Исповедь отшельника

– А вы с ее отцом не пробовали говорить?

– И через это прошел. Но мне сказали, что меня на помойке нашли, отмыли, отчистили, как Шарика из мультика, и я в благодарность должен вести себя паинькой. Отрабатывать, так сказать, вложения. Отец Аэлиты влил в меня огромные деньги, однако вернуть их не то чтоб не смог, не попытался. Моя карьера была подарком доченьке, а не вложением капитала. – Антон допил чай, но чашку не отставил, хотя рядом стояла тумбочка. Он теребил ее в руках, играл чайным пакетиком. – Я прожил с ней еще два года, убеждая себя в том, что я счастливчик. Аэлита закатывала мне скандалы не чаще, чем другие женщины. Находясь на острове, мы вообще не ссорились. Когда я был полностью ее, моя жена умиротворялась. Но беда в том, что я ее не хотел. Просто секса – да. Поэтому мы занимались им. Но, если бы мне пришлось выбирать между Аэлитой, красивой, стройной, ухоженной, и нашей уборщицей, толстозадой перуанкой с черными губами, я выбрал бы последнюю. А супруга секс любила. И требовала его. Можно сказать, она насиловала меня. Вызывала изощренными ласками эрекцию и наслаждалась. Сколько раз я проклинал свою мужскую силу. Я думал, что, если б природа не наделила меня столь щедро, я перестал бы быть интересным Аэлите. Верите, я даже бром пил? Когда в армии служил, ходили байки о том, что нам его в кашу добавляют, чтоб член не стоял.

– И вы сбежали? Куда?

– На Урал. В Екатеринбург, там как раз армейский друг жил.

– Огромный город. Как Аэлита вас там нашла?

– Как-то отследила. Имея деньги, можно нанять людей. Да я еще, дурило, телефон не выкинул, просто сим-карту поменял.

– Тогда она в вас стреляла?

– Да. Обещала наказать – наказала.

– Что же она сделала с вами, когда вы на другой континент сбежали?

– Со мной ничего. Мать мою машиной сбила.

– Вы серьезно?

– Более чем.

– И этому есть доказательства?

– Конечно нет.

– Ваша мама умерла?

– При аварии нет. Аэлита не могла себе позволить этого. Нет мамы, нет рычага давления на меня. Она ее чуточку покалечила. Сотрясение, сломанная нога… Мелочи, в общем. Причем лечение оплатила Аэлита. И матушка вскоре поправилась. И была очень благодарна жене своего сына.

– Может, это не она сбила вашу маму?

– Она. И если бы мама до сих пор была жива, я не сбежал бы от Аэлиты вновь. Но она скончалась три месяца назад. А сестра моя младшая в Америке уже восемь лет. Нашла себе мужа прекрасного, переехала к нему…

– Поэтому вы в очередной раз решились уйти? Теперь вы не боитесь за близких? Мама умерла, а до сестры вашей Аэлита вряд ли доберется.

– Да. Теперь она может наказать только меня. Но и этого мне бы хотелось избежать. Я просто мечтаю избавиться от Аэлиты. К вам в центр я пришел, потому что уверен, тут она меня искать не будет. Какой мужик обратится за помощью в благотворительную организацию? Я пару дней пережду и уеду. Куда, пока не знаю. Мне нужно время на раздумье. И все равно я неспокоен. Мне кажется, в одежде жучки или у нее свой спутник, по которому она меня отслеживает. Если так, под угрозой все. Поэтому я сам не свой.

Тут в дверь заколотили. Мира решила, что это снова Лидуся явилась, но то была администраторша Катя. Она принесла телефон, доставленный Василием. Госпожа Салихова совсем забыла о нем, увлекшись историей Марка Антония.

– Мира Васильевна, мне можно уйти? – робко спросила Катя.

– Ваш рабочий день окончился?

– Еще двадцать минут назад.

– Тогда ступайте.

– До свидания.

Мира помахала ей. Не такая уж и плохая работница эта Катя. Исполнительная. Сказали, не звонить Лолите, она так и сделала.

– Если вы прогоните меня, я пойму, – услышала Мира, когда возилась с новым телефоном. Вася, молодец, сунул сим-карту, записал минимум номеров, и теперь госпожа Салихова изучала их.

– Что? – рассеянно спросила она.

– Одно дело подвергать опасности себя, другое – ни в чем не повинных людей.

Мира положила сотовый на стол и отодвинула его от себя, чтоб не отвлекал.

– Давайте представим, что Аэлита все же нашла вас. Как она поступит, по-вашему?

– Я не могу спрогнозировать ее поведение.

– Она разнесет здание в щепки? Возьмет всех нас в заложники? Потравит газом нервно-паралитическим?

– Нет, конечно.

– Значит, нам ничего не угрожает. Если б я была на месте вашей жены, то дождалась бы, когда вы покинете центр, при помощи охранников затолкала вас в машину и вернула домой, чтобы там вас наказать, уж коль есть такая надобность.

– Аэлита не из тех, кто отсиживается в засаде, она атакует при первой возможности.

– Но мы же уже с вами решили, что она не станет разносить здание в щепки, брать нас в заложники и травить газом. – Мира была очень терпелива с Антоном. Говорила с ним, как с ребенком. Все мужики – дети, а этот еще и напуган.

Госпожа Салихова сочувствовала Марку Антонию, про себя она называла его именно так, но считала, что он дал слишком много воли своим страхам. Нельзя так распускаться. Не баба же… Да и бабе нельзя распускаться.

– Я похож на психа, да? Страдающего манией преследования пациента спецлечебницы?

– Нет. Но успокоительные таблеточки вам бы не помешали.

– Они мне уже не помогают, хотя принимаю самые сильные. А вот разговор с вами меня умиротворил.

– Серьезно?

– Да. Я как будто немного расслабился.

– Вот и прекрасно, – обрадовалась Мира. Она даже поверила в себя как в психолога, хотя диплом, можно сказать, купила. – Значит, мы с вами сейчас пьем еще по одной чашке чаю и укладываемся спать.

Антон вопросительно воззрился на Миру. Сообразив, что ее последняя фраза прозвучала двусмысленно, она поспешно добавила:

– То есть вы отправитесь в спальню, в которую вас определили, а я останусь тут и лягу на диване. А вы о чем подумали?

– Да вот как раз об этом… То есть о спальне… В которую меня определили.

– Чем она вам не нравится?

– Комната прекрасная, но там дамы.

– Вы их стесняетесь?

– Не хочу стеснять их. И, повторюсь, подвергать опасности. Мало ли что взбредет в голову моей жене. Если она знает, где я, может послать за мной кого-то из своих мальчиков, она называет их телохранителями. И в этом случае мне лучше спать где-нибудь в отдельном помещении. Ведь их тут много, не так ли?

– Да, здание большое. Раньше при центре были даже ясли. Мы принимали женщин с детьми. Кроме доктора Назарова была еще медсестра. На кухне работал повар. И охранялся центр круглосуточно. Но бюджет пришлось урезать вдвое. И теперь ни яслей, ни медсестры, ни повара, ни ночного охранника. Хорошо еще, что не закрылись.

Мира встала из-за стола, взяв ключи, на нем лежащие, и проследовала к двери.

– Пойдемте, я покажу вам комнату, где вы будете спать сегодня.

Антон последовал за Мирой.

На связке, принадлежащей Лолите, кроме ключа от кабинета имелось еще два: от несгораемого шкафа и детской комнаты, яслей, как они ее называли. Остальные хранились в ящике на стойке администратора. Он был закрыт на кодовый замок. Комбинацию цифр Мира не помнила. Конечно, можно было узнать, но зачем, если есть ключ от яслей. Лолита его повесила на свою связку, когда занялась коммерческой деятельностью. Она продавала какие-то чудодейственные препараты для похудения, проверенные на себе. Планировала сделать большие деньги. Поэтому закупила порошков и таблеток столько, что они заняли целый угол в детской комнате, а выручку намеревалась класть в несгораемый шкаф. Тогда свою связку ключей Лолита на хранение в ящике не оставляла, всегда с собой носила. Но бизнес не пошел. Снадобья помогли ей – Лолита стала такой же стройной, как в молодости, – а остальным нет. И чудо-порошки до сих пор стояли там, куда их сгрузили. Выкидывать жалко, столько средств вбухано. Но и распродать проблема. На пробу некоторые «сестры» брали то таблетки, то порошки, но за добавкой никто не возвращался.

Ясли находились в отдалении от основных помещений. Мира проводила Антона до места, отперла дверь.

– Кровати тут маленькие, – предупредила она, – но можно сдвинуть несколько.

– Не беспокойтесь, я устроюсь. Спасибо вам. – И, схватив ее руку, свободную от ключей, горячо поцеловал.

– Так что, еще по чаю?

– Нет, спасибо, я лягу сразу после того, как заберу свой рюкзак из спальни и сооружу себе лежбище. Знаю, еще час не поздний, но устал просто мертвецки.

– Понимаю вас. Я, честно говоря, тоже. – Мира не грешила против истины. Она была совсем без сил. Ее вымотал перелет из другой, пусть и недалекой страны. Но больше переживания. О Кренделе она вроде бы и не вспоминала последние полтора часа, но он, скотина, напомнил о себе, едва Мира переключилась. – Спокойной ночи, Антон.

– И вам, Мира.

И госпожа Салихова ушла.

Когда проходила мимо спален, слышала голоса и смех. «Сестры» чувствовали себя комфортно в ее центре. Обжились. А та же Лидуся, можно сказать, корни пустила, и теперь как мать-настоятельница. Значит, все было не зря.

Умиротворенная этой мыслью, Мира зашла в директорский кабинет и, забыв запереть дверь, плюхнулась на диван. Через пару минут она уже спала.

Глава 4

Маша боялась темноты!

Очень, очень, очень боялась.

Поэтому всегда спала со светом.

Потревоженная каким-то шумом, Маша проснулась. Несколько секунд она балансировала на грани между явью и сном, затем открыла глаза…

И увидела черноту!

Непроглядную. Вязкую, точно гудрон.

Маша решила, что перегорела лампочка ее светильника, и стала лихорадочно шарить по стене, на которой имелся выключатель. Нащупав его, надавила на кнопку. Ничего не изменилось.

Маша завертела головой, желая найти красный огонек работающей камеры, чтобы сориентироваться, где дверь, но и он не горел. Значит, электричества нет во всем здании. Поняв, что ее окружает кромешная тьма, Маша закричала.

Тут же раздалось обеспокоенное:

– Что случилось? – Маша не узнала голоса и испуганно спросила:

– Кто это?

– Соня.

– Какая еще Соня? – еще больше разволновалась Маша. Среди «сестер» не было женщин с таким именем.

– Да в смысле, сплю, как бегемот, а что-то случилось, раз ты кричишь? – не очень уверенно и слишком торопливо ответили Маше. – Я Ирина. Ирина Потехина.

– Вы чего расшумелись, девочки? – простонала Зоя. Ее голос невозможно было спутать ни с каким другим, она растягивала букву «е», как будто блеяла. Маше первое время это резало ухо, но потом она привыкла.

– Света нет! – всхлипнула Маша. – Все здание обесточено. Видите, камера не мигает?

– Авария, значит, – спокойно заметила Ира. – Ничего страшного…

– Я не могу в темноте! С ума сейчас сойду.

– Тоже мне проблемы, – фыркнула Зоя. – Включи сотовый телефон, экран осветит пространство.

– У меня нет его.

– Хорошо, я дам тебе свой, только успокойся.

Послышалась возня. И через несколько секунд мрак разрезал тонкий лучик света.

– У меня телефон с фонариком, – сообщила Зоя и, поднявшись, подошла к Машиной кровати. – Держи.

– Спасибо, – поблагодарила она «сестру», вцепившись в старенький аппарат.

– Только он гаснет через каждую минуту, и нужно вновь на кнопку нажимать, так что не поспишь.

– Ничего, скоро рассвет, я дождусь его и потом лягу. Надо только жалюзи открыть, чтоб скорее…

– Не дам! – вскричала женщина, чья кровать стояла у окна. Звали ее Галиной. Самая старшая из всех «сестер», она была черствой и склочной. Лично Маша считала, что от мужа ей доставалось именно за дурной характер. Но когда она вслух высказала свою мысль в разговоре с Лидусей, то заметила, что, возможно, все наоборот. Галина очерствела и превратилась в скандалистку за долгие годы, проведенные под одной крышей с дебоширом. – Да сколько можно? То она всю ночь огонь жжет, то теперь ей еще окна распазить, чтоб мне в глаза солнце било. О других не думаешь? Я, может, как раз со светом спать не могу. Но как-то приспособилась…

– Перестань, Галя, – с упреком проговорила Зоя.

– А чего перестань? Мы тут все в равных правах. Почему я должна терпеть неудобства, а она нет?

– Но у нее фобия, понимаешь?

– С фобиями в дурдом.

– Давайте успокоимся, – проговорила Ирина. – А то сейчас мы перебудим людей в соседних спальнях, и тогда темноты будут бояться целых двенадцать человек.

– Тринадцать, – поправила ее Зоя.

– Тем более. Я предлагаю девочкам поменяться на короткое время кроватями. Маша посидит на кровати у окна, а Галя поспит у двери.

– Еще не хватало, – не стала сдавать своих позиций Галина. – Я останусь на своей кровати, а госпожа «фобия» пусть пойдет в фойе или комнату отдыха и дождется рассвета там. Какая ей разница, где не спать?

– Я не смогу остаться там одна, – едва не разрыдалась Маша. – Среди темноты… Тут я слышу ваше дыхание, храп, возню… Я понимаю, что не одна. Пожалуйста, не выгоняйте меня из комнаты.

И заплакала.

Никто из «сестер» и подумать не мог, что еще четыре года назад Маша обожала и одиночество, и темноту. Она была сталкером. Спускалась в тоннели и могла проводить там по несколько дней. Обычно в долгие экспедиции отправлялась с компанией, реже в паре со своим лучшим другом Буром, который мог проникнуть так далеко под землю, как никто. А если «погружение» планировалось на несколько часов, Маша любила делать это в одиночку. Тогда она носила дреды зеленого цвета, серьги в бровях, грубые джинсы и ботинки. Она считала себя бесполым существом и выглядела соответственно: ни макияжа, ни лифчиков, ни прочих женских штучек, разве что «тампакс», который вынуждена была использовать каждый месяц. Звалась она тогда не Машей, а Марли. А все из-за любимой куртки из камуфлированного брезента, которую сшила сама, стачивая детали на допотопной, но работающей исправно уже около ста лет машинке «Зингер». На спине куртки имелся портрет основателя регги Боба Марли. Он был написан флуоресцентными красками и светился в темноте. Портрет нанес на материал Бур, зарабатывающий на жизнь росписью авто и мотоциклов. Он слыл одним из лучших в Москве аэрографов.

Маше было двадцать три, когда в их компании появился ОН. Компания сталкеров сидела у костра на территории заброшенного НИИ. Собирались спуститься в его подвалы и бомбоубежище. А пока ждали, когда все соберутся, жарили на палочках грибы, которых на территории оказалось великое множество. Крепкие, красноголовые подосиновики даже в сумерках были отлично видны, и Марли с двумя товарищами насобирала целый пакет.

ЕГО привел Бур. И еще двоих – парня и девушку. Стали знакомиться. Все представлялись прозвищами. И только ОН именем. Причем полным.

Владимир. Так звали мужчину, из-за которого Маша начала бояться темноты и одиночества. Он оказался телевизионным режиссером-документалистом. Решил снять кино про сталкеров. Но сначала хотел присмотреться, потому что тема была не новой. По многим каналам уже показывали сюжеты о таких, как Бур и Марли.

Владимиру было около тридцати. Но выглядел он солидно. И это несмотря на то, что был худощавым, небритым, чуть патлатым, одетым в то же, что и остальные. Но держался Владимир отлично ото всех. С достоинством, как подумалось тогда Маше. Со скрытым самолюбованием, как думалось теперь.

Поев подосиновиков, группа последовала к зданию.

– Держись за Марли, – велел Володе Бур. – Даже если наши фонари погаснут, ее Боб будет еще некоторое время светиться в темноте.

ОН кивнул и улыбнулся Маше. Она хмуро кивнула. Ей не нравилось то, с какой радостью она восприняла то, что Владимир будет держаться ее. Маша почти всегда страховала новичков, и это не было почетной обязанностью, скорей докукой.

«Погружение» удалось. Хоть они и не нашли секретных документов (НИИ работал на оборонку), но было интересно. Особенно всем понравилось в бомбоубежище, где удалось найти запасы тушенки и кильки в томатном соусе. Кто-то даже осмелился попробовать консервы, но тут же выплюнул, потому что все испортилось.

Покинув территорию НИИ, Марли распрощалась со всеми и пошла к своему скутеру. Уселась, напялила шлем, завела мотор и готова была стартануть, как из темноты вынырнул Владимир.

– Не подбросишь меня? – спросил он.

– Ты ж с Буром приехал на авто.

– Да, но он адски водит, я не хочу снова оказаться в его машине смерти.

Маша усмехнулась. Бур на самом деле гонял так, что кого-то даже выворачивало, просто как в фильме «Такси». Хотя предельную скорость Бур выжимал только за пределами города, где они как раз сейчас и находились.

– Хорошо, садись. Но учти, я тоже люблю погонять.

– Тебе я доверяю. Ведь ты страховала меня несколько часов.

Оказалось, они жили на соседних улицах. Маша с отцом, сестрой, ее мужем и их двухлетним сыном, а Владимир один. И когда она подвезла ЕГО к подъезду, он позвал ее к себе на чай. Знаем мы этот чай, подумала Маша. Но приглашение приняла. К ее удивлению, Владимир вел себя по-джентльменски. Она хоть и позиционировала себя как существо бесполое, парни ее иногда домогались. У Маши было очень симпатичное лицо с огромными карими глазами, тонким носиком и родинкой над верхней губой. Зеленые дреды отвлекали от него внимание, но не всех. А кто-то даже под бесформенной одеждой умудрялся рассмотреть округлую попку и тонкую талию.

Попив чаю и посмотрев дипломный фильм хозяина дома, Маша засобиралась домой.

– Да куда ты среди ночи? Оставайся у меня. Постелю тебе на диване.

Она нахмурилась.

– Не беспокойся, приставать не буду, – по-своему расценил ее гримасу Владимир. Маше бы подыграть, а она выпалила:

– Я что, такая страшная?

– То есть ты хотела бы, чтоб я…

– Нет, мне просто интересно. Я – женщина. Ты – мужчина. И это было бы естественно…

– Какая же ты женщина, Марли? Ты бесполое существо. Невероятно красивое, интересное, умное, притягательное… – В глазах Владимира читалось истинное восхищение. – Но ты не женщина.

Многие годы Марли потратила на то, чтоб ее воспринимали именно так. А теперь ей этого совершенно не хотелось. С Буром они занимались сексом иногда. И это было… прикольно. Не так, как спускаться в заброшенный тоннель, но… Не хуже, чем смотреть отличный фильм. То есть секс для Марли был не так уж важен, хоть и занимателен, но сейчас ей нестерпимо хотелось секса. И только с Владимиром.

Она сорвала с себя мешковатый свитер с горлом, майку-тельняшку. Стянула штаны, носки, трусы. И предстала перед Владимиром совершенно голой.

– А так? – с вызовом спросила она.

– Беру свои слова назад, – кашлянув, ответил он.

– Тогда, может быть, мы ляжем в одной кровати?

– Нет. На полу. Прямо тут. И спать мы не будем. – Владимир так же быстро, как и Маша, разоблачился и прошептал: – Иди ко мне…

Они занимались сексом до рассвета. Но все же уснули, пусть и на пару часов.

– Ты красивая, – сказал Владимир, когда они пробудились, и он, убрав от лица ее дреды, пристально посмотрел на Машу. – А сразу и не скажешь. Зачем ты себя уродуешь?

– Я не считаю, что уродую.

– Брось. Ты намеренно убиваешь в себе прелесть и женственность. Мне непонятно зачем. Ведь ты же куколка.

– Я прежде всего личность.

– За зелеными патлами и железками в бровях личность разглядеть так же трудно, как и за выбеленными локонами и накладными ресницами. Я не призываю тебя прихорашиваться, я хочу, чтоб ты была собой.

– И я хочу быть собой! – Марли вскочила. – Поэтому я такая. Ясно?

И унеслась в ванную.

Владимир больше не «погружался» с ними. Тема показалась ему неинтересной. Но он продолжал видеться с Машей. А как-то, когда они по привычке валялись на полу его квартиры после секса, он сказал:

– Жаль, что ты не хочешь избавиться от своего безобразия на голове и вынуть сережки из бровей.

– Это мое. Мне так нравится. Сколько можно говорить об этом?

– Нет, я не настаиваю на том, чтоб ты изменилась. Просто я хотел познакомить тебя с самым дорогим мне человеком, моей бабушкой, а в таком виде я тебя не могу ей представить.

О бабушке Владимира Маша слышала сотню раз. Бабушка являлась его кумиром. Женщина, родившаяся сразу после революции в голодающем Поволжье в многодетной крестьянской семье, она не только выжила, но преуспела. Смогла получить не только среднее, но и высшее образование. Потом еще одно. И выйти замуж за генерала-вдовца. Уже не юная, не особо красивая, смогла отвоевать своего генерала у молодых, шикарных, именитых, даже звездных – была у генерала любовница-артистка, но женился он на бабушке Владимира.

– Ей почти сто лет, – продолжил Владимир, будто Маша не знала об этом. – Она мечтает познакомиться с той, кто царит в моем сердце. Но она человек старой закалки, я не могу представить ей… ты уж извини… кикимору болотную.

– Нет так нет, – беспечно пожала плечами Маша.

Но слова Владимира ей не давали покоя. Она, Марли, царит в его сердце! И он мечтает познакомить ее с бабушкой. Значит, у него далекоидущие планы на ее счет. Вообще-то Маша о замужестве никогда не думала. Брак не привлекал ее. Ее родители вечно ругались, пока мать не сбежала. А сестра с мужем хоть и жили мирно, но так скучно, хоть вой. Марли хотелось свободы и вечного драйва… До того как она встретила Владимира. Сразу после первой ночи, проведенной вместе, она стала думать о том, как было бы здорово жить вместе. Он познакомил бы ее со всеми своими фильмами, а также с теми, о которых взахлеб рассказывал, она показала бы ему самые крутые тоннели. Она научилась бы варить борщ (совсем необычный мужчина обожал обычную еду), а он стал бы кататься с Машей на роликах. Они гоняли бы по парку, потом уплетали суп. И занимались сексом. Который оказался занятием таким увлекательным, что, если б Марли поставили перед выбором – секс или «погружение», она помешкала бы, прежде чем выбрать последнее.

После разговора с Владимиром она подолгу замирала у зеркала и смотрела на свое отражение. Кикимора? Да, пожалуй. Но со своими темно-каштановыми волнистыми волосами она чересчур смазлива. А уж если накрасится, то… Та самая куколка, с которой сравнил ее Владимир. Но она не такая! Она независимая, сильная, бесстрашная. Не Барби!

Но и не кикимора…

И Маша сходила в парикмахерскую, чтобы сделать себе короткую стрижку. Когда она предстала перед Владимиром в новом образе, он аж задохнулся от восхищения.

– Какая ты… Машенька, у тебя идеальной формы череп, кроме всего прочего. А как скулы заиграли. С тебя только картины писать. Ты просто Одри Хепберн в ее лучшие годы.

– Теперь меня можно бабушке представить?

– Конечно. Но железки тоже сними. Потом вставишь обратно.

С бабушкой они, увы, познакомиться не успели. Бабушка умерла. Но на похоронах Маша стояла рука об руку с Владимиром, и все понимали, что они пара.

Вскоре Маша переехала к нему. Но жизнь совместная оказалась не такой, как ей представлялось. Единственное, что было в ней, – это борщи. Маша научилась готовить и супы, и плов, и жаркое – все то, что любил Владимир. Он же категорически отказался «погружаться», кататься на роликах, а фильмы они редко смотрели вместе, потому что Владимир поздно приходил. При этом Маша должна была ждать его дома, а не мотаться где-то. Обычно она уже спала, когда Володя возвращался. И не вставала, чтобы накормить ужином. Но он не роптал. Володе нравилось подбираться под ее бочок, обнимать крепко и тут же засыпать в умиротворении.

Марли все реже отправлялась в экспедиции, пусть и короткие. И друзей почти всех растеряла. Жаль было только Бура. Но Владимир, узнав, что между ними были отношения (Маша сболтнула по глупости), поставил условие – перестать общаться с Буром.

Чуть больше года они прожили вместе, когда любимый предложил съездить в одно интересное место. Это так и прозвучало – одно интересное место. Маша поинтересовалась, куда именно, но Володя туманно ответил – сюрприз. И они отправились туда, не знаю куда. Ехали долго, часа три. В соседнюю область попали. И когда остановились возле руин старинной усадьбы, Владимир сказал:

– Где-то тут спрятаны сокровища.

Марли слышала эти байки много раз. Они с друзьями обшарили множество старинных зданий, подвалов и обвалившихся ходов в поисках кладов. Но ни разу не нашли что-то заслуживающее внимания. Утварь, монеты, пару не самых дорогих украшений – вот и все, что удалось отыскать.

– С чего ты взял? – стараясь сдержать разочарование, поинтересовалась Маша. Она-то думала, ее привезут к воздушному шару, попав в корзину которого она получит предложение руки и сердца.

– Я тут снимал одну старуху занятную. Мы фильм о людях голубых кровей, что отбросами стали, делали. Какая тема, а? Представь, еще сто лет назад их фамилии гремели, а сейчас они как пустой звук. Дедушки были князьями, а правнуки жестяные банки сдают за рубль. И вот старуха рассказала, что дед ее спрятал сокровища под домом, в одном из подвалов.

– Что ж она их не достала?

– Не смогла. В Великую Отечественную в дом бомба попала, видишь, как разворотило его.