Я и ты

Прошу прощения у читателя, что, в порыве желания побольше ввернуть каких-то интересных, на мой взгляд, деталей, подчас растекаюсь по древу, превращаюсь в уклониста от линии, нет, слава богу, не партии, а избранной схемы повествования с упором на хронологию событий. Так вот, пора вернуться на берега Невы. После того матча с «Зенитом» на обратную дорогу в Москву я напросился на армейский чартер. Весь этот час полета Морозов не мог успокоиться, сокрушался: как же так, где же справедливость, почему боковой не просигналил, видел же, что не было пенальти, и Садырин видел.

– Михаил, будешь завтра на работе, загляни к Колоскову, расскажи, как нас сплавили, как дяде, тете, всем родственникам судьи в поле дифирамбы пели. Такого в моей практике еще не было. И это в моем родном городе!

Потерянные в той встрече очки стоили в итоге ЦСКА места в высшей лиге. Команда вернется в нее через год – да как! Триумфально, станет чемпионом СССР.

Ирония судьбы, но без легкого пара. У футбольного ЦСКА потом был еще один период, когда клуб в подготовительный период по разным причинам остался без первого лица, а тут случился, мягко говоря, разлад Садырина с командой, «Зенит» обволокло манией величия и понесло после выигрыша столь долгожданных золотых медалей. И опять, ведь знаю же, что по известной поговорке всякая инициатива наказуема, не выдерживаю и звоню Виталию Гузикову, лучшему садыринскому другу, известному журналисту и писателю. Разговор сначала о том о сем, а потом выкладываю.

– Да ты что, да не пойдет он, уговаривать его бесполезно, я же знаю его характер, – возражает Виталий. – Пашу с армией связывает разве только то, что отец его жены – полковник-политработник. А сам он сугубо штатский человек и из Ленинграда намыливаться никуда не хочет, прирос к нему после своей Перми.

– Виталий, ты все-таки спроси: в принципе он готов пойти? А вдруг клюнет, тогда свяжемся с ЦСКА, предложим его кандидатуру. В ЦСКА еще тоже должны клюнуть.

В общем, напряженным совместным трудом вытащили рыбку из питерского пруда в московский. Нисколько не ставлю себе все это в заслугу, а просто констатирую, как приятные факты в собственной биографии. Да и кто сейчас вспомнит об этом, и кому это нужно, когда иных уж (и, к сожалению, многих свидетелей и непосредственных участников событий тех лет) нет, а другие далече от нынешней, развивающейся по совершенно иным законам, спортивной жизни.

Но, кажется, я забежал далеко, на годы вперед, и пора возвращаться к моему самому первому посещению лужниковской ложи прессы. К началу матча она заполнилась почти полностью. «Мержанов с Филатовым пришли. Надо бы спросить, что там в сборной делается», – услышал я разговор моих соседей. Мартын Иванович Мержанов был основателем и первым редактором еженедельника «Футбол», Лев Иванович Филатов, золотое футбольное перо, – будущий редактор. Я пытался распознать, who is who? Мержанов, я читал его биографию, фронтовик, был ранен, прихрамывает, он наверняка тот пожилой человек в коричневом костюме с палочкой. А Филатов рядом с ним в красивом твидовом пиджаке.

Кого без труда узнал, так это Михаила Михайловича Яншина, народного артиста СССР, одного из великих мхатовских «стариков». Его округлое лицо излучало само добродушие, а улыбка разглаживала морщины. А голос, которым столько мультиков озвучено, мимика, разве их с кем-то спутаешь. Э-э-э… Он медленно, растягивая слова, начинал любую фразу, будто копил в себе, что скажет дальше. Грузноватый, Яншин сидел рядом со входом в ложу; это было его постоянное место на всех встречах любимого «Спартака», и невольно разговор с ним заводился сам собой. Михаил Михайлович охотно поддерживал его. Нередко по соседству с ним можно было видеть Андрея Петровича Старостина, любимца столичной артистической богемы. Какая выправка, ни намека на сутулость, а как ладно сидит на нем костюм, манекенщикам на зависть. Их привязанность друг другу понятна: одно время Яншин был худруком театра «Ромэн», где играла супруга Старостина.

Ну а уж присутствие в этой теплой компании Николая Николаевича Озерова сам Бог благословил – Озеров ведь тоже мхатовец и почти весь театр вовлек в боление за «Спартак». Вот уж кто при всей общенародной любви и известности никогда не кичился своей популярностью, был ровен в отношениях со всеми, своим редкостным обаянием притягивал к себе людей. Мы ближе познакомились позже, когда я волею обстоятельств оказался на Пятницкой, 25, в отделе спорта Всесоюзного радиокомитета. Озеров немного косолапил, при ходьбе переваливался с боку на бок, словно ракеткой тянулся за ускользающим мячом. А может, при его грузности ему так легче было переносить центр тяжести. С возрастом это стало проявляться больше, а потом и ноги подвели, пришлось пересесть в коляску. Таким, в коляске, я видел его последний раз на каком-то спортивном празднике в ЦСКА.

Имена еще двух людей в ложе вызывали у меня трепет, они были для меня божествами. Слегка припадающий на левую ногу, неторопливый, без грамма лишнего веса в его-то возрасте, Юрий Ильич Ваньят из «Труда» отличался колкостью, хитрецой, резкостью в суждениях, и еще – он как-то по-особому, с переливами смеялся. Ему не чужд был взгляд вслед удаляющейся красивой женщине, в человеке бурлила жизнь.

…Сочи. Знойный июльский полдень. До начала Мемориала братьев Знаменских времени целый вагон и маленькая тележка. Где скоротать его? Ну, ясно где – на пляже. Расположились с Юрием Ильичом у самой кромки воды. Вдруг видим – объявляется Валентин Лукич Сыч, тогда он был заместителем председателя Спорткомитета.

– Не дай Бог, к нам подвалит, не избавимся от нотаций. То баскетбол, то футбол с хоккеем, сейчас легкой атлетикой голову заморочит.

И как в черноморскую воду глядел. Не раздеваясь, как был, в костюме, Сыч начал окучивать нас проповедью, как и что писать.

Я видел, как лопается терпение Ваньята и он начинает закипать. Зная его характер, сейчас точно вспылит.

– Лукич, мужик ты или нет? – резко оборвал он Сыча. – Раскрой глаза, вокруг столько прелестных женщин, наслаждайся, а ты о чем?

– Вы что, на баб приехали пялиться?

– А почему нет, если красивые? Энтузиазма добавляют.

Оставалось еще только пропеть знаменитую песню Бони из «Сильвы», но Сыч удалился и без нее, лишь вечером после соревнований прошил нас обиженным взглядом: ну что, налюбовались?

Материалов Ваньята откровенно побаивались, они были всегда остры и злободневны. Хорошо помню один из них: «Заслуженный ли мастер спорта Йозеф Сабо?» В матче киевских динамовцев с торпедовцами Сабо нанес тяжелую травму одному из автозаводцев. Юрий Ильич был уверен, что он сделал это не случайно, по неосторожности, в пылу борьбы, а намеренно. Сабо, блестящий полузащитник, умница на поле, с великолепно развитым чувством игры, извинился, конфликт был исчерпан.

Противоположностью Ваньяту был реактивный, постоянно в поисках чего-то нового, оригинального Борис Федосов, весь такой вальяжный, статный красавец. Они долго работали вместе, пока Борис Александрович не перекочевал в соседний дом, в «Известия». Это он придумал знаменитый хоккейный турнир и «Снеговика» на радость миллионам болельщиков. Авторитет и профессионализм Федосова привели его в кресло президента Федерации футбола СССР. Большой выдумщик, великолепный организатор, он обладал не только журналистским, но и писательским талантом. Какие прекрасные книжки про природу писал Федосов, уединившись в подмосковном известинском доме отдыха на Пахре. Уже годы спустя он дарил их, в тайне от меня, моей супруге, чем-то Ольга Борису Александровичу приглянулась. Наверное, тоже своей статью…

Естественно, я старался излишне не досаждать Светланову, обращался только по событийным мероприятиям, когда не достать билет, как, к примеру, на тот же федосовский «Приз „Известий“». Иногда он звонил сам: «Ну что, инженер, еще не созрел менять профессию? На ЦСКА – „Спартак“ собираешься? Лады. Встречаемся у десятого подъезда, не опаздывай». (Подъезд номер 10 в лужниковском Дворце спорта был служебным, пресса проходила через него).

Не боги горшки обжигают, но все-таки…

Все складывалось замечательно, я постепенно обрастал новыми знакомыми, но одно, и весьма существенное, тяготило: а мне-то что делать в этой совершенно новой для меня среде, впишусь ли в нее, да еще вилами по воде писано, возьмут ли куда-нибудь на работу, это надо заслужить, себя проявить? Не боги горшки обжигают, но все-таки. С кем ни разговоришься – почти все после факультета журналистики, со специальным образованием. Не рискую ли, худо-бедно, у меня все стабильно: сейчас инженер, вот-вот в старшие переведут, и с моей зарплатой после мизерной студенческой стипендии мы с мамой ожили. Но ведь и перспективы особой не вижу – так и продолжать всю жизнь сидеть за кульманом? Угнетало, что целый день находишься взаперти, выпускают «на волю» только в обед. Свободный ход для избранных.

В выходные несколько раз ездил с Володкиным на разные его задания; он сам составлял тексты под свои снимки и однажды предложил попробовать мне, кажется, про какую-то новинку в железнодорожном транспорте.

– А что, неплохо, – похлопал он меня по плечу, когда на следующий день я показал ему свой вариант. – Слушай, выручи Славу Щербатова. Ему в «Московские новости» кровь из носа нужен материал про зимние студенческие каникулы, а некому взяться, в отделе все заняты. Давай, берись.

К моей радости и внутреннему самоутверждению, Щербатов заметку не забраковал, слегка подредактировал и заслал в типографию. Материал вышел в одном из ближайших номеров с моей подписью.

– Если у Щербатова не возникло претензий, а он жуть какой придирчивый, считай, боевое крещение ты выдержал, – поздравил меня Володя. Я долго хранил эту газету как самую драгоценную реликвию, но, к сожалению, где-то она затерялась. Наверное, когда с мамой с Мосфильмовской переезжали на улицу Маркса-Энгельса, возле Библиотеки имени Ленина, съехались с моей бабкой, она жила одна в своей квартире после смерти мужа-генерала. Сдали свою комнату государству, сделав в ней ремонт, – и справили новоселье.

– Мишка, что делаешь вечером, может, пересечемся, разговор есть, – хотя Лева Фишер давно не звонил, я сразу узнал его голос.

Длинноногий Фишер с «косым взглядом на жизнь», как по-дружески говорили о нем (Лев немного косил), трудился в милицейской системе, в какой-то газете районного масштаба.

– Слушай, у меня для тебя новость! Хочешь попробовать себя в детской передаче «Внимание, на старт!»? – ошарашил он меня, когда мы встретились у кинотеатра «Художественный». – Я там уже год подрабатываю. Татьяна Михайловна Аристова, редактор этой передачи, классная тетка. Она ищет нештатников, и я назвал ей твою фамилию. Что задрожал, не бойся! Такой случай, главное радио страны, соглашайся, дурак!

Действительно дурак, если откажусь от такой возможности проявить себя. Теперь в свободное время я гонял по соревнованиям гимнастов, прыгунов в воду, пловцов, фехтовальщиков, фигуристов, горнолыжников, теннисистов, в других видах с участием юных спортсменов. Набирал материал, выуживал информацию, брал интервью, еще до конца не ведая, во что это все выльется. А вылилось в то, что оброс контактами, которые мне очень пригодились в будущем. Блокноты разбухли от занесенных в них отдельных эпизодов и событий в целом, а главное – имен с подробными биографиями. Назову лишь некоторые: Ирочка Роднина, Леночка Вайцеховская, Володя Васин, Володя Назлымов, Олечка Карасева и Витя Клименко… Все они, будущие олимпийские чемпионы, стали героями моих первых материалов. Я с трепетом ждал каждый четверг, 7.40 утра, когда выходил очередной выпуск: включит ли Татьяна Михайловна в него что-то мое. Как правило, проходило все, что писал, а текст великолепно читал диктор и замечательный артист Феликс Тобиас.

Это была прекрасная практика: ведь сочинять о детях и для детей куда сложнее, нежели для взрослой аудитории. Не заумно, просто и доходчиво, иначе не воспримут. Не скрою: мучился, подбирая нужные слова и выражения, переделывал по нескольку раз. Но сам процесс уже захватил меня полностью, не отпускал. Когда однажды мой одноклассник Адик Полехин, с которым мы на большой школьной перемене умудрялись прочитывать «Советский спорт» от корки до корки, заказал для «Пионерской правды» сделать подборку о Людмиле Турищевой и еще о нескольких известных юных чемпионах, тема далась мне на удивление легко. Рассказ о Турищевой назывался «Жердочка»; я образно сравнил узкую деревянную полоску, переброшенную через глубокое горное ущелье, по которой девочка добиралась в школу, с гимнастическим бревном. Упасть в прямом и переносном смысле было смерти подобно (недаром же бревно считается у гимнасток контрольно-пропускным пунктом) – прощай мечта о победе в олимпийском гимнастическом многоборье. А Людмила ее добилась.

Аристова после моего годичного испытательного срока вручила мне отпечатанное на официальном бланке письмо, из которого следовало, что я являюсь нештатным корреспондентом детской редакции Всесоюзного радио и Центрального телевидения, располагавшейся тогда в Доме звукозаписи на улице Качалова, 24. Первый мой журналистский документ. Благодаря ему появилась возможность аккредитоваться как на всесоюзных турнирах, так и на международных – чемпионатах Европы и мира, проходивших в Москве. В середине шестидесятых их было в столице немало: по фигурному катанию, фехтованию, боксу. Правда, допуск в Лужники на большой хоккей или большой футбол письмо не гарантировало, но тогда меня выручал со своим «вездеходом» Борис Александрович Светланов.

Встречаемся на пляже в Гаграх

Все сомнения трактуются в пользу не только потерпевшего, иногда и в пользу колеблющегося. И опять фоном проходит «самое синее в мире Черное море мое». Сколько раз уже упомянуто, и вот снова оно «на кону», в дамках. Я ведь свою золотую женушку-рыбку тоже выловил в нем, только севернее Леселидзе – в Одессе. Случилось это, правда, в следующем десятилетии после того, в котором я сейчас проживаю. Свадебная церемония проходила в Кутузовском ЗАГСе, а само праздничное застолье – в ресторане «Прага». Борис Александрович как-то незаметно отлучился после марша Мендельсона и обмена кольцами и появился как раз к первому тосту за молодых с толстенной пачкой свежих фотографий. Это произвело настоящий фурор. Что и говорить, большой был мастер. Только один светлановский снимок счастливого Бориса Майорова, капитана сборной СССР по хоккею, с двумя поднятыми над головой кубками за победу в чемпионатах мира и Европы 1963 года обошел всю планету. А сколько еще было таких снимков – целая летопись отечественного спорта. Подчас его сравнивали со знаменитым однофамильцем-музыкантом Евгением Светлановым и даже приписывали родство. Борис Александрович резко возражал:

– Мне чужой славы не надо. У меня в руках другой инструмент.

Но сейчас я о другом. Сейчас волны Черного моря снова накатывают на кавказское побережье. Приближался очередной сентябрь, по графику мой отпуск, и на этот раз, поднакопив побольше деньжат, чтобы чувствовать себя увереннее, решил двинуть в Гагру.

– А что, инженер, не отдохнуть ли нам вместе, я давно не был в тех краях, есть что вспомнить, – среагировал Светланов на мое известие. – Давай так: ищи приличное пристанище, только не колхоз, один на другом. Пусть дороже, но поприличнее. Осилим как-нибудь. Как найдешь – дай знать, я вылетаю.

Сентябрь еще высокий сезон. Еще его называют бархатным. Все лучшее практически разобрано. Тем не менее мне удалось снять целый отсек в доме в Жоэкварском ущелье, это сразу при въезде в Гагру со стороны Сочи. Уютно, большой двор, жара не ощущается, море рядом через красивейший парк с водоемами, в которых плавает разная живность. Хозяйку звали Аня Коландадзе. Вдова-армянка, мужа, двухметрового грузина, ватерполиста, скосила проклятая болезнь века, есть сын, тоже Володя, еще школьник. Я договорился с хозяйкой не только о жилье, Аня согласилась готовить для нас завтраки и обеды, могла и ужин, но тогда мы были бы вечером связаны, а так – вольные казаки, гуляй, Вася… В тот же вечер дозвонился до Бориса, все это ему сообщил.

– Отлично, завтра же беру билет на ближайший рейс. Еще Слава Семенов с радио к нам присоединяется.

Аня расширила зону нашего жилища, уступив свою комнату, а сама перебралась к сыну. Она, отличная повариха и чистюля, целый месяц баловала нас разнообразной кавказской кухней, вкуснятина – пальчики оближешь, а уж «горючее» к обеду являлось нашей заботой, за полчаса до него мы снаряжали гонца (им по очереди был каждый из нас) в магазин. Перепробовали, мне кажется, весь тамошний алкогольный ассортимент.

Балагур-остроумец, Борис Александрович быстро собрал вокруг себя людей на пляже. Исходившие от него флюиды веселья заряжали хорошим настроением на целый день. Иногда мне казалось, что для Павла Кадочникова прообразом его героя в фильме «Запасной игрок» стал именно Светланов, и ведь фамилия этого героя была… Светланов. «Нам года – не беда… Оставайтесь, друзья, молодыми, никогда, никогда, никогда не старейте душой», – так и хотелось подпевать ему. Совпадение? Случайность? А может, вовсе и нет, может, это идея Кадочникова. Они ведь земляки и могли прекрасно знать друг друга.

Сколотилась тесная компания, человек, наверное, пятнадцать, преимущественно из москвичей и ленинградцев. У нас был свой «культорг»; кроме организации походов в Зеленый театр на заезжих гастролеров, на него также возлагалась обязанность заказа столика в знаменитом ресторане «Гагрипш» (его известность заключалась еще и в том, что построен был без единого гвоздя), если коллектив вдруг надумал гульнуть. Хлопот хватало и «заведующему пляжем» – застолбить лучшие места с лежаками в центре парка, и «заведующему отделом печати», чьей задачей было обеспечить коллектив свежей прессой, не упустить момент, когда ее доставят в парковый киоск, иначе мгновенно разберут «Советский спорт». Котировались также «Вечерний Тбилиси» и «Молодежь Грузии», дабы быть в курсе жизни республики.

Не обошлось в компании и без ответственной и хлопотливой должности завкадрами. Особенно донимал «кадровика» Толя Пушкарский своим желанием познакомиться с девушкой исключительно с осиной талией и пышной грудью, других не признавал. Долгие и настойчивые поиски увенчались успехом: на пляже около Колоннады такая красавица, харьковчанка, отыскалась, ее вовлекли в нашу компанию, и все радовались, наблюдая, как молодых увлекла страстная любовь. Практически в одном и том же составе наш коллектив собирался в Гагре несколько лет кряду. Даже дата съезда была согласована заранее – первые выходные сентября. Опоздавших штрафовали, они «откупались» тремя бутылками шампанского.

Потехе – время, но и делу нашелся час. Анин сын занимался фехтованием. Увлекалась им едва ли не вся гагринская детвора. Секция располагалась в Доме пионеров, а тренировала ребят его директор Роза Иродионовна Джологуа, сама отличная рапиристка, неоднократная чемпионка Грузии. Мы с Борисом Александровичем «клюнули» и помчались знакомиться с ней. Напряжение от неожиданной встречи с неизвестными ей заезжими из Москвы не сразу удалось растопить. Невысокого роста красивая грузинская женщина, волосы которой изрядно посеребрило время, не очень-то охотно шла на контакт. Тонкий светлановский юмор, комплименты, шутки-прибаутки – и ключи подобраны. Сколько же удовольствия мы получили и от той первой встречи, и от многих последующих, особенно когда вместе с ней посещали гостеприимные гагринские дома. Завязалась тесная дружба, которая тоже поспособствовала ответу на вопрос: в конце концов, вырвусь ли я из рядов колеблющихся и сомневающихся или так и завязну в них?

Договорились, что назавтра пожертвуем Аниным обедом и снова объявимся в Доме пионеров, будем делать материал о школе. Тема уж больно выигрышной показалась. Я еще только входил в рабочий ритм после возвращения в Москву, когда позвонил Борис Александрович:

– Инженер, тебе два дня на текст, материал заявлен в ближайших номерах. Снимки готовы.

После появления нашего репортажа в «Советском спорте» интерес к фехтовальной школе Розы Джологуа проявили в других изданиях. Во «Внимание, на старт!» прозвучало даже два очерка, а в итоге детская редакция взяла шефство над юными гагринскими спортсменами, пригласила в Москву на зимние каникулы, даже билетами на елку в Кремль обеспечила, что было невероятно сложно. Журнал «Физкультура и спорт» отвел под материал несколько полос, а Людмила Доброва, курировавшая такие темы, отправила меня в командировку развивать ее сначала в Осетию, в Пригородный район, а потом в Молдавию. Хорошо, что на работе у меня накопилось немало отгулов за дежурства в выходные и в народной дружине.

Приоткроем калитку для Писаревского

Пока в повествовании не приоткрыта дверь для Владимира Писаревского, популярного нашего хоккейного комментатора. Известный хит «Нас не догонят» можно смело отнести и к нему, попробуй догнать, когда у человека на счету без малого тридцать чемпионатов мира и олимпийских турниров. Между тем его роль в наступивших вскоре существенных переменах в моей жизни тоже весьма заметна.

Неумолимый бег времени добавляет нам лет, приближает старость и стирает в памяти детали. Мы долго спорили с Володей, когда и где впервые пересеклись наши дороги. Писаревский «настаивал» на ресторане гостиницы «Советская», мол, на встрече Старого Нового года оказались за одним столом. Была тогда в Москве такая добрая традиция: на второй день праздника (1 января, 2 мая, 8 ноября и уж обязательно 13 января) собираться компаниями в этом ресторане. Битва за столики шла не менее отчаянная, чем в серии СССР – Канада (используя именно такое сравнение, учитываю страсть Писаревского к хоккею, в котором он достиг высот мастера спорта и выступал за клубы высшей лиги).

– Мы еще мой день рождения отмечали, он со Старым Новым годом совпадает, – убеждал Володя.

Может, и так. У меня, однако, была иная версия: турнир лучших гимнастов страны. Тогда постепенно сходили с помоста «звезды» старшего поколения и зажигались на небосклоне новые – Наталья Кучинская, Лариса Петрик, Маша Филатова, Зинаида Дружинина, Михаил Воронин, Сергей Диамидов… У меня было задание рассказать об этих соревнованиях в ближайшем выпуске передачи «Внимание, на старт!», а Володя готовил репортаж для себя, для спортивной редакции Всесоюзного радио и Центрального телевидения (тогда это было единым целом).

– Забыл? Ты еще после соревнований затащил меня с собой на Пятницкую в Радиокомитет, – звучал аргумент в защиту моей версии. – До ночи с тобой засиделись, что-то выдумывали, чтобы ярче подать материал, даже для сравнения Лаокоона с Гераклом и Афину с Пенелопой приплели.

Писаревский, мне кажется, сдался, убедил я его. А закончилась та история тем, что «славу» поделили пополам: Володя прозвучал со своим отчетом в «Спортивном дневнике», который ежедневно выходил в эфир в 23 часа, а меня с моим вариантом «засунул» в какой-то сборник специально на зарубежные страны.

Однажды Писаревский позвонил мне:

– Сборная Бразилии по футболу прилетает, Пеле, Гарринча, Беллини, все едут. Махнешь со мной в Шереметьево?

Рейс был вечерний, отпрашиваться с работы не надо, я согласился. Мы примчались заранее, аэропорт был еще старый, международный отсек располагался отдельно. Долго уговаривали пограничников, чтобы нас подпустили ближе к выходу. Наконец объявили о посадке борта из Рио-де-Жанейро, и мало кто обратил внимание на другое объявление – о прибытии самолета из Милана. Пассажиры обоих рейсов появились в зале прилета почти одновременно, и вдруг одна из пассажирок, завидев Пеле, бросилась к нему, обняла за шею и начала целовать. Это была популярная эстрадная певица Рита Павоне, солистка известной группы «Кантаджиро», которой на следующий день предстоял единственный концерт в Москве в Парке культуры и отдыха имени Горького. Как же не повезло итальянцам – в Москве за несколько часов до их выступления разразился сильнейший ливень. Но разве он мог остановить наш народ, «Зеленый театр» оказался в осаде. Так на моих глазах штурмовали Политехнический в желании услышать Илью Эренбурга, которого Гитлер за его памфлеты и убойные статьи, наряду с Юрием Левитаном и Кукрыниксами, называл в числе своих самых злейших врагов. Ажиотаж вокруг концерта «Кантаджиро» и, естественно, вокруг матча был просто сумасшедший. Мы с Писаревским долго искали ход, как объединить оба таких события. Нашли! Через ту же синьору Павоне, которая неплохо разбиралась в футболе и хорошо знала как своих игроков, так и бразильских.

– Какой же я идиот, такой кадр упустил! – сокрушался приехавший вместе с нами встречать чемпионов мира фотокор «Советского спорта» Юрий Моргулис. В тот момент, когда на зацелованных щеках «короля футбола» Павоне оставляла следы от яркой помады, он куда-то на секунду отлучился. Щелкнул какой-то паренек, неизвестно как пробравшийся в зал прилет. Говорят, он потом немало заработал на этом. В подобной ситуации однажды оказался Светланов, но, проявив находчивость, выкрутился из нее. Борис Александрович выходил из магазина на улице Горького, когда вдруг увидел идущих ему навстречу Никиту Хрущева и Иосипа Броз Тито. Черт возьми, аппарат в машине, бежать за ним некогда. На глаза попался какой-то мальчуган со «Сменой». Светланов не растерялся, сунул ему деньги, выхватил фотоаппарат… Редкостные кадры, в том числе и в кафе-мороженом, обошли весь мир. Где теперь эти снимки? Весь свой богатый архив Борис Александрович незадолго до смерти вынужден был продать канадцам, на жизнь не хватало…