Неприятный тип. Но выбирать было не из кого. Мам, это, как говорится, издержки, в смысле – такие накладочки случаются. И тебе беспокоиться не о чем. Правда, правда!

Хмыкнув, я мгновенно собрала содержимое косметички, не забыв футлярчик. Набрала цифры своей платёжной карты на панели стола – расплатилась. Обычно убегаю быстро. На роликах как-никак! Даже не оглянулась.

Но век живи, век учись! Правда, есть такая пословица? Или поговорка? Помню, баба Марфа всегда добавляла при этом: «А всё равно дураком помрёшь!» Так вот, и Здоровяк оказался не промах, и я ухитрилась споткнуться. Прямо на ступеньке.

Вывернуться из рук Здоровяка, конечно, вывернулась, – припустила по улице во весь дух.

Но знакомую красную машинку у тротуара разглядела. И взгляд братца. Вот, мам, поставь передо мной человек сто в масках— я братца всё равно узнаю. Таких блестящих глаз ни у кого нет. И взгляда такого. Бр-р-р!

Но, с другой стороны, я в последнее время, как только братца узнаю – это когда они толпой меня окружат где-нибудь в переходах Колонии (пугают, уроды!), – сразу успокаиваюсь. Если он среди них, поржут, вокруг поносятся, рожи покорчат, что-нибудь покричат глупое, обкидают какой-нибудь дрянью (Лис, конечно, только издали глазищами зыркает) – и всё! Разбегаются. Первый класс, начальная школа, блин! А вот если этого Гамлета недоделанного нет поблизости, тогда – беги, Лизка, спасайся! Ну, ролики и спасают.

…Мамуль, я с тобой или с Марфой обычно начинаю разговаривать с утра, как проснусь. И говорю, говорю, – иногда вслух даже. Бормочу под нос, когда никого рядом нет. А порой и когда есть. Тихонечко. Иначе по-русски говорить перестану. На русский здесь – табу. А «общий» – это нечто! Как понимают друг друга – непонятно. Правда, беседы не ведут: «общий» для этого не создан. Так, перекидываются отдельными словечками. Местный стёб.

А с папой почему-то разговариваю редко. Долго собираюсь с духом и говорю всегда вечером перед сном.

Вот и сейчас сижу в кухне, жду момента, когда можно будет юркнуть в «норку» и поговорить с тобой, папка. Представить, что ты сидишь напротив, от тебя вкусно пахнет, особенно борода, если к ней прижаться. Ты устал, покачиваешь головой, у тебя даже сил нет меня поругать. А ругать, как всегда, есть за что.

Но сначала открою футлярчик. Скорее бы!

Он в лифчик засунут, почти под мышку. Так надёжнее.

Я уже ношу лифчики, мам. Мне Кэт подбирает. И вообще, я так выросла – не узнаешь!

Квартирки в Колониях небольшие, даже у самых-самых богатеньких, – в основном двухуровневые, с гаражами. А у некоторых, у нас, к примеру, ещё и балкон специальный для «стрелок». С рукавом, какие раньше были в аэропортах на Земле.

«Стрелка» садится бесшумно, а если кое-кто и ходит бесшумно, то уши всегда нужно держать на макушке.

Шуанг сейчас уже в постели, вставать ей не разрешено. Кэт после вечеринки, пожалуй, тоже в своей комнате. Молочный порошок для них я развела и отнесла наверх. Хотя Кэт больше нравится черпать из винных запасов своего бойфренда. Мистер Барлоу, который этот бойфренд и есть, месяц не вылезает из своих лабораторий.

Остаётся Лис. Машина в гараже. «Стрелка» на месте. А дома ли он? В его комнаты мне дороги нет. Вечером я братца не видела. К ужину не выходил. Но это не факт, что его нет дома. Лис может быть где угодно. Ты думаешь, что он за тридевять земель, ан нет: оглянешься – он тут как тут! Стоит, смотрит: то ли на тебя, то ли куда-то поверх твоей головы – не понять. Молча.

Все вышеперечисленные – это моя так называемая условная семья. То есть люди, с которыми я живу. Николас Барлоу, знаменитый учёный, архитектор и один из самых влиятельных людей в Колониях. Говорят, что он родом с Тайваня. Кэтрин – маленькая, красивая, очень добрая и пугливая китаяночка. Не спрашивай, почему Ник и почему Кэтрин. Они все здесь Ники, Майки, Барлоу, Спенсеры, а посмотришь – сплошной интернационал.

Меня отобрали для Колоний в детском доме, там, на Земле. Заставили сдавать разные анализы, проходить медосмотр. Шептались, что отбирают только девочек. Ну, ты понимаешь. Помнишь, когда я попала в детдом, мне едва исполнилось пятнадцать.

В детском доме я прожила полгода, самые страшные полгода в моей жизни. Об этом тебе, когда увидимся, говорить не буду. Пришлось научиться царапаться, кусаться и драться, как дикой кошке. По-настоящему. Что бы сказал папа, увидев мой хук правой? Сказал бы, наверное, что нужно убеждать словом. Пыталась, честное слово! Но заканчивалось всё дракой.

Первые три месяца в детдоме я постоянно сидела в изоляторе, наказанная за попытки к бегству, где твердила все молитвы подряд, которые знала наизусть. А потом у меня появился друг. Настоящий парень. Очень хороший, мам, правда! Он старше меня, такой сильный и высокий, что его никто не смел обижать. Мой защитник. Его зовут Алекс. Из парней для Колоний отобрали несколько человек, и Алекса в том числе.

Из всех детдомовок сюда попала я одна.

Даже радовалась, прощаясь с детдомом. Всё равно, думала, сбегу. Не знала, что это такое – Колонии.

В 11-й Колонии мы жили раздельно с мальчиками, камеры Контроля висели повсюду.

Нас учили «общему» языку, возили по разным фермам и производствам. После 11-й пошла бы я цыплят выращивать (у нас и прозвище-то в Колониях – Чикен) или огурцы в теплицах.

Тоже не лучшее было время. Как сказывала баба Марфа, «шаг вправо, шаг влево – считается побег». С девочками подружиться не получалось. Меня считали полным отстоем. Я так перевела с «общего». Отстойнее, мол, не бывает. Наверное, били бы, вернее, попытались бы побить, но с этим здесь строго. В два счёта из Колоний вылетишь. Поэтому язвили и смеялись надо мной, но трогать не трогали. А мне после наружного детдома на эти их сме… шочки плевать с высокой колокольни.

Когда буду с тобой, мамуль, говорить по-настоящему, нужно постараться следить за словами. А то вырываются иногда такие… Ты же знаешь, я восприимчивая к слову.

А год назад Ник Барлоу забрал меня из 11-й: Кэт нужна была нянька для малышки Шуанг, дочки от её предыдущего друга. Вообще-то здесь не принято жить со своими детьми, но для Кэт сделали исключение.

Служба семьи, она и здесь процветает, переехать к Барлоу разрешила. И Тина, мой куратор, не протестовала.

Скоро, мамулечка, мы обязательно увидимся, и я расскажу обо всём, что со мной приключилось, но так, чтобы ты не волновалась. А ты бы обязательно стала волноваться: я ведь переехала в дом, где есть парень – сын Ника, то есть Лей, то есть Люк, то есть Лис. Он тоже исключение из правил, живёт с отцом. Хотя ни разу при мне не назвал Ника папой, обращается к нему только по имени.

Но волновалась бы ты совершенно напрасно, потому что Лис… Он из этих современных парней, которые непонятно кто. Мы как-то с тобой видели в городе таких мальчиков, когда в больницу ездили. Ну, которые целуются друг с другом. Ты ещё тогда не разрешала мне смотреть. Правда, чтобы братец с кем-то целовался, врать не буду, такого не было. Он вообще особнячком держится. И терпеть не может, когда к нему прикасаются: ни мальчиков, ни девочек не обнимает. И они его тоже. Но косметики на нём с килограмм. Это очень модно здесь. У каждого свои визажисты и свои «образы». Например, Лису макияж делают разных видов, в зависимости от обстоятельств, времени суток и настроения братца, как то: «всех порву!», «ночь вампира» (в темноте увидишь – описаться можно от страха), «в небе звёздочка взошла» (чтобы красоту его несусветную видели со всех столиков в кафе) и «папа, я хороший мальчик», то есть умеренный, дневной.

Местную молодёжь здесь никто не сторожит. Что позволено Юпитеру, короче…

…В мою «нору» забрался Лис!

Я только начала спускаться, как почуяла знакомый запах. Лис! Воняет его туалетной водой! Она у него какая-то запоминающаяся. Так и есть! Лежит на ящиках – на моей лежанке самодельной.

Спит!!! Да что же это делается-то, а?

Значит, я была права. Чувствовала, что кто-то ползает в мою «норку». Выходит, когда меня нет, братец спускается сюда?! Ему своих комнат мало? Конечно, это я виновата! Сама раскрыла своё убежище. Идиотка!!! Дважды, трижды идиотка! Он же меня подставит! А если узнают, что он сюда шляется, и нас застукают вдвоём?

Мам, не волнуйся. Я всё объясню.

Так получилось.

Месяц назад я сидела поздно вечером на кухне. Кухней, конечно, этот большой зал на первом этаже, со сверкающими плитами и барной стойкой, никто здесь не называет, но мне так привычнее.

Не читала, нет. То есть читать по-прежнему люблю, но то, что мне Тина перекачивает, как-то плохо идёт. Она книжки подбирает старые, довоенные, то есть до Первого этапа войны написанные, американских авторов, английских, французских – в русском переводе, вроде одолжение мне делает. И есть ничего такие. Язык там, то-сё. Но, знаешь, как правило, рано или поздно выясняется, что главный герой или героиня – и хорошие такие бывают, прямо жалко их! – в Бога не верят. Они так и говорят: «В Бога я перестала (или перестал) верить ещё в детстве» Или – «не верила (не верил) и в детстве». А иногда герои книги находят какие-нибудь дневники, где оказывается, что Господь Иисус Христос – обычный человек, и даже выясняется, что у него была куча детей. Правда, не вру, я сначала глазам своим не верила, а потом противно стало. И как-то не читается больше…

А ещё детям там в родных семьях живётся до того скверно, что слезами обливаешься, – до чего же, оказывается, родители мерзкие бывают. С детками родители не справляются. Если детей двое – всё, туши пожар! Героиня-мамаша из депрессий не вылезает, всё у неё из рук валится, конец света прямо. Я читала и думала порой: не приснилась ли мне моя жизнь? И ты, мамуль, не приснилась? Как ты с нами управлялась? А нас у тебя пятеро. «Пока только пятеро», – как ты говорила тёте Свете, матушке отца Константина. У той – семеро по лавкам. Хотя, конечно, у нас в семье баба Марфа есть. Но, судя по этим книгам, таких семей – с бабами Марфами – в жизни не бывает.

Детей там обязательно отбирают хорошие дяди и тёти, которые в Бога не верят, и отдают в приёмные семьи. А в приёмных семьях, опять же обязательно, или два папы, или две мамы. Они-то ангелы просто!

А как выражаются! То есть нецензурная, простите, лексика! На каждой странице. Где там нашей Марфе до нобелевских лауреатов! Она и слов таких не знает! А я со своей восприимчивостью? Беда просто. Так иногда хочется повторить! Особенно когда разозлишься. Хорошо, что папа не слышит. Марфа бы поняла. Хотя подзатыльник бы я от неё схлопотала: «Тут я тебе не пример, Лизка!» Эх!

Короче, листаю однажды очередной роман и чувствую – хочу Толстого Льва Николаевича, «Войну и мир» хочу! Попались бы они, эти «Война и мир», мне сейчас в руки – от корки до корки бы прочитала. И чего перед Марфой выделывалась? Скучно, мол! Дура!

Пришла как-то к Тине и списочек ей подаю. Мол, прошу скачать мне Евангелие на церковнославянском, Достоевского Фёдора Михайловича, Диккенса Чарльза, Лескова Николая, забыла отчество, ну и ещё кое-кого. Соблюдайте мои права, дайте мне читать то, что я хочу. Видели бы вы Тинину физиономию! Ох и посмотрела она на меня! Но взяла себя в руки.

– Господину Барлоу можно посочувствовать, – только и сказала. Списочек разорвала, а на книжку электронную скачала «Код да Винчи» и «Последнего тамплиера».

Так что читать мне, собственно говоря, и нечего. Ну да ладно. Это я отвлеклась.

Камера на кухне – слева, видит помещение только до середины или чуть побольше, а справа – «слепая» зона. Проверено. Я – справа, и сидела мышкой, в окно пялилась. Там у меня что-то типа «Уголка заросшего сада» Шишкина.

И Марфины песни, как всегда, когда нет никого поблизости, распевала.

Колокольчики мои,Цветики степные!Что глядите на меня,Тёмно-голубые?

И жалко мне эти колокольчики, прямо реветь хочется! Хотя строчка про «бег неукротимый» тоже нравится. Я её переделала:

Только вам не удержатьБег неукротимый.

Мой бег неукроти-и-мый!

К дверям повернулась, а там Майк и Тэдди под руки с Лисом. Как вошли, не видела. Лис голову опустил, волосы длинные болтаются, лицо закрывают, и полумаску маскарадную я сразу не заметила. И ноги у него, похоже, подкашиваются. Перепил этот чокнутый, что ли?

Меня увидеть они, должно быть, не ожидали, но деваться им было некуда. Вот она я – сижу на стульчике в уголочке. И со мной нужно что-то делать. Если бы они и впрямь напились, плевали бы на меня и на всех остальных, кроме отца Лиса, конечно. Только были они трезвее трезвого. Во всяком случае, Майк и Тэдди.

– Что это с ним? Пил в одиночку? – я собралась уже уходить.

Но Лис, очевидно, отключился, и приятели поволокли его к стулу.

– Вон диван, придурки, он со стула свалится! – Помогать я им не собиралась, хотя братца в таком состоянии раньше не видела и смотрела на происходящее во все глаза.

И вот тут-то я рассмотрела красные капли на белом полу. Ни фига себе! Мама дорогая!

– Это что?!

– Лиза! – Майк схватил меня за руку и подтащил к Лису. – Помоги, а?

Я присела на корточки перед Лисом. Он пришёл в себя и пытался сидеть прямо, что давалось ему с трудом. Из-под полумаски по правой щеке текла кровь. Глаза смотрели куда-то поверх моей головы. Тэдди держал его за плечи, и было понятно, что, отпусти он Лиса, тот грохнется тут же на пол.

– Нужно врача и полицию, наверное, вызвать?

Лис мотнул головой и уставился зло на меня.

– Тогда позвать Кэтрин?

Та же реакция.

– А от меня-то вы чего хотите?

– Лиз, – зашептал Майк, – нельзя полицию и врача тоже, понимаешь? И нельзя, чтобы увидели его таким…

– Вы что натворили-то, а?

– Да не мы… Мы сами не знаем, что случилось. Он в машине сидел. Мы вышли из бара, а он вот… У него здесь, – Майк показал на висок Лиса, – и плечо ещё, по-моему. Мы сверху плащ накинули.

– Мы, мы… – я осторожно приподняла маску. Лис зашипел. – Ого, ножом, что ли, задели? А что, к твоему вампирскому макияжу самое то! – когда волнуюсь, перехожу с «общего» на русский. – Вот, вражина, ещё и лечить тебя буду! Мало мне от тебя неприятностей!

Глаза Лиса сузились. Можно подумать, понимает, что говорю. Я готова была взвыть! Да что же это такое делается?! Полицию вызывать нельзя, Службу семьи – ни в коем разе! Прилипнут. Всем планам моим конец! Привлеку внимание.

Раны нужно обработать. Посмотреть плечо. И где это плечо смотреть? Развернуться и уйти? А если кровью истечёт или рана загноится? Когда я разбиваю в очередной раз коленку в кафе, мне выдают флакон с жидкостью, которой нужно обрабатывать ранку. После последнего раза ничего не осталось. В комнату его тащить далеко. Кэт проснётся. Или не проснётся? Всё равно в комнату Лиса мне входить нельзя. Так. Остаётся спустить в «нору».

– Слушайте меня! Знать ничего не знаю про ваши дела. Но его нужно отсюда утащить. Спустим вниз, в кладовку! Да поживее, а то Кэт может проснуться!

Я открыла дверцу в маленький отсек, откуда лесенка вела вниз, в так называемую кладовку. Кэт любит, чтобы запасы продуктов были под рукой – по старинке.

«Норку» под кладовкой я нашла, как только приехала сюда. Рыскала по углам в поисках укромного местечка без камер, вроде тех, что были в 11-й. Мне их там одна повариха показала – хорошо ко мне относилась. Я ей помогала готовить: нам разрешали помогать, да не все рвались. Вот она в благодарность и просветила, где эти захороночки искать.

Металлическая плита плотно закрывала отверстие в полу кладовки – даже если приглядеться, не заметишь! Лишний раз я её не трогала, в своё убежище пролезала другим путём – по длинному ходу, ведущему из гаража. Для братца придётся плиту поднимать.

Мы усадили Лиса на ящик с консервами.

– Ты его здесь оставишь? – Майк озирался по сторонам.

– Ничего лучшего пока не придумала, – схитрила я. – Вы проходили через гараж?

– Ну да, мы так всегда проходим, там камера не работает.

– Ага, зато на кухне работает. Втроём пришли, втроём должны выйти. Вдруг он завтра не встанет?

«Что же я такое говорю? А если у него всё серьёзно?»

Но думать было некогда.

Мы сняли с Лиса замшевые сапоги. Какая у него маленькая нога, у этого выпендрёжника! Его сапоги мне почти впору! Лис, конечно, повыше, но если я повисну на Тэдди слева (Ой, представляю, какую он рожу скроит – терпеть меня не может!), а Майк загородит нас справа, может, и не обратят внимания.

Я надвинула капюшон Лисова плаща на лоб, опустила голову, и наша троица, старательно шатаясь, вышла из кухни.

Майк с Тэдди уехали на машине Лиса, а я, толкая впереди себя плащ и сапоги, обычной своей дорогой – ползком – пролезла сначала под гаражом, потом под коридорчиком с «чёрной» лестницей вниз, под кладовку. Ход узкий, металл местами даже горячий, кое-где пролезла еле-еле. Я так запыхалась, спешила – вдруг братец сознание потерял? Самаритянка прям!

«Норка» моя любимая, конечно, узенькая совсем, но глубокая. Под кладовкой, должно быть, хотели сделать ещё какое-то подсобное помещение, да раздумали. Когда я сюда в первый раз заглянула, на жилище это мало было похоже: стены металлические все в дырках. А теперь – хорошо у меня здесь, век бы отсюда не вылезала! Стенки задрапированы лоскутными занавесками. На лоскутки, в основном, пошли старые платья Шуанг и Кэт, но и костюмчик Лиса, который он где-то безнадёжно порвал, я с удовольствием на квадратики порезала.

Лежаночка сюда поместилась и столик – освободившиеся ящики из-под консервов пригодились. Даже полочку из плоского ящика ухитрилась к балке подвесить.

Вылезла я, «стол» отодвинув: он ход из гаража закрывает. Вверх в кладовку по скобам рванула. Плита у меня изнутри на засовчик самодельный закрыта. Засов вытащила, плиту приподняла, выглянула.

Лис привалился к полкам, губа прикушена, глаза закрыты.

Тихо вылезти не получилось: плита большая, тяжёлая, зараза! Когда я её отодвинула и посмотрела на Лиса, тот уже сидел с открытыми глазами, уставившись на дыру в полу.

«Чикен!» – прошипел, или мне показалось? Вот гад, а?

– Ты сможешь сюда, вниз… сам?

Лис, опираясь на полку, стал подниматься.

– Осторожнее, не урони банки! Давай я помогу.

Лис мотнул головой.

– Как хочешь. Я… ну, придержу, что ли.

Через целую вечность Лис начал спускаться.

Скоб на стене было всего четыре, нижняя от пола довольно высоко. И узкие они, конечно, эти скобы. Не успела я прошипеть «Осторожно!», как нога Лиса соскользнула, и мне пришлось обхватить его руками.

– Чикен!

В ту же секунду мы грохнулись: он на топчан, а я рядом, чуть было не ударившись головой об ящик.

– Чикен!

Когда пришла в себя, Лис лежал, закусив губу, глядя в потолок моей «норки», на пришпиленные к нему серебряные звёздочки. Голову мою саднило, но крови, к сожалению, не было. Не повезло – нет причины обратиться за пластырем и антисептиком.

Тонкую рубашку Лиса я разорвала. Под плечо – крови много! – пришлось подложить её остатки, чтобы не запачкать одеяло. На лице кровь запеклась.

«Если не найти пластыря, то на виске останется шрам. Хорошо, что глаз цел. Где Лис мог так покалечиться? Синяки!!! Неужели подрался? Размалёванный Лис, признающий только эксклюзивные костюмы и рубашки с кружевами, – и подрался? Даже несмешно».

Мысли суетились в моей бедной голове. Ещё немного, и я бы не выдержала: заорала, побежала за Кэтрин. Потом вспомнила, как ты, мамуль, перевязывала отцу ногу, когда он напоролся на гвоздь, пытаясь привести в порядок сарай.

«В кои веки собрался!» – помню, сказала баба Марфа (неужели до сих пор с папой ссорится?).

Ты была такой спокойной, словно совсем не волновалась. А кровищи-то было – море! Помоги мне, мамочка! Господи, помоги мне!

Я снова выбралась в кладовку, прислушалась: всё тихо. У Кэтрин где-то завалялись консервы в металлических банках – редкость большая. А Кэтрин хранит, умница! Помню, когда-то в детстве сильно порезалась об крышку! И сейчас, открыв банку, зажмурив глаза, я опустила ладонь на зазубренный край. Изо всей силы.

Первое, о чём подумала, придя в себя, что, если порезалась очень глубоко, обработать раны Лису будет непросто.

Обмотав полотенцем окровавленную ладонь, вылетела в коридор, рванула вверх по лестнице, подбежала к «Медбрату», который стоял у нас в одной из ванных комнат. Он забит лекарствами, да просто так ничего не получишь. Набрала код аптеки и, протянув ладонь к экрану, стараясь не задыхаться, назвала адрес.

– Лиза, дом Барлоу. Порезала руку.

Мультяшный доктор на экране просканировал порез и округлил глаза:

– Ваш инспектор Тина Марш?

– Да.

– Вы повредили руку. Необходимо продезинфицировать рану, заклеить её пластырем. Покажитесь врачу в ближайшее время и сообщите инспектору обстоятельства происшедшего.

– Да, да, обязательно.

– Предлагаю вызвать врача.

– Нет, нет, не нужно! Я сама всё сделаю.

– Если кровь не будет останавливаться, обратитесь ещё раз.

– Да, скорее, пожалуйста!

Через несколько секунд на подносик шлёпнулась коробочка. Обрадованная, я побежала вниз, разыскала одноразовые полотенца.

Кэт обычно пользуется старинными льняными, одно уже испорчено.

В коробке лежали пластыри – широкие и узкие, и несколько флаконов. Должно быть, моя ладонь впечатлила «Медбрата».

Промыв руку под краном, я трясущимися руками, боясь разлить, откупорила флакон с белой жидкостью и надписью «1-й этап – обработать рану».

Лис лежал с открытыми глазами, когда я присела рядом. Что в его башке творится, представить невозможно. Смотрит настороженно. На руку мою косится.

– Потерпи! – сказала маминым тоном.

Лис скривил рот, закусил губу.

Ладонь дёргало, и делала я всё медленно и коряво. Куча испачканных полотенец росла. На плечо Лиса я вылила полфлакона жидкости № 1.

Лис шипел сквозь зубы, но терпел. Порез неглубокий, хотя, конечно, нужно было бы зашить.

«О-о-о, ещё и косметику ему смывать!»

Я поползла снова наверх, сменила воду в миске. Прихватила ещё салфеток. Жидкости для снятия макияжа у меня не было. Водой краска смывалась плохо, размазывалась.

– Блин! Какого лешего ты подводишь глаза? Они и так у тебя больше нормы! И вообще, что-нибудь одно выбирай: если дерёшься, то на фига краситься? А если красишься, будь тогда хорошей девочкой! И не дерись! А то плохие мальчики тебя побьют! И что у нас получается? Кошмар! Да лежи ты, не дёргайся!

Я забыла захватить из кладовки лишнюю лампочку.

Лезть в кладовку сил уже не было, пришлось наклоняться к лицу Лиса, чтобы наложить пластырь на порез у виска. Края ранки расходились, я сопела и пыхтела, чем, конечно, раздражала братца. Глаза он сначала не закрывал, уставившись в потолок, что меня смущало почему-то. Потом закрыл, слава Богу! Если от меня пахло потом, это ужасно!

– Только не трогай. Убери руку! Руку убери, говорю! Шрам останется.

Я дала Лису лекарство из бутылочки с этикеткой «Заключительный этап. Выпить».

Всё! Лис живой. И помирать, похоже, не собирается. Я тоже почти жива.

За ящиком завозилась недовольно Шуша.

– Сиди тихо, подруга, – шепнула я. – На глаза ему не показывайся от греха подальше.

Умная Шуша сразу затаилась.

Перед тем, как идти спать, я нашла в кладовке новое ведёрко и, свесившись вниз, бросила его в «нору».

– На всякий случай. Не полезешь ведь наверх.

Закрыв люк, не спеша вымыла кладовку и кухню, на полу которой кровь Лиса смешалась с моей.

Грязную, в пятнах, футболку можно не прятать. Тоже хорошо. Испачканный кровью плащ вместе с остатками рубашки схоронила в лабиринте хода под гаражом.

Так и получилось, что я сама пустила хитрого Лиса в своё убежище. И колебалась недолго, вот ведь в чём дело! Не ожидала такого от себя! Плевать мне на него сто раз! Да пропади, кажется, этот Лис пропадом с его дикими, немыслимыми причёсками, с кружевами, костюмчиками… с его приятелями-лизунчиками! Где была моя голова?! Растерялась, должно быть.

Когда Кэт и Шуанг встали, я показала им ладонь с пластырем. Им и Тине, к которой зашла по дороге в кафе, сказала, что ночью захотела консервированных фруктов и порезалась, открывая банку.

– У тебя большой порез, Лиза, – внимательная Тина рассматривала ладонь. – Ты была неосторожна. Любишь есть по ночам? Что-то я не замечала у тебя раньше такой привычки. Вредной привычки.

Я широко улыбнулась:

– Это было в первый раз, Тина, и в последний, наверное.

Возле кафе я встретила Майка с Тэдом, неразлучную парочку. Они ждали меня, потому что сразу подошли, чего никогда не бывало.

– Вы сегодня опять всю ночь прогуляли? – спросила я, грозно глядя в раскрашенное лицо рыжего Майка.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

2 из 4