Перстень Григория Распутина

– Где же сейчас этот Новицкий?

– Понятия не имею. Я же вам объяснила, что он исчез с нашего медицинского горизонта.

– А где он работал, там же, где и покойный Ситников?

– Ну да. Как я уже вам объясняла, Алексей Родионович заведовал отделением, а Новицкий был его подчиненным.

Ну что ж. Первый подозреваемый прорисовывается, покидая институт, размышлял Саня. Если, конечно, этот Новицкий не помер, лет с тех пор прошло немало. Но если не помер, он вполне мог превратиться в длинного, опустившегося субъекта, чей портрет восстановила по памяти соседка покойного Ситникова. Эх, жаль, он не прихватил с собой фоторобот, мог бы Кавинской предъявить, с опозданием сообразил Саня.

Разыскать Новицкого оказалось делом несложным. Даже ехать никуда не пришлось. Хватило нескольких телефонных звонков. А пока информация по Новицкому для Сани собиралась, он с удовольствием перекусил в «Бургер Кинге», заодно закадрил двух студенточек, светленькую и темненькую, и обеих пригласил вечером в кино, решив, что тогда не спеша и сделает выбор, с какой дальше крутить, а для компании можно Макарова пригласить, если он, конечно, из Тихвина своего вернется. Ну а нет, так можно кого-то из ребят захватить, хоть Ромку, хоть Димку Чесова.

Глава 7

8 июля 2018 г. Санкт-Петербург

– Где он работает? Точно? Ничего не путаешь? – с интересом уточнил Саня. – Ладно, понял, давай.

Саня закончил разговор и снова открыл эсэмэску, в которой были выданы все данные, которые ребята наковыряли на Владислава Яновича Новицкого. Владелец квартиры в центре, частного дома в Парголово, собственного Целительского центра на Невском проспекте. Ничего себе неудачник со сломанной карьерой, присвистнул Саня и, подгоняемый любопытством, поспешил к метро. Надо бы навестить этот центр целителя, а то вдруг он окажется старой запущенной коммуналкой в шестом дворе, дом в Парголово – сарайчиком, а квартира в центре – наследством, доставшимся от родителей.

Центр целительства оказался вполне себе современным офисом с красивыми мраморными полами, мягкой скрытой подсветкой, рыжей кудрявой девицей за стойкой, в белом халатике и очках, придающих серьезности ее конопатому смазливому личику.

– Добрый день, – поздоровалась она с Саней. – Проходите, пожалуйста, вы по записи?

– Нет, я экспромтом, – несколько развязно проговорил Саня, наблюдая за девицей.

– В таком случае, по какому вы вопросу? Вы у нас в первый раз? – не теряя любезности, продолжала расспрашивать девушка.

– Да. Я к Новицкому.

– Боюсь, Владислав Янович не сможет вас принять, он работает только по предварительной записи. Ближайшее свободное время могу предложить вам… пятого августа. Вам подойдет? – без намека на шутку спросила девица и, заметив озадаченность посетителя, предложила: – Или я могу вас записать на более раннюю дату к другому специалисту. У нас все специалисты очень хорошие, вы останетесь довольны.

– Нет. Мне нужен Новицкий, – приходя в себя, твердо проговорил Саня. – И не через месяц, а сегодня. – Девушка открыла было рот, но Саня уже доставал свое служебное удостоверение. – Сотрудник Следственного комитета, Петухов Александр Васильевич. Мне необходимо поговорить с вашим шефом именно сегодня, так что, будьте любезны, доложите ему.

– Гм, – сморщила носик девушка, явно не зная, что предпринять. – Хорошо. Вы присядьте, пожалуйста, сейчас у Владислава Яновича пациент, я не могу его отвлекать, но как только он освободится, – девушка взглянула на часы, – через двадцать минут, я сразу же ему все объясню. Вы присаживайтесь, может, вам кофе сварить или минералки? На столике у нас свежие журналы.

– Минералки и журналов будет достаточно, – милостиво проговорил Саня, разваливаясь на мягком просторном диване. В Целительском центре было прохладно, спокойно, почти без звука работал телевизор, на столе были разложены журналы на любой вкус, а девушка Алиса Владимировна, имя Саня разглядел на бейджике, ухаживала за ним как за дорогим гостем, это льстило.

В таких условиях Саня был согласен подождать Новицкого даже полчаса. А что? Солдат спит, служба идет. И он даже стал присматриваться к Алисе Владимировне на предмет возможного свидания, хотя рыжие и были не в его вкусе. Но Саня в его нынешнем «холостом» положении ко всем девушкам присматривался, как голодный волк к колхозному стаду.

Но до разговора с Новицким решил никаких действий не предпринимать, чтобы «личное» не вступило в конфликт со служебным. А то вдруг окажется, что это Новицкий перерезал горло Ситникову, а барышня эта ему помогала. А вдруг она вообще его любовница? Хотя нет, какие любовницы в его возрасте? Ну, внучка, допустим? Нет, сперва разговор с подозреваемым, твердо решил Саня.

Ровно через двадцать две минуты из глубин центра в коридор выкатился упитанный субъект в дорогом костюме с обрюзгшей загорелой физиономией.

– Вы уже закончили, Павел Георгиевич? – ласково спросила Алиса Владимировна. – Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – буркнул обрюзгший тип. – Посчитай с меня за прием.

Ну и хам, насупился Саня, и сам не отличавшийся особой изысканностью манер, но от этого не менее люто ненавидевший подобные манеры у других.

– С вас пять тысяч, как всегда, – улыбнулась Алиса, не подав виду, что оскорблена подобным отношением.

Толстяк достал из портмоне банковскую карту, оплатил прием и, не прощаясь, вышел из центра.

– Почему вы позволяете этому типу подобное поведение? – не сдержался Саня.

– Потому что он наш постоянный пациент, – сухо пояснила Алиса. – И потому, что мне за это платят деньги.

– Алиса, – появился в коридоре крепкий, подтянутый седовласый эскулап в белом халате, – у меня сегодня больше никого нет, я поеду, пообедаю, вернусь к пяти.

– Владислав Янович, – выбегая из-за стойки, встревоженно проговорила Алиса, – к вам вот молодой человек из Следственного комитета, очень настаивает на встрече.

– Следственный комитет? А что у вас? – впиваясь в Саню странным, словно проникающим взглядом, спросил Новицкий. Смотрел он не в лицо, а куда-то в живот.

– У меня убийство, – сухо, коротко сообщил Саня, не собиравшийся при всяких там секретаршах оглашать цель своего визита.

– Убийство? – продолжая обшаривать Саню, сосредоточенным взглядом, спросил Новицкий. – Какое убийство? Я пока вижу только гастрит. В смысле, убийство? – очнулся он неожиданно. – Вы не на лечение?

– Нет, – закатывая глаза, сообщил Саня. – Я не на лечение.

– В таком случае пройдемте, – пожимая плечами, предложил Новицкий. – Хотя я ничего не понимаю.

Они прошли в самый дальний конец офиса и вошли в небольшой, скромно, но добротно обставленный кабинет. В нем не было ничего напоминающего о медицине или целительстве. Обычный безликий офисный кабинет. Рабочий стол, кресло, несколько закрытых шкафов и несколько стульев для посетителей.

– Присаживайтесь, слушаю вас, – занимая место за рабочим столом, пригласил Новицкий. – О каком же убийстве идет речь?

– Об убийстве Алексея Родионовича Ситникова, – решил не вилять Саня, прикидывая про себя, имеется ли хоть отдаленное сходство между Новицким и фотороботом предполагаемого убийцы, составленным со слов пухлой соседки Ситникова.

– Ситникова? Его убили?

– Значит, вы его помните? – тут же уцепился за слова Новицкого Саня.

– Разумеется. Он, можно сказать, мой крестный в профессиональном смысле, – с кривой усмешкой проговорил Новицкий.

– Это как понять?

– Если бы не он, я бы сейчас не сидел в сем славном кабинете, а трудился в клинике НИИ Алмазова, – вполне откровенно ответил хозяин кабинета.

– А разве это так плохо? По моим сведениям, когда-то вас карьера врача очень привлекала и место работы устраивало.

– Разумеется. Поскольку неведомо было иное, – пожал плечами Новицкий. – А кстати, как вы меня разыскали и откуда вам известно, что я работал в Центре Алмазова?

– О скандале с вашим увольнением мне рассказали в Первом меде, некто Эльвира Игоревна Кавинская, – простодушно сообщил Саня, наблюдая за выражением лица Новицкого.

– Неужто жива старая каракатица? – хлопнул ладонью по столу Новицкий. – А впрочем, таких, как она, ничто не берет. Эта всех похоронит. Это просто чугунная баба! Говорите, рассказала о моем «изгнании из рая»? Да, скандал был немалый. До сих пор вспоминать тошно. А тогда так вообще думал, что жизнь закончена; если бы не жена и дети, которых надо было на ноги ставить, так и вовсе спился бы, наверное, – глядя с кривой усмешкой куда-то в угол, рассказывал Новицкий. – Это была середина восьмидесятых. Старый строй еще не рухнул, новый только зарождался. На приличную работу с моей трудовой книжкой и громкой славой было не устроиться. Да и вообще никуда не устроиться. Врачом нельзя, а больше я ничего не умел. Спасибо приятелю, взял к себе в СП по закупке медицинского оборудования.

– А как вы целителем заделались? – бестактно поинтересовался Саня.

– На нервной почве, – на этот раз глядя в глаза Сане, ответил Новицкий. – Видно, из-за этой истории я пережил нешуточный стресс, слава богу, до инсульта не дошло. Но стресс был настолько сильный, что что-то такое перевернул в моем мозгу. А может, и в душе. Но я вдруг стал ни с того ни с сего ставить окружающим диагнозы. Знаете, вот как с вами, посмотришь на человека и понимаешь, что у того гастрит, у этого язва. У вон у того печень шалит, и так далее и тому подобное. А поскольку я все-таки врач, а не слесарь, диагнозы у меня выходили грамотные, и даже назначения действенные. И как-то незаметно пошло. Сперва знакомые этот мой дар заметили и принялись безбожно эксплуатировать. Делать длительные обследования, сдавать анализы, ездить на осмотры кому охота, да еще и неизвестно, правильно диагноз поставят или нет? А тут зашел в гости, пять минут, и вопросы со здоровьем решены, – насмешливо развел руками Новицкий. – Затем потянулись знакомые знакомых, эти уже шли с дарами, потом с деньгами. А чем больше передо мной проходило пациентов, тем больше развивался мой неожиданный дар. И я понял, что могу не только определять недуг, но и корректировать состояние больного органа. Потом пришло понимание, что невозможно врачевать лишь тело. Суть наших недугов глубоко духовна, и если я изгоняю болезнь из одной точки организма, а перемен в человеке не происходит, она вылезет в другой точке. Не факт, что больному станет от этого легче, – рассказывал Новицкий, слегка покачиваясь в кресле. – Я совершенствовался. Больных становилось все больше, я бросил работу и сосредоточился на приеме страждущих. Пришел момент, когда я не смог принимать их дома. И пришлось снять небольшую квартиру, затем квартиру побольше, затем я смог открыть полноценный офис и взять помощницу. Затем у меня появился ученик, так, шаг за шагом, я подошел к тому, что имею.

– А тот тип, что вышел от вас, он тоже духовно совершенствуется? – с ехидцей спросил Саня, припомнив хамоватого типа, которого девушка Алиса назвала постоянным клиентом.

– Нет. Он не совершенствуется, – спокойно заметил Новицкий. – И именно поэтому он наш самый давний, самый постоянный пациент. И самый безнадежный.

– А вам не стыдно его обирать? – нахально поинтересовался Саня.

– Нет. Потому что я его не обманываю. Я многие годы пытаюсь объяснить ему суть его недугов, но он не желает меня слушать, а требует немедленно подлатать то, что болит сейчас, и так бесконечно. Это его выбор, а не мой. Так что же все-таки случилось с Ситниковым, или вы пришли интервью у меня брать о том, как развивался мой талант и бизнес?

– Вы правы. Ситникова зарезали в собственной квартире седьмого числа около часа дня. У вас есть алиби на это время?

– А наличие мотивов вас не интересует?

– Интересует, но алиби значительно больше, – не дал сбить себя с толку Саня.

– Седьмое. Пожалуй, что с алиби у меня будет напряженно. На работу в тот день я приехал после обеда, до этого был дома, один, потому как семья отдыхает на море. А что касается мотивов, так я скорее должен памятник поставить Ситникову, ведь именно ему я обязан своим нынешним процветанием.

– Да? А как насчет позора, краха надежд и прочего? Неужели все забылось?

– Нет. Но Ситников был не интриган и не мерзавец, подставивший меня, а честный человек, отстаивающий свои принципы. И, в конце концов, виноват был я сам. Я так стремился к успеху любой ценой, что не заметил, как эта цена стала ценой чужих жизней. И потом, он все же не дал посадить меня в тюрьму, спас от самого страшного, убедил родственников погибших и руководство, что я и так наказан достаточно.

– И вы ему благодарны? – насмешливо уточнил Саня.

– Да, и я ему за это благодарен. И, кстати, по поводу уважаемой Эльвиры Игоревны, – не без злорадства проговорил Новицкий. – Она вам не рассказывала, как долгие годы была влюблена в Ситникова, буквально с институтской скамьи? Преследовала его, навязывалась, всеми средствами пыталась затащить в койку, в загс, да хоть куда. Это началось еще в институте и не заканчивалось, по-моему, никогда. Когда мы работали вместе у Алмазова, Ситников от нее уже шарахался. Со временем ее болезненная страсть превратилась в манию, а затем уступила место ненависти. Он ею пренебрег! И, кстати, она же была замужем, и ее несчастный муж тоже хлебнул немало. Это был тихий невротик, безумно и совершенно необъяснимо влюбленный в свою кошмарную жену. С каким-то блаженным идиотизмом он был уверен, что это Ситников преследует бедную Элечку, – тряся головой, ехидно посмеивался Новицкий. – Сперва он ревновал, потом тихо мучился. Выяснял отношения с Ситниковым, тот всячески открещивался. А еще у Кавинских были дети, которым тоже досталось из-за болезненной страсти их мамаши; они жили в обстановке вечных драм. В итоге Кавинские разошлись, очень болезненно, мучительно. Потому что в один прекрасный момент супруга Алексея Родионовича, она, кстати, педиатр, отбыла куда-то на работу на целый год. Может, даже в Афганистан, или в Индию, или в Африку? Не помню, но знаю точно, что помогать больным детям, и Кавинская, очевидно, решила, что это ее шанс. Она развелась со своим мужем и бросила все силы на штурм Ситникова; диву даюсь, как он вынес эту атаку? А Кавинский в это время, не стесняясь, бегал по парткомам, месткомам и так далее и строчил доносы на Ситникова, к счастью, не подействовало – у Алексея Родионовича была безупречная репутация, а семейство Кавинских таковой не обладало. А еще брошенный супруг на каждом углу буквально завывал о своей ненависти к этому подлецу и Казанове Ситникову.

– А Ситников был казановой? – уточнил Саня.

– Нет. Но в молодости он был хорош собой. Высокий. Стройный, спортсмен, умница, успешный ученый. Что еще надо женщине? Так что у семейства Кавинских причин для убийства побольше, чем у меня. Особенно, если учесть психотип господина Кавинского, неуравновешенного невротика и психопата.

– А кем работает муж Кавинской, кто он по специальности?

– Специалист по рентгеновскому оборудованию. Инженер, наверное? Это вам проще у дражайшей Эльвиры Игоревны спросить.

– А мне она не показалась сумасшедшей, – с сомнением проговорил Саня. – Когда я ей сообщил о смерти Ситникова, она отреагировала весьма адекватно.

– А разве я говорил, что она законченная дура? Разумеется, она не станет вам демонстрировать собственные чувства. Это же чугунная баба, непробиваемая, упертая и весьма не глупая. Карьеру же она сделала, и весьма блестящую. Так что, если это она, поймать ее за руку будет очень непросто. Нервы железные, мужской ум, настырная, целеустремленная. Монстр, одним словом. Всю жизнь бедному Ситникову покоя не давала. Его все жалели, от главврача до последней уборщицы.

– Интересно, – протянул Саня, поднимаясь. – Что ж, не прощаюсь. Вот вам моя визитка, если у вас появятся мысли, идеи или алиби, звоните, – предложил он Новицкому, покидая кабинет.

А в животе и правда частенько побаливало, может, надо было спросить у целителя, что делать, пока гастрит в язву не перерос?

Глава 8

21 июня 1936 г. Ленинград

– Мама! Я дома, где ты? Мама? – Родион нервно стаскивал с ног тенниски. Мама должна быть дома, и с ней все в порядке, скороговоркой убеждал себя мальчик, стремительно несясь по коридору.

– Родя, ты уже вернулся? – выглянула с кухни Евдокия Андреевна.

– Мама, ты почему молчишь? Я же тебя звал! – едва не со слезами в голосе воскликнул Родион.

– Прости меня, сынок, я не сразу расслышала, окно в кухне распахнуто, а там как раз Маруся с подружкой визжали, да так громко! – торопливо вытирая руки о передник и спеша обнять сына, объяснила Евдокия Андреевна. – Прости меня. Ну, как там Митя с Верой, как Оленька?

– Нормально, – буркнул Родя, выбираясь из материнских объятий. – Ты зачем меня к ним отослала? Плакала, да? Или опять молилась?

– Не сердись, сынок, пока тебе этого не понять, – глядя на своего взрослого мальчика, мягко проговорила Евдокия Андреевна.

Как он вырос за последний год, уже ее перерос. Даже по голове теперь не погладить, вон какой вымахал. Худенький только.

– А к Мите вчера майор из уголовки приходил, – глядя куда-то в сторону, сообщил Родион. – Митя ему про перстень рассказал и про Распутина. – Он косо взглянул на мать, но та спокойно его слушала, и мальчик продолжил: – Он потом всех нас спрашивал, кому мы еще говорили о том, что перстень Распутиным подарен. Думаешь, он тоже верит?

– Андриан Дементьевич мудрый человек, он во всем разберется. А то, что Митя правду сказал, правильно сделал, – успокоила сына Евдокия Андреевна.

– А он к тебе тоже приходил? – догадался Родион.

– Да. Вечером. Мы долго с ним разговаривали. Его бояться нечего.

– Да я и сам знаю, – тряхнул головой Родя.

– Откуда? Он тебе понравился?

– Не знаю. Я просто знаю, что бояться не надо, и все. Чувствую, – неохотно пояснил мальчик.

И Евдокия Андреевна улыбнулась. Чувствую. Это ты, сынок, думаешь, что чувствуешь, не понимаешь, глупенький, что ангел-хранитель подсказывает и отец Григорий бережет. Но вслух она этого не сказала.

– Иди руки мой, сейчас ужинать будем. Я сегодня щи варила.

Но уйти Родион не успел. Раздался звонок в дверь, от которого и Родион, и Евдокия Андреевна, не сговариваясь, вздрогнули и переглянулись, но мать первой пришла в себя:

– Иди, Родя, мой руки, я сама открою.

Но Родион пошел вслед за матерью. Накинув цепочку, Евдокия Андреевна открыла дверь.

За дверью стоял Боря Балабайченко.

– Здравствуйте, Евдокия Андреевна, привет, Родя, – солидно, сдержанно поздоровался Боря. Его большие карие глаза смотрели строго, по-взрослому, и сам он выглядел сдержанно-печально. – Евдокия Андреевна, я хотел Родю в кино позвать, там новый фильм идет, «Цирк» называется, с Орловой и Столяровым в главных ролях. Можно ему пойти?

– Нет, я не пойду, – поспешно выступив из-за маминой спины, отказался Родион. – Не до кино нам.

– Ну что ты, Родя, сходи, конечно, – не согласилась Евдокия Андреевна. – Только поешь сперва. Боря, ты проходи, поужинай с нами. А потом пойдете.

– Спасибо, Евдокия Андреевна, я уже ел. – Но Евдокия Андреевна, взглянув на худенького подростка с глубоко посаженными глазами и костлявым носом, слушать его не стала, а усадила за стол, отрезав кусок хлеба потолще и налив до краев тарелку щей.

– Ешьте.

– Я сегодня во дворе с одним типом разговаривал. Сказал, что из уголовного розыска, даже удостоверение показал, – доев суп, сообщил Боря. – Все расспрашивал, не видел ли я во дворе посторонних в тот день.

– А ты? – оживился Родя.

– Нет. Я в тот день вообще дома сидел. Дочитывал «Овода», мне Гришка Бегунков на два дня почитать дал. Сильная вещь.

– Да, я читал, – скисая, проговорил Родя.

– А что, нашли они уже… преступника, в общем? – смущенно спросил Боря.

– Нет, Боренька, пока не нашли. Но ты не волнуйся, обязательно отыщут. – При этих словах Евдокия Андреевна твердо взглянула на сына.

– Думаешь, правда убийцу найдут? – спускаясь по лестнице, спросил у друга Борис.

– Не знаю, – покачал понуро головой Родион. – Ходят, чего-то спрашивают. А только мне кажется, не там они ищут.

– Почему?

– Да потому, что вчера, например, когда я у Мити был, майор к нам приходил, он у них самый главный, так вот он все нас про Распутина и перстень расспрашивал. Помнишь, я тебе рассказывал, как Распутин матери перстень подарил?

– Ну, помню чего-то.

– Так вот они, по-моему, будут сейчас того искать, кто во всякие глупости верит, а мне кажется неправильно это! – решительно рубанул воздух Родион. – Не так надо. И свидетелей они найти не могут, а это тоже ерунда.

– Правильно, Родька! А давай сами это дело расследуем? – горячо предложил Борис. – И знаешь еще что? Они чужих ищут, а это мог кто-то из своих сделать.

– Кто? Мы, что ли, с матерью?

– Да нет. Я про соседей. Вот, например, Мишка Зубков, сосед наш, та еще сволочь, этот не только за перстень, за булавку горло перегрызет.

– Так его же арестовали еще осенью, – шепотом проговорил Родион.

– Да, я знаю, – с некоторым сожалением проговорил Борис. – Но это я так, для примера.

– Ладно, давай. А с чего начнем?

– Сперва ребят наших расспросим, что кто видел, те могут родителей расспросить, – предложил Борис.

Яков Чубов энергично шагал по мостовой, строго глядя в лица встречных прохожих, таких же собранных, серьезных, как и он. Яша играл в сыщика. Он пристально вглядывался в идущих ему навстречу людей, пытаясь угадать по их виду, кто они, кем работают, что за характер, есть ли дети. А иногда удавалось угадать и более конкретные вещи. Вот, например, этот тип в шляпе с парусиновым портфелем и брюзгливым выражением лица. Наверняка склочник и скряга. Рот кривой, глазки маленькие, смотрят с прищуром, одежда заношенная, но аккуратная, значит, еще и педант, рука в портфель вцепилась, не вырвешь. Точно скряга. И цвет лица нездоровый, наверняка свою желчь на всяких кляузных бумажках изливает. А вот эта девушка в белой блузке наверняка комсомолка и спортсменка. Вон осанка какая, и смотрит решительно и прямо. Так честные люди смотрят. Эта, наоборот, фифа. На жоржетах-маркезетах. Яшина сестра Леля о таком платье только мечтать может. А эта вырядилась, и туфли у нее на каблуке, и губы накрашены. Значит, либо жена большого начальника, либо актриса какая-нибудь. А то еще какого-нибудь хапуги женушка. Это даже скорее. У начальников жены пешком редко ходят, их все больше на машинах с личным водителем возят.

Конечно, заключения Яши были примитивны и поверхностны, и даже его любимый литературный герой Шерлок Холмс разнес бы их в пух и прах, а пожалуй, что и майор Колодей, но Яша своими наблюдениями делиться ни с кем не собирался, держал их при себе, догадываясь в душе о собственном несовершенстве. Зато в таких вот забавах он незаметно прошагал Владимирский проспект. Яша любил ходить пешком, идешь, воздухом дышишь, по сторонам глазеешь, не то что на подножке висеть. Ходил он быстро, росту был высокого, ноги у него были длинные, шаг широкий, но до Четвертой Красноармейской было еще шагать и шагать, а потому, видно, все же придется на трамвае прокатиться. И Яша поспешил перейти улицу.

Родион Платонов учился в семнадцатой полной средней школе на улице Бронницкой. На дворе стоял конец июня, все испытания школьниками были уже выдержаны, и детвора отправилась на каникулы, но педагоги и директор непременно должны работать, рассуждал Яша, открывая тяжелую дубовую дверь. В школе царили прохлада и гулкая неживая тишина. Если сейчас крикнуть, подумал Яша, то эхо, наверное, пойдет гулять по коридорам, теряясь вдали. Но нарушить гулкое безмолвие глупой мальчишеской выходкой Яша не решился, а, тихонечко ступая, на цыпочках отправился искать кабинет директора и учительскую.

– Эй, а ну-ка стой! – раздался у Якова за спиной неожиданно громкий, грозный голос. – Ты кто такой, чего надо?

Яша обернулся и увидел спешащую к нему по коридору уборщицу в сером халате, белой косынке, со шваброй наперевес.

– Кто такой, говорю, чего надо? – повторила запыхавшаяся от быстрой ходьбы гражданка.

– Я из уголовного розыска, – доставая из нагрудного кармана удостоверение, важно сообщил Яков. – Чубов моя фамилия. Проводите меня к директору.

– К директору? Из уголовного? – побледнела уборщица. – Да что же это случилось? Да за что? А! Неужто завхоз подвел? А? Это из-за дров, да. Из-за дров? – запричитала уборщица, роняя швабру и обхватывая руками свои морщинистые щеки.

– Нет. Я пришел по другому вопросу, – попытался прервать ее вой Яков. – Проводите меня к директору или просто скажите, где его кабинет. – Второе, пожалуй, было бы предпочтительнее; слушать всю дорогу до кабинета причитания сердобольной уборщицы Яков не хотел.

– По другому? – поднимая швабру, озадачилась уборщица. – Пойдем, провожу. Меня, кстати, тетя Граня зовут. А что ж тогда, если не завхоз? Но ты, милок, директора нашего не обижай, хороший он. Честный, копейки лишней ни-ни. И все по правилам, и в школе порядок, и с дитями, и учителя, если что, тоже хорошие, – не умолкая ни на минуту, вела Якова по широкой лестнице уборщица. – А уж за чистотой я слежу, тут можешь не сумлеваться, у меня завсегда все намыто, а зимой в галошах никого дальше вешалок отродясь не пускала. Ну вот, пришли, – останавливаясь перед кабинетом с табличкой «Директор школы Соболев Н. К.», сообщила тетя Граня. – Николай Кириллович, тут к вам из уголовного розыска, – опережая Якова, просунула голову в кабинет шустрая уборщица. – Проходите.