм властительный,Державный и широкийПочуешь ты в потокеМимолетящих дней,Вот в этом утомительномПодъёме в город знойныйИ в горечи спокойнойКладбищенских камней;В дрожащей сини воздухаНад будничным базаром,Где некогда хазарамПослушен город был,И в шумном доме отдыха,Где мчится мяч летучий,Где жизни пульс кипучийНе стынет, и не стыл.

Мы возвращались с диких нагорий,И путь лежал вдоль самой воды;Безгрозным бризом дышало море,Лаская и сглаживая наши следы.А бриз был праздничным, вечно юным,Как будто с лугов Олимпийских нёсОн радость богов для всей подлунной,Для сердоликов, людей, мимоз.Уже вечерело, и дом был близок —Наш старый дом на милом холме:Мы знали: он будет, как добрый призрак,Белеть навстречу в горячей тьме.Мы знали: там, на веранде зыбкой,Увидим мы бедные руки той,Кто всё это лето нам светит улыбкой,Старческой мягкостью и добротой.И будет пленительно сочетаньеУ доброй феи любовных днейШутливой речи, глаз грустной лани,И строгого лба старинных камей.А после, в саду, сквозь ветки орехаТропических звёзд заблестит река,И ночь обнимет нас смутным эхомПрибоя у дальних скал Алчака…Мы шли – и никто во всём мирозданьеНе властен был радость мою превозмочь,Спокойную радость, простое знанье,Что ты – со мной, и что будет ночь.

Свеча догорает. Я знаю.Над нами – бездонное море…Какая дремучая тишь!..Усни: к несравненному раюСвела ты старинное гореДуши моей терпкой… Ты спишь?А в горном собратстве на стражеЛуной Тарахташ серебрится;И в лунную кроясь фату,Над сонмом склонившихся кряжейСозвездья стоят, как божница, —Торжественный зов в высоту.О нет, высота не сурова, —Там молятся о человеке…Ты дремлешь? ты слышишь меня?– Не вздох, не ответ: полуслово…Рука недвижима; лишь векиРаскрылись, дремоту гоня.Всё глубже, – как в омуты; словноВ колодцы и шахты вселенной…Как сладок и жгуч этот страх!Да канет же сердце безмолвноВ ущерб глубины довременной,В ещё не рожденных мирах.Природа с такими очамиЗачатье у райского древаОт духа высот приняла…Дитя моё! девочка в храмеС глазами праматери Евы,Ещё не постигшими зла!Свеча догорела. Над КрымомЮпитер плывёт лучезарно,Наполненный белым огнём…Да будет же Девой хранимымТвой сон на рассвете янтарномДля радости будущим днём.

Я любил эти детские губы,Яркость речи и мягкость лица:С непонятною нежностью любятТак березу в саду у отца.Её легкая мудрость училаМою тёмную, тяжкую кровь,Ибо если вся жизнь есть точило,То вино – это только любовь.Лишь порой этот ласковый говорОтходил, замерев как волна,Обнажая для солнца другогоСкорбный камень пустынного дна.Сквозь беседы веранд многолюдныхВспоминал я заброшенный путьК ледникам, незабвенным и скудным,Где от снежных ветров – не вздохнуть,Где встречал я на узкой дорогеБелый призрак себя самого,Небывало бесстрастный и строгий,Прокаливший до тла естество…И над срывами чистого фирна,В негасимых лучах, в вышине,Белый конус святыни всемирнойПроплывал в ослепительном сне.Его холод ознобом и жаромСотрясал, как ударом, мой дух,Говоря, что к духовным СтожарамУзкий путь не назначен для двух.И тогда, в молчаливом терпенье,Ничего не узнав, не поняв,Подходила она – утвержденьеВековых человеческих прав.И так сумрачно было, так странноСлушать голос, родной как сестра,Звавший вновь осушать невозбранноКубок радостной тьмы до утра.

О, не всё ль равно, что дума строгаяВ тишине, подобно скрипачу,Тайным зовом струны духа трогалаВ эти дни, отверзтые лучу;Заглушала еле внятной жалобойЮжных волн звенящую парчу…Этой песнью, что как стон звучала бы,Золотых стихов не омрачу.Но грустней, грустней за листопадамиСолнце меркло в поздней синеве…Гном-ноябрь меж грузными громадамиОборотнем шмыгал по Москве.Оседала изморозь бездомнаяВ побуревших скверах на траве,И в крови заныла горечь тёмная,Как вино в похмельной голове.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .В страшный год, когда сбирает родинаПлод кровавый с поля битв, когдаШагом бранным входят дети ОдинаВ наши сёла, в наши города —Чище память, сердце молчаливее,Старых распрь не отыскать следа,И былое предстаёт счастливее,Целокупней, строже, чем тогда.Сохраню ль до смертных лет, до старости,До моей предсмертной тишиныГрустный пламень нежной благодарности,Неизбежной боли и вины?Ведь не в доме, не в уютном тереме,Не в садах изнеженной весны —В непроглядных вьюгах ты затеряна,В шквалах гроз и бурь моей страны.Лишь не гаснут, лёгкие, как вестницы,Сны о дальнем имени твоём,Будто вижу с плит высокой лестницыТихий-тихий, светлый водоём.Будто снова – в вечера хрустальныеМы проходим медленно вдвоёмИ опять, как в дни первоначальные,Золотую радость жизни пьём.

Есть правда жестокая в подвиге ратном,Но солнце любило наш мирный удел…О солнце, о юности, о невозвратномОкончена песня, и день догорел.Вставай, моё терпкое, вещее горе,Судьбу с миллионами судеб свяжи,Веди с озарённых, прекрасных нагорийВо мрак, на убийственные рубежи.Уже не сомкнётся бесшумная хвоя,Листва не коснётся ресниц на весу, —Бездумно, как юные Дафнис и Хлоя,Уже не уснём мы в блаженном лесу.И если когда-нибудь наши дорогиСкрестятся в полночи – мы будем не те,Что некогда шли на златые отроги,Молясь облакам и своей красоте.О, лишь не утратить бесценного дара —Любви к этим солнечным, юным мирам,Насквозь золотым от блистанья и жара,Всегда совершенным, как эллинский храм.

Январь 1942

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3